Текст книги "Движимые (ЛП)"
Автор книги: Кристи Бромберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 21
Колтон
Боже, она чертовски великолепна. Не могу не протянуть руку и не убрать локон с ее щеки. Чувство – это гребаное чуждое мне чувство, которое уже не такое и чужое – проходит сквозь меня, хватая за яйца, а затем подает их мне на блюде.
Заставляет дрожи страха угнездиться в основании позвоночника, отдаваясь непрестанным эхом.
Мои пальцы задерживаются на ее плече, прикасаясь к ней, чтобы убедиться, что она настоящая. Невозможно, что она может быть реальной. Она пугает меня до усрачки. Это не такое уж чуждое чувство пугает меня до усрачки. Но я не могу заставить себя уйти. Не мог с той самой первой встречи. Черт, поначалу определенно было непросто. Этот находчивый рот, эти фиалковые глаза, и покачивание этой задницы – что бы мужчина из плоти и крови мог еще пожелать?
Иисусе. Скажите мне, что я не могу чем-то обладать, и я чертовски уверен, что буду добиваться этого, пока не получу. Игра началась. Я в ней до тех пор, пока не возьму гребаный клетчатый флаг.
Но потом, в тот первый раз, когда я появился в Доме – этот ее взгляд, который сказал мне, чтобы я отвалил и не смел шутить с ее Зандером, или она сама меня прикончит – все изменил. Перевернул с ног на голову. Превратив в реальность. Вызов исчез. В тот момент я видел себя только ребенком. Сейчас. Знал, что она любит наши сломленные части. С темнотой все было в порядке, потому что она была наполнена гребаным светом. Знал, что она понимала гораздо больше, чем я когда-либо смог бы рассказать.
Эта ее бескорыстная душа и тело, говорящее «иди и трахни меня», взяли и отыскали, завели детали внутри меня, которые, как я думал, умерли и больше никогда не восстановятся. Заставили меня почувствовать, когда я был так доволен жизнью в окружающем меня тумане. Хочу сказать, кто еще действительно занимается тем дерьмом, с которым возится она? Берет искалеченных детей – много искалеченных детей – и относится к ним как к своим. Защищает их. Любит. Сражается за них. Готова заключить сделку с дьяволом, вроде меня, ради их же блага.
В тот день в конференц-зале, когда я загнал ее в ловушку своей маленькой сделкой, я мог видеть в этих гребаных зовущих глазах трепет и осознание того, что я причинил ей боль, и даже зная это, ради мальчиков она согласилась, не смотря на вред, который ей будет нанесен лично. И, конечно, меня чертова ублюдка, все время интересовал лишь один вопрос: насколько приятной будет ее киска. Хочу сказать, что если всего лишь ее поцелуй был настолько чертовски улетным, то я даже не мог и представить, насколько упоительным будет ее тело. Она жертвует собой ради своих мальчиков, а я думаю о своей конечной цели.
И это вывело меня из себя, заставило быть настороже. Я знал, что она собирается позволить мне овладеть собой, но понятия не имел, черт побери, что после нашего первого раза она посмотрит на меня с такой безусловной ясностью – будто может заглянуть прямо в мою проклятую душу. Это охренеть как напугало меня, всколыхнуло во мне вещи, которые я не хотел вновь ворошить. Вещи, без которых я прожил всю жизнь. Никто не знает, что я делал – что я позволял делать с собой. О яде, живущем внутри меня. Как я любил и ненавидел, делал невообразимые вещи по причинам, которых не понимал в то время и не понимаю до сих пор.
И я боюсь каждую минуту каждого гребаного дня, что она поймет это, узнает правду, скрытую внутри меня, а потом оставит в еще худшем положении, чем нашла. Она освободила во мне то, чему я не собирался вновь позволять увидеть дневной свет. Она поднимает понятие уязвимости на совершенно новый уровень.
Но я не могу оттолкнуть ее. Не могу перестать хотеть ради ее же блага. Но каждый раз, когда я пытаюсь – каждый раз, когда я приоткрываюсь, и она видит проблеск моих демонов – я боюсь до усрачки. Боже, я пытаюсь заставить ее уйти – даже если это происходить только в моей гребаной голове – но у меня никогда это не получится. И я просто не уверен, потому ли это, что она упряма или потому, что это бестолковая попытка с моей стороны, чтобы я смог сказать себе, что действительно пытался.
Знаю, что для нее лучше – и это не я. Черт, прошлая ночь… прошлая ночь была… черт. Я лично вручил себя ей. Сказал, что постараюсь, когда каждая моя частица кричала в знак протеста против страха быть разорванной в клочья, позволив себе чувствовать. Я всегда использовал удовольствие, чтобы похоронить боль. Не эмоции. Не обязательства. Удовольствие. Как еще я могу доказать себе, что я не тот ребенок, которым меня заставляли быть? Это единственный известный мне способ. Единственный способ, помогающий мне справиться. Нахрен психотерапевтов, которые понятия не имели, что со мной случилось. Мои родители потратили столько гребаных денег на людей, рассказывающих мне, как преодолеть проблемы, которые, как они думали, у меня были. Что я могу воспользоваться гипнозом для регрессии и преодоления. К черту это. Дайте мне тугую, влажную, готовую киску, чтобы погрузиться в нее на мгновение, и это все доказательства, которые мне нужны.
Удовольствие, чтобы похоронить боль. И что мне теперь делать? Как справиться с одним человеком, который, как я боюсь, может доставить мне и то, и то? Что она и делает, и всё же прошлой ночью я причинил ей боль. У меня такое чувство, что я всегда буду так или иначе причинять ей боль. В какой-то момент она просто перестанет прощать или возвращаться. Тогда что, Донаван? Что, черт возьми, ты будешь делать? Если я сломаюсь сейчас, я буду, черт побери, разбит вдребезги.
Смотрю на нее спящую, такую невинную и свою, и проклинаю все на свете за то, из-за чего я не могу держаться от нее подальше. Я напуган до усрачки, и это она сделала со мной. Она, черт возьми, взяла меня за грудки, заставила выслушать молчаливые слова, которые говорила, и действительно их услышать. И что, черт возьми, мне теперь делать?
Боже мой, как вчера вечером она смотрела на меня полными наивности глазами, и с упрямо выдвинутой челюстью, спрашивая, достаточно ли ее мне. Во-первых, гребаная Тони, а, во-вторых, достаточно? Это меня недостаточно. Едва ли. Я, черт возьми, тону в ней, и даже не уверен, хочу ли выплыть на поверхность. Достаточно? В иронии качаю головой. Она остается вопреки всему, если даже не из-за темноты в глубине моей души. Святая, которой я не достоин, которую не должен запятнать.
Она издает слабый стон и перекатывается на спину. Простыня соскальзывает с нее, обнажая идеальные груди. Что б меня. При виде этого мой член начинает оживать. Прошло около трех часов с тех пор, как я в последний раз был глубоко в ней, и я, черт побери, уже готов снова овладеть ею. Вызывающая привыкание киска-вуду. Клянусь Богом.
Она снова стонет, ее голова мечется по подушке из стороны в сторону. Слышу, как Бакстер стучит хвостом, реагируя на звук и вероятность того, что кто-то уже встал. Взглядом прослеживаю путь по ее губам и возвращаются к груди. Стону при виде розовых сосков, затвердевших от утренней прохлады. Мне правда следует прикрыть ее, но чтоб меня, вид чертовски фантастический, и я не хочу все испортить.
Ее вопль пугает меня до смерти. Он так пронзительно безутешен, что заставляет мою грудь сжаться. Она вскрикивает снова, и вслед за этим мучительным звуком вскидывает руки, чтобы прикрыть лицо. Сажусь и пытаюсь притянуть ее к себе, но она снова падает на спину.
– Райли. Проснись! – говорю я, пару раз тряхнув ее за плечи. Наконец, она просыпается и выбирается из моей хватки, приподнимаясь на кровати. Звук ее тяжелого дыхания заставляет меня хотеть заключить ее в объятия и вобрать страх и боль, которые исходят от нее волнами. Делаю единственное, что приходит в голову и провожу рукой вверх и вниз по обнаженной коже ее спины – единственное утешение, которое могу предложить. – Ты в порядке?
Она лишь кивает и смотрит на меня. И я парализован одним этим взглядом. Чертовски парализован. Будучи парнем, ты должен обладать инстинктом защитника, уметь заботиться. Ты постоянно слышишь, что это твоя обязанность. Это укореняется в тебе. Что за хрень такая. Кроме нескольких раз, когда к Кью приставали в школе какие – то хулиганы, обижая ее, я не чувствовал подобного. Никогда.
До этого момента. Райли смотрит на меня, и эти фиалковые глаза наполнены слезами и такой безраздельной болью и страхом. Делаю единственное, чего мне хочется, даже зная, что этого для нее недостаточно, но что утолит мои желания. Протягиваю руку, притягивая ее к себе на колени, прежде чем прислониться спиной к изголовью кровати. Когда я обнимаю ее, она прижимается щекой к моей груди. Там, где сердце. И несмотря на спокойствие, которое мне приносит ощущение ее обнаженной кожи, не могу ничего с собой поделать, продолжая чувствовать единственный контакт ее лица с моим сердцем.
Единственное место, которое я не ожидал вновь почувствовать, оживилось всего лишь от такого простого, естественного жеста. Клянусь, ее пульс и дыхание выровнялись, а мои ускорились. Провожу пальцами по ее локонам, мне нужно что-то сделать, чтобы побороть панику, которую я испытываю.
Сначала я чувствую, что должен защитить ее, заботиться о ней, желать ее. А затем простая мысль о том, что она находит утешение в моем сердцебиении, пугает меня до чертиков. Что, Донаван, скажешь ты не размяк? Стал похож на девчонку. Какого. Хрена? Такое дерьмо не должно было случиться со мной. Сказать ей, что я попытаюсь, это одно. Но это гребаное чувство, овладевшее мной, тисками сжимающее грудь? Нет, вашу мать, спасибо.
Слышу голос своей матери. Он проникает мне в голову, и моя рука застывает в волосах Райли. Клянусь, я перестаю дышать. «Колти. Я знаю, как сильно ты меня любишь. Как сильно я нужна тебе. Что ты понимаешь, любовь означает делать все, что тебе скажет делать другой человек. Я говорю тебе это, потому что ты меня любишь, ты ляжешь на мою кровать и будешь ждать, как хороший мальчик. Ты ведь хочешь кушать, так? Прошло несколько дней. Должно быть ты голоден. Если ты хороший маленький мальчик – если ты любишь меня – на этот раз ты не будешь драться. Не будешь таким непослушным мальчиком, каким был в прошлый раз. Если у тебя будут синяки, полиция может отобрать нас друг у друга. И тогда ты не получишь еды. И тогда я больше не буду тебя любить».
Рука Райли, бесцельно выводящая круги по моим татуировкам, выталкивает меня обратно в настоящее. Ирония заключается в том, что ее прикосновений к татуировкам, которые столько собой олицетворяют, достаточно. Заставляю себя дышать спокойно, пытаюсь избавиться от омерзительного чувства в животе. Утихомирить дрожь в руке, чтобы она не заметила. Черт побери. Теперь я знаю, что испытанное ранее чувство действительно было счастливой случайностью. Как я могу хотеть защищать и заботиться о Райли, когда не могу сделать этого даже для себя? Дыши, Донаван. Дыши, твою мать.
– Интересно, нас тянет друг к другу, потому что мы оба каким-то образом эмоционально искалечены, – бормочет она вслух, нарушая тишину. Никак не могу справиться с дыханием, замершем в груди. Медленно сглатываю, переваривая ее слова, понимая, что это просто совпадение, но насколько они верны в отношении меня.
– Ну и дела, спасибо, – говорю я, вынужденно смеясь, надеясь долей юмора успокоить нас обоих. – Нас и всех остальных в Голливуде.
– Ага, – говорит она, теснее прижимаясь ко мне. Это чувство так чертовски меня успокаивает, хотелось бы мне, чтобы я мог притянуть ее внутрь себя, облегчив там боль.
– Я же говорил тебе, детка, 747. – Оставляю все как есть. Больше не могу произнести ни слова без того, чтобы она не поняла – со мной что-то неладно.
Она убирает руку с татуировки, чтобы пощекотать волосы на моей груди.
– Я могу лежать здесь вечно, – вздыхает она хриплым утренним голосом. Молюсь, чтобы при этом звуке член шевельнулся. Мне это необходимо. Мне нужно доказать себе, что неожиданное напоминание о моей матери и моем прошлом больше не может на меня влиять. Что они уже не со мной.
Мысленно переношусь к тому, как я обычно поступаю. Звоню своей нынешней фаворитке и использую ее. Трахаюсь до беспамятства, не задумываясь о ее потребностях. Использую мимолетное удовольствие, чтобы похоронить бесконечную чертову боль.
Но я не могу этого сделать. Не могу просто уйти от единственного человека, которого хочу, и боюсь, и желаю, и который, черт возьми, столько стал значить. Яйца в гребаном тисках.
И прежде, чем подумать, с моих губ слетают слова.
– Тогда останься со мной на эти выходные. – Думаю, я так же шокирован от этих слов, как и Рай. Она замирает в то же миг, что и я. Впервые мои губы произнесли эти чертовы слова. Слова, которые мне не хотелось произносить раньше, но знаю наверняка, сейчас я говорю серьёзно.
– При одном условии, – говорит она.
Одно условие? Я просто вручил ей свои яйца на блюде в обмен на звание подкаблучника, а она еще собирается выставить условие? Гребаные женщины.
– Скажи мне, что такое киска-вуду.
Впервые за это утро мне хочется смеяться. И я смеюсь. Не могу сдержаться. Она только смотрит на меня глазами, доводящими меня до исступления, будто я сумасшедший.
– Черт, мне это было нужно, – говорю я ей, наклоняясь и прижимаясь поцелуем к ее голове.
– Ну? – спрашивает она тем серьезным тоном, который обычно меня заводит. И я слегка вздыхаю, начиная твердеть при мысли о ее влажном тепле, которым планирую воспользоваться через считанные минуты.
– Киска-вуду? – спрашиваю я, поперхнувшись от этих слов.
– Да. Ты так сказал прошлой ночью в саду.
– Так и сказал? – переспрашиваю я, не в силах скрыть веселья в голосе, а она лишь еле заметно кивает, выгнув брови в ожидании ответа. О, да. Мой член явно встает и рвется в бой. Слава Богу. – Ну… такая киска просто удерживает твой член и не отпускает. Она так чертовски хороша – на ощущение, вкус, хороша во всем – это как магия. – Чувствую себя, чертовски глупо объясняя это. Не думаю, что, когда-нибудь такое делал. Я просто говорю это и Бэкс точно знает, что я имею в виду.
Райли громко смеется, какой прекрасный звук. Прекрасный? Твою мать. Я как девчонка.
– Значит, ты говоришь, что у меня магическая киска? – спрашивает она, пальцем обводя вокруг моего соска, прежде чем посмотреть на меня и облизнуть губы. В данный момент я не могу произнести ни слова, потому что вся кровь, необходимая для связного мыслительного процесса, только что отлила от головы, направившись к югу от моего живота, поэтому я лишь киваю. – Тогда, может, мне стоит показать тебе…
Сотовый, лежащий на тумбочке, издает сигнал – этот звонок отличается от ее обычной мелодии – и что-то в нем заставляет ее выскочить из кровати в мгновение ока. Она задыхается, когда отвечает. От этого чертовски захватывает дух. Она стоит у стеклянной стены, глядя на пляж внизу, с телефоном возле уха, и ее обнаженное тело купается в солнечном свете.
Беспокойство в ее голосе отвлекает меня от моих испорченных мыслей обо всех способах и позах, которыми я могу взять ее. Развратить ее.
– Успокойся, Скутер, – уговаривает она. – Все в порядке, приятель. Я в порядке. Я здесь. Тс-с-с, тс-с-с, тс-с-с. Со мной ничего не случилось. Вообще-то, я сейчас сижу на пляже и смотрю на воду. Обещаю, приятель. Я никуда не собираюсь. – Беспокойство в ее голосе заставляет меня приподняться на постели. Она замечает мое движение, оглядывается и виновато улыбается. Будто я злюсь, что она оставила меня, чтобы поговорить с одним из мальчиков. Никогда. – Теперь ты в порядке? Да. Знаю. Не надо извиняться. Ты же знаешь, что, если меня нет рядом, ты всегда можешь мне позвонить. Всегда. М-м-м… Увидимся в понедельник, хорошо? Звони, если я буду нужна тебе ранее. – Райли идет обратно к тумбочке, заканчивая разговор. – Эй, Скут? Я тебя Человек-Паучу. Пока.
Человек-Паучу? Райли отключает сотовый и бросает его на тумбочку, прежде чем вернуться к кровати. Глазами блуждаю по линии ее изгибов, думая, как мне повезло, что она направляется ко мне обнаженной, и подо мной очень прочная кровать.
– Прости, – говорит она. – Скутеру приснился очень плохой сон, и он боялся, что я пострадала. Что меня заберут, как и его маму. Ему просто нужно было убедиться, что я в порядке. Извини, – повторяет она, и я клянусь, что мое гребаное сердце сжимается от ее извинений за свою самоотверженность. Она, черт возьми, настоящая?
– Не надо, – говорю я ей, когда она забирается на кровать рядом со мной и садится на согнутые колени. Говорю себе спросить сейчас, прежде чем отвлекусь при виде ее, сидящей там, выглядящей такой чертовски покорной. – Я тебя Человек-Паучу?
Она смеется с таким очаровательным видом.
– Да. – Она пожимает плечами. – Некоторые мальчики испытывают трудности с выражением чувства привязанности, когда попадают к нам. Либо они чувствуют, что предают своих родителей, независимо от того, насколько плохо их положение, чтобы иметь чувства к своим наставникам, либо чувства в целом несли в себе отрицательный оттенок, неважно в какой ситуации они находились раньше… на самом деле все началось с Шейна, но потом прижилось, и теперь большинство мальчиков так делают. Мы берем то, что они любят больше всего на свете, и используем это как эмоцию. Скутер любит Человека-Паука, так что его он и использует.
Смотрю на нее в замешательстве, немного расстроенный тем, что у нее есть эти дети, так тесно связанные со мной – если я позволю рассмотреть себя достаточно близко. Неосознанно она так сильно проникла в мой разум, что я заставляю взгляд блуждать к югу от ее лица, чтобы как обычно насладиться видом ее великолепного обнаженного тела.
Она неверно истолковывает мой взгляд, думая, что я ее не понимаю, поэтому пытается разъяснить. Меняет позу и садится ближе ко мне.
– Хорошо, например, представь, что ты один из моих мальчиков – назови мне одну вещь, которую ты любишь больше всего на свете.
– Это очень просто – я ухмыляюсь ей. – Секс с тобой.
По ее губам расплывается улыбка, а щеки вспыхивают. Так сексуально.
– Что же, подобного ответа я еще никогда раньше не получала ни от одного из моих мальчиков, – шутит она, смеясь надо мной. – Нет, серьезно, Колтон, назови одну вещь.
Пожимаю плечами, говоря о своей первой и единственной любви.
– Я люблю участвовать в гонках.
– Прекрасно, – говорит она. – Если бы ты был одним из моих мальчиков и хотел бы сказать, что любишь меня, или наоборот, ты бы сказал: «Я обгоню тебя, Райли».
Мое сердце вновь пропускает удар, когда я слышу, как она произносит эти слова, и, как только слова слетают с ее губ, думаю, минуту спустя она осознает, что сказала. Она замирает, и ее глаза устремляются ко мне, а затем вниз, к своим рукам, переплетенным на коленях. – Я имею в виду… – она идет на попятный, и я рад, что этот разговор заставляет ее нервничать так же, как и меня, – …если бы ты был одним из мальчиков.
– Конечно. – Сглатываю, отчаянно нуждаясь в отвлечении. Протягиваю руку, чтобы провести пальцем вниз от ее шеи, между грудей и остановиться у пупка.
Я обгоню тебя, Райли, проносится в моей голове. Просто чтобы услышать, как это звучит, просто чтобы понять, как будет чувствовать себя один из ее мальчиков, говоря такое. Сжатие в груди заставляет меня сосредоточиться на одной вещи, которая всегда позволяет мне забыться. Между Райли и мной не будет никаких гонок. Никаких. Поднимаю взгляд с того места на ее животе, где покоится мой палец, чтобы встретиться с ее глазами.
– А сейчас, думаю, ты как раз собиралась показать мне, насколько магическая твоя киска, прежде чем нас прервали.
ГЛАВА 22
Меня будит звонок мобильного, и в приглушенном свете восходящего солнца я нащупываю его на тумбочке.
– Алло? – бормочу я сонно, боясь, хотя это и не та мелодия, которая означает, что с кем-то из мальчиков в Доме что-то случилось.
– Доброе утро, соня. – Бархатистый, плавный, рокочущий голос Колтона наполняет мои уши. Слышу его улыбку на том конце провода, и от нее по мне бегут мурашки – от спины до кончиков пальцев ног. Я определенно проснулась.
– Доброе утро, – бормочу я, погружаясь обратно в теплую постель.
– Ты хоть представляешь, как бы мне хотелось оказаться с тобой в постели? И хотелось бы проснуться рядом и заняться ленивым утренним сексом, а не просто звонить на мобильный?
Его нежные, но соблазнительные слова достигают своей цели, ерзаю на кровати, чтобы успокоить ноющую боль, которую он только что во мне пробудил.
– Я как раз об этом думала. – Тихонько вздыхаю, удивляясь тому, как сильно я уже по нему скучаю. Насколько мое тело невольно реагирует на звук его голоса. Смотрю вниз на свои хлопчатобумажные кофточку с трусиками и ухмыляюсь. – Учитывая, что мне очень холодно и на мне не так много одежды, и я знаю, что ты точно знаешь, что сделать, чтобы согреть меня. – Маленькая ложь никогда никому не повредит, когда кто-то пытается поддерживать огонь страсти, не так ли?
Слышу, как он с шипением втягивает воздух.
– Господи Иисусе, женщина, ты знаешь, как заставить мужчину хотеть, – тихо говорит он, когда на заднем плане я слышу другие голоса и понимаю, что он не один.
Прошло всего четыре дня с нашего блаженного уикенда, но, кажется, что минула вечность с тех пор, как я могла прикасаться к нему. В понедельник утром по дороге в аэропорт Колтон подвез меня домой, и с того времени мне приходилось выживать на сообщениях и телефонных звонках, из-за которых я чувствовала себя обездоленной и вела себя как влюбленный подросток.
– Сейчас приду, – говорит он кому-то, и я слышу, как болтовня на заднем плане исчезает. – Не уверен, что завтракающим в отеле людям захочется смотреть, как я передергиваю, потому что моя девушка, так чертовски горяча, – смеется он своим соблазнительно призывным смехом, и я позволяю этому смеху омыть меня.
А затем замираю, когда одно сказанное им слово прорывается сквозь сон, затуманивая разум. Девушка. Мне хочется попросить повторить это снова, чтобы я могла услышать слово, такое простое, но буквально перехватившее мое дыхание. Но из-за того факта, что он произнес это так непринужденно, словно так обо мне и думает, мне не хочется привлекать к этому внимание.
Погружаюсь в уют кровати с широкой улыбочкой на губах.
– Как там Нэшвилл?
– Нэшвилл – это Нэшвилл, – отвечает он шутливо. – Он неплох, только это не дом. Прости, что разбудил тебя из-за разницы во времени, но я буду безумно занят весь день, и мне хотелось убедиться, что смогу поговорить с тобой. Услышать твой голос.
Его слова вызывают у меня нежную улыбку, знать, что он думает обо мне, несмотря на работу и подготовку со своим главным спонсором.
– Твой голос определенно лучшая побудка, чем мой будильник… – я запинаюсь, сдерживаясь, прежде чем проговорить про себя «К черту» и просто сказать, что у меня на уме. – Я скучаю по тебе, – говорю я ему, надеясь на то, что он услышит, что на самом деле я имею в виду. Что скучаю не только по сексу. Что я скучаю по нему в целом.
Он молчит на другом конце линии, и я думаю, что, возможно, выразила словами слишком большую привязанность к Мистеру Мужество.
– Я тоже скучаю по тебе, детка. Больше, чем думал, что это возможно. – Его последние слова сказаны очень тихо, будто он едва ли в это может поверить. Широко улыбаюсь и устраиваюсь удобнее под одеялом, его слова согревают меня. – Так какие у тебя на сегодня планы?
– Хммм… еще немного поспать, а потом пробежка, стирка, уборка дома… Может, поужинаем с Хэдди. – Я пожимаю плечами, хотя знаю, что он этого не видит. – Какое у тебя расписание?
– Встречи с командой бренда «Firestone», спонсорские интервью, поездка в Детскую больницу – лучшая часть дня, если ты меня спросишь – а затем какой-то официальный ужин вечером. Мне нужно уточнить у Тони точный порядок. – Он вздыхает, я невольно передергиваю плечами, услышав ее имя. – В подобных поездках дни иногда просто походят друг на друга. Это все важно, но также довольно скучно.
– Бьюсь об заклад, так оно и есть – смеюсь я. – В следующий раз, когда ты задремлешь на одном из таких мероприятий, просто представь, что мой рот делал с тобой в прошлое воскресенье, – мурлычу я с придыханием. У меня в голове мелькают образы, и я не могу побороть улыбку, возникающую вместе с воспоминаниями.
С другого конца провода раздается сдавленный стон.
– Иисусе, Рай, ты нарочно пытаешься заставить меня ходить тут сегодня с вечным стояком? – Когда единственным моим ответом служит довольный вздох, он продолжает, надрыв в голосе отражает его неудовлетворенное желание. – Когда я вернусь, то запру тебя в своей спальне на все выходные – свяжу, если придется – и ты будешь моей секс-рабыней. Твое тело будет моим, и я буду пользоваться им как мне угодно. – Посмеивается он. – Ох, и не волнуйтесь Райлс, твой рот будет задействован, как и всё остальное.
Привет, Мистер Доминант!
– Почему ты ограничиваешь нас только своей спальней? Полагаю, в этом большом доме найдется множество поверхностей, которыми можно воспользоваться.
Стон, который он издает, раскручивает внутри меня спираль желания.
– О, не беспокойся о том, где именно это произойдет. Лучше волнуйся о том, как ты будешь ходить после. – Его смех вымученный и звучит так, как я чувствую себя сейчас.
– Обещаешь? – шепчу я, мое тело распаляется при мысли об этом.
– О, милая, я бы поставил свою жизнь на это обещание. – На заднем фоне слышу его имя. – Ты готов, Бэкс? – спрашивает он, отведя в сторону трубку, прежде чем громко вздохнуть. – Мне нужно идти, но я позвоню тебе позже, если не будет слишком поздно, хорошо?
– Хорошо, – мягко отвечаю я. – Время не имеет значения. Мне нравится слышать твой голос.
– Эй, Рай?
– Да?
– Думай обо мне, – говорит он, и я слышу что-то в его голосе: неуверенность, уязвимость или же это необходимость чувствовать себя желанным? Нет, не последнее. Это он испытывает все время. Может, необходимость чувствовать себя нужным. Не могу разобрать, но эта маленькая просьба заставляет сердце в груди сжаться.
– Всегда – вздыхаю я, губы по-прежнему улыбаются, когда линия отключается.
Довольно долго сижу с телефоном у уха, так много мыслей проносится в моей голове о Колтоне и его милой и ласковой стороне. Стороне, проблески которой проявляются все больше и больше. Не могу сдержать широкой улыбки, когда кладу телефон и погружаюсь обратно в кровать. Снова хочу заснуть, но этому мешают мысли о нем и бесконечные перспективы.
В следующий раз, когда смотрю на часы, я поражена, что прошел час, пока я терялась в своих мыслях, думая о нашем времени, проведенном вместе. О том, как за такой короткий промежуток времени он довел меня от таких сводящих с ума минимумов до невероятной высоты, которую я чувствую сейчас.
Я, наконец, начинаю засыпать, когда мой телефон снова звонит.
– Серьезно? – произношу я вслух, пока не вижу, кто звонит.
– Привет, мама!
– Привет, милая, – говорит она, и, услышав ее голос, мне вновь хочется ее увидеть. Такое чувство, что прошла вечность с тех пор, как я могла ее обнять. – Так, когда же ты собиралась рассказать мне о новом мужчине в своей жизни? – спрашивает она настойчивым тоном.
Нет ничего лучше, чем сразу перейти к делу.
– Итак, не нужно ходить вокруг да около – смеюсь я над ней.
– Как ты думаешь, что я почувствовала, когда на прошлой неделе листала журнал «People» и, о чудо, мне показалось, что я увидела твою фотографию. Так что я пролистала назад и, конечно же, увидела тебя, свою дочь, выглядящую совершенно обворожительно, под руку с этим высоким, темным и греховно красивым Колтоном Донаваном. – Хочу заговорить, но она продолжает. – А потом я прочитала заголовок, и он гласил, что «Колтон Донаван и, как сообщается, его новая пассия накалили обстановку на благотворительном вечере «Дети сейчас». Знаешь, каким шоком было увидеть тебя там? А потом думать, что ты встречаешься с кем-то, а я об этом даже и не знаю.
Слышу в ее голосе шок. И боль из-за того, что не рассказала ей о своем первом, после Макса, кавалере. Ей пришлось узнать это из журнала. Бросаю взгляд на свой туалетный столик, где лежит экземпляр «People».
– Ох, мама, не говори глупостей – вздыхаю я, зная, что причинила ей боль, не доверившись.
– Не говори глупостей? – насмехается она. – Этот человек пожертвовал кучу денег, чтобы довести твой проект до конца, чтобы привлечь твое внимание, и ты говоришь мне, что я веду себя глупо?
– Мам, – вразумляю я, – он пожертвовал деньги не из-за этого. – В ответ она лишь хмыкает на другом конце линии. – Нет, правда. Его компания выбирает одну организацию в год, и в этом году этой организацией оказалась моя. И я не говорила тебе… произошло столько безумных вещей.
– Что же, думаю, рассказывая о его компании, жертвующей деньги на проект, ты забыла упомянуть, что познакомилась с ним… где? – спрашивает она скептически.
– Я встретила его на благотворительном вечере, – отвечаю я, не раскрывая остального.
– И что же произошло на этом мероприятии?
– Ты разговаривала с Хэдди? – спрашиваю я. Она бы не знала, что спросить, не поговорив с Хэдди.
– Хватит избегать вопроса. Что случилось на приеме?
– Ничего. Мы поговорили несколько минут, а потом меня позвали из-за проблемы с аукционом. – Милая добрая мама не должна знать о короткой интерлюдии за кулисами до этого.
– А в чем заключалась проблема?
– Мама!
– Ну, если бы ты ответила мне прямо в первый раз, нам бы не пришлось играть в кошки-мышки, в которые ты играешь сейчас, не так ли?
Что такое с матерями? Они ясновидящие?
– Хорошо, мам. Участница заболела. Я заняла ее место. Колтон сделал ставку на свидание со мной и выиграл. Теперь ты счастлива?
– Интересно, – говорит она, растягивая каждый слог, и клянусь, что слышу ухмылку в этом слове. – Значит, ты говоришь, что я веду себя глупо, когда один из самых сексуальных мужчин преследует мою дочь, жертвует на ее благотворительность, чтобы, как я полагаю, привлечь ее внимание, водит на важные мероприятия, чтобы показать ее публике? Серьезно? И в чем же здесь глупость, Райли?
– Мама…
– Насколько это серьезно? – она невозмутима, и я не должна быть шокирована ее прямотой, но даже после стольких лет, я все еще поражена.
– Мам, Колтон не заводит серьезных отношений, – я пытаюсь уклониться.
– Не пытайся отвертеться, Райли, – журит она. – Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, любой мужчина, которому ты уделяешь время, того стоит. И ты не стала бы тратить свое время на кого-то ради быстрого секса. – Съеживаюсь от ее слов. Если бы она только знала о планах Колтона, то убеждена, она не была бы так уверена в моем здравомыслии. – Так скажи мне, милая, насколько это серьезно?
Громко вздыхаю, зная, мама будет стоять на своем, желая получить ответ.
– Честно говоря, с моей стороны, это может перейти во что-то. С его… что же, Колтон не привык к отношениям, длящимся больше пары месяцев. Мы просто проявляем свои чувствам по ходу развития событий, – отвечаю я спокойно и насколько возможно честно.
