Текст книги "Всё наоборот (СИ)"
Автор книги: Кристина Шоль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– О них знаю я. Просто в семье кое-какие проблемы, не могу рассказать, – решаю солгать я.
Кай тут же отбрасывает готовую забраться к нему обиду и участливо говорит:
– Если я чем-то помочь могу, обращайся. Что-то серьёзное?
– Проходящее, – уклончиво отвечаю я. – Ладно, мне в другую сторону. Пока.
Кай кивает и остаётся стоять на месте. Сам подбил меня на прогул последних уроков, а ухожу теперь я один. А, чёрт с ним, всё равно никакого рвения к учёбе я в данный момент не испытываю, так что пусть это подождёт до лучших времён.
Всё-таки у нас довольно прочная дружба, со своими понятиями и ценностями, которыми я дорожил, да и сейчас дорожу. Проблема в моём существовании, с которым я ещё не успел разобраться, а там, вероятно, всё наладится. Буду в это верить, так как-то проще живётся.
Моё простое житьё заканчивается на следующий день, когда я в гордом одиночестве появляюсь в гимназии чуть раньше обычного. Такое ощущение, что вчерашние «угольные полосы» стали раз в десять жирнее: на меня смотрят абсолютно все. Я не страдаю от отсутствия внимания, но сейчас меня это не просто напрягает, а буквально убивает. С чего они все так пялятся?
Осторожно иду к дверям, чувствуя себя так, будто я на минном поле. Разговоры совсем тихие, раздаются большей частью среди непричастных к жизни основной массы гимназистов и ведущих борьбу одиночек. Народу, видно, стало неудобно так бескультурно меня разглядывать, и они постепенно возвращаются к своим обсуждениям, которые всё-таки остаются неестественно приглушёнными.
Уже внутри на меня налетает Трикси, с которой я встречался до Карен. Выглядит она какой-то испуганной, около меня замирает и глубоко дышит, словно с каждым вздохом набирает воздуха для какой-то серьёзной реплики. Пусть заранее извиняет, возрождать наши отношения я не собираюсь и не могу по определённым причинам.
– Том, ты, правда, гей?
Теперь моя очередь замирать. Я буквально застываю на месте, поражённый её вопросом. Такое чувство, что глаза сейчас вывалятся и лопнут в полете до пола, потому что таращу я их как-то чересчур сильно. В моих ближайших планах не было оповещения всех учеников этого места о моей ориентации, которая является только моим делом. Теперь понятно, что они там все стояли. Наверняка, меня поджидали, дабы увидеть Тома Трюмпера в гейском обличии. Вот так новость.
– Кто это сказал?
– Все, – шепчет Трикси.
Я обвожу взглядом коридор, убеждаясь, что все на нас смотрят, хотя и стараются делать это незаметно, что для любопытных взглядов практически невозможно.
– Ага, – задумчиво киваю, думая, что же сказать.
Если я начну оправдываться, то… то могу оправдаться. Им проще поверить, что это глупый слух, хотя слух очень даже интересный, но я чуть ли не с половиной людей общаюсь, им-то удобнее будет услышать то, что я натурал. Опровергнуть? Что-то во мне кричит, что это будет нечестно, но не по отношению к обществу, а по отношению к одному единственному человеку, который мне за ничтожно короткий срок стал лучшим другом, возлюбленным и просто тем, кем я дорожу и не хочу от себя отпускать. Вот только его ещё надо к себе приблизить. За кого он меня примет, если я сейчас заявлю, что это…
Мой взгляд останавливается на появившемся откуда-то Билле. Выглядит он совершенно спокойно, стоит среди собравшейся толпы, которая уже поняла, что я тут собрался рассказывать Трикси, и теперь жаждет услышать мой ответ. Билл один, без Диди и Аниты. Вообще странно видеть его в толпе этих стервятников, которым жизненно необходимо свежее мясо, но у меня есть догадки по поводу его цели, поэтому всё становится либо не так страшно, либо страшно безумно, просто до нервной дрожи.
– Ты не хочешь об этом говорить? – напоминает Трикси о своём присутствии.
О да! Я не хочу об этом говорить, у меня нет и не может быть подобного желания. И я имею полное право послать её сейчас, оставив в счастливом неведении всю гимназию. Им будет очень даже весело разбираться самостоятельно, строить собственные догадки и играть в «Верю – не верю».
– Слушай, Трикс… Ты посыльная? Исполняешь священную миссию, которую поручили тебе все эти люди? – кидаю короткий взгляд на народ за нами.
Совесть у всех сбежала окончательно и бесповоротно: пялятся без стеснения и ждут, ждут, ждут. Они даже шушукаются раз в минуту, боясь пропустить нечто важное, что я скажу очень тихо. Вперёд выходит Кай, вид у него обалдевший, похоже, только что узнал новость дня. Раздаётся звонок, но никто и не думает разбредаться по классам, чувствуя близость развязки.
– Эй, Том, ты что молчишь? Вот уж не думал, что ты интриган, – Кай подходит к нам, оттесняет от меня Трикси и говорит во всеуслышание: – Я всегда знал, что у нас мало умных людей, но чтобы было столько лохов… – Кай мотает головой в подтверждение своих слов. – Кто ещё из девушек, так же как и Трикси, думает, что она настолько прекрасна и неповторима, что сумела захомутать гея, да ещё и Тома Трюмпера?
– Кай, отвали! – кричу я.
Он буквально отпрыгивает от меня и весь обращается в какое-то злобное ожидание, словно от моих слов сейчас зависит его отношение ко мне.
– Ты что?
– Не говори за меня. А вы растаскивайте свои тела по кабинетам, тут ловить нечего. И ты тоже, – обращаюсь к Трикси.
Пробираюсь сквозь плотную толпу глазеющих к выходу, за мной идёт Кай. Случайно ловлю обескураженный взгляд Билла, но мне сейчас нужно хотя бы с собой разобраться и решить, чего я хочу в этой ситуации. Теперь будут это мусолить. Затухают мелкие слухи, способные сместиться чем-то более крупным, а тут более крупного ещё долго не будет, по ходу. Ну что, составим топ-10? Первое место моё на ближайший месяц, там будем подтягивать позиции и при хорошей пиар-кампании продержимся на этой первой позиции около полугода. Без кампании всё сойдёт на нет значительно быстрее.
Мы с Каем, не сговариваясь, выходим с территории гимназии и поворачиваем направо. Он затаскивает меня в небольшое кафе, куда обычно заваливаются ученики после занятий. Сейчас здесь мало народу, и можно спокойно поговорить.
– Что это за бред? – возмущённо спрашивает Кай, как только мы садимся за столик, взяв по кофе. – Я ещё вчера услышал, честно говоря, но решил, что кое-кто не умеет шутить.
Мне даже не надо спрашивать, кто.
– Где Берни?
– Учится, где ему ещё быть?!
Я сейчас этого Берни готов разорвать, чтобы впредь неповадно было язык распускать. Самое главное – за ним никогда не наблюдалось сплетнечества, а тут он меня прямо поразил своими прекрасными умениями. Наверное, жить стало скучно, учебные будни показались поблёкшими, вот и решил разбавить обстановку.
– С какого перепуга он это говорить начал?
– Не думаешь, что это я должен спросить?
Кай лениво размешивает сахар в кофе, остужает, болтая в напитке ложкой. Приличная часть уже давно выплеснулась, но Кай, кажется, не замечает и вообще погружён в себя.
– Это правда, – тихо говорю я. – Только давай без комедий и тупых уточнений.
Он пожимает плечами и принимается пить.
– Как скажешь.
Либо ему не требовалось моё подтверждение, либо ему плевать, либо он шифруется. Мне, в принципе, всё равно, какой вариант верный, я уже ни о чём думать не хочу. Выкинули обратно, а проблем больше, чем в перевёртыше. Ей-богу, я бы не отказался, чтобы меня снова закинули в параллельную реальность. С Карен, что ли, поболтать на эту тему, может, смилостивится?
– Я пойду, пожалуй.
– Куда?
Движения у Кая какие-то кошачьи, он не торопится, точно размеренно всё обдумывает, не хочет рубить с плеча. Его таким не часто увидишь, оттого зрелище занятное.
– Домой. Желаю отлично поразвлечься в гимназии, – усмехаюсь я.
На лице Кая тоже появляется усмешка, и он кивает, будто обещая мне оторваться на новом слухе по полной программе. Кстати, всё может быть, он умеет находить оригинальные и непредсказуемые выходы. Правда, для него давно не представлялось возможности эту способность продемонстрировать.
Оставлю друга в задумчивости и выхожу из кафе, абсолютно забыв о нетронутом кофе. На улице сквозь сплошные облака издевательски пробивается солнце, ничуть не грея. Я бы не отказался куда-нибудь сходить, но это какое-то постороннее желание, на самом деле понятия не имею, чем сейчас можно заняться. Да и определённая доля апатии во мне присутствует. Массовые скандалы всегда высасывают больше всего сил.
Я мог бы отреагировать и по-другому, ничего сверхъестественного не произошло. Своё поведение оправдываю только тем, что не ожидал такой быстрой переквалификации. К тому же открываться себе – это одно, хотя порою бывает крайне сложно; а открываться окружающим – совсем другое, подразумевающее запас искренности и готовности к негативным эпизодам. Наверное, надо исправляться. До сих пор не знаю, где Карен увидела равенство между расставанием и всем тем, что со мной произошло после. Мои потери гораздо больше тех, что понесла она, это бесспорно.
Ноги сами несут меня к девушке, я поворачиваю в её квартал. Почему-то не задумываюсь, дома она или нет, мне, может быть, больше эта прогулка нужна и топтание под дверью, чем Карен собственной персоной. Не знаю, что скажу ей и как буду допытываться какой-то истины. Вряд ли она мне поможет, опять выдаст что-нибудь в стиле психологов. Но у неё явно отличная сила убеждения и внушения, раз её последнее напутствие я послушал. Бесполезно ждать чуда, когда ты сам можешь осуществить желаемое. Чудеса для тех, кто не способен идти с поднятой головой и добиваться цели без посторонней помощи. Я не беру на себя слишком много, но подобные рассуждения дают какую-то подпитку и силы к свершениям.
У подъезда стоит женщина с коляской. Мне мерещится, что она поглядывает на меня с неодобрением, потом отворачивается и говорит что-то типа: «Кошмар». Моя самооценка на сегодняшний день могла бы ещё пострадать, если бы я не заметил наушники. Вот так и уживаешься с манией величия, когда слова, адресованные не тебе, перенимаешь на свой счёт.
Из квартиры Карен долбит музыка, причём долбит так, что даже в подъезде хочется заткнуть уши. Надеюсь, звонить будет не бесполезно. Нажимаю на кнопку и приготавливаюсь ждать, когда до её слуха долетит трель звонка. Для пущей важности периодически бью в дверь ногой, создавая целое музыкальное произведение. Во всяком случае, оно приятнее и мелодичнее того, что доносится из квартиры. Наконец, слышу, что Карен на всех парах несётся открывать, не подумав выключить или хотя бы убавить музыку. Дверь распахивается, и на пороге я вижу растрёпанную бывшую, она тяжело дышит, точно после марафона, на ней надето короткое платьице, а в руках какое-то непонятное перо. Под такой долбёж только с перьями и прыгать.
Увидев меня, Карен не меняется в лице, как я того ожидал, она даже шире открывает дверь, пропуская меня в настоящий ад. Вещи по квартире разбросаны, повсюду валяются шмотки, на кухне вижу осколки от чего-то стеклянного или хрустального, чёрт знает.
– Ты хочешь устроить вечеринку и сейчас репетируешь? – ору я Карен на ухо.
Она снова бросается танцевать, размахивая пером. Дёргает головой, а я пытаюсь угадать, это отрицательный ответ на мой вопрос или танцевальное движение. Осторожно ступаю по направлению к гостиной, где происходит основное действо. Под ногами трескаются осколки сувениров, в углу вижу разбитый стакан с молочным коктейлем. Что тут произошло?
Карен в бешеном танце хлопает в ладоши, и музыка вырубается. Хлопает ещё раз, пауза заканчивается, и она снова танцует, не обращая на меня ни капли своего королевского внимания. Смекнув, что к чему, тоже хлопаю и вырубаю вилку из розетки, пока она не одумалась.
– Ты что сделал? – истерично орёт Карен.
Она подлетает ко мне, хватает за ворот и пытается потрясти, что невозможно, учитывая её комплекцию: она очень стройная.
– А ты что делаешь? У тебя голова на плечах есть? Я не понимаю, как соседи до сих пор к тебе не явились или не вызвали полицию.
Карен фыркает и усаживается на диван, сложив руки на груди.
– А тебе не стоило врываться, да ещё хозяйничать тут. Ты мне никто, чтобы командовать, как себя вести. Что тебе надо?
Она буравит меня тяжёлым взглядом, от которого я едва не сворачиваюсь на манер ежа. Уже жалею, что вообще сюда явился, какой-то недружелюбный и даже опасный приём мне устроили.
– Проходил по соседней улице, музыку услышал, – язвлю я и сажусь рядом.
Карен выглядит как-то убито, несмотря на то, что танец её был полон сумасшедшей энергии. До меня вдруг доходит, что у неё случилась масштабная истерика, в ходе которой были перебиты и раскиданы по дому вещи. А потом, решив пожалеть имущество, Карен решила выплеснуть пар несколько иначе.
– Давай говори и катись отсюда.
Если бы она хотела, чтобы я катился, выкинула бы из дома, не задумываясь. Наверное, всем нам, даже самым самодостаточным, иногда просто необходим человек рядом.
– А давай ты говорить будешь, – миролюбиво предлагаю я, заглядывая ей в глаза.
Она борется с собой, я вижу. Может, моя кандидатура и не очень располагает к беседам по душам, но я в состоянии выслушать. Даже её. Всё равно пришёл, хотя сам не знаю, зачем. Не исключено, что виной всё те же колдовские штучки Карен, за счёт которых мне передалось необъяснимое желание заявиться к ней и что-то сказать. Я, правда, думал, что разговор пойдёт обо мне, что удастся как-то её на чистую воду вывести… Вот только мне от этого было бы не жарко, не холодно.
– Меня Ойген бросил, – смотря куда-то в потолок, деланно-безразлично тянет Карен.
Затем следует глубокий вздох, её рука тянется к тумбочке, но там ни воды, ни коктейля нет.
– Это были шаманские танцы? – с улыбкой выдвигаю я предположение.
Она толкает меня в плечо и смотрит как-то спокойно. Я привык, что Карен – это ходячий взрыв, поэтому умиротворение в её образе – нечто из ряда вон выходящее, такие моменты нужно запоминать.
– Нет. Мои шаманские танцы не помогли.
Меня прошивают эти её слова, но я не могу ничего сказать, спросить… Сижу поражённый, пытаясь сопоставить какие-то моменты, но их ничтожно мало, и моя логика неожиданно подводит.
– Что это значит?
– И почему все так любят переспрашивать, спрашивать то, что и так понятно или что они знают? Том, не уподобляйся кретинам.
Киваю, пытаясь совладать с накатившими чувствами. То есть не одного меня она поместила в другую банку?
– Ойген – это такой смуглый?
Она утвердительно мычит, выходит и возвращается в комнату с плотным чёрным пакетом, куда начинает собирать осколки. Я встаю с дивана и присоединяюсь к ней, старательно укладывая в голове тот факт, что я не один такой избранный.
– А почему так получилось?
– Ну, тут два варианта. Или мой профессионализм сильно страдает, или он каким-то образом сумел меня побороть.
По спине пробирается холодок. Побороть Карен? Для меня побороть Карен означает забыть Билла, вернуться к привычному образу жизни с натуральными наклонностями. Всё даже заманчиво выглядит, но я не хочу избавляться от своего влечения к Биллу! Хотя глупо это влечением называть, и звучит непрезентабельно, и правдой не является, всё как-то поглубже будет.
– А что ты с ним сделала?
Карен деликатно покашливает и уходит в другой угол комнаты. Она молчит какое-то время, предоставляя мне самому разбираться и догадываться. Я видел Ойгена там, видел его здесь, мы столкнулись, когда я выходил от Карен. Мне вспоминается внимательный взгляд, от которого сейчас становится не по себе. Мы с ним были в одной шкуре, теперь я точно знаю. И у него хватило какой-то внутренней силы всё перевернуть обратно.
– Ойген вообще-то гей. А я в него влюбилась и…
– Какая любвеобильность, – не удерживаюсь я от замечания.
Карен смотрит на меня осуждающе, но всё-таки продолжает:
– Естественно, он меня не замечал. Единственное, чего я смогла добиться, – прогулки до какого-то магазина, сказав, что мне в ту же сторону. Что мне оставалось делать?
Средства Карен бесчеловечны. Но я, судя по своему личному опыту, могу утверждать, что даже совершенно безнравственные поступки способны сотворить что-то прекрасное.
– А со мной почему именно так?
Она не хочет говорить, я по лицу вижу. Но сегодня день откровений и истины, наверное, потому что она садится на пол подле кресла, становясь похожей на принцессу бардака, и хлопает рядом, приглашая присесть, что я незамедлительно делаю.
– Я думала, кого бы тебе послать. Ведь не факт, что ты бы сам влюбился.
Я, наверняка, бледнею. Мне становится не по себе, ощущение, что сверху давят чем-то тяжёлым.
– Это ты сделала? То есть… Не я его полюбил?
Мне страшно от этой фразы. Меня заставили кого-то полюбить? Я не хочу понимать такую правду, это тот случай, когда я предпочитаю счастливое неведение, сладкую ложь – называйте, как угодно.
– Да дослушай. Меня охватила идея обратного мира. Ведь сколько Вселенных, ты знаешь? Сколько сюжетов, сколько твоих копий в другом месте? – у меня такое впечатление, будто мне рассказывают удивительную сказку. – Представь, ты где-то актёр, где-то нищий, где-то кутюрье, а где-то банкир. Я поменяла тебя местами с тем тобой, у которого вся жизнь была противоположна твоей. Так уж вышло, что ты здесь Билла резко недолюбливал. К твоей открывшейся симпатии я не приложила руки, не волнуйся, – она грустно улыбается и замолкает.
Мне поведали бред, но пора бы уже привыкнуть. Я жил в этом бреду больше недели, я влюбился в этом бреду.
– А почему, когда всё вернулось, я остался..? – нарочно не договариваю.
Карен пожимает плечами.
– Говорю же, профессионализм страдает. Ты лучше подумай о том, как твоей копии.
У меня не получается подумать, как чувствует себя моя копия, потому что я в это не верю. Мне кажется, что перевернули только мою жизнь, без посторонней помощи.
– И как ей? – разве что из вежливости спрашиваю я.
– Хреново. Любимый человек отвернулся.
Карен уходит с заполненным мусором пакетом, оставляя меня наедине с открытиями. Осознать, что есть ещё один я всё так же не получается, и я решаю не зацикливаться на этом. У меня вообще-то тоже проблем навалом, и вряд ли эта самая копия обо мне думает, если вообще знает, что произошло. Однако жаль человека, ни за что ни про что… Со мной всё понятно, но из-за выходок Карен страдают непричастные люди. Она такая эгоистка, или это во мне нежданно-негаданно ожил альтруизм? Абсолютно не моё качество, если честно, поэтому в него я могу не верить.
Карен долго не возвращается, и от скуки я включаю телевизор, попадая на канал с так называемым магазином на диване. Правда, я не на диване, да и покупок делать не собираюсь, впрочем. Демонстрируют какой-то мега-крутой тренажёр, который подкачает мышцы бёдер и икр, причём выглядит он так, точно годится только на переламывания ног, чтобы отсрочить себе армию, учёбу и что-нибудь ещё по обстоятельствам.
– Ты что за дерьмо смотришь?
– Это ты смотришь, – с ядовитой улыбкой сообщаю я.
Карен несколько секунду пялится в экран, нахмурившись, затем выхватывает у меня пульт и отшвыривает ни в чём не повинный предмет в дальний угол. Думаю, ей придётся постараться, чтобы вернуть в пластмассовую коробку жизнь.
– А теперь выметайся.
– Гостеприимно.
– Я тебя уже приняла, мы поговорили, так что выметайся.
Плетусь за Карен. Она распахивает дверь, складывает руки на груди и ждёт, когда же я покину её логово. В лице видна резкая перемена, как будто на улице она кого-то встретила или ей позвонили. Между прочим, можно было и потактичнее меня выпроводить.
– Спасибо за информацию.
Карен кивает и закрывает дверь. Я немного стою на площадке, слушая, как глухо гремит запор, потом звякает цепочка, и слышатся удаляющиеся шаги. Что-то я давно не видел, чтобы она так закрывалась. Уж не нападают ли на нас инопланетяне или копии из параллельного мира? Как забавно.
***
Я читаю параграф, заданный по биологии. Читаю на полном серьёзе, а Кай, сидящий рядом, безмолвно ох*евает. Если я не выучил уроки дома, я не доучиваю их на месте, это аксиома. Так что его реакция мне вполне понятна. Может быть, дело даже не в том, что у меня какие-то порывы проснулись после того, что со мной случилось, просто я случайно увидел, какие у меня оценки. Надо сказать, они не то что не настраивают на оптимизм – они даже намёка на оный не содержат. Так что сегодня надо как-то подправить своё положение.
На нас постоянно оглядываются, я буквально слышу шёпот, периодически прокатывающийся в толпе, а Каю, похоже, плевать. Мне нравится его позиция, так как моя совершенно идентична. Остальных нигде не видно, Ида не появлялась ещё со вчерашнего дня, и я даже подумываю о том, чтобы позвонить ей. Может, собрала народ на своей даче да развлекается теперь, над соседями измывается.
– Том, тебе не хватит? – осторожно интересуется Кай, опуская мой учебник.
– Может, и хватит. На единицу мне всё равно не рассказать.
Где же мои почти гениальные знания, где Билл, который может подсказать что угодно и практически когда угодно? Вот, кстати, и он.
По коридору свободной походкой идёт Билл. Он смотрит по сторонам, словно выискивая кого-то, останавливает взгляд на мне и подсаживается рядом, коротко глянув на Кая, который, кажется, окончательно лишился дара речи. О моей ориентации мы разговор больше не заводили, что значительно облегчило мне жизнь, а теперь вот ему ещё придётся смириться с тем, что я общаюсь и очень сильно хочу не только общаться с Биллом.
– Привет, – здоровается Каулитц.
– Привет, Билл.
Учебник отправляется в сумку за ненадобностью. Мне бы хотелось, чтобы у людей появилась способность не просто читать мысли, а передавать знания телепатически. Я уже представляю, как это выглядело бы: находили какого-нибудь заучку-идиота, набирали полную комнату желающих, и так начинался бы процесс передачи образования. О том, что может статься с заучкой, думать не хочется.
Билл перегибается через меня так, что я вынужден немного отклониться назад, его волосы приятно проходятся по моему лицу. Я немного прикрываю глаза и улыбаюсь.
– Кай, ты не мог бы нас оставить?
Кай, не сказавший до этого ни слова, и сейчас не спешит порадовать нас своим словарным запасом. Он медленно кивает и уходит в неизвестном направлении, иногда оглядываясь, отчего походка его делается несколько пьяной.
– Ты хотел поговорить? – совершенно дурацкий вопрос с моей стороны.
– А ты нет?
Выжидающе смотрит на меня, жжёт глазами, не щадя, и я невольно теряюсь, оглядываюсь по сторонам, точно где-то в углу спрятан мешок с какой-нибудь расчудесной помощью состоянию, как в компьютерных играх. Но ничего подобного нет, я один на один с Биллом или с его взглядом, это сложно понять. Бегло рассматриваю его лицо, постоянно останавливаясь на впившихся в меня глазах. Или мне всего лишь кажется? С моей бурной фантазией только и устанавливать с ним контакт, я же с ума сойду, и мой план полетит к чертям. Я же так хотел, чтобы детки…
– Том?
– Я задумался.
– О том, хочешь говорить со мной или нет? Я в любом случае приглашаю тебя прогуляться.
Чувствую себя влюблённой дурочкой, сердце пропускает один удар, как в сентиментальных романах, которые я, уверяю, не читал.
– Я как раз обдумывал, куда бы тебя позвать.
– Зачем?
Тихо смеюсь. Остаётся только раскланяться во все стороны и погрозить Биллу пальцем, тогда я буду похож на замасленного старикашку, охотника до молодых тел.
– Свежий воздух полезен для здоровья.
– Тебе не кажется, что городской воздух не очень подходит под это определение?
Раздаётся звонок. Я понимаю, что мне надо срочно валить на биологию, но Билл никуда не торопится, словно вдруг решил подстроиться под часто прогуливающего меня. Если бы сейчас была физкультура или хотя бы не биология, я чувствовал бы себя гораздо свободнее. Эй, Трюмпер, где твоя уверенность в себе?
– Смотря как к этому подходить. У тебя хорошее воображение?
– Если ты хочешь, чтобы мы сыграли в пикник в людном парке, то воображения хватит. Но я просто прогуляться предлагаю, – торопливо добавляет Билл, пока я не ухватился за идею с пикником.
– Да ладно, не буду же я над тобой издеваться, – меня так и подмывает спросить, с чего он вообще ко мне подошёл. Какие-то доли секунды борюсь с собой и всё-таки спрашиваю: – А почему ты меня позвал?
– Ну… – в коридорах практически никого не осталось, двери в кабинеты закрыли. – Я решил, что надо устанавливать контакт, мы же с тобой не больно ладили. Кстати, это ты виноват вместе со своими шизанутыми дружками.
– Какими дружками? – вдруг оскорбляюсь я, и мне становится страшно, что сейчас случится очередное раздвоение, и я наговорю глупостей.
Контролируй себя, Том, контролируй.
– Ладно, просто со своими друзьями, извини.
– Да нет, всё нормально. Они иногда ведут себя так, что их не только шизанутыми назовёшь.
– Зачем же общаешься с ними?
Билл провожает взглядом нарочито медленно проходящего мимо Гервальда. С этим я регулярно встречаюсь на бессмысленных праздниках мозгов. Он чуть ли не выворачивает шею, наблюдая за нами, и, наконец, скрывается за углом.
– Это мои друзья.
– А почему они твои друзья?
Вопрос ставит в тупик. Почему люди бывают друзьями? И вообще, если это попытка Билла подарить мне умственные способности повыше качеством, то пусть свернёт свою кампанию, я не настроен на подобные мероприятия.
– А почему твои друзья – это твои друзья?
Он, не задумываясь, начинает перечислять:
– Потому что мне с ними интересно, они хорошие люди, которых я уважаю и ценю, они ценят меня, понимают и принимают…
– Достаточно, – поднимаю ладонь в останавливающем жесте. – Я не могу сказать, что мои друзья очень интеллектуальны или обладают высокими нравственными качествами, но я ими тоже дорожу.
– И тем, который сейчас мимо проходил?
– Он не друг, – удивлённо говорю я.
Билл выгибает дугой одну бровь, кладёт сумку, которую держал в руках, на скамейку, будто готовится к долгому разговору. Биология…
– А кто друг?
– Кай – друг, Ида.
Мне так кажется, Билл чувствует своё преимущество. Я, откровенно говоря, тоже, потому что больше зажат, а он руководит ситуацией, задаёт странные вопросы, на которые я не сразу могу ответить, и потому чувствует себя более свободно. Мне хочется допрыгнуть до его планки как-нибудь.
– Ладно, ты уже весь измучился.
– Я не измучился, эй! – с улыбкой толкаю его в плечо, и он слегка отклоняется вправо.
– Да ладно?
Билл смеётся, снова берёт сумку в руки и принимается её раскачивать, ударяя себя по ногам.
– Ты меня застал врасплох, не более, – я наклоняюсь, заглядываю в смеющиеся глаза, и он замирает, продолжая посмеиваться.
– В таком случае тебя очень интересно заставать врасплох. Том, а почему ты всем врал? – заберите меня отсюда.
– О чём врал? – подозрительно уточняю я.
Билл загадочно смотрит вверх, наклонив голову.
– О том, что натурал.
– А разве это было не так? – усмехаюсь.
Билл изгибает губы, смотрит на меня, словно обладает рентгеновским зрением и сейчас изучает мои внутренности. Тем не менее, я не теряюсь, наверное, иммунитет к его штучкам выработался. Билл в том мире был другой, это я без всяких сомнений утверждать могу. Или просто наше общение находилось на ином уровне, и он раскрывался передо мной свободно.
– Кстати, интересный момент. Ты же со всеми подряд спал.
– Я не спал со всеми подряд, – устало и немножко раздражённо тяну я. – Это распространённое мнение, но оно ошибочно.
– Оу, я узнал тайну Тома Трюмпера.
– Хватит язвить!
Картинно закрывает рот ладонью и делает страшные глаза. Надо, пожалуй, расслабиться и получать удовольствие от этого придурства, нам, в конце концов, не скучно зато.
– Я вообще-то серьёзно спросил, – он тут же меняется в лице. – С чего ты встречался с девушками? Или ты…
– Нет, – резко обрываю я полёт его мыслей о бисексуальности. – Такое ведь бывает. Разве нет?
– Я слабо верю, что такое бывает, но раз ты утверждаешь, что ты живое доказательство этого явления… И как ощущения? Что тебя вообще подтолкнуло к этому?
– Я подарю тебе микрофон на День рождения и оператора с камерой. Не хочешь на журналиста выучиться?
Билл расплывается в широкой улыбке.
– Одно условие – оператор должен быть симпатичным и приятным в общении. А над твоим предложением я подумаю. Так не посвятишь меня в тайны мадридского двора?
Качаю головой. Пусть для него сохраняется интрига, а для меня репутация человека, не страдающего психическими заболеваниями. Можно было бы чего-нибудь напридумывать, но я уверен, что рассыпаться в восхвалениях ему и его воздействию на саму сущность у меня не получится, а неубедительно врать я не хочу.
– Ладно, сиди со своими секретами. Не сходишь со мной в столовую?
– А урок? – несмело напоминаю я.
Билл махает рукой и отправляет меня в потрясающий нокаут:
– У меня окно.
– А у меня нет!
Чёрт, я ведь думал, что он тут сидит со мной, потому что ему интересно, его волнует моя личность, приятно со мной общаться, поэтому уроки отошли на второй план. Боже мой, как же жестоко я обманывался. Не мир, а какой-то кошмар. Я ведь в главной роли? Ну, не убивайте мои последние надежды!
– Я дико извиняюсь, что так тебя задержал, – спокойно произносит Билл. – Беги навстречу знаниям, – он разворачивается, оставляя меня стоять с открытым ртом, но тут же оглядывается. – Ах, да! Тебе встретиться когда удобно?
Это уже другой разговор, так я даже не чувствую себя идиотом.
– В любое время.
– Эм… – оглядывается по сторонам, точно стесняется или не хочет, чтобы его услышали, а на самом деле просто мнётся. – Я не знаю, во сколько освобожусь, мы с Анитой сегодня занимаемся. Подожди, – роется в сумке, выуживает блокнот с ручкой и что-то пишет, хотя я догадываюсь. – Тут два номера, почти одинаковые, я просто не помню точно, какая у меня последняя цифра.
Ну да, сразу забивать в память телефона было бы нецелесообразно, но всё равно странный жест с бумагой.
– Ладно, я до тебя докопаюсь, – усмехаюсь я, изучая номера.
Мы прощаемся и расходимся в разные стороны. Стараюсь идти размеренно, спокойно, но как только скрываюсь за поворотом, бегу что есть мочи. Во мне ещё теплится надежда рассказать тему и не получить шестёрку, если я её расскажу плохо или попросту попаду под немилость Цинсер. У двери резко затормаживаю, едва не навернувшись на мокром полу, по которому, видимо, только что прошлась уборщица. Можно было чем-нибудь сухим махнуть, а? Тихо стучу и приоткрываю дверь.
– Можно?
Цинсер замирает у доски, опускает указку и делает губы ниточкой, хотя ниточка, надо сказать, получается не очень-то тонкая. У неё вообще нет атрибутов стандартной злобной училки.
– Нельзя, Трюмпер! – а вот замашек таких хоть отбавляй. – Прошло уже пол-урока, где тебя носило?
– Писал петицию о правах геев в школе, – вякает с предпоследней парты Клеменс.
Кидаю на него равнодушный взгляд, собираясь этим и обойтись, но он так смотрит, что невозможно устоять, мать вашу.
