Текст книги "Всё наоборот (СИ)"
Автор книги: Кристина Шоль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Ты с ума сошла? – Билл говорит вкрадчиво, точно готовый в следующую секунду начать орать так, что стёкла повылетают.
– Билл, но ведь это её дело, – Анита глядит на меня так, будто я спасательный круг. – Что ты накидываешься?
– А ты его не знаешь, да?! – ну вот и долгожданные крики. – Ещё скажи, что это самый прекрасный человек, которого ты когда-либо встречал.
Билл складывает руки на груди и с недовольством откидывается назад.
– Анит, не слушай.
– Да, не слушай! Я ж за всю нашу дружбу тебе только плохого желал.
Билл накидывается на еду, видимо, стремясь сам себя заткнуть. Выглядит он обиженным, хотя такой вид, по идее, должна принять Анита, получившая на откровенность бурю местного масштаба.
Оборачиваюсь на Кая, который в своей компании молча ест, не участвуя в бурном обсуждении, фразы которого долетают и до нас.
– А что с ним сегодня? – спрашивает Анита, тоже уловившая перемену.
Билл открывает было рот, чтобы поделиться всей правдой, но натыкается на мой взгляд и снова возвращается к обеду.
– Понятия не имею.
До конца перемены Анита от нас не отходит, простив Биллу его нелестную характеристику и всё так же возводя меня в ранг благородных. Мне уже кажется, что она, как и Диди, явится однажды утром ко мне за советом. Ну да, я могу подсказать, в какой день Кай хочет тупо перепихнуться, а в какой – реально ищет подружку.
Диди нас настигает, когда мы идём домой. Они с Биллом передо мной извиняются и уходят к кому-то из них домой, верно сочтя улицу неподходящим местом для последующего разговора.
Чудесно просто всё переплетается. У меня ощущение, что мозги скоро начнут закипать, а пока следует перемешать составные компоненты. Я не гарантирую, что из этого выйдет что-то дельное, но мне хочется верить. Мой план на ближайшее время – скрестить два мира. Причём скрестить так, чтобы получить только необходимые мне свойства. Я же не зря встречаюсь с человеком, увлекающимся селекцией.
***
Билл, смеясь, тянет меня в переход, не глядя, куда идёт, и оттого постоянно сталкиваясь с прохожими. Я вынужден варьировать между людьми, чтобы со всего размаха не впечататься в кого-нибудь.
У меня ощущение, что он выпил, но, ручаюсь, капли в рот не брал, только демонстрировал мне образцы клеток, в которых я, к моему собственному удивлению, многое понял. Надо сказать, Билл на несколько голов выше моих открывшихся знаний, но мне и этого хватает.
– Билл!
Дёргаю его за руку на себя, предотвращая столкновение с кем-то зазевавшимся.
– Н-да?
Обвивает меня за шею, не спеша возвращаться к своему забегу. Билл стоит на ступеньку выше, поэтому мне приходится задирать голову.
Эта наша сумасшедшая прогулка продолжается уже третий час. Мы где-то бегаем, где-то идём спокойно, взявшись за руки и не интересуясь мнениями мамочек с детьми, которые не так давно прервали нас на очень и очень интересном месте.
– Пойдём ко мне.
Предложение поступает с надеждой на то, что мама не явится с работы не вовремя. Она вышла из отпуска раньше и позволяет себе заканчивать рабочий день тогда, когда ей заблагорассудиться. Говорит, что свободный график – её мечта. А с этим дизайнерским проектом, на который она согласилась, ни художественной, ни фактической свободы не заработаешь.
– Пошли. Я даже разрешаю тебе ко мне приставать, – Билл с серьёзным видом кивает, а я от нахлынувших чувств крепко прижимаю его к себе, стискивая в объятиях.
– Я не упущу такого шанса.
Моя рука переползает с его талии на бедро, и я нацепляю на себя равнодушный вид, изредка поглядывая на Билла, прикидывая, сколько ещё мы, по его королевской воле, будем так идти.
Через какое-то время его терпение заканчивается, и он мягко высвобождается, заметив нервный взгляд какого-то дядечки на остановке. Я смеюсь и подшучиваю над ним до самого дома, где нас ждёт просто страшная неудача. И лучше бы я забыл ключи, чем дверь была бы открыта. Мама вернулась с работы, поэтому нам придётся лицезреть её в доме, хотя у меня имелись прекрасные планы.
– Привет, мальчики.
Она выходит к нам с белой тряпкой, о которую вытирает испачканные краской руки. Мама рисует в маленькой комнатке, явно предназначенной быть чем-то другим, но иных помещений в квартире нет, и выбирать не приходится.
– Здравствуйте, Симона.
Цепляюсь за это обращение Билла, предполагая, что и я его родителей называю по имени. Это вероятнее всего, хотя, конечно, не факт. Некоторые мелочи всё так же не дают мне покоя, а спрашивать о них нельзя.
– Вы просто так зашли или посидеть?
– Посидеть.
Разуваемся и, одновременно глянув на маму, идём ко мне в комнату. Я надеюсь, у неё нет привычки соваться ко мне и что-то предлагать. Не могу это оценить в полной мере, потому что при ней я друзей ещё не приводил, так что мне несколько не по себе.
– Ну, что, знатно обломался? – с улыбкой чеширского кота спрашивает Билл.
Он устраивается на постели, растянувшись по диагонали, и манит меня к себе. Взгляд у него затуманенный, слегка усталый, но оттого не менее зовущий.
– Что-то не могу понять: с чем я обломался?
Рисую на лице ухмылку и ложусь рядом.
– Если ты считаешь, что облом не произошёл, то нехорошо так лежать.
Перетягивает меня на себя, не оставляя выбора ни себе, ни мне. Вопрос о маминой осведомлённости относительно моей ориентации остаётся открытым, но Билл не выглядит напряжённым или беспокоящимся, и это даёт основание полагать, что в случае чего перед мамой отчитываться не придётся.
Веду губами по шее Билла, поднимаясь к лицу и изредка прерываясь на короткие поцелуи. На лице у него написано совершенное умиротворение, он прикрывает глаза, и мне хочется сделать то же самое, замерев в таком положении. Я практически не чувствую его рук на плечах, он всегда касается легко и практически незаметно, и, если на этом сосредоточиться, становится раз в пять приятнее.
– Мальчики, – без стука, как и следовало ожидать. – Извините, что прерываю.
Я успокаиваюсь относительно интересовавшего меня вопроса и поднимаюсь. Мама смотрит в другой конец комнаты, несильно размахивая кисточкой.
– Том, я хотела попросить тебя сходить в магазин. Мне нужно доделать одну вещь, и я не могу.
Мама стоит ещё немного и выходит, бесшумно прикрыв за собой дверь. Билл тянет меня за локоть, и я падаю обратно, вновь припадая к его коже. И мне хочется сказать что-то типа: «Я от тебя без ума», что будет самой правдивой правдой на сегодняшний день. Но что-то мешает, и я молчу.
– Пойдём в магазин.
Билл юрко высвобождается из моих рук, и мы выходим.
– Чёрт возьми, только пришли, а она уже гонит, – с неудовольствием замечаю я, кидая взгляд на приоткрытую дверь.
– Том, деньги и список на кухне, – кричит она приглушённым за счёт небольшого пространства голосом.
В списке продукты, без которых можно было бы преспокойно обойтись. Зачем ей колбаса, молоко и плавленый сыр прямо сейчас, я не понимаю, про остальное лучше вообще не упоминать. В прихожей демонстрирую список Биллу, и он понимающе усмехается.
– Нет, она что, будет мазать кисточкой одной рукой, а в другой держать палку колбасы и задумчиво её есть? – шёпотом говорю я.
– Том, да прекрати ты. Просто тебе не хочется идти в магазин.
– Не-ет, – выталкиваю его на лестничную площадку и с шумом захлопываю за нами дверь. – Мне не хочется, чтобы нас постоянно прерывали.
– Ах, вот оно что, – улыбаясь, тянет Билл.
Мы заходим в лифт, в котором никого нет, и восполняем один-единственный утерянный в комнате момент.
На улице пасмурно, облака тяжёлые, и кажется, что вот-вот пойдёт дождь. Мокнуть желания нет, но мама, видимо, всегда выбирает очень удачное по всем параметрам время для походов в магазин.
– Так уж и быть, я не оставлю тебя в страшном супермаркете и пойду с тобой, – «успокаивает» Билл, увидев выражение моего лица.
– О, спасибо. Мне стало в тысячу раз легче.
Маркет от нашего дома недалеко, а заскакиваем мы туда в тот самый момент, когда начинается дождь. В магазине придуриваемся, как можем. Билл расписывает мне достоинства плавленого сыра, в то время как я демонстративно выбираю колбасу, размышляя, с каким молоком и хлопьями её лучше есть.
– Какой же это плавленый сыр, если он твёрдый? Когда плавят металл, он жидкий становится! – негодует Билл и откидывает очередную коробочку.
Парень-консультант, стоящий в этом отделе, поглядывает на нас с улыбкой и, кажется, сдерживая смех. Ну-ну, посмейся.
– Ищи жидкий, его проще намазывать на колбасу.
Торчим тут уже полчаса. Мне интересно, как на такую задержку мама отреагирует, я всё-таки ещё многого не знаю.
– А с тобой Диди-то поговорил? Я забыл узнать.
Кидаю в корзинку колбасу и беру у Билла сыр. Консультант, заметив перемену в нашем настроении, отворачивается и больше своими гляделками не досаждает.
– Поговорил. Я даже не знаю, что бы ему сказал, если бы он ко мне с таким вопросом обратился.
– Мне кажется, тут родители всё же не последнюю роль играют, поэтому надо было с самого начала с ними разговаривать.
Билл пожимает плечами и берёт со стеллажа с молочными продуктами глазированный сырок. Я заметил, что когда он над чем-то задумывается, всегда берёт что-то шелестящее или просто шумное, и получается своеобразный аккомпанемент его мыслям.
– Но со своей собственной позицией тоже надо определиться. Я думаю, они всё правильно решили. Что сейчас себя закапывать-то?
Сырок возвращается на стеллаж, правда, попадает он к йогуртам.
Мы сворачиваем этот короткий, но невесёлый разговор, и я переключаюсь на другие вещи. Например, рядом со мной идёт Билл, и мне от этого очень приятно, я поистине наслаждаюсь его обществом и могу смело заявить, что в какой-то степени рад «перевёртышу». Мы бы, наверное, с ним ни за что не сошлись, если бы не это. А ведь оказалось, что не такие уж сильные между нами различия. Хотя есть одно… Но я теперь с трудом его осознаю.
Расплачиваюсь на кассе, и мы выходим на улицу, где крапает мелкий дождик, ударяя каплями в лицо.
– Надо было взять газировки, – с сожалением произносит Билл. – Ну что, пока?
Поднимаю пакет ближе к локтю и на прощание целую Билла, поймав дождевую каплю на его подбородке.
– До завтра.
Он машет мне рукой и быстро удаляется, один раз обернувшись.
Дождь усиливается, и толстовка неприятно тяжелеет. Я чувствую какое-то моральное удовлетворение и комфорт от происходящего. Стараюсь забыть все неувязки с родителями, привыкну, раз уж суждена мне такая участь. На кой чёрт я помню всё, что было раньше? Вот только мне неизвестно, что лучше – помнить другую жизнь или не помнить ничего, хранить другие воспоминания или, оборачиваясь назад, видеть одну пустоту. Наверное, это какой-то бесценный опыт.
Накидываю капюшон на голову, чтобы волосы не намокли. Прохожие раскрывают зонтики, и движение становится шествием разноцветных пятен. Наверное, сверху наблюдать это очень даже здорово.
По дороге мне попадается Кай. Мы замечаем друг друга ещё издалека, и у меня есть время подумать, как себя повести. Решаю всё-таки ничего не говорить, Кай смотрит на меня, но тоже проходит мимо. Делается как-то не по себе, словно мы до сих пор друзья, но разругались и теперь ведём себя просто отвратительно.
– Кай! – зову я, резко оборачиваясь.
Тут же обливаю себя ушатом ругательств. Тут как бы не мои правила, поэтому надо считаться, а то выйдет что-то похожее на то, как поздоровался с недолюбливающей меня, мягко говоря, компанией.
Бринц останавливается, а потом нерешительно идёт мне навстречу, озираясь по сторонам, точно боится, что его увидят в моём обществе.
– Что? – голос эмоций не выражает, ни враждебности, ни дружелюбия, впрочем.
– Как себя чувствуешь?
Этот вопрос был бы уместен раньше, а сейчас звучит крайне глупо. Однако Кай даже не ухмыляется, он как-то весь преображается и словно демонстрирует готовность идти на контакт.
– Хорошо, спасибо. Без приступов пока.
Повисает неловкое молчание, но я даже не собираюсь подыскивать слова для следующей фразы. Мы стоим, как полные идиоты, под дождём, без зонтов и пялимся друг на друга, точно уразумевая наиважнейшую истину, передающуюся исключительно телепатическим путём.
– Извини, что я тогда полез.
– Да нет, я сам виноват. Том, а откуда ты знаешь про астму? – интересуется Кай.
Боюсь, объяснение, которое я выдал Биллу, тут не покатит, потому что вряд ли Кай обсуждает эту свою болезнь в школе, пусть и с кем-то из приятелей.
– Ты кашлял и хрипел, нетрудно догадаться, знаешь ли, – уверенно сообщаю я, и Кая мой ответ устраивает.
– Ну, да, – он хмыкает и улыбается. – Такими темпами вся школа узнает.
– А ты о чём беспокоишься? – меня всегда волновал этот вопрос.
Кай мне наговаривал всякой ерунды по этому поводу, но верилось с трудом. В принципе, я догадывался, но мне всегда хотелось, чтобы он это сам сказал, мы же друзья всё-таки, а не чужие люди. Как сейчас.
– Зачем другим знать о моих проблемах?
– Но ты ведь практически от всех скрываешь.
Кай напрягается, смотрит на меня с лёгким прищуром и спешит распрощаться:
– Ладно, меня Экарт ждёт.
Экарт… Внутри что-то дёргается от этого имени, но я не могу вспомнить, кто же это. Раньше в компании не было никакого Экарта, значит, только здесь. Вообще-то, не моё дело, и меня это не должно беспокоить, но имя настойчиво долбится в голове. Я уже думал, что отделался от всех воспоминательных вспышек, которые мешают нормально адаптироваться и спокойно существовать, но, видимо, ошибся. Сколько же ещё меня будет преследовать этот кошмар?
До дома дохожу на автомате и отмираю только тогда, когда оказываюсь перед дверью своей квартиры. Мама тут же выбегает меня встречать, причитая, что я долго, что я запропастился где-то, а ей нужна её минералка. Ругается, что не взял телефон, а все её слова пролетают мимо меня.
Опять накидывается какое-то безразличие, связанное с погружением в себя. Вот было всё хорошо, а стало… Да вроде не хуже. Может, даже лучше в какой-то степени, но это надо править, я чувствую. Беру со стола ноутбук и валюсь на свою кровать. Сто лет не заходил в интернет, надо хоть расслабиться. Моя тяга к расслаблению доводит меня до сайта с кучей информации о психологии. Бездумно читаю о том, как налаживать отношения, ненавязчиво подстраивать людей под свои желания и интересы, возрождать дружбу и устанавливать контакт с неприятелями. После прочтения всей этой хр*ни облегчения не чувствую. К тому же я ещё сам не разобрался, на кой чёрт мне это надо. Я собрался перекраивать родителей, сдружиться с Каем и компанией, сохранить отношения с Биллом, а под конец вернуть себя любимого? Смешно.
Закрываю все сетевые страницы, отчаявшись найти там успокоение, и принимаюсь за просмотр фотографий. Я листал их всего один раз, когда пытался разобраться со своим окружением, и больше к ним не возвращался.
Просматриваю медленно, кажется, ещё внимательнее, чем впервые, рассматривая обстановку и людей. Впрочем, ничего нового не нахожу и начинаю листать быстрее, но так, чтобы успевать оглядеть запечатлённых на фото людей.
Я никогда не понимал, как можно в двухсотый раз просматривать фотографии, просиживая за этим занятием, может быть, не один час. Сейчас напоминаю себе такого человека, потому что мой обзор идёт уже по второму кругу, медленно. Скоро вспомню имена всех людей, которые на данный момент стёрты в моей памяти. Интересный способ насилия, вроде ничего предосудительного, а уже нехило мутит.
– Чёрт!
Листаю на одну фотографию назад и впиваюсь в экран. На фото я с Биллом крупным планом, поэтому всё, что творится за нашими спинами, не обращает на себя должного внимания. А слева стоит тот смуглый парень, что сейчас таскается с Каем. Стоит вполоборота, точно поворачивается в нашу сторону, руки у него скрещены на груди. Из-за меня не видно, кто находится с ним рядом, но отчётливо заметна чья-то нога. Что делал этот парень вместе с нами, интересно знать? Или не с нами? Я просматриваю этот блок фотографий снова. Они сделаны весной 2007 в торговом центре, судя по всему.
Чувствую себя идиотской ищейкой, которая сопоставляет факты и занимается всем в этом духе. Смуглого больше нигде нет, а вот хозяина ноги я стараюсь отыскать. В конце концов меня ждёт абсолютный успех – точно такой же кроссовок и тёмные джинсы надеты на Кае, которого я также почему-то не приметил на другой фотографии, где запечатлена одна Анита. Она раскинула руки, и в кадре вся её фигура, может, поэтому взгляд не цепляется за фигуры заднего плана.
И что мне с этим делать? Единственное, что я выяснил – то, что Кай с этим пареньком водились уже в 2007 году, а в этот день они посещали торговый центр. Мы были там, но это ничего не значит. Наверное, я придаю большое значение бессмысленным моментам.
Вечером мама приносит мне ужин, состоящий из интересного вида рагу. Во всяком случае, мама убеждает, что это рагу, просто с небольшими дополнениями. С надеждой на то, что не отравлюсь, употребляю ужин и через полчаса заваливаюсь спать. Ещё только десять, но у меня нет желания бестолково где-то болтаться. В голове кадрами переключаются картинки, точно я до сих пор смотрю фотографии, а затем меня уносит сон.
***
Чёртов будильник пищит на всю комнату, выводя из себя. Я выполняю мечту идиота – со всей силы смахиваю его с тумбочки, задняя панелька у него отлетает, но он не прекращает исполнять своё предназначение и даже, кажется, начинает пищать с удвоенной силой. Вскакиваю с постели и принимаюсь бороться с дурацкими часами, которые после моего триумфального удара не хотят вырубаться. В итоге приходится осуществить мечту идиота номер два и запустить будильником в стену. Он разлетается окончательно и, наконец, прекращает издавать противный писк.
Я облегчённо выдыхаю и присаживаюсь на кровать как раз в тот момент, когда ко мне заглядывает обеспокоенный отец.
– Ты что делаешь?
– Доброе утро, – пускай это будет формой протеста.
Нормально накидываю одеяло на постель и прохожу мимо папы по направлению к ванной. Он остаётся торчать в моей комнате, сейчас разбитый будильник обнаружит.
Я не буду отрицать, что с нервами у меня не в порядке. Во-первых, они не могут быть в порядке после всего произошедшего, а во-вторых, я снова не запомнил сон, который продолжает мне сниться каждую ночь, досаждая в большей или меньшей степени. Так вот сегодня я точно запомнил, что разговаривал с девушкой, но лицо её будто размазали в фотошопе, а слов не было слышно, как при выключенном звуке. Меня это уже напрягает. Послание свыше, не иначе. Уж если я поверил во всю эту хр*нь, то надо поверить в то, что сон несёт в себе какое-то важное послание или что-то типа этого. Но я, к несчастью, не могу его разгадать, у меня либо мозгов нет, либо памяти.
Я где-то читал, что для запоминания сна нужно его с чем-то ассоциировать, а если не выходит, то сон моментально забывается, так как память построена на ассоциациях. Уж не знаю, насколько это достоверно, но неужели на свете ещё не придумали тех слов, с которыми я бы мог соотнести этот разговор и человека?
– Томми, я убегаю, – проносится мимо меня, выходящего из ванной, мама. – На завтрак сделала салат, не волнуйся, – кричит она извиняющимся тоном из прихожей.
Молча прохожу за ней и облокачиваюсь на стену, наблюдая за тем, как она издевается над застёжкой туфель на высокой шпильке. Что-то я не видел таких каблуков у мамы раньше. И мне кажется, что она раньше не носила синюю обувь.
– Пока-пока! – говорит мама, справившись с непокорной застёжкой, машет рукой и два раза чмокает воздух.
– Пока, – безэмоционально отзываюсь я, натянуто улыбаясь.
Следом за ней бежит, по всей видимости, тоже опаздывающий отец, крутя на пальце ключи от машины, которые незамедлительно падают на пол. Он влезает в ботинки, и я уже жду, что папа тоже помашет мне рукой и чмокнет воздух, но он оказывается более сдержан:
– Удачи в школе.
– Пока, – как болванчик, повторяю я и удаляюсь на кухню.
Интересные у меня утра. Да и дни тоже, учитывая тот факт, что родителей я стал видеть раза в три реже. Вообще-то не жалуюсь: мне кажется, что весомую часть общих интересов (если они были) мы потеряли. Наверное, это не такая уж беда, все живут подобным образом, но проблема заключается в том, что я уже успел пожить несколько иначе. Впору рисовать плакаты «Верните мне родителей!» и бастовать на улице; может, присоединится ещё парочка придурков или просто зевак, массовка тоже нужна.
Приготовленный на скорую руку салат вполне съедобен, несмотря на криво и слишком крупно порезанные овощи.
По дороге в школу встречаю Диди, он выглядит встряхнувшимся и не таким разбитым, как в последние дни. Завидев меня, парень улыбается и перебегает дорогу, вынуждая две машины резко затормозить.
– Желаешь сдохнуть?
– Да нет вроде.
Диди подстраивается под мой шаг, перекидывает сумку на другое плечо. Солнце бьёт в глаза, мы щуримся. Надо брать очки, но как-то странно использовать их по прямому предназначению осенью, когда солнце становится редким явлением.
– Мы с Франци разбежались, – спокойно сообщает Диди. – Поговорили и решили, что лучше разойтись, у нас отношения какие-то натянутые стали.
Мне кажется, расставания после подобных вещей не редкость, но я как-то не подумал о том, что Диди может постигнуть та же участь.
– Ну, и как ты?
Он безразлично пожимает плечами, и я убеждаюсь, что любовь у него была очень подозрительная всё-таки, а ребёнок бы только убил всё хорошее. Такой бред, если на полном серьёзе проецировать это на реальность.
– Нормально. Просто рядом с ней как-то не по себе стало, а теперь я даже успокоился.
Когда мы сворачиваем во двор дома Билла, я звоню ему и долго-долго слушаю гудки. Отвечает он хриплым голосом, мне даже кажется, что заболевшим.
– А ты уже подошёл? Может, поднимешься?
– Что с тобой вообще?
Диди заинтересованно наблюдает за мной, видимо, пытаясь уловить по выражению лица суть разговора, но вряд ли у него это получается должным образом.
– Просто я проспал, – тянет Билл и в ту же секунду зевает. – Прости, пожалуйста.
– Да ладно, я сейчас поднимусь.
Отключаюсь и слегка виновато смотрю на Диди. Он вопросительно поднимает брови и снова перекидывает сумку.
– Билл проспал. Ты иди в школу, а я вместе с ним уж приду.
– Ладно, – Диди понимающе улыбается и идёт обратно, смотря по сторонам, точно впервые тут бывает.
На лестничной площадке меня поджидает Билл. Сонливости я в нём не замечаю, зато отчётливо вижу шкодливую улыбку и игривый взгляд. Для завершения образа ему остаётся поманить меня пальчиком. Я бы прибежал.
– Эй! Что это ты устроил?
– Ничего, – Билл втягивает меня в квартиру, отнимает рюкзак и избавляет от ветровки.
– Билл, Билл, стой! – замирает, вскинув руки, и мне кажется, он сейчас сделает всё, что я скажу. Вообще складывается странное ощущение, что Билл несколько не в себе или у него что-то случилось, и таким образом он отвлекается. – А у тебя сегодня нет занятий по биологии?
– Теперь нет.
Я не понимаю его фразу, но она остаётся за какой-то загадочной стеной, сквозь которую проникают только самые лёгкие и ни к чему не обязывающие мысли, тесно связанные с ним. Прихожая узкая, и я оказываюсь прижатым спиной к стене, Билл заставляет запрокинуть голову, и в итоге я ощутимо бьюсь затылком о стену, впрочем, не обращая на это внимания.
Мне снова хочется его остановить и кое-что сказать, но какой-то барьер то ли из его действий, то ли из чего-то другого, относящегося ко мне, мешает это сделать. Я полностью концентрируюсь на почти незаметных прикосновениях, которые, тем не менее, посылают внутрь разряды. Я с удивительной чёткостью понимаю, что люблю этого человека. Довольно странно это осознавать в ситуации, когда тебе расстёгивают джинсы и принимаются наглаживать член. Даже проскакивает рваная мысль, не от накатившего ли возбуждения ко мне явилось это осознание.
Меняю нас местами и тащу Билла, практически готового свалиться на пол, в спальню. У меня самого ноги подкашиваются, и ещё не факт, что мы достигнём пункта назначения.
– Теперь ты согласен со мной, что… – он смеётся, когда мы вваливаемся в комнату, и падает на постель, – …что занятия второстепенны?
– Сейчас – да, – отвечаю быстро, не отрываясь от процесса снятия с него одежды.
Пожалуй, было очень разумно не вызвать Билла куда-нибудь на дорогу, чтобы идти в драгоценное учебное заведение, а зайти прямо к нему. Теперь всё просто замечательно. Единственное – в голове одна заморочка на тему, что я этого никогда не делал. Точнее делал, но все действия прошли как-то мимо меня, хотя это не сбавляет напора. Я снова будто раздваиваюсь, только теперь раздвоение идёт на уверенность действий и сомнения мыслей. Никогда не занимался сексом в таком состоянии.
Улыбаюсь слишком широко и разрываю поцелуй, заскользив губами по тонкому телу. Он либо действительно прозрачный, либо у меня лихорадка, и я брежу. Руки у Билла холодные, я дёргаюсь каждый раз, когда он до меня дотрагивается.
Пытаюсь обнаружить хоть какие-то подсказки в подлой памяти, которая совсем не хочет помогать. Мне отчего-то становится страшно, и все касания начинают восприниматься в два раза болезненнее, но от того не менее приятно. Я ловлю взгляд Билла, цвет глаз насыщенный, действительно красивый, и я понимаю, что хочу постоянно видеть эти глаза, он меня с ума сводит. Даже набираю воздуха, чтобы сказать то, что вертится на языке, но что-то опять останавливает, и я чувствую себя безмолвной рыбой.
В какой-то момент Билл покидает меня на мгновение и возвращается уже со смазкой и презервативами, окончательно свернув мне голову. Зародилось иррациональное желание прекратить, другая моя половина орала, чтобы первая заткнулась, и в итоге я испытывал ужаснейшую внутреннюю борьбу, от которой уносило ещё сильнее.
– Сумасшедший взгляд, – с безумно блестящими глазами, словно из-за какой-то пелены, произносит Билл.
***
Спрыгиваю с последней ступени и, издав победный клич, собираюсь скрыться за поворотом, но вместо этого впечатываюсь в разъярённую Карен.
– Хах. Здорово. Какими судьбами тут? – интересуюсь небрежно.
– У вас дверь заклинило?
– Поче..? А, да! Замок сломался, а в школу-то надо. Ну, я побежал.
<…>
– Я тебе ещё неделю назад всё честно сказал. Мне с тобой некомфортно, и я не хочу продолжать отношения.
– Пожалеешь ведь, Том, – каким-то шипением выдаёт она.
<…>
– Том… Ты привык, что у тебя всё легко, – она говорит вкрадчиво, тепло, поэтому интонация её составляет с обликом ярчайший контраст. Воды бы сейчас. – Друзья, девушки. А ты и половину этого не умеешь ценить.
– Ты очень заблуждаешься.
Карен мотает головой и притягивает меня к себе за ворот рубашки.
– Будет у тебя всё наоборот, тогда посмотрим.
– На что посмотрим? – перехожу на крик. Карен достала. – Тебе от этого легче станет?
– Скажи, ты так ничего и не понял?
– Я гей?
Карен театрально прикладывает руку к груди и как-то странно хмыкает. Она оглядывается по сторонам, точно пытается уцепиться за какое-то спасение в этой комнате.
– Как ты думаешь, я ошиблась?
Молчу, не зная, что ответить. Может быть, да, ведь такой резкий поворот и как будто бы ни с чем не связанный…
– Том, – знакомый тихий голос. – Том, ты в школу опоздаешь.
– Что?
Усиленно моргая, требую организм пробудиться. В глаза не бьёт свет, шторы закрыты, а на краешке кровати сидит мама и улыбается.
– Ну ты и соня. Не заснёшь, если я сейчас уйду?
Мотаю головой и поворачиваюсь на другой бок в поисках будильника. Будильника нет, часы на мобильнике демонстрируют половину восьмого, сквозь шторы плохо видно, но погода сегодня, по-моему, не радует. И ещё мама… Что здесь делала мама?
Поднимаюсь с кровати и тут же издаю какой-то ненормальный вой, у меня жутко болит спина с правой стороны, как будто я нехило обо что-то шарахнулся. Раскрываю окно, с тянущим чувством оглядываю чистое стекло и несильно ударяю по нему кулаком. А почему меня сейчас не известили? Дураку понятно, что произошло. Я помню свой сон до последнего слова, в голове так ясно, как не было ясно, наверное, никогда в жизни. Даже не хочу проверять список контактов в телефоне, всё равно ничего необходимого мне я там не найду.
Сползаю по стене на пол и устраиваю руки на коленях. Мне хочется немедленно что-то предпринять, изменить то, что уже изменилось, повернуть обратно, ступить в портал, в который меня забросило. Почему именно сейчас надо было вернуть всё на свои места? Почему именно сегодня?
Я с тоской обвожу комнату взглядом, задерживая его на ноутбуке, на валяющейся рядом со столом ручке, на сумке, небрежно брошенной у шкафа. Уроки снова не сделаны.
– Том, ты вст… Том! – мама быстро подходит ко мне и присаживается на корточки. – Тебе плохо?
Она трогает мой лоб, задает кучу вопросов о моём самочувствии, и я впервые после так называемого «возвращения» улыбаюсь. Хоть что-то мне здесь нравится больше. И если в другой раз я бы с трудом сдерживал раздражение, – сейчас пусть хоть облепит холодным или закутает в тысячу одеял и будет сидеть рядом до вечера. Вот только что мне со всем остальным делать?
– Мама, не волнуйся, всё в порядке, – стараюсь улыбаться нормально, а не вымученно, сжимаю её ладонь и встаю. – Немного задумался.
Она выглядит удивлённой, но быстро стирает это выражение лица.
– Завтрак уже на столе. Там жареная отбивная. На утро, конечно, не очень подходит, но я просто сама проспала сегодня. Поешь, ладно?
– Конечно! – по ходу, жареная отбивная для меня теперь не завтрак, а манна небесная после долгого голодания. – А как же твой отпуск? – внезапно вспоминаю я.
Мама смотрит на меня с подозрением, не моргая. Я уж думаю, что сейчас снова поддамся атаке волнению о моём здоровье, но что-то её удерживает от подобных действий.
– Том, он неделю назад закончился, – говорит неуверенно, точно сама сомневается в своих словах.
– А-а, – надо срочно реабилитироваться. – Мне просто снилось, что ты в отпуске, всё перепуталось.
Коротко прикладываю руку к виску и спешу выйти из комнаты. Похоже, мне понадобится помощь мобильника, я не знаю, какое сегодня число. Если мама уже неделю не в отпуске, это значит… Это значит, что сентябрь совершенно точно закончился. Меня передёргивает, и я встречаю толпу несущихся на всех парах мурашек. Где ж я был всё это время? Там всё закончилось раньше, числа 24, это же значит, что я очень долго болтался в пространстве, сам себя не помня. Или мне снова замечательно подчистили память? Чёрт возьми, что это было?
На ледяной душ никак не реагирую. До меня доносится мамино «Я ушла», хлопает дверь. Выключаю воду и прислушиваюсь к тишине в квартире. Телевизор выключен, на кухне ничего не шумит, и, если закрыть глаза, можно представить, что ты в вакууме, где нет ничего живого. Легче мне от таких фантазий не становится. Я вытираюсь полотенцем, натягиваю на себя одежду и, наконец, добираюсь до телефона. 8 октября. Лучше ну просто не бывает.
