Текст книги "Доверься мне (СИ)"
Автор книги: Кристен Каллихен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
Когда я вытираю уголок глаза средним пальцем, Джон негромко хмыкает, полностью удовлетворенный собой. Он успокаивается и смотрит на меня с новым интересом.
– Ты действительно удивлена, что у нас схожие вкусы в отношении ресторанов?
– В каком смысле?
Между его темными бровями залегает морщинка.
– А что происходило тем вечером, когда мы ходили за покупками? Мы набрали практически одинаковые продукты.
– Я заметила, – пробормотала я неуверенно, – это было странно.
– Это было охренеть как странно.
Мы двинулись по улице. Не будучи уверенной, куда и зачем мы идем, я все равно не останавливаюсь. Джон находится достаточно близко для прикосновения, но смотрит прямо перед собой.
– Сначала я подумал, что ты меня преследуешь.
– Я подумала то же самое о тебе, – смеюсь я.
– Знаю. Ты смотрела на меня дикими глазами, типа «если ты хотя бы дернешься в мою сторону, я выколю тебе глаза».
– Такой взгляд – это первая линия защиты большинства женщин.
Он пожимает плечами.
– На меня никогда так не смотрели.
– Потому что ты великий Джакс Блэквуд? – Я практически не подкалываю.
– Что ж… да. – Его зеленые глаза мерцают за очками. – Почему ты смотришь на меня так, будто я должен за это извиниться?
– Будь хоть немного скромнее.
– Я не знаю как. – Он снова нагло ухмыляется, его походка легкая и самоуверенная. – Кто этот Брэдли?
Он точно слышал слишком много. Я высоко задираю подбородок.
– Это не твое дело.
Джон просто пожимает большим плечом.
– Я ничего не мог поделать и случайно услышал…
– Притаившись за нами?
– Когда я отправлял сообщение, а вы двое остановились прямо передо мной, – он выглядит почти обиженным, – даже не заметив, что я там стою.
– Прости, что не уделила время твоим поискам.
Игнорируя сарказм, он слегка толкает меня рукой.
– Прощена.
– Агрх!
Смех Джона низкий, раскатистый и слишком довольный.
– Боже, тебя легко достать.
– Я начинаю думать, что ты получаешь от этого удовольствие.
Он наклоняется, дыханием касаясь моей кожи.
– Я обожаю это.
Дрожь пробегает по моим плечам и спускается к груди. Ужасно, но соски напрягаются, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не сбиться с шага. Серьезно, как он это делает? Как могут несколько слов и ровный тембр его голоса так сильно повлиять на меня?
Мы замедляемся, достигая перекрестка. Там огромная лужа, одна из многих, которые появились после таяния снега. Она темная и глубокая, сверху плавают отвратительные куски льда и городской мусор. Я останавливаюсь и оглядываюсь в поисках пути, когда он хватает меня за запястье.
Его длинные пальцы заставляют мое запястье выглядеть маленьким и изящным. Когда я останавливаюсь и смотрю на него, Джон улыбается, глаза озорно блестят.
– Что… – Мои слова обрываются визгом, когда он наклоняется и подхватывает меня на руки.
– Не крутись, – говорит он, вступая прямо в ледяную лужу и пронося меня через улицу. – Тебе не понравится, если я тебя уроню.
Он теплый и мощный как бык, несмотря на худощавое телосложение. Я обнимаю его за шею не потому, что боюсь упасть, а потому что не могу сдержаться.
– Ты псих.
Вблизи в его глазах сквозь зелень пробиваются темно-синие искорки.
– Я веду себя по-рыцарски, – протестует он. – Серьезно, отметь дату, потому что это впервые.
Дыхание Джона пахнет маленькими дынными леденцами, которые раздают в ресторане в конце обеда, и мне приходится прижаться к его груди, чтобы не наклониться ближе и не украсть еще один поцелуй, дабы узнать, хорош ли он на вкус. Это не мешает мне чувствовать его руку, сжимающую мое голое бедро, или то, как другая рука прижимается к ребрам чуть ниже изгиба груди. Это слишком много и слишком близко.
Он не смотрит куда идет, потому что изучает мое лицо так же, как и я – его. Джон Блэквуд выглядит в стиле старого Голливуда: черты сильного характера вместо приятного совершенства. Нос слегка длинноват, переносица находится высоко, немного суровая линия бровей, а подбородок упрямо вздернутый, резко прерывающийся в конце острой линии скулы. Но его губы полные и с мягкими изгибами.
Эти губы придвигаются немного ближе, и я понимаю, что таращусь на них, а он наблюдает за этим.
Лицо буквально загорается, и я отворачиваюсь, притворяясь, что проверяю дорогу.
– Мы могли бы обойти лужу.
Не думаю, что одурачила его.
– Это бы заняло слишком много времени. И таким образом я могу нести тебя, – игриво подмигивает он.
Понятия не имею, зачем ему это, но боюсь спрашивать. Находиться в его объятиях и так довольно странно. Но ощущения приятные. На самом деле офигенные. С этого момента у меня есть воспоминания о том, как он носит меня на руках. Джакс Блэквуд – мой новый вид транспорта.
– Когда меня в последний раз носили на руках, мне было десять, – бормочу я.
Он, кажется, замедляет шаги, когда осматривает меня, кожей его взгляд ощущается как тепловой удар. Улыбка, формирующаяся в уголках губ, нежная.
– Ах, милая, с этими большими кукольными глазами и маленькими веснушками иногда ты действительно выглядишь как ребенок.
Раздраженное фырканье срывается с моих губ, и я начинаю ерзать. Он сжимает меня сильнее, глядя на грудь. Улыбка становится шире.
– Но ведь ты женщина от макушки и до пят. Правда, Стелла-Кнопка?
– Ох, отпусти меня, – рявкаю я, покраснев и разозлившись. – Мне все равно, промокнут ли ноги. Не хочу даже слушать этот избитый подкат…
Он резко опускает меня на землю, и я произношу неженственное «уф!»
– Ну, вот и все, – счастливо произносит он, – в безопасности и сухая.
Я натягиваю рубашку.
– Задница.
Он хихикает, довольный собой.
– Тебя действительно легко взбесить.
– Ты – единственный человек, который меня бесит.
Вообще-то это не совсем правда. Он раздражает меня лишь время от времени. Большую часть времени он удивительно очарователен.
Джон проводит кончиком языка по зубам.
– Разве я не счастливчик?
Звучит так, словно он действительно в это верит. Я улыбаюсь. Он промок до самых щиколоток, а его некогда белые «Вэнсы» стали грязно-серыми. Это не может быть комфортным. И он сделал это для меня. Не только очаровательный, но и добрый.
Сейчас мы у ближайшего выхода из метро. И я смотрю туда.
– Я направлялась домой.
Несмотря на желание спросить, собирался ли и он тоже, я не делаю этого.
Джон смотрит в другую сторону.
– Я собираюсь пойти в тот магазин с гитарами.
Если бы Джон не показал, я бы его пропустила. У магазина нет вывески, а зеркальное стекло витрины грязное и почти полностью закрыто старыми концертными афишами.
– Ах. Ладно… удачных покупок.
Это мне намек уходить. Я не двигаюсь.
Как и он.
Мы пялимся друг на друга.
Он кусает уголок нижней губы.
– Хочешь пойти со мной?
Я ощущаю внутри толчок счастья. Спокойно, девочка. Сопротивляйся. Не следуй за ним как щенок.
Мой рот не получает сообщения, потому что открывается и заговаривает до того, как я могу закрыть его.
– Ладно, конечно.
ДЖОН
Что я делаю здесь со Стеллой?
Не уверен. В смысле, да, знаю, что позвал ее с собой в любимый магазин гитар в Нью-Йорке. Просто не знаю почему.
Лжец. Ты знаешь почему. Она тебе нравится.
Блядь. Нравится. Она заставляет меня смеяться, а еще она такая странная. В хорошем смысле. Как рисунки Эшера – сюрреалистичные и немного дезориентирующие, но хочется продолжать смотреть, зная, что откроешь нечто новое. Кто, черт возьми, для нее Брэдли? Откуда предчувствие, что ответ мне не понравится?
Когда мы подходим к магазину, качаю головой. Не мое дело. Мы даже не друзья. Только соседи, которые препираются и флиртуют. И все равно инстинкт вынуждает меня положить руку Стелле на талию. Через одежду я чувствую ее жар.
Она одета в длинную белую блузку под черной кофтой в обтяжку и эластичную юбку, и это делает ее похожей на сексуальную версию школьницы. Со мной однозначно срабатывает. Может даже слишком. Стелла, возможно, и невысокая, но ее ноги крепкие и с изгибами. Господи, она носит бледно-серые чулки. Ебаные чулки? Она имеет хоть малейшее понятие, что это творит с парнем?
Это уносит меня во времена средней школы в Англии, где целью номер один было отыскать путь в трусики девушки. Не подумав, я провожу пальцами вниз по изгибу ее спины, и она дрожит. Мой член шевелится, пробуждаясь от продолжительного сна.
Плохо. Нуждающийся член под домашним арестом.
Я опускаю руку.
Сэм, как всегда, сидит у окна в своем потрепанном красном кожаном кресле. Окруженный гитарами, висящими на стенах, подпертыми подставками и спрятанными в футляры, он выглядит пастухом, пасущим стадо инструментов. Не поднимая глаз от последнего выпуска «Гитариста», но спокойно потягивает из кружки то, что я знаю, является травяным чаем.
– Джакс, – произносит он, переворачивая страницу, – а я думал, когда ж ты объявишься.
– Выглядишь хорошо отдохнувшим, Сэм. – По правде говоря, Сэм чертовски похож на покойного великого БиБи Кинга. Его талант, к тому же, очень близок к таланту мастера. Но Сэм играет для себя, а не для толпы. – У меня есть кое-что для тебя.
Он откладывает журнал.
– Сначала представь мне свою красавицу-подругу.
Как раз то, что я, черт возьми, собирался сделать. Протягиваю руку к двери, где топчется Стелла, удивленно рассматривая организованный хаос.
– Стелла Грей, это Сэм Абсолом.
Мужчина встает.
– Как поживаете, мисс Грей?
Она пожимает его руку.
– Очень хорошо, мистер Абсолом.
– Пфф. Я – Сэм. Не знаю, почему Джакс почувствовал потребность вести себя столь формально.
Стелла улыбается и меня накрывает осознание, что она все время улыбается. Не потому что заставляет себя, а потому что это ее природная склонность. Для того, кто слишком часто погружается во тьму, ее сияющее тепло служит маяком. Я подвигаюсь ближе.
– Я вел себя вежливо.
Сэм снова фыркает.
– А теперь показывай, что там у тебя.
Требовательный тип. Он мне нравится.
– Вот, – достаю из кармана небольшую упаковку медиаторов. На обратной стороне каждого отпечаток моего указательного пальца, – как и обещал.
Сэм радостно берет их и убирает за стойку.
– Много молодых людей спрашивают о них.
Вот почему я их сделал. Помню, как первый раз зашел в этот магазин. Сэм позволил прикоснуться к одной из разбитых гитар Курта Кобейна – красиво оформленной и ждущей богатого клиента, который ее купит. Я чувствовал себя так, будто соприкоснулся с частичкой бессмертия. Иногда я все еще чувствую себя таким образом. Однажды я обращусь в кости и пепел, но моя музыка продолжит жить.
Сэм берет Стеллу под руку и проводит по комнате, показывая различные гитары, обрисовывая плюсы и минусы каждой.
С широко раскрытыми глазами она слушает, слегка приоткрывая мягкие розовые губы.
– Они прекрасны.
– Так и есть. – Сэм скользит узловатыми пальцами по сладкому изгибу гибсоновской акустической «Колибри». – Какая нравится больше всего?
– Ох… – Она крутится, широко разведя руки. – Все.
Сэм смеется. И вот так просто он уже очарован. Лопух.
– Ты когда-нибудь играла?
Мне тоже хочется знать.
Стелла очаровательно заливается румянцем.
– Однажды пыталась. Стыдно признаться, но струны слишком сильно поранили мои пальцы, чтобы продолжать.
Будь это кто-нибудь другой, уверен, что ему бы перепала лекция об упорстве и работе через боль, но Сэм, старый пес, просто понимающе кивает.
– Ничего не получится, если не влюбишься в это дело.
Странно, Стелла кажется именно такой.
– Временами так и происходит.
– Кстати, что побудило тебя попробовать? – спрашиваю я, больше не в состоянии молчать. Мой голос, кажется, застал их обоих врасплох, словно они забыли обо мне.
Стелла выпрямляется, морща курносый носик. Она колеблется.
– Песня? – спрашиваю я. – Некий музыкант, которым ты восхищалась?
Например, я? Можно же надеяться.
– Ты будешь смеяться, – отвечает она и смотрит на меня так, будто я вот-вот наброшусь.
– Я не собираюсь смеяться. – Почесываю щетину на подбородке. – Ладно, возможно.
Когда Стелла не отвечает, вмешивается Сэм.
– Здесь никто не судит музыкальные вкусы.
– Джакс судит, – произносит она с некоторым раздражением.
Странно слышать от нее мое сценическое имя. Хотя на данный момент я не могу назвать его полностью сценическим. Я слышу имя Джон только когда один из парней или Бренна злятся на меня. Я так долго был Джаксом, что имя Джон едва ли теперь мое. Но по причинам, которые я не до конца понимаю, предпочитаю из ее уст слышать именно его.
– Джакс, должно быть, сноб, – говорит Сэм, врываясь в мои мысли. – Он англичанин.
– Это знак отличия, – ухмыляюсь я. – А теперь расскажи нам свои темные секреты, Стелла-Кнопка.
Я хочу их все. Какого черта? Почему? Почему мне вообще есть до этого дело?
Не видя то, как я озадаченно нахмурился, Стелла вздыхает.
– Ладно. Мне было шестнадцать, и с несколькими друзьями я пошла на повторное выступление «Pulp Fiction» в один из тех больших театров. – Я уже оживляюсь, на губах появляется улыбка, потому что знаю, что она собирается сказать. Ее румянец чертовски очарователен. – И там был гитарный отрывок, сыгранный…
– Диком Дейлом, – произносим мы с Сэмом в унисон.
– «Misirlou», – прижимаю я руку к сердцу, – блистательная классика.
Стелла, кажется, рада нашему одобрению. Хотя, честно говоря, упомяни она какую-нибудь дерьмовую мелодию, я не сказал бы ни слова. Сэм прав: здесь никто не судит.
– Просто он был настолько свободным и быстрым, – говорит она. – Я хотела почувствовать эту свободу.
Почему? Почему, когда она это произносит, в ее глазах появляются тени? Я рассеянно скребу грудь, где кожа стала горячей и тугой. Моя заинтересованность этой девушкой выходит из-под контроля. Я спокойный и собранный, я айсберг – далекий и одинокий.
Ах, черт, даже я не могу проглотить эту чушь.
– Ты в порядке? – спрашивает Стелла, явно увидев слишком много.
– В порядке. – Я смотрю в ответ, надеясь, что она отстанет. – А что?
Она пожимает плечами.
– Ты как выглядишь так, словно у тебя несварение желудка. – Сэм хихикает, а Стелла улыбается как Мисс Невинная Помощница. – Я уже собиралась предложить тебе антацид.
– Мило, – бормочу я. – Мой желудок работает как часы, Кнопка. Но как только почувствую дискомфорт, сообщу тебе об этом.
Она крепко сжимает губы, и я не могу сказать, пытается ли она не рассмеяться или разозлена. Вероятно, и то, и другое.
Я прерываю молчание, повернувшись к Сэму.
– У тебя есть струны?
Я практически забыл, зачем изначально сюда пришел.
– Конечно.
Он направляется в подсобку, оставляя нас наедине.
– Сэм невероятный, – говорит Стелла. – Я собираюсь спросить его, не хочет ли он в мою очередь сэндвичей.
– Очередь сэндвичей?
Она изучает педаль эффектов12 на стойке.
– Некоторые люди не любят покидать магазин ради обеда. Поэтому я приношу им сэндвичи.
Я знаю, что таращусь. Не могу удержаться. Я не встречал никого, похожего на эту женщину. Не встречал человека, настолько преданного цели принося простые радости заставлять людей чувствовать себя лучше.
– Кто ты?
Она хмурится, будто я сошел с ума. Я начинаю думать, что с ней у меня так и получилось.
– Я – Стелла Грей, – просто отвечает она.
Качая головой, я смотрю на нее с кривой улыбкой.
– Ты удивительная женщина, знаешь об этом?
Ее щеки краснеют.
– Разве такие не все женщины?
– Не такие, как ты.
Во всяком случае, не для меня. Я люблю женщин и преклоняюсь перед их силой и умом, но ни одна из них не очаровывает меня так, как Стелла. Я мог бы провести весь день, с восторгом ожидая услышать, что она скажет дальше. Предупреждающий голос в глубине моего сознания говорит, что мне, вероятно, стоит беспокоиться из-за этого, но я игнорирую его, наблюдая, как она краснеет. Прекрасная смесь розового и красного.
Из подсобки возвращается Сэм, держа в руке черно-белый Фендер Стратокастер семьдесят шестого года с кленовым грифом.
– У меня для тебя кое-что есть. Дэвид сказал, что ты спрашивал о нем.
– Твою мать, – выдыхаю я, – скажи, что мы говорим об одном и том же Дэвиде.
– Ты это и сам знаешь. – Сэм передает мне гитару. – Сзади подписана.
Естественно, на обратной стороне подпись, сделанная специально для меня.
Стелла смотрит на нас расширенными глазами, абсолютно не понимая, что происходит.
– Кто такой Дэвид?
Я взвешиваю в руке гитару с широким корпусом, прежде чем положить ее на колени.
– Ты знаешь его как ведущего гитариста «U2». Мы несколько раз зависали вместе, говорили об обмене гитарами. – Я проверяю струны и слегка настраиваю. – Я думал, что это один из тех трепов от балды, понимаешь? Похоже, мне придется выбрать и отправить ему что-то приятное. Оно того стоит.
– Ты влюблен? – спрашивает она с нежной улыбкой.
Я поворачиваю гитару.
– Сейчас это больше похоже на похоть. Мне нужно будет узнать ее лучше, чтобы понять, превратится ли это в любовь.
Стелла издает веселый смешок, и я подключаю Стратокастер к усилителю. Низкий гул поражает меня в самое сердце. В основном, я известен как солист «Килл-Джон». Когда мы с ребятами создавали группу, кто-то должен был взять на себя ответственность за песни. А у меня самый сильный голос… хотя Киллиан не бездельничает и довольно часто поет. Что еще более важно: у меня было самое большое эго. Я жил в центре внимания, в то время как Киллиан предпочитал держаться в стороне. Но моя любовь к музыке началась с гитары, и я всегда буду считать себя в первую очередь гитаристом.
– Готова, милая? – шепчу я гитаре. Ожидая, когда я начну, она напевает у меня в руке. Я поднимаю взгляд на Стеллу. – Что ты хочешь, чтобы я сыграл?
Голубые глаза расширяются, а розовые губки удивленно раскрываются. У меня появляется внезапная потребность приблизиться и поцеловать их. Представляю себе вкус шоколадно-мятного мороженого на ее языке. Стелла покусывает нижнюю губу, и я подавляю стон. Как только гитара попадает ко мне в руки, сразу приходят мысли о сексе. Одно с другим навсегда связаны. Что хреново, потому что если речь идет о трахе, то я на диете.
Айсберг, чувак. Будь как айсберг.
– Одну из твоих, – отвечает она, к счастью, врываясь в мои блуждающие мысли.
Я качаю головой.
– Это будет слишком хвастливо.
Она фыркает.
– Ты одаренный музыкант. Играть собственную музыку – не хвастовство.
Как я могу объяснить, что прямо сейчас игра чего-то своего мне причинит слишком много боли? Моя музыка – это моя душа. Играть ее для тысяч неизвестных – это для меня не реальность. А играть для этой женщины, которая видит слишком многое? С таким же успехом я могу вскрыть вены.
Я пожимаю плечами.
– Несмотря на это выбери что-то другое.
Она обдумывает варианты, морща свой маленький носик.
– Хочешь сказать, что раньше это была гитара Эджа?
Я киваю, не доверяя себе говорить. Несмотря на то, что не могу позволить себе полностью раскрыть душу, хочу сыграть для Стеллы, показать, на что я способен. Она раньше слышала, как я играл, но это было не для нее. И она была зла. Сейчас все будет правильно. Подарок, даже если она об этом и не подозревает.
– Тогда, думаю, ты можешь сыграть «U2», – говорит она.
– Идеальное решение. Какую композицию?
Ее радость заставляет лучи солнца пробиться через тучи.
– Оставлю выбор за тобой.
Несмотря на то, что я попросил ее выбрать, тот факт, что она вернула мне право выбора и доверилась сыграть ей что-то хорошее, заставляет мою грудь некомфортно сжаться. Я провожу рукой по аккуратному изгибу верхушки Стратокастера, и под моими пальцами древесина ощущается шелком.
Я выступал перед звездами кино. Играл для членов королевской семьи, артистов и других музыкантов. И никогда не колебался и не испытывал необходимость произвести впечатление. Создавать музыку – это как дышать. И все же я внезапно встревожился. Для Стеллы хотелось сделать все правильно.
Она ждет, ее щеки горят, глаза сияют, великолепная копна золотисто-рыжих волос обрамляет круглое личико. Неужели однажды я подумал, что она обычная? Я был гребаным слепцом.
Дрожа, начинаю играть первую пришедшую на ум мелодию. Понятия не имею, знает ли она выбранную мной песню, пока не поднимаю взгляд и не вижу ее лицо. Господи, благоговение. Это слишком.
Я отворачиваюсь, стараясь сосредоточиться на игре, в то время как на самом деле прячусь. Но не останавливаюсь. Я начинаю петь «All I Want Is You». Это одна из первых выученных мною песен. Она красивая, незабываемая и всегда мне нравилась, но никогда для меня ничего не значила. И сейчас я не позволяю ей что-либо значить.
Я пою и играю, заставляя все остальное исчезнуть. Или пытаюсь. На задворках сознания Стелла. Она смотрит на меня. Слышит мой голос, песню моей гитары.
Но желая показать ей, насколько красива эта гитара, я все равно выбрал композицию, акцент в которой на голосе. Я не могу потеряться в этой песне. Хорошо петь – значит, впустить эмоции в это уравнение.
Постоянная тяжесть внутри меня превращается во что-то более плотное, вязкое и теплое, затем тугое и тонкое. Сильное желание. Вот что такое это неприятное чувство. Чертова тоска.
Я вкладываю ее в музыку, стараясь выпустить на свободу, убраться от меня.
По спине стекает пот. Горло горит, когда я пою о данных обещаниях, любви до гроба и простой нужде любить и быть любимым.
Я слишком много думаю, что никогда не заканчивается хорошо. Эмоции душат меня, хватают за горло и крепко сжимают в тиски. Меня сейчас стошнит. Руки дрожат. Следующий аккорд слабый, голос срывается с тональности.
Я заканчиваю песню с искаженным звуком, чувствуя, что Стелла и Сэм смотрят на меня, ожидая объяснений. Унижение покалывает мою спину.
Но потом Стелла хлопает. Я так потрясен этим звуком, что вздергиваю подбородок.
Она лучезарно улыбается мне.
– Потрясающе.
Она действительно так думает. Не знаю, как она пропустила полное дерьмо под конец. Или, может быть, она его проигнорировала. В любом случае, стены давят на меня. Айсберг рушится. Мне нужно уйти. Нужно побыть одному. В одиночестве есть странная безопасность.
И, возможно, именно поэтому, как только заканчиваю свои дела с Сэмом и договариваюсь о доставке Страта, делаю все возможное, чтобы как можно больше отдалиться от Стеллы, ведя себя как самый большой из возможных придурков.
