Текст книги "Доверься мне (СИ)"

Автор книги: Кристен Каллихен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Я медленно киваю.

– Я тебе верю.

Ее ответный кивок не такой уж и легкий, но мышцы расслаблены.

– Это ведет ко второму моменту. Знаю, что должна была спросить намного раньше, но это испортило бы сюрприз. Ты не против, чтобы я подняла тебя в небо?

– Шутишь? Не могу дождаться увидеть твой полет.

Ее голубые глаза вспыхивают от удовольствия, но Стелла не улыбается.

– Это будет отличаться от коммерческого полета. Больше тряски. Тебя укачивает в воздухе? Скажи правду, потому что блевать в маленьком самолете не прикольно. Обещаю не осуждать.

Я хмыкаю, но смотрю ей прямо в глаза.

– Железный желудок, детка. Вот те крест.

Она облегченно выдыхает.

– Просто дай знать, если начнет тошнить.

– Поверь мне, я тоже не люблю блевать. Я скажу.

После этих слов Стелла лезет в крошечную заднюю часть и вытаскивает два тонких пакета с четырехточечными ремнями безопасности.

– Парашюты, – поясняет она. – Очень удобные, все предусмотрено.

– Парашюты? – Не стану отрицать, что немного шокирован и слегка переживаю. Потому что летим только мы. Я точно не желаю прыгать с парашютом в одиночку. – Ты ждешь, что я выпрыгну из этого самолета?

Она открыто смеется.

– Нет. Никаких прыжков. Обещаю.

– Тогда зачем парашют? Потому что, должен признаться, я уже летал на маленьком самолете, и меня никогда не просили надеть такое. Я верю, что ты не разобьешь самолет. Честно.

Стелла широко улыбается, отчего от ее голубых глаз разбегаются морщинки.

– Что ж, спасибо, Джон. Мне полегчало. Мы надеваем их, потому что так по правилам, если я беру с собой пассажира. А теперь, может, наденешь парашют и перестанешь задавать вопросы?

Никогда не слышал о таких правилах, но ладно, удовлетворю ее. Придержав язык, я надеваю парашют и не шучу, когда она наклоняется к моей ширинке, чтобы помочь с застежками.

Я упоминал, что Стелла выглядит сексуально, когда проверяет самолет? Это ничто… ничто по сравнению с тем, как она проводит предполетную подготовку. Или как выруливает на взлетно-посадочную полосу, или переговаривается с диспетчером, получая разрешение на взлет. Клянусь, у меня уже звезды в глазах, когда она нажимает на газ, и мы мчимся по взлетке в крошечном самолете с такой маленькой кабиной, что мое плечо задевает ее.

Хоть я и раньше летал на подобном аппарате, опыт со Стеллой, когда земля просто исчезает, и мы буквально взмываем в голубое небо, захватывает дух.

Я смеюсь, а она поворачивается ко мне лицом и улыбается

– Все хорошо? – спрашивает Стелла, и в наушниках ее голос звучит хрипло.

– Красота.

Справа от меня простирается широкая темно-синяя Атлантика. Манхэттен остался позади, а внизу – бледная полоска пляжей Лонг-Айленда.

Перед тем, как мы начинаем набирать высоту, Стелла говорит:

– Так, насчет парашютов…

– Клянусь богом, Стеллс, если ты скажешь, что мы прыгаем, я привяжу тебя и найду способ самому посадить эту штуковину.

Она смеется, и этот звук плохо слышно в наушниках.

– Никогда не хотел заняться скайдайвингом?

– Уже занимался. – Она смотрит на меня удивленно, и я пожимаю плечами. – Это было в те дни, когда меня тянуло на приключения.

– Хм-м-м… по крайней мере, теперь ясно, что ты не испугаешься того, что я планирую вытворять. Но нет, я не об этом. – Она невероятно четким и грациозным движением поворачивает самолет. – Дело вот в чем. Я исполняю воздушные фигуры.

– Типа трюки? – Я снова возбуждаюсь. – Ты надо мной издеваешься?

Выражение ее лица выдает осторожность, практически волнение о моей реакции.

– Ага. Как ты к этому относишься?

Твою ж мать. Моя девочка взяла меня в полет и хочет показать трюки. Я улыбаюсь настолько широко, что у меня едва не спадают наушники.

– О, блядь, да.

Ее ответная улыбка наполнена головокружительным ликованием.

– Начнем с разворота без крена. Затем сделаем пару бочек и петлю. Ничего слишком сумасшедшего.

– Ничего слишком сумасшедшего, да?

В уголках ее глаз появляются морщинки.

– Я испытываю искушение показать тебе сумасшествие, но для продвинутых трюков у нас не тот самолет. Этот предназначен для базовых.

Решаю поверить ей на слово. Вряд ли стоит сообщать, что я тверд, как долбаное бревно, что прямо сейчас нахожу ее чертовски сексуальной и что мне трудно сосредоточиться. Какого черта я сказал ей, что мы не будем торопиться?

Стелла становится спокойной, как скала, и это стоит увидеть. Ловкими движениями она поднимает нас выше в практически вертикальное положение. Ощущения странные, гравитация прижимает меня к спинке сиденья, а в поле зрения нет ничего, кроме синего неба. Мы поднимаемся до тех пор, пока не замедляемся. Кажется, все остановилось… мгновение жуткой тишины. Двигатель явно работает на полную мощность, но мы как будто заглохли.

Это вроде как ужасает. Но Стелла все еще спокойна, и я чувствую себя в полной безопасности.

Затем внезапно самолет резко поворачивает влево примерно на девяносто градусов. И мы падаем, словно ныряя вниз. Я ничего не могу с собой поделать, кричу, как на американских горках. Земля стремительно несется на встречу, а потом перестает. Мы возвращаемся наверх, крутимся, верх и низ меняются местами. Мои внутренности перемешиваются, мышцы на шее напрягаются, а голова похожа на шар для боулинга. Это просто потрясающе.

Стелла снова направляет самолет в небо. Выше, выше, выше… и еще выше. У нее поднимаются волосы. Когда мы делаем петлю, желудок подкатывает к горлу. Я снова кричу, смеюсь, едва живой в этот момент.

Она выравнивается, и мне требуется минута, чтобы сориентироваться. У меня кружится голова, и кровь пульсирует в жилах, но я бы с радостью остался здесь со Стеллой и смотрел, как она делает петлю за петлей.

– Восприму эту реакцию как то, что тебе нравится, – говорит Стелла, ее голос в наушниках звучит тихо и со скрипом.

– Нравится? Я в восторге!

– Я тоже. – Со светящимся от счастья лицом она направляется вдоль бледной полоски пляжа, огибающего Лонг-Айленд. – Здесь я чувствую себя свободной, в прямом смысле вдали от мира. Но и компетентной. В самолете я все полностью контролирую. Выполнение маневров требует идеальной точности. У меня нет времени, чтобы сосредоточиться на чем-то другом. И это тоже дарит ощущение свободы.

– Понимаю. Так же я чувствую себя в музыке. Это погружает в момент, где нет ничего другого. Я не чувствую себя тем, кто лажает, потому что хорош в этом. – Я бросаю на нее взгляд. – Наверное, это звучит кичливо.

– Нет. Это правда. Ты хорош. Напускная скромность гораздо сильнее раздражает и говорит о тщеславии. – Она кривит нос. – Нет ничего хуже, когда кто-то притворяется, что не так хорош в чем-то только для того, чтобы его переубеждали.

– Большинство музыкантов, которых я встречал, знают, что они достойные, но все равно хотят, чтобы люди рассыпались в похвале. В этом смысле мы самонадеянны.

– Ты хочешь, чтобы я пела тебе дифирамбы, Блэквуд?

– Заманчиво. Но зависит от того, во что ты в это время будешь одета.

Стелла фыркает.

– С этим придется подождать. Буря надвигается быстрее, чем предсказывали синоптики. – Появившиеся на горизонте тучи приближаются. – Давай возвращаться.

Я наблюдаю, как Стелла делает свое дело, разговаривая с управлением воздушным движением, маневрируя по направлению к взлетно-посадочной полосе. Но когда мы готовимся зайти на посадку, и Стелла получает разрешение, она поворачивается ко мне.

– Хочешь посадить нас?

– Что? Я?

– Ага. Возьмись за штурвал. Поставь ноги на педали. – Она улыбается, глядя в мое застывшее лицо. – Все в порядке. Будь это уроком, то в свой первый раз ты бы делал так же.

Я подчиняюсь, слегка нервничая от страха, что могу убить нас, но доверчивая Стелла знает свое дело.

– Педали самолета соединены с рулями, которые поворачивают самолет влево или вправо. Штурвал контролирует тангаж и крен. Вверх и вниз, из стороны в сторону. Потяни штурвал немного назад. Нужно чтобы нос чуть приподнялся. Хорошо. Теперь слегка надави на левый руль, чтобы противостоять ветру.

Под моими неуклюжими движениями самолет покачивается, а затем стабилизируется. Стелла возится с закрылками и дроссельной заслонкой, все время ровным тоном инструктируя меня. У меня же вспотели ладони, а сердце бьется как сумасшедшее.

– Спокойно. Немного назад на штурвале. Еще чуть-чуть. Держи.

Хотя мы замедляемся, все равно кажется, что земля мчится нам навстречу. Затем мы на секунду зависаем. С небольшим толчком и подскакиванием колеса ударяются о бетон. Стелла берет управление на себя, тормозит. И мы выруливаем на взлетно-посадочную полосу.

Так сюрреалистично снова оказаться на земле, как будто там, наверху, мы были чем-то другим, а теперь вернулись, но уже слегка не такие. Или, может, перемены коснулись только меня. Я не чувствую себя тем же, кем начал этот день. Я изменился… что-то внутри меня сместилось или треснуло. Не представляю, что именно, но знаю, что я теперь другой.

Я храню тишину, когда Стелла паркует самолет. Молчу, когда она делает послеполетную проверку и наводит порядок. Молчу, когда она поворачивается ко мне с широкой, немного дрожащей улыбкой на красивом лице.

– Все. Ты готов?

Да. Да, я готов. Тогда-то я и набрасываюсь на нее.

Глава 21

ДЖОН

Стоит подойти к ней, глаза Кнопки расширяются, а розовые губы приоткрываются. Ноги у меня как резиновые, и я без понятия, то ли после полета на самолете, то ли от того, что Стелла настолько меня выбила из колеи, что не могу сдержаться. В любом случае, я едва не дрожу, стоя перед ней. А потом руками обхватываю ее гладкие щеки, скользя пальцами по шелковистым прядям волос.

Я прижимаюсь к ее лбу своим и секунду просто дышу ею. Она пахнет своим любимым самолетом, надетой кожаной курткой, сладостью, солнечным светом и теплом женщины. Ее аромат не успокаивает. Ни в коем случае. Как назвать его успокаивающим, если сердце грохочет, а разум переполняют фантазии о способах, которыми я хочу взять ее. Запах Стеллы не утихомиривает, нет, он разгоняет меня на полную мощность.

– Стеллс, – хриплю я, потому что мой голос еще не обрел силу, – ты всегда меня удивляешь. Всегда делаешь меня охренительно счастливым просто от того, что я с тобой.

Хочется сказать ей больше, поведать, насколько рад, что нашел ее и что мысли о том, что могу ее потерять, пугают меня до чертиков. Однако сейчас я не способен произнести ничего из этого. Я должен ее попробовать.

Ее губы мягкие и припухшие, со вкусом сладкого персика. Я стону, словно человек, который, мучаясь от жажды, наконец пробует дождь. Скольжу языком в ее влажное тепло, чтобы почувствовать еще раз. Боже, она невероятно вкусная, вызывающая привыкание.

Поцелуй со Стеллой – это впечатления для всего тела. Она двигается вместе со мной, ее губы шевелятся с моими, а маленький язычок скользит, озорничает, дразнит. Я ощущаю это у основания члена, в жарких трепещущих движениях вдоль пресса, поднимающихся по задней части бедер. Я плыву, и только она может посадить меня на землю.

Рукой нахожу гладкий атлас ее спины, где та слегка влажная и теплая. Изгиб талии идеально подходит моей ладони, и я поглаживаю ее здесь и там, наслаждаясь тем, как Стелла дрожит, слышу негромкие стоны желания, которые она издает горлом.

Знаю, милая, я тоже хочу.

Я прижимаюсь сильнее, скользя бедрами между ее, и тут туман похоти прорезает громкий голос.

– У нас здесь дети, Стелла, – грубо произносит мужик. – И они пришли не ради шоу.

Стелла дергается, как будто ее ущипнули, и вырывается из моих объятий. Однако оставляет руку на моей груди. Это простое, собственническое действие заставляет меня прятать улыбку. Очевидно, сейчас не стоит щеголять дерьмовой ухмылкой. Пожилой мужчина с обветренным лицом смотрит на меня так, словно точно знает, о чем я думаю, и не одобряет этого.

– Хэнк, – начинает Стелла, слегка запыхавшись, – я не знала, что ты здесь.

– Не сомневаюсь, поскольку ты была занята другим, – шутливо отзывается Хэнк. Ему на вид от пятидесяти до шестидесяти. Сложно сказать. Глубокие морщинки веером расходятся от уголков глаз и располагаются на щеках. На темно-коричневой коже лба залегают глубокие морщины. Уж не знаю, всегда ли они присутствуют или появляются из-за хмурого взгляда, но я ставлю на первое.

Стелла смеется, и ее щеки розовеют.

– Да, Хэнк, была.

Он не менее восприимчив к ее улыбке, чем я, и его нахмуренные брови немного разглаживаются.

– Хорошо полетала?

– Великолепно. – Ее пальцы съезжают по груди в область сердца. – Это мой друг Джон.

Хэнк прищуривается.

– Друг, да?

– Хороший друг, – исправляется Стелла, совершенно невозмутимая и восхитительно счастливая.

Раз уж Хэнк стоит на месте, прожигая дыру в моем лбу, я делаю шаг вперед.

– Приятно познакомиться.

Он принимает мою руку и чертовски сильно сжимает ее. Но я с детства играю на гитаре, так что моя ладонь слишком крепкая, чтобы ее можно было сломать. Мы с Хэнком заканчиваем ничьей, и опускаем руки. Кивнув мне, он поворачивается к Стелле.

– Видел тебя в небе. Тангаж отклонился на градус в развороте без крена.

– Я знаю, – морщит нос Стелла.

– Она могла бы участвовать в соревнованиях, если бы захотела, – сообщает мне Хэнк и, несмотря на то, что, по словам Стеллы, мужчина не опекает ее, он точно гордится девушкой. – Или быть инструктором. Вопрос только в получении лицензии.

Стелла краснеет.

– Тогда полеты перестанут быть только для меня. Станут ограниченными ожиданиями и работой.

– Когда любишь свое дело, оно перестает быть работой, – высказывается Хэнк.

Он прав и неправ одновременно. Я люблю создавать музыку, играть на гитаре и петь. Я не мог дождаться момента, когда стану звездой. Но все это стало работой. Ожидания и стресс от выполнения бесконечных обязательств накладывают определенный отпечаток. Внезапно то, что я люблю, перестает быть чистым. Оно обретает собственную жизнь, и может истощить меня, если не проявлять осторожность. Так что я понимаю, почему Стелла не хочет превращать свою страсть в работу.

Я кладу ладонь ей на затылок, выражая молчаливую поддержку. Но она не нуждается в этом. Стелла слегка качает головой и негромко смеется.

– Это был бы отличный аргумент, Хэнк, если бы я на протяжении нескольких лет изо дня в день не слышала твоих жалоб на студентов.

Хэнк смеется таким хриплым смехом, как будто делает это довольно редко.

– Это правда, Стелла, детка.

Ветер поднимается, несется по земле и хлещет по верхушкам невысоких деревьев, окружающих аэропорт. Становится темнее, небо свинцово-серое от туч.

Хэнк смотрит наверх и хмурится.

– Вы возвращаетесь в город?

– Таков был план, – отвечает Стелла.

– Мы не успеем. – Стоит только заговорить, как начинается легкий дождь. Теперь в любую секунду ситуация ухудшится. Я смотрю на свою спутницу. – Мы на мотоцикле. Поверь, ты не захочешь ехать на нем под ливнем.

Она смотрит на небо.

– Нам придется какое-то время посидеть в ресторане. Не возражаешь?

– Кроме как с тобой, мне больше нигде не нужно быть.

Ее щеки розовеют после этих слов, а Хэнк прочищает горло, что звучит просто отвратительно.

– Почему бы вам не заглянуть на ужин? Коринн будет рада увидеться.

– Ох… я…

Взгляд Стеллы мечется ко мне, как будто она боится погасить мой пыл.

Откровенно говоря, мне, скорее всего, предстоит вечер косых взглядов Хэнка, потому что он с момента появления не перестает пялиться на меня. Но мужчина явно заботится о Стелле, и очевидно дорог ей.

– Я не против, – говорю я именно в тот момент, когда небеса по-настоящему разверзаются.

СТЕЛЛА

– Насколько далеко находится дом Хэнка? – спрашивает Джон сквозь шум дождя, когда мы взбираемся на его байк.

Хэнк побежал к своему пикапу, а мы готовимся последовать за ним.

– Около пяти миль. Я не против немного намокнуть.

Раскат грома заставляет меня подпрыгнуть.

Джон хмыкает и протягивает мне шлем.

– Поездка во время грозы – это не тот экстрим, который я хотел испытать с тобой. Такой дождь не приносит ничего хорошего. Прижмись головой к моей спине.

Джон заводит мотоцикл, и мы двигаемся по дороге за пикапом Хэнка. На нас обрушивается ливень, и я переосмысливаю столь легкое отношение к намоканию. Дождь, хлещущий на скорости шестьдесят миль в час – это не весело. Я сочувствую Джону, который принимает на себя основной удар, и сильнее прижимаюсь к его спине.

Становится холоднее и мокрее, и к тому времени, как Джон сворачивает на нужную улицу, я дрожу. А при виде двухэтажного дома в стиле пятидесятых, выкрашенного в зеленый и белый цвета, испытываю облегчение. Хэнк открывает гараж и машет Джону, чтобы тот припарковал мотоцикл рядом с пикапом.

К тому времени, как Джон глушит мотор, Коринн открывает дверь кухни и жестом приглашает нас войти.

– Заходите-заходите. Вы, должно быть, замерзли, – улыбается она, когда я подхожу. – Привет, детка. Я так давно тебя не видела.

– Привет, Коринн. – Я целую ее гладкую щеку, вдыхая знакомый аромат мыла с запахом сирени. – Я тоже скучала.

Независимо от времени и места, Коринн неизменно при параде. Сегодня ее губы блестят коралловым блеском, серебристо-стального цвета волосы коротко подстрижены, а на руке звенят золотые браслеты, когда она похлопывает меня по плечу, а затем улыбается Джону.

– Я вижу, ты привела с собой друга.

Джон останавливается в дверном проеме кухни.

– Джон Блэквуд. Спасибо, что пригласили, мэм.

– Ох, ну что за мэм. Вы заставляете меня чувствовать себя старой. Я выгляжу старой? – поддразнивает она.

Щеки Джона вспыхивают.

– Совсем нет, мэм… э-э-э…

– Называйте меня Коринн, – разрешает она, избавляя парня от страданий.

А потом провожает нас в большую, яркую кухню, отремонтированную в прошлом году, с темными деревянными шкафчиками и зелеными гранитными столешницами. И хоть я никогда не скажу этого Коринн, часть меня скучает по старой обстановке в стиле восьмидесятых, с ламинированными шкафчиками, столешницами из грубо обработанного дерева и выложенным серой плиткой полом.

Новый дизайн красив и полностью в стиле Коринн, но здесь нет ощущения дома, как было в старой кухне. Хотя пахнет здесь так же: теплом и гостеприимством, жарким, от запаха которого рот наполняется слюной.

Мы с Джоном снимаем куртки, и Коринн цокает.

– У вас обоих намокли штаны. Давайте посмотрим, что можно с этим сделать.

Несмотря на протесты, Коринн уводит нас, отправляя Джона в гостевую ванную комнату, а меня – в спальню их дочери Люсиль. И вскоре я уже одета в ярко-розовые штаны для йоги, которые девочка оставила, уезжая в колледж. Я встречаю Джона в коридоре и улыбаюсь. На нем старые спортивные штаны Хэнка с эмблемой академии ВВС, и они немного тесноваты.

– Секси, – говорю я, бросая взгляд на выглядывающие из-под коротких штанин щиколотки.

– Ты еще не видела мой зад, – шепчет он, походкой модели проходя немного дальше по коридору.

Штанишки действительно облегают его задницу, как у распутника. Но ему идет. Я издаю волчий вой, и он, оглянувшись через плечо, подмигивает перед тем, как вернуться ко мне. Вопреки опасениям, что Джону не понравится этот визит, он выглядит расслабленным, даже счастливым. Но стоит нашим взглядам встретиться, и юмор из его глаз исчезает.

– Ты сказала, что у тебя нет семьи.

Комментарий застает меня врасплох, и мне приходится приложить усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение лица.

– Ее нет.

Мое поведение максимально прозрачно, и мы оба это знаем. Джон наклоняется, изображая театральный шепот.

– Не знаю, заметила ли ты, Кнопка, – он бросает взгляд в сторону кухни, где приветственно горит свет и откуда слышится приглушенный разговор Коринн и Хэнка, – но думаю, заметила.

В коридоре полумрак, однако я чувствую себя словно под софитами.

– У них есть собственный ребенок.

В лучшем случае слабый аргумент, но как объяснить ему, что хоть и люблю Коринн и Хэнка, я не желаю унижаться, выпрашивая возможность стать частью их семьи. Это будет похоже на жалость или милосердие, потому что они видели, как меня бросили. Я люблю их, но не могу в них нуждаться.

Тишина становится неестественной, когда я переступаю с ноги на ногу и пытаюсь что-то сказать. Джон смотрит на меня еще мгновение, а затем обнимает. Я напряженно стою в его объятиях, но он, кажется, не возражает. Легонько целует меня в голову.

– Позволь любить себя, Стелла-Кнопка. Ты этого заслуживаешь.

Не дожидаясь ответа, Джон берет меня за руку и ведет в кухню.

Ужин накрыт за кухонным столом, и я принимаюсь за еду, на удивление голодная. Или, может, дело просто в кулинарном мастерстве Коринн.

– Стелла, ты сегодня летала? – интересуется она.

– Я катала Джона, – поясняю между укусами тушеного мяса и запеченного картофеля. – Показывала ему трюки.

Хэнк улыбается.

– Выгрузили блевотные пакетики?

Сидящий наискосок от меня Джон сдерживает улыбку. Он в курсе, что над ним подшучивают.

– На самом деле, – отвечаю я, – думаю, что создала новообращенного.

Джон кивает.

– Так и есть. При этом охре… чертовски меня напугав. Я понятия не имел, что Стелла так умеет, – сообщает он преимущественно Коринн, поскольку Хэнк все никак не перестает коситься на него, как будто ожидает, что Джон украдет столовое серебро.

Логика подсказывает мне, что причина в том, что он видел, как мы зажимаемся, но поскольку мужчина не относится ко мне, как родитель, мне непонятно, почему Джон ему не нравится.

– Стелла – прекрасный пилот, – произносит Хэнк, прищурившись. – Внимательная, с ясной головой, но при необходимости способна мыслить нестандартно. – Это самый большой комплимент из сделанных им, и я ловлю себя на мысли, что хочу нырнуть под стол в попытке скрыть румянец. – Правда, когда ей было шестнадцать, она хотела проскочить обучение и сразу подняться в небо, чтобы выписывать там петли. – Он фыркает. – Будь ее воля, она бы перелетела Атлантику.

– Между прочим, отличная идея, – улыбаюсь я.

Джон усмехается.

– Какой Стелла была в подростковом возрасте?

– Ниже, – подмигивает мне Хэнк.

– Стройнее, – уныло дополняю я.

Коринн касается моего плеча.

– Кожа да кости. – В ее взгляде мелькает тень, и она поджимает губы, а потом снова расслабляется. – Но мы нарастили немного мяса на этих костях.

Я понимаю, что она вспоминает об отсутствии родительских инстинктов у моего отца. Это выражалось, среди прочего, в том, что он забывал меня покормить. Будучи голодной, я часто прибегала сюда, чтобы поесть. Ужин оседает камнем у меня в желудке, и тот сжимается. Я запихиваю еду в рот, потому что действительно голодна, или по привычке?

Откладывая вилку, я выдавливаю из себя улыбку.

– Коринн печет лучшие пироги. Пожалуйста, скажи, что на десерт будет пирог.

– Лимонный воздушный пирог. – Она легко смеется, когда я невысоко задираю кулак в победном жесте.

Джон смотрит ошеломленно.

– Теперь я могу себе представить Стеллу в подростковом возрасте. Тебе стоит приезжать сюда чаще, Кнопка.

Знаю, что стоит. Понимаю каждый раз, как приезжаю. Но стоит уехать, и проще оставаться в стороне без напоминания, что у меня нет собственной семьи. Я легонько пожимаю плечами.

– Это сложно осуществить без машины. Но я копила на нее деньги.

Хэнк продолжает трапезу.

– Тебе стоит переехать сюда. Сбережешь время и деньги, и не будешь жить в шумном, переполненном городе.

– Хэнк, – негромко одергивает Коринн. – Какая молодая девушка захочет покинуть будоражащий Манхэттен ради переезда сюда?

Тот хмыкает и засовывает в рот вилку с жареной морковью.

Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на животе.

– Вообще-то я думала об этом.

Джон застывает, хмуря темные брови, но не перебивает.

– Мою квартиру перестраивают в кондо, и я подумываю о смене деятельности. – Не знаю, почему выплескиваю новость на Коринн с Хэнком. Но мне нравятся ощущения от беседы с людьми, знающими, как много для меня значила та квартира. Возможно, я отношусь к ним, как к родителям в большей степени, чем думала. С другой стороны, раз уж открыла рот, нужно продолжать. – Я не говорю, что приняла решение, но переезд ближе к аэропорту посещал мои мысли.

– Хорошо, – отвечает Хэнк, откладывая вилку. – Захочешь работу в школе, ты знаешь, она твоя. Как только получишь сертификат инструктора, – добавляет он, как будто я не в курсе.

– Спасибо, Хэнк.

– Тебе нравится город, – тихо замечает Джон. В его взгляде расстройство и злость, но он старается это не демонстрировать. – А еще мне казалось, тебе нравится твоя работа.

Я ковыряю вилкой морковку.

– Думаю, моя карьера профессионального друга подходит к концу.

– Странное занятие, – выдыхает Хэнк.

– Хэнк, – бранится Коринн, шлепая его по руке.

И я снова подавляю желание соскользнуть под стол. Зачем, ну зачем я упомянула об этом? Большой рот снова наносит удар. Я прочищаю горло.

– Факт в том, что скоро мне понадобится место, которое я смогу назвать домом. Киллиан уехал не навсегда.

Джон моргает, как будто забыл, что на самом деле я не его соседка, а всего лишь человек, который присматривает за животными и скоро покинет его. Морщина между его бровей углубляется, но он не говорит ни слова. Над столом повисает угрюмая тишина, и я не упускаю взгляды, которыми обмениваются Коринн с Хэнком.

Коринн нацепляет яркую улыбку и поворачивается к Джону.

– Вы работаете над новым альбомом?

Он замирает, не донеся вилку до рта.

– Вы знаете, кто я такой?

– Джакс Блэквуд, – отвечает Коринн обыденным тоном. – Хэнк ваш большой фанат.

– Коринн! – шипит Хэнк со стыдливым выражением лица. Я хихикаю, за что получаю грозный взгляд.

– Да, это правда, – абсолютно невозмутимо настаивает женщина. – У него есть все ваши альбомы.

Клянусь, стол дребезжит, как будто его пнули.

Джон, как ни странно, не улыбается.

– Сейчас мы находимся в периоде между альбомами. – В его тоне нет ни капли самодовольства, но я догадываюсь, что внутри он смеется. Буквально чувствую, как от смеха гудит его кожа. – Я написал несколько песен, но они пока не готовы для записи.

Хэнк некоторое время пялится в свою тарелку, а потом выпрямляется и встречается взглядом с Джоном.

– Видел вас прошлым летом на Мэдисон-сквер-гарден. Перестану ходить вокруг да около, но твой голос стал лучше.

В глазах Джона вспыхивает огонек.

– О, правда?

– М-м-м, – Хэнк откусывает кусочек жаркого, – теперь он более душевный, менее показушный.

Джон моргает, и я, не сумев сдержаться… наконец расслабляюсь и смеюсь.

– Простите, – произношу между приступами смеха, – но Хэнк фанат. Я умираю.

– Да замолчи ты, – без особой злости произносит мужчина, кривя губы. – Мне нравится разная музыка.

Джон тоже усмехается.

– Не могу лгать, меня это тоже шокировало.

После этого Хэнк прекращает ворчать и начинает расспрашивать Джона о музыке, и тот радостно поддерживает разговор. Мы едим, и Коринн подает пирог, а Джон ведет себя как идеальный гость. Только вот я не упускаю того, как он смотрит на меня, когда думает, что не вижу. Он огорчен, но старается этого не показывать.