Текст книги "Королевское чудовище"

Автор книги: Кристина Кашор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Часть вторая
Шпионы

Глава семнадцатая

Хотя Файер немало слышала о политических играх королевства, оказалось, что она знала все только в общих чертах – теперь, когда в голове выстроилась точная и детальная карта Делл, она это понимала. Ключевыми стратегическими пунктами были Столица, поместье Мидогга на пиккийской границе и земли Гентиана в южных горах, под рекой, близ Половодного форта. Между ними тоже было много всего важного: множество крепостей и форпостов Бригана, имения знатных лордов и дам, держащих крошечное войско и то и дело меняющих сторону, Большие горы на юге и западе, Малые горы на севере, Крылатая река, Пиккийская река, высокая, плоская равнина к северу от Столицы, называемая Мраморным плато. Скалистые пятачки нищеты, болота насилия и грабежа, пустоши – пейзажи и ориентиры, призванные стать краеугольным камнем в войне между Нэшем, Мидоггом и Гентианом.

Задача день ото дня менялась – Файер никогда не знала заранее, кто в этот раз попался в руки воинам Гарана и Клары: пиккийские контрабандисты, просто воины Мидогга или Гентиана или их посыльные; слуги, которым когда-то довелось на них работать, возможные шпионы лордов или их союзников. Файер пришла к выводу, что в королевстве, балансирующем на вершине кучи постоянно меняющихся альянсов, самым важным товаром является информация. Деллы шпионили за своими друзьями и за своими врагами, да что там, они шпионили даже за своими шпионами. Впрочем, остальные стороны поступали точно так же.

Самый первый, кого к ней привели, – старый слуга одного из соседей Мидогга, – увидев ее, открылся шире некуда и принялся озвучивать все, что только приходило ему в голову.

– Принц Бриган впечатлил обоих лордов, и Мидогга, и Гентиана, – рассказывал старик, уставившись на нее и мелко дрожа. – Оба, как и принц, последние несколько лет покупают лошадей и собирают войска, нанимают горный народ и мародеров. Они уважают принца как противника, миледи. А вы знали, что в войске лорда Мидогга есть пиккийцы? Здоровые такие, бледнокожие детины, вечно слоняются по его землям.

«А это легко, – подумалось Файер. – Ты просто сидишь, а они сами все выбалтывают».

Но Гарана это не впечатлило.

– Он не сказал нам ничего, чего бы мы не знали. Вы пробовали вытянуть из него еще что-нибудь – имена, места, секреты? Откуда вам известно, что мы узнали все, что знает он?

Следующие двое оказались не столь общительными – это были осужденные шпионы, сильные и умеющие себя ограждать. У обоих лица в багровых синяках, оба тощие, один горбится, хромает и морщится, откидываясь на стуле, словно на спине у него тоже раны или синяки.

– Как вы получили эти раны? – с подозрением спросила она. – И где? – Но они сидели перед ней молча, с каменными лицами глядели в сторону и не ответили ни на этот вопрос, ни любой другой из тех, что она задавала.

Когда допрос закончился и шпионов снова отправили в темницы, Файер извинилась перед Гараном, который присутствовал при допросе.

– Они были слишком сильны для меня, ваше высочество. Я ничего не могла добиться.

Гаран угрюмо посмотрел на нее поверх пачки бумаг.

– А вы пытались?

– Конечно.

– В самом деле? И насколько упорно? – сжав губы, он поднялся из-за стола. – Я не намерен тратить впустую ни время, ни силы, леди Файер. Когда вы соберетесь работать по-настоящему, дайте мне тать.

Сунув бумаги под мышку, он толкнул дверь и вышел из комнаты для допросов, оставив Файер один на один с собственным негодованием. Конечно, он был прав. Она действительно не пыталась по-настоящему. Ткнулась в их мысли, увидела, что они закрыты, и ничего не сделала, чтобы проникнуть силой. Даже не попыталась заставить посмотреть себе и лицо. Как? Неужели от нее и вправду ожидали, что и на будет сидеть и мучить и так уже ослабевших от жестокого обращения людей?

Подскочив, она побежала за Гараном. Он обнаружился в своем кабинете – сидел и с маниакальной скоростью строчил закодированное послание.

– У меня есть правила, – сказала она ему.

Он перестал писать и выжидающе поднял на нее ничего не говорящий взгляд.

– Если вы приводите мне старика-слугу, который добровольно пошел с воинами туда, куда его повели, которого никогда не судили и ни в чем не обвиняли, – говорила Файер, – я не стану вторгаться в его разум. Я буду сидеть перед ним и задавать вопросы, и если мое присутствие сделает его разговорчивей, что ж, прекрасно. Но я не буду заставлять его открывать что-то, чего он открывать не хочет. Кроме того, – добавила она, повышая голос, – я не стану вторгаться в разум тех, кого морили голодом и избивали в ваших казематах, кому отказывали в лекаре. Я не стану манипулировать пленником, с которым вы жестоко обращались.

Гаран откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:

– Что ж, забавно! Ваша собственная власть над ними – тоже жестокое обращение, вы сами так говорили.

– Да, но моя жестокость – во благо. С вашей не так.

– Это не моя жестокость. Там не я отдаю приказы; и представления не имею, что происходит в темницах.

– Ну так если хотите, чтобы я их допрашивала, придется вам это самое представление получить.

К чести Гарана, в обращении с делийскими пленниками после этого многое переменилось, Один из самых немногословных после допроса, в котором Файер не удалось выяснить абсолютно ничего, отдельно поблагодарил ее за это.

– Никогда еще мне не было так приятно сидеть в темнице, – признался он, меланхолично пожевывая зубочистку.

– Чудесно, – проворчал Гаран, когда пленника увели. – Теперь мы прославимся своей добротой к нарушителям закона.

– Едва ли тюрьма, в которой заключенных допрашивает чудовище, способна заслужить добрую славу, – тихо отозвался Нэш. Конечно, некоторые были в восторге от ее присутствия, в таком восторге, что не заботились о том, что выбалтывали; но по большей части Нэш был прав. К ней приводили десятки, сотни шпионов, контрабандистов и воинов, которые шли угрюмо, иногда даже боролись со стражами, так что их приходилось тащить волоком. Она спрашивала их без слов. «Когда ты последний раз говорил с Мидоггом? Что он тебе сказал? Повтори каждое слово. Кого из наших шпионов он пытается переманить? Кто из наших воинов предатель?» Сделав глубокий вдох, она заставляла себя изворачиваться и давить – иногда даже угрожать. «Нет, ты снова лжешь. Еще одно лживое слово, и тебе станет больно. Ты ведь знаешь, что я могу сделать тебе больно, правда?»

Я делаю это ради Делл, снова и снова убеждала себя Файер, когда стыд и страх перед тем, что она способна на такие издевательства, вводили ее в ступор. Я делаю это, чтобы защитить Деллы от тех, кто их разрушит.

– Сдается мне, – поделился с ней пленник, пойманный за продажей Гентиану мечей и кинжалов, – что в числе король выигрывает у обоих лордов. А вам так не кажется, миледи? Известно, сколько у Мидогга на самом деле воинов?

Этот малый раз за разом высвобождался из ее хватки – в один момент он был вежлив, мил и бездумен, а через мгновение разум его стряхивал оцепенение, и он, испуганно всхлипывая при взгляде на нее, принимался бороться с кандалами на запястьях и лодыжках.

Она потянулась к его мыслям, отбрасывая его собственное пустое любопытство и стараясь выдавить реальные знания.

– Расскажите мне о Мидогге и Гентиане. Они собираются напасть летом?

– Не знаю, миледи. До меня доходили одни лишь слухи.

– Вы знаете, сколько людей у Гентиана?

– Нет, но мечей он скупает немерено.

– Это сколько? Говорите точнее.

– Я не знаю точнее, – ответил пленник, еще правдиво, но уже начиная снова высвобождаться, осознавать, где находится и что происходит. – Мне больше нечего вам сказать, – внезапно объявил он, глядя на нее широко распахнутыми глазами и начиная трястись. – Мне известно, кто вы. Я не дам вам меня использовать.

– Мне совершенно не хочется вас использовать, – устало ответила Файер, хоть на мгновение позволив себе высказать то, что накопилось в душе. Подергав оковы на запястьях, выбившийся из сил пленник со вздохом и сопением откинулся на стуле. Файер долго смотрела на него, а потом, протянув руку, сняла с головы платок, и ее волосы тяжело рассыпались по плечам. Их яркость поразила несчастного, он уставился на нее, раскрыв рот от изумления; и в это же мгновение она снова потянулась к его разуму и на этот раз с легкостью овладела им.

– Какие слухи о планах лордов до вас доходили?

– Ну, миледи, – преображенный, начал он, весело улыбаясь. – Я слышал, что лорд Мидогг хочет стать королем Делл и Пиккии, а потом на пиккийских кораблях выйти в море и найти новые земли, которые можно завоевать. Мне это один торгаш из Пиккии рассказал, миледи.

«Я совершенствуюсь, – подумала Файер. – Уже начинаю учиться дешевым, отвратительным маленьким хитростям».

Мышцы ее разума становились все более тренированными, вместе с практикой приходили сила и скорость. Ей становилось все легче – все удобнее – управлять людьми.

Но так она узнавала одни лишь расплывчатые намерения напасть когда-нибудь на что-нибудь, случайные порывы ненависти против Нэша или Бригана, иногда и против себя. Молниеносные перемены в составе союзников, который так же быстро менялся снова. Она, как и Гаран с Кларой, как и все остальные, ждала, когда же им откроется что-нибудь точное, какой-нибудь грандиозный коварный план, способный послужить призывом к действию.

Все они с одинаковым нетерпением ждали перемен. Но временами Файер просто отчаянно хотелось, чтобы ей хоть изредка позволяли на мгновение остаться в одиночестве.

Файер появилась на свет летом, и в июле наступил ее день рождения – но прошел он без особой шумихи, потому что она никому о нем не сказала. Арчер с Брокером прислали цветы, которые вызвали у Файер невольную улыбку, потому что они придумали бы что-нибудь другое, если бы только знали, какое количество придворных и горожан присылает ей цветы – постоянно, бесконечно, все больше и больше цветов – с тех пор, как два месяца назад она приехала во дворец. Ее покои вечно напоминали цветник. Она бы выбросила все эти срезанные орхидеи, лилии и изящные, длинные розы, ведь внимание ей было неинтересно, вот только ей безумно нравились цветы, нравилось жить в окружении их красоты. Оказалось, что у нее ловко получается сочетать их по оттенкам.

Король цветов не присылал. Его чувства не прошли, но умолять ее выйти за него замуж он перестал. Даже попросил ее научить его защищаться от чудовищ, и через несколько дней, а потом и недель, проведенных по разные стороны дубовой двери, она научила его тому, что он и так знал, но не мог вспомнить без толчка со стороны. Намерение, фокус и самоконтроль. Практика и новоприобретенная хмурая привычка держать себя в руках укрепили ум короля, и они перенесли уроки в его кабинет. Теперь можно было не бояться, что его потянет коснуться ее – разве что после лишнего бокала вина. Такое иногда случалось. Пьяные слезы Нэша выводили Файер из себя, но, по крайней мере, так его легко было контролировать.

Конечно, стоило им оказаться вместе, как весь дворец замечал и начинал судачить. В колесе слухов появилась надежная спица – все были уверены, что в конце концов король женится на чудовище.

Большую часть июля Бриган провел в разъездах. Он постоянно приезжал и уезжал, и теперь Файер понимала куда. Не считая того, что он очень много времени проводил с войсками, принц встречался с людьми: лордами, дамами, дельцами черного рынка, с друзьями и врагами, заручаясь поддержкой то одного, то другого, проверяя, кто остался верен. Иногда то, чем он занимался, иначе как шпионажем назвать не получалось. Иногда ему приходилось выбираться из ловушек, в которых он вольно или невольно оказывался, и он возвращался с перевязанной рукой, фингалом или, как однажды, трещиной в ребре, при которой любой вменяемый человек не стал бы ездить верхом. Некоторые из передряг, в которые ввязывался Бриган, спешно покидая дворец, казались Файер особенно кошмарными. Ведь наверняка можно было бы найти кого-нибудь другого для переговоров с продавцом оружия, который был известен тем, что периодически выполнял для Мидогга поручения преступного свойства. Наверняка кого-нибудь другого следовало послать в полное воинов отдаленное поместье Гуннера, сына Гентиана, в южных горах, чтобы растолковать тому, что будет, если Гуннер останется на стороне отца.

– Просто у него слишком хорошо получается, – объяснила Клара, когда Файер высказала сомнение в целесообразности этих встреч. – У него получается убеждать людей в том, что они хотят того же, что и он. А где не убедить словами, там поможет меч.

Файер вспомнила двоих воинов, которые подрались из-за нее в тот день, когда она присоединилась к Первому войску, вспомнила, как их ярость превратилась в стыд и сожаление, стоило Бригану лишь пару мгновений поговорить с ними.

Не только чудовища способны внушать людям благоговение.

К тому же он был известен своим фехтовальным мастерством. Ханна, конечно же, говорила о нем так, словно он непобедим.

– У меня папины способности, – заявляла она, и обоснованно: способности у нее и вправду были. По мнению Файер, другая пятилетняя малютка на ее месте вышла бы из стычки с целой толпой детей не только со сломанным носом – если бы вообще вышла.

В последний день июля Ханна заявилась к ней с пестрым букетом полевых цветов, собранных, как поняла Файер, на зеленой скале, нависающей над Погребной гаванью, за тем самым домиком.

– Бабушка написала, что у тебя вроде бы день рождения в июле. Я опоздала? Почему никто не знает, когда у тебя день рождения? Дядя Гаран сказал, что дамы любят цветы. – Она с сомнением сморщила нос и ткнула букетом Файер в лицо, словно думала, что цветы предназначены для еды и Файер сейчас примется жевать, как сделал бы Малыш.

Из всего множества цветов в ее покоях эти, вместе с цветами Арчера и Брокера, больше всего пришлись ей по душе.

Как-то в конце августа Файер на конюшне чистила Малыша, чтобы отвлечься. Внезапно ее охрана отступила, и к стойлу подошел Бриган с целой связкой уздечек на плече. Опершись о дверцу, он почесал Малышу нос.

– Рад встрече, миледи.

Он только этим утром вернулся из очередной из своих вылазок.

– Принц Бриган. А где ваша дама?

– Занимается историей. Пошла на урок без единой жалобы. Я все готовлю себя к тому, что это может значить. Либо она планирует меня этим подкупить, либо заболела.

Файер собиралась задать Бригану вопрос, и вопрос этот был не из легких. Делать нечего, нужно просто изобразить невозмутимость и в бой. Она с достоинством подняла подбородок.

– Ханна несколько раз спрашивала меня, почему чудовища каждый месяц начинают сходить с ума и почему четыре или пять дней подряд я не могу выйти на улицу без дополнительной охраны. Я бы хотела объяснить ей. И прошу вашего позволения.

– Ее впечатлила его реакция, полный контроль над собой – из-за двери на нее смотрело совершенно бесстрастное лицо. Бриган погладил Малыша по шее:

– Ей пять лет.

Файер продолжала ждать, ничего не ответив.

Он почесал в затылке и неуверенно покосился на нее:

– А как вы думаете? Пять лет – не слишком мало, чтобы понять? Я не хочу, чтобы она боялась.

– Она не боится чудовищ, ваше высочество, наоборот, хочет сама с луком в руках охранять меня.

– Я имел в виду, – тихо пояснил Бриган, – те изменения, что будут происходить с ее телом. Мне кажется, рассказ об этом может ее напугать.

– А, – мягко улыбнулась Файер, – но тогда, возможно, лучше, чтобы ей объяснила я – ее разум не настолько закрыт, чтобы я не почувствовала, если она испугается. В рассказе я смогу отталкиваться от ее реакции.

– Да, – по-прежнему нерешительно щурился принц. – Но вам не кажется, что пять лет – это все же слишком мало?

Как странно и до крайности мило он смотрелся совершенно выбитым из колеи, как всякий мужчина в таком вопросе, цепляясь за ее мнение. Файер решила говорить откровенно.

– Не думаю, что Ханна слишком мала, чтобы понять. К тому же, мне кажется, раз это ее озадачивает, ей нужно все честно объяснить.

Он кивнул.

– Интересно, почему она не спросила меня? Обычно ведь легко задает вопросы.

– Может быть, чувствует, в чем тут дело.

– Возможно ли так тонко чувствовать?

– Все дети – гении, – уверенно ответила Файер.

– Да, – кивнул Бриган. – Хорошо. Мое позволение у вас есть. Расскажете мне потом, как все прошло.

Но Файер внезапно отвлеклась, встревоженная – уже не в первый раз за день – ощущением присутствия чего-то странного, знакомого и неправильного. Человека, которого здесь быть не должно. Сжав в кулаке гриву Малыша, она потрясла головой. Малыш, оторвав морду от груди Бригана, обернулся на нее.

– Миледи, – позвал Бриган. – Что случилось?

– Такое ощущение… нет, снова пропало. Не обращайте внимания. Ничего.

Бриган посмотрел на нее с недоумением, и она, улыбнувшись, объяснила.

– Иногда приходится подождать, пока ощущение оформится во что-то членораздельное.

– Ясно, – он опустил взгляд на длинный нос Малыша. – Это как-то связано с моими мыслями?

– Что? – переспросила Файер. – Вы шутите?

– А должен?

– Вы думаете, я хоть что-то читаю в ваших мыслях?

– Разве нет?

– Бриган, – от изумления она вовсе позабыла о манерах. – Ваш разум – крепость без единой трещинки. Мне еще ни разу не удалось добыть там ни намека.

– О, – красноречиво ответил он. – Хм, – и принялся с довольным видом поправлять кожаные ремни на плече.

– Я предполагала, что вы делаете это специально, – продолжила Файер.

– Вы правы, но в таком вопросе трудно определить, насколько успешны попытки.

– Полностью.

– А сейчас?

– В каком смысле? – уставилась на него Файер. – Вы спрашиваете, ощущаю ли я ваши чувства? Нет, конечно.

– А теперь?

Словно из глубин океана его сознания до нее докатилась мягкая волна. Она замерла и впитала ее, стараясь сдержать собственное волнение, ибо то, что Бриган открывал ей свои чувства, впервые за все это время, переполнило ее какой-то чрезмерной радостью.

– Я чувствую, что наш разговор вас забавляет, – сказала она.

– Интересно, – улыбнулся он. – Изумительно. А теперь, когда мой разум открыт, вы смогли бы завладеть им?

– Исключено. То, что вы показали мне одно-единственное чувство, не означает, что я могу просто забраться вам в голову и хозяйничать там.

– Попробуйте, – сказал он, и Файер испугалась, хоть лицо его и было спокойно, а голос полон дружелюбия.

– Не хочу.

– Просто ради эксперимента.

Это слово заставило ее задохнуться от ужаса.

– Нет. Я не хочу. Не просите.

– Миледи, – поспешно придвинувшись ближе к двери стойла, тихо заговорил он, – простите меня. Из-за меня вы расстроились. Обещаю никогда больше не просить.

– Вы не понимаете. Я бы ни за что…

– Знаю. Вы бы не стали… Пожалуйста, миледи… я сожалею о своих словах.

Файер обнаружила, что слишком сильно ухватилась за гриву Малыша. Отпустив беднягу, она принялась приглаживать растрепанные пряди, борясь с рвущимися наружу слезами, а потом прижалась лицом к шее коня и вдохнула теплый лошадиный запах.

Мысль заставила ее рассмеяться, но смех этот был больше похож на всхлип.

– Вообще-то я как-то думала о том, чтобы завладеть вашим разумом, если б вы попросили. Мне показалось, я смогу помочь вам уснуть.

Принц открыл рот, чтобы что-то сказать. Потом снова закрыл. На мгновение лицо его снова превратилось в нечитаемую маску, но когда он заговорил, голос его звучал мягко.

– Но это несправедливо, ведь тогда некому было бы помочь уснуть вам.

Файер уже не понимала, о чем они говорят, и начинала чувствовать себя отчаянно несчастной, потому что беседа едва ли помогала ей отвлечься от своих чувств к этому человеку.

Пришел Уэлкли и сообщил, что король вызывает к себе Бригана. Когда он ушел, Файер вздохнула с облегчением.

На пути к своим покоям в сопровождении стражи Файер снова ощутила дуновение странно знакомого сознания. Это был лучник, тот самый лучник с пустотой в мыслях.

Файер раздраженно вздохнула. Лучник был где-то во дворце или рядом, может быть, поблизости в городе – по крайней мере, ей так казалось уже несколько раз за сегодняшний день; и он никогда не задерживался у нее в голове, так что она не успевала схватиться за его разум или даже просто понять, что делать. Это все ненормально, просто ненормально: бродящие вокруг зомби с такой пустотой в мыслях, словно их заворожило чудовище. Снова чувствовать этот разум после стольких месяцев было не слишком приятно.

И тут она обнаружила, что с оставшимися в замке стражами что-то не так.

– Приходил какой-то человек, миледи, – сообщила Муза, – очень странный. Сказал, что король послал его проверить вид из ваших окон, но я не узнала в нем слугу короля, да и объяснениям не поверила, так что не впустила.

– Вид из моих окон? – изумилась Файер. – С чего бы это?

– Какой-то он был не такой, миледи, – добавил Нил. – Что-то странное в нем. И нес сплошную околесицу.

– По мне, так ничего странного, – хмуро вставил другой воин. – Королю не понравится, что мы его ослушались.

– Нет, – Муза обернулась к стражникам. – Довольно спорить. Нил прав, что-то нехорошее было в этом человеке.

– У меня от него голова закружилась, – вставила Мила.

– Это был достойный человек, – проговорил еще один из охранников, – и вряд ли нам позволено разворачивать посланных королем людей.

Файер стояла в дверях, держась за косяк, чтобы не пошатнуться. Слушая, как спорят ее стражи, которые никогда не ссорились при ней и никогда не перечили Музе, она все больше уверялась, что случилось что-то страшное. И дело было даже не в том, что они заспорили, не в том, что приходивший казался подозрительным. Нил сказал, что с ним что-то было не так – а сейчас не так что-то было с половиной ее стражи. Они были намного более открыты, чем обычно, и в мыслях их царил туман. А сильнее всего – у тех, кто сейчас спорил с Музой.

И каким-то чутьем – человеческим или чудовищным – Файер ясно чувствовала, что, называя этого человека достойным, они ошибались, и точно знала, хоть и не понимая почему, что Муза правильно сделала, когда прогнала его.

– А как этот посетитель выглядел?

Некоторые воины, почесав в затылке, проворчали, что не помнят – Файер могла буквально нащупать туман в их мыслях. Но разум Музы был ясен.

– Высокий, миледи, выше короля, и худой, даже тощий. Волосы у него были седые, глаза – темные. И он был изможден и бледен, весь какой-то посеревший, а на коже – пятна. Сыпь.

– Сыпь?

– Одежда самая неприметная, но на спине целая коллекция луков – арбалет, короткий лук и просто великолепный длинный. Полный колчан стрел и нож, а вот меча не было.

– А стрелы в колчане – из чего они были сделаны?

– Я не заметила, – поджала губы Муза.

– Из белой древесины, – встрял Нил.

Итак, тот самый туманноголовый лучник приходил к ней полюбоваться видом. И оставил за собой сбитых с толку, одурманенных стражников.

Файер подошла к самому запутавшемуся – тому, кто начал спорить. Это был парень по имени Эдлер, в обычном состоянии весьма приятный собеседник. Она положила руку ему на лоб.

– Эдлер. У тебя болит голова?

Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать вопрос.

– Не то чтобы болит, миледи, но чувствую я себя как-то странно.

Файер задумалась над тем, как сформулировать следующее предложение.

– Не разрешишь ли ты мне попробовать убрать это чувство?

– Конечно, миледи, если желаете.

Завладеть сознанием Эдлера оказалось так же легко, как в тот день с браконьером. Она поиграла с туманом, потянула и потыкала его, пытаясь понять, что это такое. Казалось, это был воздушный шар, наполняющий разум пустотой и прижимающий его собственные мысли к стенкам.

Файер с силой ткнула в шар, и он, лопнув, улетел прочь. Мысли Эдлера резко хлынули на место, и он потер голову ладонями.

– Мне и вправду лучше, миледи. Теперь я ясно его помню. Вряд ли это был слуга короля.

– Он и не был, – кивнула Файер. – Король не стал бы посылать какого-то больного бедолагу с луком любоваться видом из моих окон.

– Великие скалы, что-то я подустал, – вздохнул Эдлер.

Файер перешла к следующему стражу, мимоходом подумав, что даже в комнатах для допроса не натыкалась еще ни на что настолько пугающее.

Позже она нашла на своей кровати письмо от Арчера. Он собирался приехать, как только закончится сбор урожая. Новость была радостная, но легче от нее не становилось.

Файер считала себя единственным в Деллах человеком, способным овладевать чужим разумом.