Текст книги "Генерал дракон моей сестры (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 63

– Почему Хорас? – удивленно спросила я.

Витта задумалась. Внезапно на ее лице появилась легкая тень, словно облачко на мгновенье укрыло солнце. Её пальцы замерли на шёрстке котёнка. Взгляд ушёл куда-то внутрь – туда, где она прячет то, о чём не говорит даже мне.

– Потому что рыжий! – вдруг весело ответила она. И облачко исчезло. – Правда, похож?

Я пока не видела сходства между маленьким прелестным котёнком и влюблённым дворецким. Но, видимо, в глазах сестры оно было.

– А я подумала, что Хорас тебе нравится, – улыбнулась я.

Витта посмотрела на меня честными глазами. Ни один мускул не дрогнул на лице сестры.

– Он не может мне нравится, – заметила она, тиская котёнка. – Мы очень сильно поругались с ним.

В ее голосе была твердость, словно она приняла окончательное решение.

– Из-за бабушки? – спросила я. – Из-за того, что он стал ее верным шпионом?

В глазах сестры полыхнул знакомый огонек.

– Он считает тебя сумасшедшей, – гордо произнесла она. – А я ему говорила: «Ты ее совсем не знаешь. Но уже судишь по мнению других людей». И единственная сумасшедшая здесь – это бабушка, которая свихнулась на репутации.

Витта промолчала, а потом со вздохом продолжила.

– Мы с ним были… друзьями ровно до тех пор, пока он не позволил себе назвать тебя сумасшедшей.

У меня перехватило дыхание. Не от обиды. От страха – того самого, что приходит, когда понимаешь: даже если весь мир поверит, что ты здорова… одного сомнения достаточно, чтобы снова оказаться в клетке.

– И в этот момент… дружба кончилась. Я не позволю никому говорить о тебе гадости. Даже если это… Хорас, – продолжила сестра голосом инквизитора.

Пока что я не понимала, дружба это была или все-таки что-то большее.

Витта всё равно носит его имя в сердце – пусть даже в шутку. И это меня смутило.

Факт остается фактом. Сегодня была помолвка. Точка невозврата. И для меня, и для бедняги Хораса.

Я смотрела на сестру, понимая, что даже если между ними что-то было, одно слово в мой адрес перечеркнуло все. И я поразилась силе ее духа.

Резать наживую дружбу или даже любовь ради меня…

Это был действительно подвиг. Теперь я должна резать на живую. Ради нее.

Сестра отвернулась к окну на пару секунд, а потом повернулась как ни в чем не бывало.

– Значит, ты сегодня спишь со мной?

– Да, – улыбнулась я, чувствуя, как внутри все сжимается.

Я чувствовала переполняющую меня гордость за принятое решение. Сердце всё ещё ныло, как рана под повязкой, но впервые за день я могла вдохнуть без ощущения, что горло сжимает чья-то ладонь.

«Я выбрала её», – прошептала я про себя, глядя, как котёнок сворачивается клубком у Витты на коленях. – «Не себя. Не своё желание. Её. Как она выбрала меня. И между нами не должно быть лжи. Только правда».

И в этом выборе – не гордость. А освобождение. Даже если оно будет стоить мне души.

Он не придет сюда ночью. Не будет шептать, прикасаться… Не посмеет. Быть может, так будет легче для всех? Не только для меня, но и для него?

Остаток дня мы играли с котёнком. Точнее, котёнок играл с нами в игру: «Ля, че я умею!». И когда я в очередной раз сняла Хораса с занавески и принюхалась, мне захотелось назвать его Хорьком.

Малыш упорно не желал жить в корзиночке, как все приличные котики с открыток. Ему нужно было быть везде и всюду!

Рука всё ещё дрожала, когда я гладила котёнка. Боль в груди не ушла – но теперь она была честной. Настоящей. Наказанием за грех, которого я больше не совершу. И в этом была своя горькая чистота. Но кроме боли было чувство гордости за то, что сумела принять это решение, заглушало ее, делало ее терпимей.

Витта уснула сразу после ужина, едва коснувшись подушки.

Ее дыхание стало ровным, почти детским – без теней, без тайн. Только котёнок, свернувшийся клубком у нее под подбородком, изредка вздрагивал во сне, будто гнал прочь кошмары, которых у моей сестры, по счастью, не было.

А у меня были.

Мои кошмары не приходили снаружи. Они жили внутри меня.

Горячие. Живые. У этих кошмаров был голос и его руки, которые прикасались ко мне с жадностью, были губы, которые целовали меня, словно в последний раз.

Глава 64

Я лежала на спине, уставившись в потолок, где отблески камина рисовали дрожащие тени – как пальцы, тянущиеся ко мне в темноте. Каждая клетка моего тела помнила его прикосновение, возбуждающее, испепеляющее и такое желанное.

Помнила, как его дыхание обжигало шею.

Как его палец касался моего языка. Как его рука скользила под рубашкой – не грубо, нет… С обожанием. С болью. С осознанием, что это преступление.

И я… Я отдавалась этому преступлению. Даже сейчас, мысленно. Отдавалась со всей страстью. Стонала в его ладонь. Забывала имя сестры. Забывала честь. Забывала, кто я.

– Нет… – прошептала я, сжимая пальцы в кулаки.

Это «нет» прозвучало слишком громко, слишком отчаянно в ночной тишине.

Витта во сне шевельнулась, прижала котёнка к себе.

Я замерла.

Сердце трепалось внутри меня, как пойманная птица, понимая, что выбраться из клетки невозможно.

Душа напоминала разбитую вазу, из которой вытекает всё, что было ценным.

Я не вынесла этой ночной пытки.

Встала.

Босые ступни утонули в мягком ковре – тёплом и уютном, как весь этот дом.

Я, стараясь не шуметь, подошла к окну. Снег падал за стеклом, чистый, безгрешный.

А я… Я уже не чиста. Я – пепел на алтаре чужого счастья.

Пепел, который жаждет огня. Который зовёт огонь по имени.

Я выдохнула и закрыла глаза: «Гессен…»

Имя ударило в грудь, как удар кинжала.

Тело вспомнило всё.

Жар. Дрожь. Ту мучительную пустоту между бёдер, которую он один может заполнить.

Не просто касанием.

Своей страстью, желанием, безумием.

Я простонала и спрятала лицо в руках, пытаясь привести себя в чувство. Но я не могла. Это было так невыносимо, так больно осознавать, что только я могу разорвать этот порочный круг. Только я могу сказать твёрдое и решительное: «Нет!» лжи и обману.

Истерзанная душа плакала, стонала и просилась к нему.

Я подошла к двери, за которой притаился тихий коридор. Где-то там его комната. Его тень. Его крылья, расправленные в темноте.

Он ждёт. Я чувствовала это. Быть может, он в моей комнате? И мне стоит просто повернуть ручку и тихонько выйти. А потом вернуться, как ни в чём не бывало. Никто не заметит моего отсутствия.

«Может, просто поговорить? Не целоваться, не обниматься… Просто увидеть его и поговорить?» – нашептывал мне сам дьявол. Но я понимала, что «просто разговора» не будет. Будет страсть, преступление, наслаждение.

Моя рука потянулась к дверной ручке, словно тёмные силы подталкивали меня к преступлению.

Холодная бронза коснулась моих пальцев, а душа словно воскресла при мысли о том, что скоро я увижу его, почувствую его, прикоснусь к нему.

Пальцы сжали металл. Но я не решалась её повернуть.

Сердце замерло. Я боролась. Боролась сама с собой. Боролась так, что тело трясло от беззвучных рыданий, а по щекам катились слёзы.

Где-то вдалеке скрипнула доска – и я задохнулась, будто это был его шаг.

Если я открою дверь… Я не вернусь.

Не к себе. Не к чести. Не к сестре.

Я представила, как он возьмёт меня в темноте – без слов, без лжи, только руки, губы, боль и наслаждение. А что будет утром?

Представила, как завтра Витта проснётся одна. Или я уже вернусь и лягу рядом с ней, как ни в чём не бывало. Укрою её одеялом тело, которое будет хранить его поцелуи и прикосновения. Зароюсь в её подушку, чувствуя, как у меня до сих пор горят щёки от мысли, как же это было прекрасно.

И это… Это почти казалось справедливым.

Потому что я не могу больше так жить. Я не могу стоять рядом и не прикасаться.

Я не могу видеть его взгляд и не целовать. Я не могу быть рядом – и не принадлежать ему.

Слёзы упали на руку – горячие, предательские.

Я сжала зубы так, что в ушах зазвенело.

И…

Глава 65. Дракон

«Нет!» – шептал я дракону, но тот был неумолим. Он хотел ее. И сегодня я чувствовал, что не удержу его.

Дверь на балкон была не заперта – будто она оставила мне шанс. Или предупреждение.

Но мне было всё равно.

Я переступил порог, и воздух в комнате сжался – не от моего присутствия, а от её отсутствия.

Ее не было в комнате. Она сюда даже не заходила.

– Вилена… – выдохнул я, имя обжигало язык, как проклятие и молитва сразу.

Комнату освещало лишь бледное сияние луны, проникающее сквозь замерзшее стекло. Я подошёл к кровати.

Она не спала здесь. Одеяло – ровное, не смятое.

Подушка – холодная.

Но я всё равно опустился на край постели, взял подушку и прижал её к лицу. Мне было дорого всё, что с ней связано. И сейчас я вдыхал ее запах, пытаясь успокоиться. Лаванда, бергамот… и что-то большее.

Тёплое, живое, женское.

Её.

Я упивался этим запахом, представляя, как вдыхаю запах ее волос.

Дракон внутри взревел – тихо, глубоко, в самой грудной клетке.

«Найди её. Принеси обратно. Она твоя. Только твоя».

Я впился пальцами в подушку – так, будто мог выдавить из неё её тело, её стон, её душу. Потом прижался губами к ткани.

Я представил, что это – её шея, её губы, её кожа, дрожащая под моим дыханием.

И тогда я обнял подушку не как трофей или напоминание, а как последнюю надежду.

Прижал к себе так, что мышцы на руках натянулись до боли.

Так, будто мог впитать её в себя – через кожу, через кости, через кровь.

Так, будто если сожму достаточно сильно, она появится в моих руках: хрупкая, дрожащая, с глазами, полными слёз и желания.

Я не плакал, не стонал. Но внутри всё рвалось. Это было ее «нет». «Нет» поцелуям, «нет» встречам, «нет» запретной тайне.

И я понимал, что она сделала правильно, но чудовищу это не объяснишь. Честь. Долг. Клятва. Всё это – прах под её именем.

Я лёг на её кровать. Не раздеваясь. Не снимая мундира, который душил меня сильнее, чем цепи.

И лёг, прижавшись губами к её подушке – так, будто это был последний поцелуй перед казнью.

Так, будто в этой тишине я мог позволить себе быть не генералом… А чудовищем, которое желает ее больше всего на свете.

Придет ли она?

Глава 66

Я отпустила ручку.

Тихо. Бесшумно.

Как будто отпускала не дверь – а последнюю нить, связывающую меня с собой, с моими желаниями, с моим искушением.

Променять сестру на несколько часов страсти? Нет! Разрушить доверие ради нескольких секунд сладкого экстаза? Нет!

Я вернулась к кровати, чувствуя, как душа разрывается от боли.

Легла.

Притянула к себе край одеяла, будто он мог укрыть не тело, а стыд, желание, грязную, алчную тоску, что рвёт меня изнутри и требует, чтобы я немедленно бежала к нему.

Витта во сне протянула руку и положила её мне на плечо.

Тёплая. Доверчивая. Спящая. Как будто говорила: «Я здесь. Я с тобой. Ты не одна».

Но я была одна. Потому что моя душа уже ушла.

Она стояла у его двери и ждала.

Тьма накрыла меня мягко – не как забвение, а как пелена, сотканная из усталости и боли.

Я наконец-то засыпала.

Не умирая, не сражаясь, не думая о его губах на моей шее… А просто – засыпала, как будто ещё оставалась человеком. Я чувствовала боль и гордость за себя и за свое решение. За свое мужество. За то, что сумела побороть соблазн.

И в этой тишине – словно сквозь сонную пелену – я услышала:

– Хорас…

Тихо. Так тихо, что, будь это не ночь, я бы подумала – мне показалось.

Но в темноте, где сердце бьётся громче слов, я отчётливо услышала голос сестры.

Я открыла глаза.

Комната спала, погруженная в синеву лунного света. Огонь в камине почти угас, оставив лишь тлеющие угли. Сестра лежала рядом, свернувшись клубком, как ребёнок. Её дыхание – ровное, почти безмятежное.

Но по щеке – медленно, беззвучно – скатилась слеза и упала прямо в подушку, оставив мокрую точку, которая просохнет к утру.

Я не двинулась. Не спросила. Просто… прижала её к себе. Осторожно. Как хрупкую птичку, уставшую от полёта.

Она выдохнула – глубоко, с облегчением, как будто мои руки были тем пристанищем, которое она так долго искала во сне.

Витта прижалась крепче, уткнувшись лбом мне в грудь.

– Хорас… – прошептала она снова – уже не как зов, а как мольба. Как прощание.

Моё сердце сжалось.

Котёнок, свернувшись у изголовья кровати, тихо мурлыкал, не понимая, что его имя – не просто шутка. Что за этим словом – разбитое сердце. Что имя дворецкого – последнее, что она может себе позволить.

Я гладила её волосы, не зная, кого она потеряла. Лучшего друга или любимого.

И в голове – вспыхнула чудовищная, предательская мысль:

А я так же шепчу во сне?

А если так же зову по имени – Гессен – с тем же отчаянием, с той же болью?

Я представила, как вижу себя со стороны: сплю рядом с сестрой, а во сне прижимаюсь к подушке, шепчу его имя, слёзы текут, пальцы сжимают ткань, будто пытаясь удержать его.

И тогда я поняла. Витта не просто дала котёнку имя – она похоронила в нём свою любовь. Спрятала её туда, где никто не увидит. Никто не осудит. Никто не скажет: «Как ты посмела? Ты – леди. А он – слуга!».

Потому что бабушка никогда бы не позволила выйти замуж за слугу.

Даже если бы Витта стояла на коленях. Даже если бы клялась, что умрёт без него.

Даже если бы он был магом, учёным, героем войны – она бы сказала «нет».

Потому что в её мире кровь важнее сердца. Потому что репутация – святое, а любовь – каприз, который можно вырвать из сердца, как сорняк.

Я прижала сестру к себе сильнее, как старшая сестра, которая всегда будет защищать – даже от боли во сне.

– Спи, моя маленькая, – прошептала я, целуя её в лоб. – Я рядом. Я всегда рядом.

Котёнок опомнился, что источник тепла переместился, и пошел по подушкам, чтобы лечь нам на лица. Я сдула и сплюнула его хвост, чувствуя, как шерсть щекочет нос. А потом деликатно сдвинула его, ложась на покрытую шерстинками подушку.

“Назвать котенка в честь мужчины?”, – подумала я, глядя на спящую Витту. – “Это очень хитро! Можно шептать его во сне, плакать и рассказывать потом мужу о том, как приснился страшный сон!”.

Утром Витта вела себя как ни в чем не бывало. И я не стала поднимать тему.

– Попрошу вас спуститься к завтраку, – послышался стук в дверь и голос Хораса. – Госпожа сказала, что это важно!

Глава 67. Дракон

Утро ворвалось в комнату, как приговор, безжалостный и неотвратимый. Я проснулся в одиночестве, словно изгнанник. Сердце, ещё недавно наполненное теплом, теперь казалось пустой раковиной, где лишь эхом отзывались воспоминания.

Её запах, словно призрак, всё ещё витал в складках мундира, но я знал, что это лишь иллюзия. Я встал, поправил эполеты с такой силой, будто хотел пригвоздить их к груди, и выровнял ордена, пытаясь вернуть себе лицо человека, а не чудовища, которое сошло с ума.

Спустившись в столовую, я увидел, как все уже собрались. Старая салфетка леди Хейверинг сидела во главе стола с чашкой чая.

Её лицо светилось приторной улыбкой, словно она была рада этой сцене. Слуги, как тени, молча сновали вокруг. Витта, сияющая, будто вчерашняя помолвка подарила ей крылья, сидела рядом с леди Хейверинг. А она… Она была здесь, но её присутствие казалось эфемерным.

Вилена сидела чуть в стороне, прямая, как струна, её платье – простое, скромное, цвета пепла – контрастировало с яркими нарядами вокруг. Она не смотрела на меня, и когда я вошёл. Лишь её пальцы дрогнули на краю чашки, а взгляд метнулся в сторону, словно она боялась встретиться со мной глазами. Но это был не страх, а боль.

Она боролась.

С каждым вдохом, с каждым глотком, с каждым словом, которое так и не произнесла. Она держала себя в руках, а мне захотелось схватить её, прижать к себе, пока её губы не прошепчут: «Я твоя».

Я сел напротив неё, не рядом, не близко, но достаточно, чтобы почувствовать, как её пульс бьётся в такт моему. Сердце Вилены было открыто передо мной, но я знал, что её сердце уже разорвано на части.

– Ну что ж, – раздался голос леди Хейверинг, сухой, как осенний лист. – Раз формальности соблюдены, пора решить и остальное.

Она отставила чашку.

– Когда назначаем свадьбу?

Её слова повисли в воздухе, как тяжёлая пелена.

Тишина. В глазах Вилены мелькнула тень – не отчаяния, а осознания. Она знала: чем быстрее свадьба, тем быстрее я стану для неё чужим. Окончательно. Бесповоротно.

Но Витта, моя светлая, наивная Витта, вдруг вскинула голову, её глаза засияли, как утреннее солнце.

– Как можно быстрее! – выпалила она, и её голос звенел от радости, от жажды начать новую жизнь, обрести любовь, семью. – Можно даже на этой неделе? Военным же разрешены быстрые свадьбы сразу после помолвки?

Она улыбнулась мне, и в её улыбке не было ни тени сомнения. Только доверие. Только свет. Свет, которого я не заслужил.

Я кивнул, стараясь сохранить маску нежности.

– Как пожелаете, Витта. Можно в конце недели.

– Ну что ж, – кивнула леди Хейверинг, снова беря кружку, в которую Хорас подливал чай.

Я видел, как рука дворецкого дрожала так сильно, что он чуть не пролил кипяток на пальцы госпожи.

И тогда я посмотрел на Вилену. Она молчала. Но я видел, как её пальцы впивались в скатерть, словно пытаясь удержать землю под ногами. Наши глаза встретились на долю секунды, но этого хватило.

Я увидел, как её зрачки расширились от боли, как дрогнула нижняя губа, как в горле застрял ком. Она сдалась. Она решила: «Никогда больше».

Но дракон внутри меня зарычал – не в ответ, а в вызов: «Попробуй уйти. Я найду тебя. Я заберу. Даже если придётся разорвать твою сестру – только чтобы ты стала моей».

Я отвёл взгляд, стараясь скрыть бурю внутри. Выпил глоток горького, холодного кофе, как символ моего долга.

А потом мой взгляд остановился на Вилене.

“Нет!”, – прошептал я мысленно чудовищу. – “Я не позволю! Ты этого не сделаешь!”.

"Посмотрим!", – прорычал дракон.

Глава 68

Дни потянулись, как один бесконечный день, собранный из боли, льда и пустоты. Я чувствовала, словно внутри всё выгорело от боли. Мне казалось, что я выжгла саму себя, и теперь я почти ничего не чувствую днем.

Я везде следовала за сестрой, словно хвостик, никогда не оставалась одна, избегала любых встреч, отводила глаза, словно даже один его взгляд таит в себе опасность.

В доме царила предсвадебная суета.

Утром – улыбка. Вежливость. Букеты. Каталоги. Посетители, швеи, маги, торговцы атакуют меня, как подружку невесты, ведь именно мне предстоит выбрать цвет ткани, размер цветов, волшебный салют и даже закуски.

«Какое платье выбрать на церемонию? Не слишком ли пышный шлейф? А бриллиантовая заколка – не перебор? Сестричка, подожди, помоги мне примерить!», – все голоса сливались в один единственный голос, который заглушал хотя бы на время голос моей души, голос моего тела.

Днём мне чуть легче. Солнце, гости, светская суета – всё это создаёт иллюзию нормальности. Я могла притвориться, что не умираю. Что каждую ночь моё тело не дрожит при мысли о том, что достаточно просто повернуть ручку и уйти из комнаты, чтобы снова испытать то самое блаженство, которое я чувствую в его руках, в его присутствии. Что не каждое утро я просыпаюсь с комом в горле и пустотой между рёбрами, будто сердце вынули и заменили камнем.

Но ночью…

Ночью стены тают. Маска спадает. И остаётся только я – и то, что во мне бушует.

Я долго не могу уснуть. В какой-то момент мне начинает казаться, что вокруг слишком много его запаха, голоса – в подушке, в воздухе, в шёпоте ветра за балконом. Там каждая тень шевелится, как его силуэт, и каждое дыхание кажется его шагом.

Но даже здесь я не в безопасности. Потому что он – в моих снах.

Он врывался в мои сны без спроса, без пощады. Обнимал, целовал, шептал моё имя так, как будто я – его последнее дыхание перед гибелью. И я отвечала. Отдавалась. Кричала беззвучно, впивалась ногтями в простыни, чувствуя, как его руки разрывают мою душу на части – не из жестокости, а из любви, такой безумной, что она убивает.

И когда я просыпалась – мокрая от пота и страха, что произнесла его имя вслух. С перепуганным сердцем, что кто-то услышал, понял, знает мою тайну. Дрожащая, с пересохшими губами и пульсацией между бёдер, ненавидящая себя и свое желание, я смотрела на спящую сестру и выдыхала.

Витта крепко спала. И даже если я стонала во сне, сестра не слышала.

И тогда я обнимала сестру, как символ, как знак того, ради чего я сражаюсь сама с собой, вслушивалась в ее мерное дыхание и потихоньку засыпала.

Два дня.

Всего два дня отделяли меня от того, чтобы навсегда потерять право даже думать о нём.

Сегодня мы выбирали финальные украшения. Завтра – репетиция. Послезавтра – свадьба.

У меня больше нет слез. Только чувство отупения от боли при мысли, что послезавтра Гессен станет её мужем.

А я… Я останусь ни с чем. Ни с кем. Только с пеплом в груди и разбитым сердцем.

Мне не спалось. Я лежала на коврике возле камина, свернувшись в комок, прижав ладонь к рту, чтобы не вырвался стон. Слёзы катятся беззвучно. Они не горячие – они ледяные. Как всё во мне.

Я поднялась на ноги, глядя на часы. Полночь. О, боги! Только одиннадцать! Еще вся ночь впереди!

Дрожащие ноги несли меня к двери. К порогу. К пропасти.

Я стояла возле нее. Пальцы тянулись к ручке. Сердце задыхалось так, будто пытается вырваться из груди и броситься вперёд – туда, где он ждёт. Где он всегда ждал. Где он всегда будет ждать.

Я смотрела на ручку двери и думала: «Может, просто один раз… Посмотреть на него. Сказать “прости”… Сказать “я люблю”…»

Но я не решалась. Не сейчас. Нет. Я уже столько боли прошла, что я не могу просто так взять и сдаться. Я уже не та, что целовалась с ним в темноте. Я – не та, что отдавалась его ласкам, забыв обо всём на свете. Я – та, что выбрала сестру. И этот выбор теперь – мой крест.

Пальцы уже касались холодной бронзы, гладят ее изящный изгиб, чувствую рельеф узора. Я почти повернула ее, понимая, что сдаюсь. Это выше моих сил. Почему? Почему это так больно? Неужели судьба решила, что в моей жизни мало боли? На тебе еще! Получи!

Внутри – всё сдалось. Всё, кроме гордости. Всё, кроме слова «сестра».

«Почему так больно?» – шептало тело. «Почему я не могу просто уйти и никогда не возвращаться?»

И вдруг…

… одна рука хватает меня за талию, прижимает к себе – так, что я не могу даже выдохнуть.

А вторая – зажимает мне рот. Жёсткая. Горячая. Неумолимая.