Текст книги "Охотники за душами (СИ)"
Автор книги: Крис Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
20
– Прячься! – выкрикивает он. Мы ныряем в нишу у камина. Я крепче сжимаю его руку, чувствуя, как сотрясаются стены башни над воротами. Нам на головы сыплются пыль и штукатурка.
Пушки ревут, словно полчище огнедышащих драконов, их ядра легко выбивают кладку из стен нашей крепости.
Уильям дожидается, пока осядут тучи пыли, и сквозь разбитое окно смотрит вниз, на осаждающие замок парламентские войска.
Около двух лет назад разгорелась английская гражданская война. Нашим сначала удалось одержать несколько побед, но вскоре удача отвернулась от роялистов – сторонников короля, в числе которых были и мы. Круглоголовые так стремятся уничтожить нас, что даже зима им не помеха. Восемнадцать дней как они стоят лагерем в полях под замком, они не только отбили атаку лорда Хоптона, но и осушили озеро, откуда мы в замке брали воду. А с нынешнего утра им на подмогу пришла артиллерия.
Оба мы с горечью осознаем, что замок неизбежно падет, это лишь вопрос времени.
– Что же нам теперь делать? – спрашиваю я Уильяма.
– Молить Бога о заступничестве, – отвечает он, сжимая рукоять рапиры. – Или погибнуть в бою.
Следующий выстрел снова попадает в нашу башню, она сотрясается до основания, и я в страхе прижимаюсь к Уильяму. Снизу до нас доносятся крики раненых солдат и запах пороха. Свистят стрелы, грохочут мушкетные выстрелы – защитники замка все еще не сдаются и пытаются отстреливаться, но что это в сравнении с сокрушительными залпами вражеских пушек?
В этот миг в комнату широкими шагами входит мой отец.
– Анна! Что ты здесь делаешь? – сердито спрашивает он. – Ты должна быть в донжоне, в безопасности.
Его вид внушает трепет – высокий, с орлиным носом и остроконечной бородкой, истинный роялист, комендант замка. Мне нелегко прямо посмотреть ему в глаза.
– Мне спокойнее с Уильямом, отец, – робко отвечаю я.
Отец бросает на него уничтожающий взгляд:
– Вам, капитан, следовало бы понимать…
В знак почтения Уильям снимает шляпу:
– Прошу прощения, комендант. Я лишь подумал…
– Вам стоило бы не думать, а выполнять мои приказы, – резко отвечает отец. – Будьте любезны сопроводить Анну в донжон и занять свое место на крепостной стене.
– Но, отец… – я пытаюсь возражать, однако он обрывает меня властным взмахом руки:
– Довольно. Я не стану спорить с собственной дочерью, с меня достаточно круглоголовых под стенами.
Я понимаю, что никогда не смогу объяснить ему, что связывает нас с Уильямом. Никогда не смогу рассказать, что он мой Защитник, что его долг – жить и умереть рядом со мной и ради меня.
Уильям ведет меня к выходу – кажется, он тоже понял, что спорить с начальством бесполезно.
Мы направляемся было к лестнице, но тут в комнату вваливается солдат – он едва держится на ногах и бледен до того, что лицо кажется серым, мундир изорван и залит кровью.
– Комендант… – говорит он, задыхаясь. – Круглоголовые пробили стены!
Отец разражается жуткой площадной бранью, и это поражает меня чуть ли не больше, чем принесенное солдатом известие, – я ведь всегда видела, как он сдержан и набожен.
Десятитысячное войско накатывает на замок, боевой клич перекрывает рокочущий грохот артиллерии.
– Соберите всех, нужно отбить атаку этих предателей, – командует отец.
– Но люди слишком ослаблены, они не могут продолжать битву, – настаивает солдат.
Отец краснеет от гнева:
– Во имя короля и страны, мы не сдадим замок!
– Но, сэр, ведь с тех пор, как они осушили озеро, никто из нас вот уже три дня как не пил ни глотка воды, – возражает солдат. Я вижу, что губы его потрескались, а глаза запали. – Уверяю вас, дух людей, быть может, и не сломлен, но плоть слаба. Комендант, если мы продолжим сражение, они вырежут всех нас, не щадя ни женщин, ни детей.
Отец мрачно смотрит на измученного солдата. Потом он переводит глаза на меня, и я замечаю, что его взгляд полон непривычной мне теплотой и нежностью.
– Что ж, – говорит он, – тогда придется сдаться.
Он тяжело вздыхает и горестно опускает голову.
Уильям поворачивается ко мне и горячо шепчет:
– Твой отец сдается, но мы не сдадимся.
Он берет меня за руку и ведет в соседнюю комнату, мою бывшую спальню, которую теперь отдали под военные нужды. Уильям подходит к кровати, вытаскивает из-под матраса коричневый кожаный мешочек и поспешно проверяет, все ли на месте.
– Нам нужно это сохранить, – говорит он мне. – И в нынешней жизни, и в следующей.
Он берет с подоконника пустой глиняный кувшин, кладет в него сверток и запечатывает крышку. Потом подходит к очагу, достает из ножен кинжал, просовывает его в щель между камнями, расшатывает и достает один из них. За камнем открывается небольшое углубление.
– Мы спрячем кувшин здесь. Запомни хорошенько, Анна, – возможно, это понадобится тебе в будущем.
Я смотрю на его прекрасное лицо, обрамленное завитками густых гладких волос, и киваю.
– Никогда не забуду, – серьезно говорю я, словно принося клятву.
Пока он прячет кувшин в стене, я выглядываю в окно. Парламентские войска заполонили двор замка, но я замечаю, что отряд солдат отделяется от основной группы и направляется прямо к нашей башне над воротами. Мне становится холодно, словно я вдруг оказалась на ледяном зимнем ветру за стенами башни.
– Кажется, он идет за нами, – дрогнувшим голосом предупреждаю я Уильяма.
Более всего нас с ним всегда страшили не война и не армия круглоголовых, а Танас и его Охотники за душами.
Рукояткой кинжала Уильям успевает вколотить камень на прежнее место за мгновение до того, как в комнату вбегает молодой солдат:
– Капитан, я видел Черноглазых! – выпаливает он.
– Сколько? – Уильям стремительно вскакивает на ноги.
– Десятеро, может, больше, – отвечает солдат. Заметив меня, он смущается и неловко, слишком резко склоняет голову. Я вспоминаю, что этого тощего парня зовут Ральфом, хотя другие солдаты прозвали его Кроликом из-за нервного тика и привычки носиться сломя голову.
– Что ж, тогда будем сражаться вместе, Ральф. – Уильям обнажает рапиру, готовясь к бою.
И без того круглые глаза Ральфа распахиваются еще шире, в них плещется страх.
– Н-но, сэр, я ведь не умею фехтовать так, как вы.
Уильям смотрит на него с укором:
– Что же ты, отказываешься защищать жизнь нашей леди?
Бледные щеки парня краснеют, и, кажется, в нем разгорается мужество. Он расправляет плечи и нетвердой рукой тянет из ножен узенький клинок.
– Хорошо, – одобрительно говорит Уильям. – Нам придется прорубать себе путь из замка.
Втроем мы бросаемся вниз по винтовой лестнице, но навстречу нам уже грохочут тяжелые шаги. Широкогрудый солдат в круглом шлеме и коричневой кожаной куртке преграждает нам путь. Его черные глаза останавливаются на мне, он поднимает меч и бросается в атаку. На узкой лестнице ему тяжело развернуться, и Уильям, легко отразив неловкий удар, вонзает рапиру ему в горло. Тело Охотника тяжело валится на ступени. Стоило, однако, с ним разделаться, как его место немедля занимают новые солдаты с такими же пугающими безднами черных глаз.
Нам приходится отступить, и мы бежим по коридору, который упирается в тяжелую дубовую дверь. Уильям толчком распахивает ее, и мы оказываемся на крепостной стене, ведущей к донжону, нашему последнему убежищу. По щекам хлещет ледяной ветер, Охотники идут за нами по пятам. Они слишком близко. У подножия каменной лестницы ко входу в донжон Уильям и Ральф останавливаются и разворачиваются лицом к врагам. Охотники, подняв клинки, наступают на нас по двое в ряд. Я различаю фигуру Танаса – он кажется выше прочих, в правой руке огромный палаш, тускло блестит на груди сталь его кирасы. Его испещренное шрамами лицо с ненавистью смотрит на меня сквозь решетку шлема – ни тени милосердия во взгляде.
Пушечный огонь прекратился, но во дворе замка парламентские солдаты режут попавших в ловушку роялистов. Краем глаза я замечаю отца, размахивающего белым флагом в отчаянной попытке сдаться круглоголовым и уберечь своих людей.
Но мы никогда не сдадимся, мы будет драться с Танасом до последней капли крови.
– Беги! – кричит мне Уильям. – Мы их задержим.
И я бегу по ступеням. За моей спиной – звон стали. Выкрики сражающихся. Звук рассекаемой плоти и всплеск крови. Предсмертный вопль разрывает ледяной воздух. Я быстро оглядываюсь через плечо и вижу, что беднягу Ральфа пронзил клинок Танаса. Он брезгливо отпихивает тело юноши в сторону и сталкивает его со стены.
Мне делается тошно, мне жаль Ральфа, и я отчаянно боюсь за жизнь своего Защитника. Теперь он остался один против целого отряда Охотников. Уильям виртуозно отражает град ударов, его рапира блестит, как молния. Он пронзает грудь одного из солдат, бьет другого рукоятью в лицо. Но здесь не спасет ни доблесть, ни умение – врагов попросту слишком много. Охотник с иссиня-черными волосами размахивает обоюдоострой алебардой, тесня его назад. Очередной удар заостренного на конце лезвия наносит ему страшную рану.
О, если бы только у меня был меч! Я встала бы с ним плечом к плечу и дралась бы до последней капли крови. Хотя он бы, конечно, сказал, что мне не следует рисковать ради него жизнью, что моя душа и живущий в ней Свет слишком драгоценны. По крайней мере, я могу попытаться обеспечить нам с ним безопасное укрытие. Я со всех ног бросаюсь вверх по лестнице ко входу в донжон, колочу кулаками по деревянной подъемной решетке и пытаюсь докричаться до привратника.
– Откройте! – кричу я.
– Но как же это, миледи?
– Впустите нас! – я пытаюсь говорить повелительно.
У подножия лестницы растет гора тел. Пятеро Охотников истекают кровью, но Уильям заплатил за победу дорогой ценой – алебарда Охотника пронзила ему бок.
Уильям, пошатываясь, медленно поднимается по ступеням. Он зажимает рукой рану в боку, между пальцами струится кровь.
– Открывайте! – рычит он. – Приказ коменданта!
Решетка медленно начинает подниматься. Слишком поздно! Танас и трое уцелевших Охотников уже перебираются через наваленные грудой тела и поднимаются к нам. Танас усмехается, он видит, что его жертвам не вырваться из ловушки. Он так торопится первым схватить меня, что обгоняет своих Охотников.
Уильям упирается в решетку в тщетной попытке подтолкнуть ее вверх. Щель между дубовой перекладиной и камнем ступени все еще немногим больше локтя, но я бросаюсь на пол и ныряю в нее, словно мышь от кота. Как только щель становится шире, Уильям проталкивается следом за мной.
– Закройте ворота, – приказывает он, и решетка с грохотом падает в последнюю секунду перед тем, как Танас добирается до входа.
– Проклятие! – шипит Танас. Его холодные беспощадные глаза смотрят на нас сквозь решетку. Он осматривает кованые железом ворота, поднимает взгляд на несокрушимые каменные стены донжона и вновь кривит рот в злорадной ухмылке: – Ха! Ваше убежище станет вашей тюрьмой!
Он разражается безобразным каркающим смехом. Уильям захлопывает внутреннюю дверь донжона у него перед носом, и мы отходим подальше от входа, в крохотный внутренний дворик. Я окидываю взглядом высокие стены, за пределы которых нам теперь не выбраться.
– Что дальше? – спрашиваю я.
– Продержимся здесь… – морщась от боли, Уильям пытается осмотреть кровоточащую рану, – сколько сможем.
– Но чем нам это поможет, капитан? – мрачно спрашивает привратник. Он с тяжелым вздохом опускается на землю рядом с другими измученными солдатами, которые, как и мы, нашли убежище в донжоне. – Комендант поднял белый флаг. Битва проиграна.
Мы с Уильямом обмениваемся встревоженными взглядами. Оба мы понимаем, что, если ворота откроются вновь, битва за мою душу будет безвозвратно проиграна.
21
– А это точно наш замок? – с сомнением спрашиваю я. Посыпанная гравием дорожка широкой петлей проходит по нижнему саду и поднимается ко входу в замок Арундел. – Совсем не узнаю это место.
Здание из серого камня, все в башенках и старинных дымоходах, возвышается перед нами на холме, засеянном зеленым газоном. Внешнюю стену украшают ряды сводчатых готических окон, а крепостные стены теперь кажутся нужными скорее для украшения, чем для защиты. Среди всех этих сооружений больше всего похожа на настоящую крепость огромная круглая башня c узкими прорезями бойниц, которая возвышается у юго-западной стены. Остальные строения больше напоминают о богатом особняке восемнадцатого столетия, чем о крепости.
Феникс в изумлении хмурит брови:
– Наверное, после гражданской войны замок сильно перестроили.
Мы оставляем мотоцикл на парковке для туристов и поднимаемся вверх по склону холма, под ногами поскрипывает гравий. Мне кажется смутно знакомым изгиб старинной каменной ограды у подножия склона, но никаких других воспоминаний ко мне не приходит.
– А бывают ложные Отблески? – спрашиваю я.
– Они настолько же надежны, насколько любое другое воспоминание, – отвечает он, потом снова морщит лоб: – Хотя, конечно, и воспоминания иногда могут быть неточными.
Я начинаю думать, что мы зря потратили время и нужно было сразу ехать к Габриэлю, но тут мы поворачиваем за угол, и взгляду внезапно открываются две квадратные каменные башни. Меня вдруг накрывает сильнейшим ощущением дежавю. Как будто две фотографии накладываются одна на другую, и я могу видеть сразу и прошлое, и настоящее. И то, что было прежде, и то, что есть теперь. Зрение словно обостряется, я вдруг вижу, как отреставрировали стены квадратных башен, различаю восстановленные части в каменной кладке башни над воротами. Взгляд скользит дальше, вверх по склону, и я замечаю, как были перестроены крепостные стены донжона. Неизменной осталась только его круглая башня – она выдержала и штурм, и осаду.
– Это оно! – выдыхаю я. – Мой прежний дом…
Феникс кивает:
– Да, это одна из многих твоих жизней… Возможно, одна из самых великолепных.
От радости мы ускоряем шаг. На входе нас останавливает усталая контролерша с мышино-серыми волосами.
– Замок закрывается через полчаса, – предупреждает она.
– Спасибо, – вежливо отвечает Феникс, протягивая ей билеты. – Нам вполне хватит и получаса.
Контролерша мельком смотрит на билеты, но мне кажется, что ее водянисто-зеленые глаза что-то слишком надолго останавливаются на моем лице. Я нервно ей улыбаюсь. Она не отвечает на улыбку, поджимает губы и морщится, как будто только что прожевала лимон, потом все же машет нам, чтобы мы проходили.
Через ворота мы входим во внутренний двор, и я шепчу Фениксу:
– Мне кажется, она меня узнала.
Феникс быстро оглядывается на контролершу – она все еще смотрит за нами из-за ворот.
– Думаешь, эта тетка – Наблюдатель? – спрашивает он.
– Не знаю, может быть, она просто видела мою фотографию в новостях.
– Тогда все равно нужно торопиться, а то вдруг она вызовет полицию? Помнишь, как идти в спальню?
– Кажется, да, – похоже, я в самом деле могу показать дорогу.
Мы поднимаемся по ступеням в вестибюль. Там не выставлено почти ничего, кроме старинных доспехов, и комната не будит во мне никаких воспоминаний. Судя по кладке, вестибюль построили не так давно: когда восстанавливали замок. Я замечаю музейный указатель к лестнице в донжон. По крутым ступеням мы поднимаемся на второй этаж, поворачиваем налево, в широкий дверной проем, и оказываемся в сводчатой комнате с охотничьими трофеями на стенах. Мы пробираемся через толпу идущих на выход посетителей, снова поднимаемся по винтовой лестнице, проходим по узкому коридорчику, опять поднимаемся…
По пути Феникс с любопытством рассматривает роскошные комнаты.
– Ты здесь что-нибудь узнаешь?
Я качаю головой – сейчас мы просто идем по указателям к донжону.
Феникс проводит рукой по аккуратным гладким кирпичам из бледно-коричневого песчаника.
– Будем надеяться, что хоть в нашей надвратной башне не все перестроили, – бормочет он себе под нос.
Я понимаю по его интонации, что его тревожит судьба тайника – да и меня тоже. Вдруг и эта попытка окажется неудачной?
Коридор тянется дальше, песчаник постепенно сменяется старинным красным кирпичом и булыжной кладкой. В прохладном воздухе начинает немного пахнуть плесенью, и кажется, будто вокруг нас сгущается само время. Я словно делаю шаг в прошлое и вспоминаю, как шла по этому же коридору – на мне платье с голубым корсажем и нижней юбкой, светлые волосы собраны на затылке, в фарфорово-белых руках – букетик дикой лаванды. Я прикрываю глаза – почти чувствую терпкий запах, и призрак гражданской войны снова встает передо мной. Я почти слышу страшный…
…грохот пушек и вопли умирающих солдат. Быстрые испуганные шаги по лестнице, нежный запах лаванды сменяется серной вонью от горелого пороха…
Я открываю глаза, едва ли не ожидая, что сейчас в комнату войдет мой отец, комендант замка, отчитает меня за неосторожность и отправит обратно в донжон. Я шумно вдыхаю и замираю как вкопанная при виде высокого представительного мужчины с остроконечной бородкой – до того он похож на моего умершего четыреста лет назад отца. Но это всего лишь турист с фотоаппаратом. Он увлеченно фотографирует интерьеры, и, кажется, ему нет до меня никакого дела.
– Ты как, все в порядке? – встревоженно спрашивает Феникс.
– Да, все нормально, просто новое воспоминание, – объясняю я, и мы продолжаем поиски.
На входе в башню над воротами я автоматически поворачиваю направо, к винтовой лестнице в свою старую спальню. Ужасно странное ощущение – комната кажется одновременно знакомой и чужой. Ее старательно отреставрировали – аккуратно залатали потолок с поперечными балками, отполировали и перестелили дубовый паркет. Каменную стену украшает ало-золотой гобелен, подвешенный на металлическом карнизе. В глубине комнаты стоит простая деревянная кровать, у камина – деревянное же кресло с высокой спинкой. На грубом столе глиняный кувшин с букетом засушенной лаванды, в подсвечниках горят две свечи.
Глядя на все это, я не могу удержаться от смеха:
– У меня же не так все было!
На меня изумленно оглядывается пара пожилых туристов. Они поспешно отходят к двери, а я продолжаю носиться по комнате, показывая, где на самом деле стояли мои вещи, и отпуская ехидные комментарии.
Как только пожилая пара выходит за дверь и мы остаемся вдвоем, Феникс спрашивает:
– Помнишь, за каким камнем Тайник?
Я широко улыбаюсь:
– Еще бы! Ты же заставил меня поклясться, что никогда не забуду! – И я указываю на третий камень снизу с правой стороны от камина.
Феникс перелезает через заградительную стойку, снимает с плеч рюкзак и достает из него швейцарский армейский нож.
– Стену ремонтировали, – замечает Феникс. Он выбирает лезвие в форме стамески и принимается отколачивать строительный раствор вокруг камня. – Остается надеяться, что больше они ничего не тронули.
Пока Феникс отбивает раствор, я брожу по спальне в поисках новых воспоминаний. В той, прежней, жизни не всегда была война – хватало и хорошего. Я вспоминаю, как шила, сидя у камина вместе с тетушкой, как училась петь и играть на лютне. Как читала при свете свечи записки в стихах, которые мне сочинял Уильям, – при этом воспоминании у меня теплеет в груди, и я незаметно поглядываю на Феникса, который продолжает сражаться с цементом.
А еще зимой, в снегопад, было так славно лежать под одеялом, свернувшись калачиком, пока отец читал мне вслух библейские истории…
У окна стоит стенд, где подробно и скучно расписано, какой была жизнь в те времена, но я-то знаю, какой она была на самом деле, и никакими словами не рассказать о радостях и невзгодах, о чистой и суровой простоте тех времен. Рядом с текстом на стенде напечатана репродукция семейного портрета семнадцатого века. Присмотревшись, я тихонько охаю – мой взгляд притягивает к себе хрупкая юная девушка с молочно-белыми волосами в платье с голубым корсажем.
– Это же я!
Совсем другая девушка, и в то же время все-таки я. Внезапное узнавание изумляет меня до дрожи, я смотрю на свои смуглые руки, и на секунду мне кажется, словно я одновременно живу в двух телах. Постепенно это ощущение проходит, и я возвращаюсь к настоящему.
– Так! Молодой человек, что вы творите? – раздается рассерженный окрик.
Я подскакиваю от неожиданности, оборачиваюсь и вижу, что в дверях стоит музейный смотритель с растрепанными седыми волосами. В полном возмущении он смотрит на Феникса, которому удалось-таки отодвинуть камень и достать из ниши за ним пыльный глиняный кувшин.
– Это воровство! Немедленно положите на место! – кричит на него смотритель.
– Нет, не воровство, я забираю свое. – Феникс прячет кувшин в рюкзак.
– Что значит «твое»? – в ярости смотритель переходит на «ты».
– Ну, я тут кое-какие вещи припрятал четыре сотни лет назад, – невозмутимо объясняет Феникс.
И без того морщинистое лицо смотрителя еще больше кривится от гнева.
Потом его выражение становится жестче:
– Верни сейчас же! Или я звоню в полицию!
Через окно я вижу, как группа людей в темно-синей форме пересекает нижний двор замка.
– Слишком поздно, – говорю я, в смятении глядя на Феникса. – Они уже здесь.
