Текст книги "Проклятая Мангазея (СИ)"

Автор книги: Константин Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Вдруг хозяин остановил оленей и подошёл к своим спутникам.

– Мы своё дело сделали, ребята. Тут мы разъедемся. Нечего вам вместе вертаться. Исайка, вот ваши деньги. Сами посчитаете что кому. Вам ехать впереди. Тимке надо дома быть вовремя. Пояснишь ему наши уговоры. Недели через две могут понадобиться ваши силы. Ну, пока. Исай, смотри у меня...

Тимошка погнал олешек дальше, а хозяин остался. Видимо не хотел, чтобы его видели, в какую сторону отправился. Или что иное...

До Таза ехали в молчании. Тимошке очень хотелось узнать сколько ему причитается. Не спросил, терпел. А тут и Исай заговорил:

– Ты, парень деньги не шибко трать. Их у тебя не должно быть. Значит, прибереги на другое... Понимаешь, о чем я толкую? Легко можно подзалететь с тратами. Если что, то приходи ко мне, и мы с тобой погуляем, но не обязательно.

– Ты так говоришь, будто у меня уже три рубля в кармане, – недовольно буркнул юноша. – Сколько ты мне отвалишь?

– Я ещё не знаю, что у нас в кармане. Приедем и всё решим... по-честному.

– Зайду к тебе вечерком, можно?

– А как же! Буду ждать. Теперь и о празднике можно подумать. Я одного оленя пущу под нож и будем пировать. Часть мяса продам. Будет лишняя копейка.

Тимошка был доволен, и с нетерпением ожидал праздника Рождества. На этот срок отнесли и открытие церквей. Преподобный Яков посчитал, что на этом можно и себе малую толику поиметь. С миру по нитке – попу на рубаху.

Исай дал Тимошке полтинник, как и обещал, и подарил почти новую рубаху и лисью шапку. Два дня Тимка пировал у приятеля и за это получил большой нагоняй от батюшки. Грозился отлучить его, но Тимошка знал, что обещания не выполнит. Он им обходится слишком дешево, и терять такого работника поп никак не хотел.

Мимоходом Тимошка бросал на Агафью пламенные взгляды. Девка краснела, убегала, но видно было, что ей это нравилось. А Тимка щеголял в новой рубахе, нарочно распахивал кожух и мороз ему был нипочём. И нагло улыбался, поглядывая с опаской по сторонам. Глаза попадьи всегда были на страже.

Наконец настал праздник Рождества. Тимошка купил для своей Гашки платочек по своему вкусу и всё никак не мог улучить минутку для вручения. И лишь в столпотворении у церкви Троицы, что стояла в остроге, Тимка со смущением в глазах сунул платочек в руку своей Гашке. Та вздрогнула, оглянулась, и краска залила её смешливое лицо.

– С Рождеством Христовым, Гашка! – прошептал юноша и впился глазами в её губы.

Девушка сделала страшное лицо, ничего не ответила, а платочек спрятала у груди. Из этого юноша сделал вывод, что она вполне принимает его подарок.

Рядом стояли её мать с сыном Петькой и младшим на два года Глебом. Девушка сделала знак головой и Тимошка протиснулся подальше от семейства Якова. Тот служил службу и попадаться ему на глаза Тимошка никак не хотел. Особенно вблизи его домочадцев. Был доволен и тем, что Петька стоял впереди и не мог заметить ничего предосудительного со стороны юноши.

А Тимошка ликовал. Его усилия не пропадают даром. И весной надеялся соблазнить девчонку. К тому же как-то слышал мнение других девок относительно непутевости поповской дочки. Это могло быть наветом, завистью и всё же дало повод думать, что его попытка может увенчаться успехом.

А зима лютовала. С провиантом было плохо, однако для Тимошки такого не существовало. За последние три месяца он четыре раза участвовал в контрабанде рухляди и теперь деньги у него водились. Небольшие, но он не жаловался. Его мысли витали вокруг Агапки, и с каждым месяцем он всё больше уверовал в успех. Отец Яков и его супруга частенько с подозрением вглядывались в послушника. И всё же молодые люди старались быть предельно осторожны, и Петька лишь подозревал их в порочных деяниях, а застукать ему так и не посчастливилось.

Тимошка даже подумал, что не пора ли проучить Петьку за любопытство, но отбросил это, как слишком опасное дело. К тому же приближалась Пасха, и он надеялся на законных основаниях сорвать поцелуй у Гапки. Хотя и тут могли быть неприятности. И всё же Тимошка с надеждой и даже уверенностью смотрел в будущее. Батюшка вряд ли пойдёт на позор и согласится на их брак.

Уже началась весна, но снега лежали скованные морозом. Лишь день стал длиннее, солнышко начинало помаленьку греть.

Тимошка рассказал батюшке о его работе по вечерам и тот, скрепя сердце, не стал его наказывать строго. Лишь положил ему чтение деяний святых и Библии. А по ночам отбивать поклоны и молиться. Тимошка часто ленился и далеко не всегда исполнял наказание. Приходилось и получать подзатыльники, когда его уличали в обмане. Однако кто-то же должен делать домашнюю работу и помогать в церкви. А с Тимошкой было просто. Ему не надо было ничего платить, тем более что он подрабатывал на стороне.

По этому поводу Тимошка упросил Исая сделать ему фиктивную работу у своего дружка. У того была мастерская по пошиву обуви и тот согласился на такую аферу.

– Ты, Митяй, ничего не будешь парню платить, – увещевал Исай друга. – Просто будет числиться твоим работником в случае спроса. Всем говори про Тимошку-работника. Хотя вряд ли кто им заинтересуется. А работать чуток будет. Всё тебе помощь. Договорились?

Митяй думал недолго. К тому же Исай хорошо угощал его спиртным и даже привозным вином, что было редкостью в Мангазее.

И получилось так, что отец Яков встретил Митяя и поинтересовался:

– Как там мой послушник работает у тебя?

– Вроде неплохо, батюшка. Благословите, прошу.

– Бог благословит, Митяй. Что-то ты мало в церковь вносишь. Не по-божески поступаешь. Я ещё проверю тебя.

– Я исправлюсь, батюшка! – пообещал Митяй и кланялся в пояс, сняв шапку.

Дома отец Яков как-то вспомнил Митяя и заметил Тимошке:

– Твой Митяй хвалит тебя, отрок. Трудись, и Бога не забывай. И церкви должен пользу приносить не только работой, но и деньгами.

Его прозрачный намёк прямо взбесил Тимошку. Тут же подумал, что от жадности поп явно не помрёт.

Но подошла масленица, за ней Пасха, и Тимошка стал мечтать о поцелуе. Если получится, то остальное дело времени. И тогда... Даже думать было страшно, что будет тогда!

Глава 4

Весь город Мангазея пребывал в состоянии разнузданного веселья и пьянства. Пасха всем давала повод облобызать интерес своего сердца. И Тимошка с нетерпением выискивал возможность поцеловать Гапку. Он её уже несколько раз замечал во дворе, но никак не мог избавиться от зорких глаз Петьки и попадьи.

И тут он услышал, как матушка передала Агафье завёрнутые в чистый плат несколько куличей для приятельницы. Та жила на посаде и в сопровожатые послала сына Петьку. Агапка же, встретившись с Тимошкой глазами, призывно ухмыльнулась.

Тимошка тут же помчался за несколько домов в посад, где жила приятельница, и упросил знакомых парней отвлечь Петьку, даже затеять лёгкую потасовку. Тем более поповского сынка недолюбливали. Слишком был заносчив и дерзок.

Парни за пятак легко согласились слегка подраться, и трое их поджидали пару поповичей. Тут же пристали к Агафье и Петька стал задиристо выступать в защиту. Его свалили в снег, а девку испугали намеренно, и та пустилась бежать к избе подруги. Тимошка её уже поджидал у забора из брёвен.

– Что это ты мчишься, как угорелая, Гапка? – спросил юноша, выступая перед нею.

– Посадские напали! Едва убежала. Петьку лупят!

– Прямо так и лупят?! Это, наверное, вроде забавы. Праздники! А ты куда?

– Матушка просила отнести тётке Дарье куличи и кусок паски, – блеснула она глазами.

Тимошка рассмеялся, сгрёб её в охапку, прошептав на ухо:

– Христос воскресе, Гапа! – и впился в её холодные губы. Она дёрнулась и тут же успокоилась, затихла, перестала дышать. Глаза закрылись. Потом отшатнулась и с выпученными глазами прошипела:

– Люди кругом! Дурак ты, Тимошка! Что дома скажут?

– Так ведь все целуются. А ты мне так и не ответила...

– Да ну тебя, поганец! – воскликнула она, но глаза выдавали её. Они сияли и с нетерпением требовали продолжения. Тимошка оглянулся и опять приник к губам коротким торопливым поцелуем. Оба тяжело дышали, переводя дыхание.

– Ну всё! – опять вскричала девушка. – Теперь мы пропали! Матушка меня убьёт.

– А батюшка? – быстро спросил Тимоха, боясь больше матушку попадьиху.

– С ним легче. Он хоть что-то может понять, а мамка...

Оба боязливо оглянулись, и Тимошка спросил пытливо глядя в глаза:

– Так батюшка ещё может и позволить нам?..

– Чего позволить? – притворно спросила Агафья, вроде не понимая.

– Как чего, Гапа! Свадьбы нашей! Или ты против?

Агафья помялась, и всё же ответила, потупив глаза:

– Нет, но... этого просто не может быть. Никто из моих не позволит... Ты же ничего не имеешь. А мне тятя уже жениха ищет. Может, уже и нашёл. Пока молчит.

– Значит, ещё не всё потеряно, Гапа. Будем надеяться!

Девушка скривила красивые губки в гримасу недовольства, молчала, словно раздумывая и что-то решая. Ничего решить она не могла лишь ответила робко:

– Ты прости, Тимошка, да мне пора к тётке Дашке. Могу припоздниться. Петька вот-вот может появиться.

Тимошка в это не верил, но благоразумие восторжествовало. Он вздохнул ещё раз, оглядел переулок и опять поцеловал губы девушки. На этот раз она не оттолкнула его, не сделала даже попытки. Стало ясно, что ей это очень нравится.

Она в молчании отстранилась и, повернувшись, побежала к избе тётки Дарьи. Тимошка проводил её глазами и юркнул в проход между избами. Там затаился и вскоре увидел спешащего Петьку. Усмехнулся своей проделке и поспешил к острогу. Там веселье продолжалось полным ходом. Пьяные мужики и парни гонялись за девками и молодками, атаковывали снежные крепости и бросались снегом. Снежки лепить ещё не получалось, мороз отступал слишком медленно.

Под впечатлением поцелуев, Тимошка не спешил идти домой. В посаде веселее, и он позволил себе истратить почти полтинник на пирожки со сбитнем и поучаствовал в игрищах со скоморохами и медведем. Без медведя никак нельзя. Толпы остяков с интересом наблюдали разгул праздника и сами участвовали. Ведь многие уже окрестились, хотя старых богов не забывали. Приносили им жертвы и всячески задабривали, прося помощи на охоте и промыслах всяких.

А вечером подул южак, и в воздухе стало влажно. Надвигалась оттепель. Пора встречать промышленных с добычей и государевых людишек с ясаком. Время будет горячее. Приказчики, целовальники уже начали принимать рухлядь, и в городе запахло большими деньгами. Из Тобольска потянулись по последнему санному пути купцы и государевы люди, готовые начать обирать трудовой люд с остяками и самоедами.

А Исай опять потребовал к себе Тимошку. Тот уже без охоты пошёл на встречу.

– Что такой хмурый? – о подозрением спросил Исай юношу. – Хвораешь или как?

– Да что-то нет охоты, Исайка. Народу шибко много стало и стрельцы повсюду рыщут. Ловят нашего брата. Как бы не попасть к ним в лапы. Нет охоты на дыбе корчиться. Пожить охота.

– Он как заговорил! Ты это брось, парень. Последний раз в сезоне пойдём. Потом всё лето и больше того припеваючи жить будешь.

– Оно-то так, да всё ж боязно. Да и дорога может подвести. Меняется часто.

– Ладно! Ты замолкни. Тут нет отказа, коль согласие давал. Дня через два будь готов по прежнему пути отправляться. Изменений пока не будет. Ночью приходи к дому хозяина, и там получим указания и оленей. Как смеркаться начнёт.

– Ночи-то стали короче, Исайка, – попробовал возразить Тимошка. – Никак не успеем при таком раскладе. Или днём поедем?

– Можно и днём. Кому мы нужны? Не горюй! Последний раз ведь!

На этот раз хозяин выделил трое нарт, и Тимошка подумал, что одному на нартах будет сподручней. Он даже вышел подальше от посада и в кустарнике пострелял из лука и понял, что можно надеяться, что цель за сорок шагов он поразит. Смотря по погоде. При сильном ветре труднее.

Выехали не все сразу, а по очереди. Договорились встретиться у ручья или чуть раньше. Тимошку поставили в середине. Видно Исайка пожаловался хозяину, и тот так распорядился. Имени Тимошка его так и не услышал. Исай никак не хотел назвать его. А Тимошке так любопытно было.

По дороге встретили четверо нарт с промышленными. Поприветствовали друг друга, перекинулись парой фраз и новостями и разъехались. Тимофей старался проехать незаметно, нахлобучив шапку на глаза и отвернувшись слегка. И голос постарался изменить, говоря и отвечая на вопросы. Но больше молчал, отмахиваясь на соседей. Потом даже Исай спросил его со смешком:

– Что это ты таишься, Тишка? Испугался, что могут узнать? Пустое.

– Не скажи, – ответил Тимошка. – Охотники люди приметливые, всё замечают и примечают. Охотники. Вмиг узнают, коль ещё встретимся.

– Кто это тебе такое говорил? Какие бабки?

– Иди ты! – ругнулся Тимошка и перестал оборачиваться для разговора.

Смеркалось, когда достигли ручья. Дорога вилась по руслу лёгкая, олешки семенили легко и ничего не предвещало осложнений. Лишь хозяин покрикивал на них и требовал внимания и бдительности.

– Пока у нас ничего нет в нартах, нам нечего опасаться, – заметил Тимошка и Исай согласился с ним. Но хозяин был иного мнения. С ним спорить не стали.

Все же до избушки доехали без приключений. Нагрузили нарты и помчали уже тяжело гружёные. Животные начали уставать. Уже стало почти темно, и хозяин распорядился чуть передохнуть ещё.

– Олешки устали. Да и нам стоит передохнуть. Набегались по снегу.

Тимошка понял, что хозяин вовсе не так молод, как ему казалось. Значит, матёрый перевозчик, и всё здесь знает. Всю зиму ни разу не попались стрельцам и казакам. А они постоянно шастают вокруг в поисках добытчиков.

Опять тронулись в путь. Влажный ветер нагнал снежные тучи. Скоро пошёл снег, стало труднее ехать. Приходилось часто помогать с нартами. Они казались перегруженными или то сказывалась усталость.

– Сможем ли мы вернуться? – прокричал Тимошка назад. Исай не ответил. А юноша боялся потерять из виду хозяина. Он и так не был виден, скорей слышался по окрикам каюра. Тимошка соскочил на снег и упёрся в обод нарт, помогая оленям.

Снег рыхлел. Ехать становилось всё труднее. Оборачиваясь, Тимошка давно не видел и не слышал Исая. А позвать опасался. Приказано не шуметь.

Не прошло и получаса, как считал юноша, как послышался приглушенный выстрел из пищали. Через короткий промежуток времени ещё один. Кровь застыла у Тимошки в жилах и холодный пот заструился по спине. Он сильнее навалился на нарты. Спешил догнать хозяина. Его нарты едва слышались впереди.

В голове стучало от усталости и волнения. Что там произошло с Исаем? Остановиться было страшно, и он налегал на нарты, спешил и прислушивался. Сзади было тихо. Ни выстрелов, ни криков. А ночь таинственно шумела снегопадом. Редкие деревья и кусты шумели от ветра, казалось, что где-то там притаился враг.

Так прошёл час или больше. Тимошка определить не мог. Но хозяина он всё же слышал. Тот двигался не дальше как в пятидесяти шагах. Тимошка ещё поднажал и сократил расстояние. Ещё немного и стало видно, что хозяин остановил оленей.

– Что там случилось? – спросил хозяин. Он тяжело дышал, сидел поперёк нарт с опущенной головой. Тимошка понял, что человек смертельно устал.

– Сзади слышал два выстрела, хозяин, – отдышавшись немного, сказал юноша. – Кто это мог быть?

– Всякие, – неопределённо ответил хозяин. Потом добавил: – Таможня, или такие, как мы. Теперь не дознаться. Не возвращаться же назад.

– А что с вами, хозяин? У вас голос странный.

– Годы, парень. Старость незаметно подкралась. Иди ближе ко мне.

Тимоха подошёл и стал напротив в снегу.

– До места ты сам не сможешь дойти. А мне тож не дойти. Ещё вёрст пятнадцать надо ехать. Переложи один мешок на свои нарты и привяжи к ним оленей. Цугом поедем. Буду тебе показывать, коль не окочурюсь совсем.

Они неторопливо ехали. Шагом олени тащили хорошо. Ещё Тимошка сходил на снег толкал нарты с хозяином. Так двигались часа четыре. Точно никто не знал. Затем внезапно впереди что-то замаячило и Тимошка тотчас определил нападение. С прытью белки свалился с нарт и одним рывком развязал ремень, развернул оленей и помчался с ними назад. Крик хозяина не остановил его. С трудом услышал выстрел, всё стихло, а олени с перепугу продолжали мчаться во весь опор.

Сколько так продолжалось, Тимошка сказать не мог. Лишь спина сжималась в ожидании пули или стрелы. Но ничего не произошло. Он придержал утомлённых оленей, прислушался и ничего не услышал кроме шума близкого леса. Даже осмелился вовсе остановить оленей и те тут же потянулись схватить губами ком снега.

Тимошка сидел понурившись и с ужасом ждал продолжения погони и захвата. Что произошло с хозяином! И денег никто не заплатит. А как домой добраться? Все подобные мысли проносились в голове молнией, и ответа на них не было. А он сидел и не двигался.

Наконец Тимоха встал, поправил упряжь на чуть отдохнувших оленях. За час сидения он так и не придумал, что ему предпринимать дальше. Но и оставаться на месте достаточно опасно. Могут догнать. Правда, была надежда, что его бегства не заметили, а хозяин уже был плох и вполне мог умереть. Хотя выстрел-то был. Это смутило Тимофея настолько, что он готов пустить слезу.

Было ещё темно. Снег едва падал и дорога ещё виднелась. Да и олени легко дорогу найдут. Зато вспомнил про Исая. Что с ним случилось? Кто его захватил? Те же, что и их встретили, или другие? Скорей всего другие. Случайность это или по плану действовали? Он не мог на такой вопрос ответить.

Продолжал шагом ехать, раздумывая о себе. Как чувствовал, что ему не хотелось ехать. И вот... Что же делать? Вернуться домой он может лишь днём. И куда деть нарты? Его обязательно засекут. Если Исая убили, то можно к нему пойти жить. А соседи? Они спросят, где Исай. Что ответить? Или к хозяину? Его изба на самом краю стоит. Соседи шагах в пятидесяти. Он и сам не склонен, наверное, к знакомствам. Ему это ни к чему. Правда, он может назвать себя и свой дом. Да вряд ли выдержит пытку. А пытать обязательно будут.

Эта мысль бросила Тимошку в пот. Боязливо оглянулся. Рассвет ещё не настал. Но скоро будет. Тут он заметил, что узнает место. То было место избушки. Это испугало его, и он остановил оленей. Те опять хватали снег губами. Огляделся. Тихо кругом. Встать и пойти посмотреть смелости не хватило. Просто смотрел вокруг и заметил след, который указывал, что тащили тело. И слабые кровавые полосочки. Стало быть, то тащили Исая. Убит или ранен Тимошка не смог знать. А хорошо бы глянуть в избушке. Что там и как?

Он всё же пошёл осмотреться. Видимость улучшилась настолько, что следы хорошо видны, и он прошёл по ним до густого кустарника. Приготовил лук и прислушался. Тишину ничто не нарушало. Даже ветер стих и почти не шумел в хвое леса. Всё же углубиться в кустарник к избушке не осмелился. Следы вели именно туда. Проверять остальное не стал, а сел в нарты и уехал. Рассвет приближался. До него оставалось не больше часа.

Чуть отдохнувшие олени бежали довольно сносно. Вот и устье ручья. Поскользил по льду реки Таз. Этот путь был лёгким. Он лишь опасался встретить охотников или ещё кого из знакомых. Тут почти все знали всех.

Тимошка сгорбился на нартах, надвинул шапку и поглядывал с опаской вперёд. Подумал, что его вполне могут принять за покрученника, возвращавшегося с промысла. И тут же подумал, что его тут же задержат, проверят на наличие рухляди. Даже до десятины дело не дойдёт. Сразу поймут, что с ним что-то не так. И он зорко глянул вперёд, обернулся назад и быстро свернул на крутой берег, помогая оленям.

С трудом продрался сквозь заросли низкого сланника и кустов, удалился примерно на полверсты и остановил нарты. Огляделся и присел на нарты. Устал и оголодал, как и олени. Те уже рыли копытами снег, добираясь до трав прошлого года. А Тимошке есть было нечего. А скоро заметил сороку и вспомнил про лук. Достал и наложил стрелу. Сумел подойти шагов на пятнадцать и пустил стрелу. Сорока затрещала и, трепыхаясь простреленным крылом, упала подальше. Тимошка бросился к ней. С трудом поймал и скрутил голову. Тут же выпотрошил, запалил костерок и торопливо стал на прутике поджаривать сороку. Мяса оказалось мало, но и то еда. Оленей не распрягал. Три мешка с рухлядью, туго перевязанные ремнями, сложил под лапником, сам устроился на нартах и попробовал заснуть. Удалось нескоро. Чуткость, как у зверя, не покинула его. Часто просыпался. Дожидался вечера, чтобы попасть в посад и тайком забраться в дом хозяина.

Закоченевший и голодный, Тимошка проснулся неизвестно когда. Низкое серое небо было однообразным и не радовало глаз. Олени оттащили нарты, и они застряли среди стланика. Кругом было всё объедено.

С трудом освободил нарты, вывел оленей на полянку и они тут же начали ковырять снег, ища корм. А Тимошка прошёлся вокруг, изучая место и раздумывая. Чужих следов он не заметил. Тишина царила вокруг, но редкие птахи уже подавали голоса, напоминая, что весна уже идёт. Правда, застряла где-то в тысячах вёрст к полудню и ждать её предстоит ещё долго. Месяца два.

Забросить что-то в рот не находилось и он терпел. Дожидался темноты. Хотя до «Златокипящей» Мангазеи ехать предстояло не менее двух часов. Вспомнилась Гапка и поцелуи с нею. После Рождества они так ни разу и не улучили момента поцеловаться. И Тимошка не особо жалел. Первоначальный пыл прошёл, остальное его мало занимало. К тому же была серьёзная задача сохранить мешки с ценной рухлядью и потом продать. А то были уже большие деньги.

Он знал, что в каждом мешке лежали туго укрученные ремнями, по восемь сороков соболей или песцов с чернобурками. А каждая шкурка стоит не меньше четырёх-пяти рублей. Он напряг мозги, считая. Получилось, что за мешок можно выручить больше двух с половиной тысяч рубликов. От этой мысли голова пошла кругом. Он не поверил сам себе и ещё долго пересчитывал в уме. Это при том, что продавать надо тайно, а это снизит цену и всё равно получалось страх как много!

Усилием воли он заставил себя не думать и не считать. Боялся сглазить или ещё чего худого получить взамен. И он опять устроился на нартах, укрывшись куском оленьей шкуры. Но сон не шёл долго. И всё же вскоре мысли превратились в сон и он казался жутковатым. Проснувшись, казалось, что спал он всего несколько минут и, вспоминая жутковатый сон, никак не мог вспомнить саму суть его. После чего осталось чувство беспокойства и опасности.

А небо стало темнеть. Опять пошёл мелкий снег, ветер менялся, хоть и медленно, но опасно, предвещая метель.

После долгих раздумий, Тимошка вывел оленей с нартами на свой след, уложил мешки и неторопливо погнал к реке. Сбиться было невозможно. След хорошо виднелся в сером сумеречном воздухе.

Уже на реке заметил, что ветер задувает от Мангазеи, значит сиверко, и будет холодать. Олени трусили по льду реки, часто скользили, но ещё не падали от усталости и суточного голода.

Снег усиливался, начало темнеть и Тимошка подумал, что то ему на руку. Меньше любопытных глаз будет. Так и случилось. Ему никто не повстречался и никто не обогнал. И настроение стало улучшаться.

К дому хозяина Тимошка подъехал задами. Это было легко, так как изба была последней в этом месте посада. Пришлось долго возиться с запорами, но удалось открыть, слегка взломав деревянные запоры. Уставший и вспотевший, Тимоха зажигать лучину или коптилку не стал. Всё делал на ощупь, натыкался и даже больно, но нашёл краюху чёрствого хлеба, лука четыре штуки и сумочку кедровых орехов. Для его положения находки были настоящим пиром, и он принялся за него.

Избы здесь были огорожены тыном, где паслись олени. Тын был и здесь. И Тимофей завалился спать, больше не думая ни о чем, особенно о завтрашнем дне. И на этот раз, проснувшись, не смог вспомнить, что снилось и снилось ли вообще. Зато тело отдохнуло, и чувствовалась бодрость и надежда, что всё может обойтись.

Пришлось обойтись луком и орешками. Ничего другого у него не было. И это при таких богатствах, что лежали в сенях! Вздох сотряс его тело, и в голову полезли крамольные мысли. Отогнать их ему не удавалось. И страх всё сильнее гнездился в нем, заставляя ёжиться и даже подрагивать, И постоянное: что делать?

Этот вопрос так беспокоил Тимоху, что спал он в эту ночь плохо. И сны снились сумбурные и непонятные, но всё тревожные, как он потом вспоминал.

И тут в голове сверкнуло. Подумал: «А не посоветоваться с отцом Яковом? Он должен клюнуть на такие деньги. А мне и половины хватит и Гапка в придачу! Боязно, конечно, однако что можно ещё придумать? Самому мне не справиться. Ещё в железа закуют. С них станется».

Эта мысль как-то немного успокоила юного разбойника, как он уже стал себя считать. И весь остаток дня думал и рыскал по избе в поисках еды. Не нашёл. И плюнул на страх и пошёл в кабак. Там люди подвыпившие и им наплевать на юного парня. К тому же он туда заходил не больше двух раз, и то быстро уходил. Не должны запомнить и узнать.

В городе к этому времени уже собралось до тысячи промышленных, вернувшихся с промыслов, и народу будет тьма. И Тимошка смело вошёл, опять нахлобучив шапку на лоб. К тому же в помещении было угарно, чадно и света от лучин и коптилок явно не хватало. Было шумно, крики слышались отовсюду, пьяные и требовательные. Тимошка потрогал за пазухой комок шкурки песца, что сумел вытащить, решив, что то самая дешёвая.

– Тебе чего? – недовольно спросил кабатчик, видя перед собой почти бродягу. – Заплатить есть чем?

– Да вот только это, – показал Тимошка малую часть шкурки. – Мне бы побольше харчей и выпить покрепче с собой. Нужно ехать, а путь дальний.

– Своровал? – шёпотом спросил кабатчик и с подозрением глядел в несколько растерянное лицо Тимошки.

– Откуда? – возмутился. – Товарищи послали закупить всё в дорогу. Особливо выпить. Вот вручили.

Кабатчик протянул руку, а Тимошка передал шкурку. Её уверенно встряхнул мужик, оценивающе разглядел.

– И что ты хочешь за это взять?

– Я же сказал. Еды побольше и вина покрепче. Ехать далеко...

– Мешок есть? – Мешка не оказалось. – Ладно, свой дам, – кабатчик позвал посыльного и долго перечислял, что положить в мешок из еды и питья. – А из одёжи надо чего?

– Не! Не дозволят. Обойдусь.

– Тогда бери и проваливай. А то что-то ты мне подозрительный глядишься.

Посыльный передал Тимошке мешок, весьма увесистый. Скромно поклонившись, Тимошка протиснулся к двери и с удовольствием вдохнул ядрёный воздух, напоенный лёгким морозцем и свежестью.

Оглядев острог, выделявшийся редкими огоньками стражи, он поспешил уйти от людного места. Пожалел, что пришёл днём. Надо было вечером, да не подумал. Обругал себя матерно и переулками почти побежал к дому перевозчика.

Дома он затопил печь и, ознакомившись с содержимым мешка, начал варить кашу из пшена. В мешке оказался туесок с твёрдым мёдом, несколько караваев хлеба, мясо и жареная и варёная рыба, масло и лук с чесноком. Тут без этого никто не обходился. Ещё квашеная капуста и салатная трава тоже сквашенная. Ещё была соль и разная мелочь, больше рассчитанная на женщин. Тимоха всему был рад, хотя понимал, что кабатчик обдурил его знатно и намного. Было не жалко. Главное, что у него есть еда, и её хватит недели на две. Можно выжидать.