Текст книги "Всё наоборот (СИ)"

Автор книги: Кристина Шоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Мы снова смеёмся, и я сквозь смех выдавливаю:

– Ты обещал побыть романтиком.

– Значит, тебе надо пообещать не оставлять засосов. Забудем, эта была очень неудачная фантазия, – я нахмуриваюсь и складываю руки на груди. – Пожалуй, тут я зажимаю тебя ногами, изгибаюсь, касаясь тебя. Кожа уже мокрая, горячая.

Звонят в дверь. И мы снова смеёмся, как обкуренные, словно нам попросту дали повод. Малюсенький, но повод.

– Вот тот, кто сейчас за дверью, тоже не романтик.

– А ты возбудился?

– Нет. А ты?

– Нет.

Секундную тишину разрывает наш хохот. Я продвигаюсь по длинной тёмной прихожей вдоль стеночки, за мной идёт Билл.

– Ты меня не хочешь, – вою я.

Мне так легко с ним, я чувствую себя попавшим в рай и не хочу сейчас открывать дверь.

– Так и ты меня не хочешь! – ответно тянет Билл.

– Как же нам быть, если мы оба не хотим друг друга? – распахиваю дверь именно на этой реплике.

– Даже не знаю, – сухо говорит Анита.

Билл корчится от смеха где-то в углу, я пропускаю девушку и Диди с ней и тоже падаю, сразу же натыкаясь на Каулитца.

– Что тут происходит?

Билл пожимает плечами, всё ещё тихо хихикая. Наверное, они решат, что мы нетрезвые или подумают о чём-нибудь похуже. Я локтём пихаю его в бок, он слегка успокаивается, и мы вместе поднимаемся, придерживая друг друга. От долгого смеха сил действительно поубавилось.

Анита смотрит на меня с недовольством, Диди – как-то затравленно, точно при последнем нашем разговоре я требовал у него денег, как бугаи-старшеклассники у детей. Но ничего подобного не было, а я всё равно чувствую себя не в своей тарелке.

Когда они раздеваются, на Билла находит озарение, и он начинает нас представлять.

– Это Том. Диди и Анита, – говорит он, поочерёдно и не в том порядке показывая на друзей.

Я поднимаю руку в приветственном жесте, но ничего дружелюбного в их взглядах не обнаруживаю. Билл мнётся, и мне даже становится немного жаль его, будет сейчас метаться меж двух огней.

– Я уже ухожу.

Кидаюсь к куртке, как к спасительному кругу, но Билл удерживает меня за рукав.

– Не ври, ты не уходишь. Давайте в гостиную пойдём, что ли.

Он расстроен, похоже, таким холодным приёмом Аниты с Диди, с меня тоже сбилась спесь, но теперь я думаю о том, как же этот приём исправить. Враждебно настроена Анита, а Диди, видимо, боится, что я полезу с расспросами, это у него на лице написано.

– И что ты тут делаешь, Том? – немного высокомерно спрашивает Анита, как если бы она спрашивала почтенного, но неприятного ей человека: «И надолго вы к нам в город?»

Диди придирчиво оглядывает стол, будто пытаясь обнаружить следы чего-то незаконного, но не находит даже бутылки.

– Том… – кидается объяснять Билл, но я взглядом останавливаю его.

– Зашёл в гости, – свечусь дружелюбной улыбкой, надеясь, что она не встретит ярых протестов.

Мне кажется, в этом мире у нас с Анитой тоже неприязнь может нарисоваться. Я не знаю, что там послужило причиной, но тут это могут быть её взгляды на меня и на все толки, что меня окружают.

– Почему ты зашёл в гости к Биллу, вы общаетесь? – негодует девушка.

Она сидит, сильно прижимая мелкую сумку к коленям, Диди тоже выглядит скованно, а во мне всё больше укрепляется ощущение, что я здесь лишний.

– Анит, прекрати, – просит Билл. – Моё дело, с кем мне общаться.

Ноздри у Феллер активно раздуваются, губы плотно сжаты, а взгляд так и прожигает. Вот бы сюда молнии для спецэффекта, было бы вообще замечательно.

– А что прекратить? Ты Трюмпера не знаешь?

– А давайте без личностей! – требую я. – Диди, а что ты думаешь?

Диди явно не ожидал прямого вопроса, он отрывается от разглядывания лампы в углу и беспомощно смотрит на Аниту, которая, по её виду, сейчас считает его потерянным человеком.

– Ну, если Билл нормально себя чувствует в его компании, что тут такого?

Я коротко улыбаюсь. Наверное, мне удалось тогда удачно закинуть удочку в расположении Диди, стоит ещё раз с ним поговорить. Вот только закончатся эти пустые разбирательства, которые больше похожи на вразумление Аниты.

– Послушай, – я сажусь на край кресла напротив и ловлю её злобный взгляд, который тут же в меня впивается. – Объясни, что именно тебя не устраивает? Я, по твоему сугубо личному мнению, недостоин с Биллом общаться?

Она начинает нервно болтать ногой, откидывает сумку в сторону и пару раз вздыхает, будто собираясь что-то ответить. Потом её зрительная война сворачивается, она смотрит на Билла как на врага народа, и уже спокойно говорит:

– Делайте, что хотите, я так… – девушка делает неопределённый жест рукой, и Диди улыбается.

Мне кажется, или он находится под гнётом этой чересчур умной леди? Может, я попал в такую ситуацию, а может, у них так всегда. В любом случае, надо пытаться это исправить, потому что такое давление с её стороны никуда не годится. Истерику бы ещё устроила.

– А у меня есть торт, – расслабившись, сообщает хозяин квартиры.

– И ты молчал?

Он уходит на кухню, и ему вдогонку летит подушка от меня. Я оглядываюсь на Аниту с Диди и уношусь на кухню вслед за Биллом, рассудив, что они сейчас очень не против поговорить между собой. Вот пусть обсудят, может, мнение Диди будет высоко оценено.

На кухне я останавливаюсь позади Билла, который режет торт. Он немного поворачивает голову, убеждаясь, что это я, и тыкает меня чистой ложкой в живот.

– Это за что?

– Это просто так. Не обращай внимания, ты не первый под обстрелом.

Значит, гнёт тут конкретный. Нет, серьёзно, им стоит собраться вместе и обсудить такое положение вещей, не дело же, когда один человек постоянно решает вопросы относительно других людей.

– По-моему, это слишком.

– Не суди её строго, она на самом деле хорошая девушка, просто со своими тараканами. Анита всегда сдаётся, просто нужно перетерпеть период возмущения.

Билл отрезает маленький кусочек, намереваясь съесть его, а я бесцеремонно отнимаю и блаженно мычу, пережёвывая.

– Какой вкусный торт. Может, я его порежу?

– Иди ты, – Билл шутливо отталкивает меня, и я падаю на выдвинутый из-за стола стул.

Мне тут же бросается в глаза Анита, стоящая в дверном проёме и молча за нами наблюдающая.

– Подглядывать нехорошо, – замечаю я, облизываясь, и стягиваю у Билла ещё кусочек.

Она оценивающе смотрит на эту картину, но ничего не говорит. Свет приглушённый, горят только маленькие светильники, поэтому ничего обличительного тут увидеть не получится, только если очень постараться. Вот она и старается, по всей видимости. Билл тоже оборачивается к ней и вопросительно поднимает бровь.

– Значит, все правду говорят?

– Какую? – Билл машинально берёт ещё один кусочек, но этот я не вырываю.

Он как-то режет мелко, осталось туда зубочисток напихать и есть.

– Билл, а ты ещё мельче не мог порезать? – совершенно не в тему спрашиваю я.

На мой вопрос никто не реагирует, только Билл как-то странно бьёт меня по руке, то ли отмахиваясь, то ли предотвращая дальнейшее таскание торта.

– Ну, что Том – гей.

Я очень неудачно улучил момент, чтобы стянуть ещё один кусочек, и теперь кашляю, подавившись. Билл отмирает и принимается настукивать по моей спине, а мой концерт меня уже начинает раздражать. Я никак не могу откашляться; Анита стоит с видом зомби; а Билл всё стучит с застывшим выражением лица.

– Что тут происходит? – в этот дурдом заходит и Диди.

– Ничего, – коротко бросает Анита.

Диди присаживается за стол и тоже принимается за торт. Билл прекращает заниматься моим спасением и ревностно оглядывает, сколько торта уже съедено. Потом как-то обречённо махает рукой, садится и, накалывая куски на нож, спокойно ест. Я отхожу от своего кашля и приглашаю Аниту за стол:

– Мы, кажется, не пойдём в гостиную. Может, чая налить или кофе?

– Давно ты тут… – Феллер не договаривает, так как в неё впиваются три пары глаз, причём с не самым миролюбивым взглядом.

Она пожимает плечами и тихонечко присаживается. Эти посиделки меня даже не смущают. Посреди стола стоит торт, вокруг стола сидим мы вчетвером, и этот самый торт поглощаем. Все едят руками, Билл всё так же накалывает на нож. Когда половина съедена, он вдруг вскакивает и подходит к холодильнику.

– Я забыл, сок же есть.

– Не яблочный, случаем? – это уже рефлекс, пора сворачивать свою яблочную кампанию.

– А что ты имеешь против яблочного? – как будто с претензией интересуется Анита.

– Виноградный.

– Я ненавижу яблочный.

Один Диди спокойно уминает лакомство, не обращая внимания на наши препирательства. Если бы здесь не было Аниты, я бы спросил, как у них с Франци дела, но при Феллер мне как-то неудобно. Она сковывает мои действия, и я должен научиться преодолевать это, иначе так и буду сидеть да слушать, что ещё хорошего мне наговорят.

Билл разливает сок по стаканам, и наша сухомятка для желудка заканчивается благополучнее, чем начиналась. А вот молчание не прекращается, мне в какой-то момент даже думается, что это из-за Аниты, но потом я понимаю, что не из-за неё, а из-за того, что она, да и все здесь присутствующие, похоже, про меня думают.

– Диди, а как у тебя дела? – всё-таки спрашиваю я.

Феллер, как грозная мамочка, мгновенно поворачивается ко мне.

– А тебе какое дело?

– Да прекрати ты! – неожиданно для всех орёт Диди. – Том, пойдём, она не успокоится. А вы разговаривайте, сколько душе угодно. Знаешь, Анит, на тебя никто так не реагировал, когда ты сказала про… – он вовремя замолкает, но Анита выглядит подбитой.

Мы с Диди выходим, а я думаю, что он сейчас сказал больше слов, чем с момента их прихода. Оставляем этих двоих на кухне, а сами закрываемся в спальне Билла, где царит почти творческий беспорядок. Постель разобрана, кое-как накрыта пледом. Мы с Диди одинаковыми взглядами осматриваем этот хаос, но оба никак не комментируем и садимся на полу за неимением лучшего. Есть один стул. Но он один.

– Не обращай на неё внимания. Она иногда ведёт себя так, как будто Билл – её сын, а она – деспотичная мамаша. Сейчас он ей мозги вправит, успокоится.

– А что она так отреагировала-то?

Вспоминаю, что я ей сказал первым делом, когда открыл дверь, и едва сдерживаю улыбку. Может, в этом и есть весь корень зла?

– Она тебя не жалует, – просто отвечает Диди. – Вообще-то я тоже, – опомнившись, добавляет он, но с улыбкой, давая понять, что период «нежалования» отошёл в прошлое.

– Надеюсь, Билл её всё-таки вразумит, – задумчиво говорю я. – Ну, рассказывай, у тебя как? – звучит не слишком фамильярно?

Диди сглатывает и отворачивается. Со стороны кажется, что он чувствует вину, хотя я практически уверен, что впечатление это обманчиво. У него очень интересно чувства внешне отображаются, как будто негативом.

– Да никак. На следующей неделе идём с Франци заявление подавать.

Я испуганно пялюсь на него. Может, мне эта реплика послышалась, а?

– Какое заявление?

– То самое, – с расстановкой произносит Диди.

Вид у него обречённый, и я понимаю, что в гостиной и на кухне он поразительно держался, не пуская свои переживания в общие толки.

Мне даже дыхание перехватывает. По нему не просто видно, что он уже похоронил себя, это волнами от него исходит.

– А Франци не замечает, что ты как бы против?

– Я не знаю. Мне кажется, она ничего кроме себя не замечает. Такое впечатление, что ей даже нравится. Уже решила, что отодвинет дальнейшую учёбу куда-нибудь подальше, а пока займётся семьёй.

– А тебе что делать? – я почти кричу.

Диди пожимает плечами и качает головой. Изнутри рвёт, хочется предложить ему что-то радикальное.

– Не делай ошибок, – предпринимаю я попытку. – Ты потом тысячу раз пожалеешь, это глупо.

– Глупо, а вышло вот так серьёзно. Что я ей скажу? «Катись-ка ты со своим ребёнком куда подальше, мне это не нужно»?

Он чересчур ответственен, и этот барьер не даёт Диди идти по пути, который удобен ему. Как будто им будет очень хорошо, если они женятся, станут жить в несчастливом браке и чёрт знает как воспитывать ребёнка вместе со своими родителями.

– Знаешь, это честнее. Платят же алименты. По-моему, лучше расставаться с деньгами, чем с нормальной жизнью и будущим.

Он болезненно стонет и закрывает глаза. И кто же над ним так жестоко пошутил?

– Зачем ты меня с толку сбиваешь?

Вопрос ставит меня в тупик, потому что моей целью ни в коем случае не было сбить его с толку. Дело в том, что, по моему мнению, да и по его тоже, я уверен, выбрал он неправильную дорогу, надо свернуть, пока всё ещё не окончательно расколочено.

– Ты себе могилу роешь, а это, знаешь ли, не самое приятное зрелище.

Диди поднимается и принимается ходить по комнате, исследуя каждый угол. Он напоминает то сумасшедшего, то зверя в клетке, то просто отчаявшегося человека. Интересно, что ему говорят остальные, ведь не один же я пытаюсь с ним разговаривать и поделиться своей правдой.

– А что тебе Билл с Анитой говорят?

– Что аборт делать нельзя. Аборт не сделан. Анита понимает, что для меня сейчас жениться противоестественно, один раз обмолвилась и замолчала, Билл это никак не комментирует. Он считает, что не имеет права содействовать в этом деле, я сам должен выбрать.

Билл занял нейтральную позицию, при которой его не будет грызть ни совесть, ни Диди. И мне кажется, очень даже правильно, это я вечно лезу со своими представлениями. Не пора ли успокоиться и действительно отстать от парня?

– Диди, а… Зачем ты мне всё рассказываешь? Зачем тогда меня слушал? Я же тебе чужой человек, не друг даже.

Он как-то безвольно пожимает плечами и садится на кровать, забывшись. Диди вытаскивает из-под пледа подушку, на которую сел, и откидывает её к изголовью.

– Наверное, ты располагаешь, – мне предназначается едва заметная улыбка. – Есть же люди, с которыми сразу откровенничать начинаешь.

– Обычно ты с ними больше никогда не встречаешься.

Он снова пожимает плечами. Плед подвергается его лёгкой атаке: Диди треплет угол, не поднимая голову.

Не может ли быть такого варианта, что миры хоть и параллельны, но соединены какими-то слабыми нитями? Есть выражение: «От ненависти до любви один шаг». Если не объяснять это с научной точки зрения, почему бы не предположить, что этот шаг нужно совершить по той самой ниточке, чтобы поменяться? Может быть, люди чувствуют дружбу в другом мире и поэтому подпускают человека, позволяя себе не приглядываться к нему полгода.

Я прислушиваюсь и не слышу никаких звуков; тихий разговор Билла и Аниты, слабо доносившийся до закрытой спальни, смолк.

– Они, кажется, закончили дебаты.

Диди тоже прислушивается, и мы выходим из комнаты. Анита и Билл сидят с большой тарелкой, куда высыпаны чипсы, пялятся в стену и едят этот жареный картофель; берут его, не глядя, отчего он высыпается то на пол, то на диван.

– Вы решили загадить дом в знак примирения?

– Примирения хоть? – интересуется Диди.

Билл с философским видом кивает и слегка приподнимает тарелку, предлагая её нам.

– Я откажусь.

Диди словно выходит из своей глубокой задумчивости, он даже начинает улыбаться и присаживается прямо на столик.

– Встань, лось! – кричит Билл.

Он бьёт смеющегося друга по плечу и скидывает его. Тот быстро переползает на диван. Я следую его примеру, и за мной неотрывно следит Анита. Мне жутко интересно, до чего они договорились и к какому пришли выводу. Лицо у неё не выражает совсем ничего, только невозмутимое спокойствие, которое точно отксерокопировали и натянули на Билла. Правда, вырвавшийся у него крик известил, что с ним всё не настолько запущено.

– Меня не хотят убить?

– Что ты..! – тут же развивает мои сомнения Феллер. – Будет чествовать. Да, Билл?

Поворачиваюсь к Биллу с надеждой на прояснение ситуации, но он только кивает. Я уже жалею, что мы оставили их одних, пусть бы при мне говорили, а то что-то ничего не ясно.

– А можно как-то свернуть концерт и ответить нормально?

– Анита переоценила своё поведение и поняла, что была неправа, – замечательно, так бы сразу.

– И всё?

– Тебе что-то ещё нужно?

Протягиваю Аните руку, и она несильно её пожимает. Потом усмехается и как-то лукаво на меня смотрит, будто знает что-то из подполья, о чём сам я либо забыл, либо и не догадываюсь.

– Ну, а теперь мы пойдём.

Билл даже не пытается отговорить, встаёт, готовый проводить друзей.

– А вы зачем приходили-то? – спрашиваю я.

Ведь бывают всякие веские причины. Без звонка приходят либо когда звонить некогда, либо просто так.

– Да посидеть. У Билла телефон был выключен, а мы тут по городу шатались. Кстати, с нами не хотите?

Феллер переводит взгляд с меня на Билла, но мы оба отрицательно качаем головой, и они с Диди уходят, попрощавшись. «Пока» Аниты, адресованное мне, звучит очень даже дружелюбно, и я решаю перенести этот день в разряд удачных.

Когда дверь закрывается, Билл приваливается к ней и устало, но радостно наблюдает за недвижимым мной.

– О чём вы говорили?

– О том, что мы, как всегда, запали на нечто близкое.

Я не совсем понимаю эту фразу, точнее не понимаю вообще, но слово «запали» явно наводит на размышления. Билл отлепляется от двери и идёт в гостиную, утягивая меня за собой.

Мне вдруг вспоминается, что там Анита была влюблена, и пассией её представал Кай. Неужто под выражением «нечто близкое» Билл имел в виду меня и Кая? Забавно, конечно, но как могло случиться так, что в нашем обратном мире случилось то же самое? Я начинаю теряться в этих двух параллелях. Ведь должна быть какая-то закономерность или правило, допускающее подобные вещи. А может, это обыкновенное исключение, везде встречающееся?

– Когда же вы ещё так западали?

– Ну, я же не только отношения имел в виду.

Мы сидим с Биллом практически в тишине, изредка перекидываясь пустыми словами, ещё с полчаса, потом Билл смотрит на время и замечает, что с этого момента можно ждать прихода его родителей. Эта единственная причина, по которой я решаю ретироваться, хотя Билл и предлагает остаться ещё ненадолго.

Он спускается со мной в лифте и выходит на улицу. Уже темно, кое-где сквозь затянутое облаками небо пробиваются мелкие звёздочки, едва заметные из-за света фонарей, фар и других городских явлений.

– Том, ты же за меня замуж не собираешься? – застаёт меня врасплох Билл.

– Нет, – из меня вырывается лёгкий смешок.

– Вот и славно.

Билл подходит ближе, и я обнаруживаю, что скучал по тем мгновениям, когда можно было просто подойти и обнять, прикоснуться к губам. Чем он ближе, тем сильнее ощущение переплетения двух миров, я действительно перестаю их различать. Вроде бы есть разное в характерах этих Биллов, но именно в эту минуту я не могу заметить ни одного различия, даже самого ничтожного. У него вкус губ такой же, и поцелуй с ним ничем не отличается. Если закрыть глаза, то можно представить что угодно, хоть третью, четвёртую параллель. Отличия одно за другим стираются, и чем сильнее я прижимаю Билла к себе, тем отчётливее ощущение, что мы не расставались по чьей-то воле, что всё так и было. И это ощущение отчего-то очень-очень греет.

***

Мы с Биллом сидим на школьном крыльце после уроков. У него через двадцать минут начнутся занятия с Цинсер, а я ожидаю с ним за компанию.

– Она мне, конечно, открыла новые вещи, объяснила непонятное, но я уже подумываю, чтобы отказаться, мне вроде как хватит.

– Что тебя останавливает?

Билл поправляет волосы и одёргивает короткую куртку, как будто должен сообщить мне что-то важное.

– Мало ли что-то дельное расскажет.

– Ты прямо спроси, будет ли что-то дельное, и всё. Зачем время у себя отнимать?

– Ну да.

Он смотрит вперёд, позволяя мне любоваться его профилем. Билл сейчас умиротворённый, всем довольный, но слегка задумчивый по поводу этой биологии. Мне хочется запечатлеть его в эту секунду, но фотоаппарата под рукой нет. Пожалуй, надо восстановить базу снимков, а то за всё это время там не появилось ничего нового. Теперь и старого-то нет.

В школе слух о моей ориентации повернулся в другую сторону, и теперь народ судачит о том, что мы с Биллом встречаемся, хотя раньше у нас были не самые тёплые отношения. Некоторые личности со мной больше не разговаривают, и я искренне не понимаю и не желаю понимать их позицию. Собственно, мне от этого ни жарко ни холодно. Кай теперь реагирует совершенно спокойно, Берни я сделал выговор за длинный язык, а Иде, кажется, вообще пофиг. Когда со мной «серьёзно разговаривали», она не могла дождаться окончания этого идиотизма и потом быстро утащила меня подальше от парней, бросив, что в присутствии Берни-трепла, как она стала его называть, говорить ничего не будет. Берни хотел было обидеться, но Кай провёл с ним короткую терапию, состоявшую из одного предложения: «Сам виноват, кретин». А просила меня Ида разыграть небольшой спектакль перед молоденькой учительницей музыки, которая явилась к нам в гимназию сразу после университета. По знакомству, кажется. Мы устроили ей небольшое приветствие. Ида притворилась, что ей плохо, преподавательница потащила её, еле идущую, в медпункт, а я подменил ноты на что-то непонятное. Потом мы стояли под дверью и слушали, как она несмело играет полную хрень, которую не сразу распознала от волнения. Билл, правда, заметил, что это полная чушь, а я имел глупость напомнить ему граффити. Он посмотрел на меня, как на чокнутого, но ничего не сказал, предпочтя отвести это к неудавшимся шуткам.

Круг моих друзей-приятелей заметно сократился, и я думаю, это к лучшему. Выявились самые стойкие и те, кому со мной действительно интересно общаться. Сегодня вторник, а в пятницу я с небольшой компанией еду в одно место опробовать новый скейт, с какой-то радости купленный отцом. Билл со мной, сказал, что вооружится роликами, и ему этого будет достаточно.

В общем, всё налаживается. И, как это ни смешно, моя сексуальная жизнь тоже, очень даже.

– Это кто? – Билл пихает меня в плечо.

Прослеживаю его взгляд и замираю. Прямо на нас, неотрывно глядя на меня, идёт тот смуглый парнишка. Я не могу вспомнить его имени, хотя в голове что-то вертится.

– Понятия не имею, но я его где-то видел. Это бывший парень Карен.

– А Карен…

– Моя бывшая девушка.

Билл издаёт короткое: «О!», и смеётся. Он всё же не может поверить в мою былую натуральность, поэтому уверен, что я старательно боролся с собой. Так как борьба закончена, он посчитал, что можно теперь и повеселиться. Я тоже с ним веселюсь, но смеюсь не над собой, а над судьбой, которая у меня та ещё шутница.

Парень тем временем подходит к нам и представляется.

– Привет. Я Экарт, – он наблюдает за нашей реакцией, но оная отсутствует. – Том, мне с тобой поговорить надо.

Я теряюсь. Этот Экарт меня с самого начала напряг, наша первая встреча, которая осталась в памяти, произошла в кафе магазина, он был с Каем, с ними ещё кто-то… Потом я его видел на фотографиях, пересекался у Карен уже в этом мире и всё вроде. Но он меня при нашей последней встрече как-то озадачил, и я сейчас не хочу вдаваться в мелочные обсуждения.

– Это долго? – тем не менее спрашиваю я.

Он пожимает плечами и выглядит при этом так удручённо, что я решаю всё-таки обсудить, что там его терзает.

– Билл, я, наверное, уже не успею.

– Да иди, иди.

– Спроси Цинсер, хорошо?

Он улыбается и утвердительно кивает, всем своим видом выражая полную покорность.

– Будет сделано.

Экарт обходит школу. Он ничего не говорит и только постоянно оборачивается на меня, будто проверяя, не исчез ли я вдруг загадочным образом. Сначала я думаю, что мы идём к скамейкам в тени деревьев, а там обыкновенно толпится народ даже после уроков, но Экарт сворачивает к стадиону. Он здесь не учится, а такое чувство, что отлично знает всю территорию. Или специально для этого разговора изучил?

– А ты откуда знаешь, где стадион? – решаю я утолить своё любопытство.

Экарт замедляет шаг, чтобы мы поравнялись, и очень даже дружелюбно начинает говорить, производя с виду впечатление общительного человека.

– Да проходил как-то мимо, и с друзьями мы там зависали. К тому же ты должен знать, что здесь секция.

– Я думал, секция для учеников нашей школы.

Экарт качает головой.

Он забавно подпрыгивает, чтобы разглядеть, нет ли на стадионе людей, и я не удерживаюсь от смешка. Судя по всему, территория свободна, и мы проходим к трибунам. Экарт мгновенно меняется в лице, словно сейчас на этом месте будет совершена крупная торговая сделка или ещё что покруче. Ну, я, во всяком случае, воспринимаю ситуацию гораздо легче, даже учитывая тот факт, что с Экартом явно что-то не то. Или со мной не то, но Экарт тут каким-то боком подвязан, даже думать не надо.

– Том, ты только выслушай, а потом уже можешь говорить, куда уехала моя крыша и что мне делать. Хорошо?

Начало многообещающее, интригующее и вообще, на мой взгляд, заслуживающее внимания.

– Ладно, говори.

– Я бы просто так к тебе не явился. Просто кое-что прикинул, сравнил…

– Сопоставил факты, – подсказываю я, смутно догадываясь, к чему он клонит.

Экарт смотрит на меня, оценивая, издеваюсь я или говорю серьёзно. Видимо, остановившись на том, что я полон серьёзности, он соглашается:

– Да. И выводы сделал.

Наверное, все, кто связан как-то с этими дурацкими мирами, вынужденно сопоставляют факты и делают выводы. Я, кажется, начинаю понимать, почему на последней лабораторной работе, которую я делал с Биллом, он предложил составить вывод мне.

– Ну так давай, делись уже.

Оглядываюсь вокруг, словно мне жутко некогда. Жаль, часы забыл, ещё можно было бы нетерпеливо кинуть на них взгляд.

– В общем, я думаю, что это наша не первая встреча, и мне хочется, чтобы мы вместе разобрались с вопросами по тому месту, где встретились впервые.

Изображаю на лице непонятливое выражение, слегка прищурив один глаз и глупо улыбнувшись.

– Тебе не кажется, что ты изъяснился несколько путано?

– Ты сейчас зачем прикидываешься?

На этих словах с меня слетает маска непонимания, я прохожусь по трибуне и усаживаюсь обратно, всем корпусом развернувшись к Экарту. Он ждёт от меня развёрнутого ответа и готовности к обсуждению, а мне это просто не надо.

– Слушай, я не хочу об этом говорить. И не понимаю, зачем это тебе нужно. У меня сейчас всё прекрасно, я не замечаю негативных моментов и наслаждаюсь жизнью. Что тебе мешает это делать? Зачем копаться в прошлом, да ещё и в таком?

Чувствую, Экарт во мне разочаровался. Наверняка, он надеялся найти союзника, быть может, не одного, собрать мини-армию и отправиться на поиски Карен с праведной местью. Что-то мне начинает казаться, я неправильно себя повёл. По законам жанра необходимо было проучить Карен, а я с ней и сдружился ко всему прочему.

– Неужели тебя совсем ничего не напрягает? Я хочу разобраться, что происходит с моей жизнью, – Экарт говорит быстро и сбивчиво, проглатывая каждое третье слово. – У меня после этого экскурса в другой мир некоторые изменения произошли, знаешь.

– Натуралом стал? – лениво тяну я.

Честно говоря, незаинтересованность приходится высасывать из пальца, потому что я ни с того ни с сего обнаруживаю в себе желание поговорить на эту тему. В конце концов, моя жизнь тоже потерпела некоторые преобразования, но, стоит справедливо заметить, им я обязан только себе. Пожалуй, тут можно сказать спасибо Карен, потому что после всего произошедшего я отчётливее ощутил, что сам управляю своей жизнью, и никто другой. Даже она с её мистическими примочками тут не хозяйка.

– Это тоже. Правда, мне удалось с этим справиться, – Экарт самодовольно улыбается. – Я ещё в процессе, но явно на правильном пути.

Надеюсь, мне справляться с внутренним геем не придётся. Вообще, я уже освоился в этом новом для меня качестве, к тому же мне слишком нравится то, что происходит между мной и Биллом, поэтому я ни в коем случае не собираюсь от этого добровольно отказываться.

– О чём ты поговорить хотел? – звучит довольно враждебно.

Экарт теряется, он явно был настроен на другой лад разговора, но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется поскорее отсюда свалить. Пусть меня лучше сожрёт любопытство, чем я снова примусь за исследования преобразований, что произошли здесь или настигли меня там.

– Ты ведь ходил к Карен, мы пересекались.

– Ну.

– Я тоже с ней разговаривал об этом, котёнку ясно, кто всё устроил. Она мне наплела про параллельный мир, обратную жизнь…

Приподнимаю брови и спрашиваю:

– Тебя что не устраивает из её слов?

– Всё! – говорит Экарт слишком громко и поспешно осматривается, убеждаясь, что люди на стадионе не появились. Мне тоже в дурку как-то не хочется. – Никакой это не параллельный мир, не обратный.

Выпучиваю глаза, жалко надеясь, что мой придурковатый вид его остановит. Не нужно ломать мои представления. Карен уехала, пойти выяснять истину не к кому, а оставаться в неведении благодаря какому-то укурку, который сломал всё, что так удачно прижилось в моём сознании, я не собираюсь.

– С чего ты взял? Был натуралом? Был.

– С чего я был с этим Каем?

– Детство вспомни, младенческие годы! Значит, по каким-то критериям это подходит под слово «противоположно». Дважды два четыре, и других ответов не предполагается, так что не надо тут спектакль разводить с пугающими осознаниями, которые всё перевернут ещё раз. Ты зачем в этом ковыряешься?

Экарт поднимается, ему, кажется, нравится смотреть на меня сверху вниз. Я ничуть не напрягаюсь и стараюсь не поддаваться его нервическому состоянию.

– Я, в отличие от некоторых, равнодушием не могу похвастаться.

Поджимаю губы, как будто задумываясь на несколько секунд.

– Ответ неудовлетворительный. Я спросил «зачем?», а не «почему?».

Экарт по-идиотски пинает лист, и тот отчаливает так далеко, что приземляется аж на ступеньке ниже. После этого парня я уже думаю, что у меня-то с головой всё в порядке, а вот у него явно поехала крыша. Неравнодушный, блин.

– Я хочу, чтобы всё было нормально, как раньше, а не как теперь.

– А как теперь?

Убеждаюсь, что трибуна не затоптана сотнями грязных ног, и ложусь на бок, опираясь на локоть.

– У тебя две жизни не смешиваются? – он спрашивает без издёвки, всё ещё надеясь, что я живо включусь в дискуссию.

– Если ты имеешь в виду ту, в которой я был императором, и ту, в которой я держал гарем, то да, что-то есть. Да они и без смешения близки, не находишь?

– Ты безнадёжен, – убийственным тоном выдаёт Экарт.

Я принимаюсь ржать, осталось начать дрыгать ногами и в результате скатиться вниз, понеся значительные потери. Видел бы меня Билл, мне бы потом восстановили мозговую деятельность.

– А ты нет, что ли? Выдумываешь тут чушь всякую.

– То, что я делал там, переносится и сюда, – вдруг прекратив обращать внимание на мои придурства, принимается вещать Экарт. Наверное, думает, что это поможет. – Я делал запись в ежедневнике, запись подходит под два мира…

– Так почему ты не думаешь, что сделал её здесь, а не там?

Не реагирует на мой вопрос.

– Там я испортил кое-какие вещи и выкинул, здесь их нет, и мать допытывается, что стало с обивкой дивана, на которую я там пролил ликёр.