Текст книги "Деньги не пахнут 3 (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

В переговорной повисла густая тишина, нарушаемая только ровным гулом кондиционера и редким шелестом бумаги. Пирс говорил спокойно, уверенно, будто рассекал ножом вязкий воздух. Его голос звучал твёрдо, без колебаний, и каждое слово отмерялось точно, как шаги по холодному каменному полу.

Он напомнил о двух путях, которыми можно сместить генерального директора: через собрание акционеров или через решение совета директоров. Первый способ казался теоретически возможным, но на деле был тупиком. Акционеры, даже если и кипели недовольством, не решились бы так резко выбросить Уитмера за борт – слишком опасно для котировок и слишком рискованно для стабильности. Без преемника корабль компании сорвался бы в шторм: падение акций, хаос в управлении, недоверие рынка. Чтобы подготовить преемника, нужны месяцы, а до собрания оставалось всего ничего.

Значит, дорога одна – косвенная. Решение совета.

Пирс обвёл взглядом собравшихся, и в этом взгляде было предупреждение: если акулы рынка решат вцепиться в кресло СЕО, то начнут они не с него самого, а с окружения. Сначала снимут директоров – всех двенадцать, ведь именно они единогласно поддержали спорную сделку. А потом посадят на их места тех, кто будет готов нажать на курок и сместить руководителя.

Противники выставят потери от продажи как чудовищные. Сто миллионов долларов – прямая дыра в отчётности, триста миллионов – если учитывать упущенные выгоды от растущей стоимости недвижимости. В глазах акционеров это будет выглядеть не как трудное, но необходимое решение, а как преступная халатность.

Уитмер сидел неподвижно, но напряжение выдавали мелочи: сжатые пальцы, побелевшие костяшки, тень, залёгшая под глазами. В его сознании наверняка бурлила горечь: решение, принятое ради будущего компании, теперь оборачивалось обвинением в некомпетентности.

Пирс продолжал методично разворачивать картину: нынешних директоров обвинят в том, что они проголосовали из дружбы или личной выгоды, а не из интересов акционеров. Под ударами окажутся все, без исключения. А кто станет спорить? На собрании нельзя будет открыто заявить: "Мы избавляемся от бренда, потому что его клиенты – в основном представители меньшинств, и они не приносят прибыли". Такого оправдания не существует. Вернее, в нынешнем политическом моменте в США, когда чёрным можно всё, ущемлять их никак нельзя.

Когда доски и подпорки обрушатся, акулы тут же выкатят своих людей. Для акционеров это будут новые лица, и их поддержат охотно – ведь хуже уже некуда. Новый совет займётся поиском преемника, и срок Уитмера растянется максимум на год, не больше.

Над столом воцарилась тишина, как перед ударом грома. В воздухе витал запах близящейся беды – острый, как озон после молнии.

И тогда Пирс произнёс фразу, прозвучавшую как сухой щелчок капкана:

"Единственный выход – лишить саму схему смысла. Надо сделать так, чтобы голосования просто не было."

В комнате стоял сухой запах бумаги и приглушённый аромат полированной мебели. Гул вентиляции, похожий на низкое бормотание, смешивался с едва слышным поскрипыванием кожаных кресел, когда кто-то менял позу. Разговор стал тяжелым, как влажный воздух перед грозой.

Идея Пирса прозвучала просто: если не будет кандидатов – не будет и голосования. Нужно уговорить крупных акционеров воздержаться от выдвижения новых директоров. Формально это казалось изящным решением: устав позволял вносить кандидатуры лишь тем, кто владел пятью и более процентами акций. Но за внешней стройностью плана ощущалась хрупкость. Словно тонкая паутина, которая кажется прочной только до первого порыва ветра.

В памяти вставали картины грядущего: акулы всё равно протащат своих двенадцать ставленников и вытеснят старый совет, а вместе с ним и Уитмера. Эта дорога уже виднелась впереди – выжженная, неотвратимая.

Чтобы повернуть ситуацию, требовалось другое решение. Но слово ещё нужно было получить – и, если Уитмер поддастся на уговоры Пирса, возможности выступить не представится.

Вздох, как короткий удар по стеклу, разрезал тишину. Уитмер нахмурился. Его лицо потемнело, словно небо, затянутое свинцовыми облаками. Пирс осторожно намекнул: у сделки есть цена.

– Не о недвижимости ли речь? – прозвучал голос из-за стола.

– О ней.

И тогда в воздухе повис горьковатый запах железа – напряжение стало почти осязаемым. Всё упиралось в землю, в каменные стены и крыши – в недвижимость Epicura. Именно она притянула акул. Harbor Lobster уже ушёл с молотка, но Toscana Garden оставалась в собственности. Стоило выделить её в отдельный инвестиционный фонд – и дорога к переговорам откроется.

Но Уитмер ударил по столу взглядом, твёрдым, как гранит.

– Нет.

Его логика была понятна. Владение собственными зданиями спасло компанию во время кризиса, уберегло от шатаний рынка. В этом крылась часть его наследия, вершина достижений. И сейчас требовали разрушить то, чем он гордился больше всего.

– Сохранение кресла сейчас важнее всего? – прозвучал холодный вопрос.

– Нельзя выиграть войну, просрав важнейшее сражение. Нужна не жалкая передышка, а возрождение Epicura.

Слова упали тяжело, как камни.

Спор зазвенел, как натянутая струна. Один упирался в необходимость немедленного торга, другой видел в этом предательство основ. Пирс убеждал: избавившись от недвижимости, можно будет стряхнуть акул, перегруппироваться и позже выкупить всё обратно. Уитмер молчал, но в этом молчании слышался стук сердца – упрямый, ритмичный, как удары барабана на марше.

Воздух сгущался, и казалось, что сам стол вот-вот треснет под тяжестью слов. В зале заседаний повисла тягучая тишина, похожая на густой дым после костра. Где-то в углу негромко щёлкнули часы, и это сухое "тик" будто подчеркнуло паузу в разговоре.

– Предложите иную стратегию – и она будет рассмотрена, – прозвучал спокойный, но напряжённый голос.

– Другого пути нет, – ответ последовал мгновенно, как удар молотка о наковальню.

Молчание растянулось, словно натянутая струна. В прошлом, в иной жизни, Уитмер рано или поздно поддался бы Пирсу. Тогда иного выбора действительно не существовало. Но сейчас всё иначе.

Взгляд Уитмера сместился, тяжелый, изучающий. Он задержался на фигуре, стоящей позади Пирса. Свет из-под потолка скользнул по его лицу, и в этом внимательном взгляде мелькнул интерес – не ожидание чуда, а скорее желание ухватиться хоть за что-то.

– Каково ваше мнение? – спросил он после паузы.

Вопрос прозвучал так, будто хозяин дома открыл щёлку в наглухо закрытой двери. Это ещё не доверие, но уже право войти.

Пирс метнул быстрый взгляд – испытующий, холодный. Потом кивнул. Разрешение получено.

Тяжёлые шаги по ковру отозвались глухим эхом. Встав перед обоими, начал говорить и голос разрезал воздух:

– Следует не уходить в переговоры, а напротив – вступить в открытое столкновение. Обратиться прямо к акционерам и отстоять нынешний совет директоров.

Пауза накрыла зал, как внезапное отключение электричества. Даже кондиционер будто зашумел тише.

– То есть вы предлагаете изначально готовиться к голосованию? – спросили осторожно.

– Именно так.

Лица Уитмера и Пирса одновременно застыли, словно покрылись инеем. Шансы на победу в предстоящем собрании казались ничтожными – и именно потому Пирс предлагал обойти само голосование. А теперь звучало предложение рвануть напролом.

– Выборов не выиграть, – бросил Пирс. – Совет уже проиграл доверие. Он одобрил продажу по смешной цене, принёс трёхсотмиллионный убыток. Акционеры этого не простят.

Сомнения резанули воздух, но голос прозвучал твёрдо:

– Это не так. Прощение возможно. Главное – правильно построить игру.

В такие моменты речь идёт не о цифрах, а о сердцах и настроении толпы. Нужно не оправдываться, а захватить внимание.

– Не только примут этот убыток, – слова звучали уверенно, – но и поддержат новые шаги компании.

Уитмер нахмурился, взгляд его стал тяжёлым, как свинец. Скепсис был ожидаемым – кто поверит новичку, пусть даже блестящему?

– Невозможно. Никогда акционеры не мирятся с потерей капитала. Даже если жертва оправдана будущим.

Ответ пришёл спокойно, с тенью улыбки, лёгкой, почти философской:

– Существует игра, в которой люди продолжают участвовать, даже терпя поражение. Она затягивает сильнее любых доводов. И стоит лишь использовать эту человеческую слабость.

В комнате будто стало теснее. Слова повисли в воздухе, оставив загадку.

– Игра эта – азарт. Ставка. Пари.

Звучало это как раскрытая карта в кульминационный момент партии.

***

«Ставки».

Слово едва прозвучало в комнате – и у Пирса словно пересохло во рту. Горькое ощущение на языке, сухой щелчок глотки; в голове всплыли кадры прежних безумных авантюр Сергея Платонова, как старые киноплёнки, поцарапанные и шевелящиеся в притухшем свету.

В памяти вспыхнули две истории: сперва дерзкий спор на зарплату, который взорвал офис изнутри – голосовые перепалки, шорох съехавших папок, и в результате – уход более чем десяти MD, словно урон от внутренней бури; затем – безумный всё в, ставка в 26,8 миллиона долларов на одну акцию, после которой голдмановские коридоры превратились в азартный зал: звенящие телефоны, бессонные клавиши, запах горького кофе и сигаретного дыма, смех и нервный гул, будто над этим зданием пронёсся ураган.

Теперь, слово "ставки" прозвучало в третий раз – но не внутри банка, а под прицелом хищных фондов и разъярённых акционеров. Вид у Пирса стал напряжённым: на висках выступила вена, пальцы сжались вокруг ручки, ноготь скреб по коже бумаги. Инстинкт кричал – немедленно отозвать Сергея в тень, пресечь безумие. Но тут же здравый расчёт взял верх: эмоциональный приказ обернулся бы только ошибкой. Пирс привык принимать решения, выверенные на твердой логике, а не на приливах адреналина.

"Прямое столкновение, да?" – прошуршали губы Пирса, ровным, почти хрустящим тоном. В комнате повисла вязкая тишина, в воздухе зазвенел кондиционер, как далёкий феникс. Для новичка эта идея выглядела настолько безрассудной, что казалось – стоит только крикнуть "Стоп", и спектакль кончится.

Но у Уитмера в глазах промелькнул интерес: даже если сейчас попытка будет пресечена, если клиент увлечётся – разговор неизбежно превратится в дуэль между ним и Сергеем Платоновым, и Пирсу не останется роли, кроме наблюдателя. Значит, одно оставалось сделать – заложить фундамент критики: «Начните с начала, детально разложите логику», – потребовал Пирс ровно и жёстко.

Задача – холодно и методично разобрать аргументы Сергея, показать их уязвимости, лишить задора сил и убедить Уитмера в опасности риска. В этом зале, среди шелеста бумаг и мягкого скрипа стульев, решалось одно: не допустить очередной игры с огнём – ни за пределами банка, ни внутри него.

Сначала следовало представить продажу Harbor Lobster как естественный шаг: мол, бренд устарел, его время прошло, а на смену пришёл новый ветер индустрии – формат fast casual, быстрый и современный, словно горячий хлеб из печи. Таков был замысел Сергея Платонова: продать старую лошадь, пока та не свалилась от усталости на глазах у публики.

Пирс нахмурился сразу, морщина легла меж бровей, будто лезвие ножа. Внутри проскользнула мысль: этот парень явно толкает Уитмера в безумное сражение, в схватку, которую невозможно выиграть.

Возражения Пирс начал мягко, аккуратным тоном, словно касался хрупкого стекла:

– Такую отговорку акционеры не примут. Пока рано утверждать, что тренд окончательно изменился.

На это Платонов, спокойно покачивая плечами, ответил:

– Отчётность у fast casual уже есть.

– Данных недостаточно, – жёстко отрезал Пирс и, повернувшись к Уитмеру, стал методично разворачивать логику.

Голос его звучал гулко, с металлическим оттенком: смена моды не может быть основанием для продажи. Большинство инвесторов уверены: Harbor Lobster способен устоять. Он напомнил времена, когда смартфоны вытесняли кнопочные телефоны. Тогда держатели акций производителей "старого" формата тоже свято верили в их сосуществование, питались ностальгией, упивались воспоминаниями о былых победах и цеплялись за надежду, что сияние прошлого ещё вернётся.

То же самое и теперь: вера важнее цифр.

Пирс вновь обратил взгляд на Платонова. В глазах мелькнула холодная искра:

– Наши акционеры понимают, что Harbor Lobster – это чемпион прошлого. Но они и не ждут новых побед, им хватит того, чтобы бренд оставался в середняках. Совет же директоров поспешно уверил, что его ждёт последнее место, и продал, даже не дождавшись исхода.

– Верно, – неожиданно легко согласился Платонов, и уголки его губ дрогнули. – Будущее неизвестно, вот откуда и возникает азарт. В любой игре один ставит на победу, другой – на поражение.

Слова звучали слишком уверенно, почти вызывающе.

– Признайтесь честно акционерам: судьба Harbor Lobster могла повернуться как угодно – выжить или рухнуть. Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Мы сделали ставку на крах и действовали первыми.

Он пошёл ещё дальше – предложил открыто заявить о сделанной ставке. Зал на миг застыл. Такой откровенности никто не ожидал. Зачем? Что можно выиграть, признавшись в игре с судьбой?

Пирс отреагировал мгновенно, голос его резанул воздух:

– Руководить компанией нужно, опираясь на объективные основания. Если объявить, что потеряли сотни миллионов на пари с неизвестным исходом, доверие акционеров не просто пошатнётся – оно рассыплется в прах.

– Согласен, – снова легко кивнул Платонов, но глаза его сверкнули хитрым светом. – Поэтому к этому нужно добавить ещё один шаг. Средства от продажи Harbor Lobster стоит вложить в покупку новой сети fast casual.

Тишина нависла над залом, густая и вязкая, как смола. Идея казалась безумной: компания уже по уши в долгах, только что избавилась от ключевого бренда за бесценок, а теперь предлагается спустить последние деньги в новый омут? И это – способ выиграть выборы?

Слова повисли в воздухе, абсурдные, дерзкие, пахнущие риском и безумием. В тишине зала, где слышалось только глухое тиканье настенных часов и редкое потрескивание кондиционера, на Платонова уставились два взгляда – Пирса и Уитмера. В их глазах мелькало недоумение, словно перед ними разверзлась бездна безумия. Несколько долгих секунд воздух звенел от молчания, пока наконец слова не сорвались с их уст.

– Epicura по уши в долгах. Акционеры и так гневаются на бесконечные покупки, а ты предлагаешь взять ещё один бренд?

– Именно так.

Голос Платонова прозвучал сухо, но твёрдо, словно удар молотка по наковальне.

– Новая трата вызовет у акционеров настоящий взрыв. Едва хватает средств, чтобы хоть как-то усмирить их ярость….

Они не улавливали сути. Словно слова тонули в густом тумане их осторожности.

Платонов встретил их взгляды, не отводя глаз, и произнёс:

– Вы слишком увязли в разуме.

Брови обоих сошлись на переносице. Фраза прозвучала абсурдно. Привыкли слышать о том, что люди теряют голову от эмоций, но чтобы утонуть в рассудке – такого они ещё не знали.

– Защищая права управления, вы рассуждаете логикой и цифрами. Но это работает лишь тогда, когда акционеры остаются хладнокровными. Сегодня же они обезумели от потерь.

Слова падали тяжело, будто капли расплавленного свинца. Инвестиции многие считают занятием рациональным, но на деле это ремесло, выжигающее нервы. Каждая потеря пахнет железом и горечью, оставляет ожог в груди. И чем больше ран, тем сильнее ими владеют эмоции.

– Разве не очевидно? Их гнев – это знак того, что разум уступил место чувству. И никакие доводы не потушат этот пожар.

На лице Уитмера проступило сомнение. Хотелось ухватиться хоть за что-то, за любую идею, но всё сказанное звучало дерзкой софистикой.

Пирс уже готов был вмешаться, но Платонов не собирался сворачивать. В голосе зазвенела сталь:

– Только так можно сохранить недвижимость.

Уитмер вздрогнул, взгляд его оживился, хотя тень недоверия ещё витала в глазах.

– Звучит дико, но если есть желание уберечь ту самую недвижимость, придётся отказаться от привычных схем. Обычные ходы здесь бессильны.

Воздух в зале стал гуще, будто кто-то подбавил дыма. На короткое мгновение воцарилась вязкая пауза, полная напряжения и ожидания. Уитмер погрузился в раздумья, пальцы его медленно барабанили по столешнице. Казалось, ещё миг – и прозвучит долгожданное "продолжай".

Но именно в этот момент…

– Если пойти по твоему пути и приобрести новый актив, обратный выкуп собственных акций станет невозможен.

Пирс первым нарушил тишину. Его голос прозвучал сухо, словно скрежет пера по бумаге. В его словах сквозила находка слабого места в предложении Платонова.

– Выкуп – элементарный шаг. Если его даже не предпримем, акционеры решат, что компания не проявляет ни капли искренности. Сейчас хотя бы нужно сбить накал их ярости.

В логике Пирса был резон, но холодная арифметика не спасала от реальности.

Платонов ответил ровно:

– А что толку? Представь, потеря в тысячу долларов. Вернёшь десять – разве боль уменьшится?

– Лучше десять, чем ноль.

– На бумаге – да. Но на деле, вернёшь ли ноль или десять – проклятия посыплются одинаково.

В зале повисла тягучая пауза. Вздохи, шорох бумаг и слабый запах кофе, давно остывшего в чашке, вплелись в воздух. Смысл становился очевидным: выкуп – бесполезная трата, лишь пыль в глаза, способная только растратить средства без пользы.

– Гораздо разумнее направить деньги туда, где есть будущее. Пусть средства станут не пустым жестом, а ставкой.

Пирс медленно покачал головой. Его взгляд был холоден, как ледяная вода, пробирающая до костей.

– Новый бренд не вырастет за ночь. Даже при удаче – минимум десятилетие ожиданий. Для акционеров это звучит так: потеряли тысячу и тут же закопали ещё тысячу в землю на десять лет. Они будут беситься.

Слова его резали слух, но в них было слишком много холодного расчёта и слишком мало понимания человеческой природы.

Платонов наклонился вперёд, пальцы негромко постучали по столешнице, будто отмеряя ритм:

– Смотри не глазами бухгалтера. Посмотри глазами игрока. Всё это – ставка.

Ситуация из угрюмой схемы вдруг разворачивалась в иную плоскость.

– Простая продажа – признание поражения, потеря на заведомо дохлой лошади. Но покупка нового бренда….

В глазах слушателей что-то дрогнуло. На мгновение вспыхнуло понимание.

– …это как пересесть на скакуна, у которого есть шанс вырваться вперёд.

Раздражение акционеров невозможно смягчить жалкими подачками. Лёд чужого гнева ломается только новым огнём. В такие минуты лучшее лекарство от боли утрат – свежая надежда, блеск новых перспектив, азарт новой гонки.

Посмотри на игроков – тех, кто снова и снова бросает кости, несмотря на горькие поражения. Что ими движет? Не слепая глупость, а слабое мерцание надежды: вдруг именно в этот раз выпадет заветный джекпот. Эта мысль и стала сутью довода Платонова: разжечь в акционерах ту самую искру азарта, позволить им вновь поверить в чудо.

Но Пирс, сжав губы, слушал без особого энтузиазма. Его голос прозвучал холодно, как звон стекла:

– Такие дешёвые фокусы не сработают. Большинство акционеров – не азартные игроки. Для них акции – это расчёт, а не рулетка. Они мыслят цифрами, а не удачей.

Фраза была не лишена правды. Мир инвестиций в нормальном ритме и правда держится на логике, на холодных выкладках. Но рынок умеет сходить с ума.

– Разве не случается так, что целые рынки вдруг забывают о здравом смысле и превращаются в игорный дом?

Такие всплески – не редкость. Недавно все обсуждали Genesis, раньше был пузырь доткомов, завтра – истерия вокруг искусственного интеллекта. И везде повторялась одна и та же схема: толпа рвалась в игру ради возможности вернуть прошлые убытки и даже больше – переменить собственную жизнь одним ударом.

Вот тогда даже самые разумные превращались в игроков. Отбрасывались все таблицы и отчёты – оставались лишь ожидания и жадное желание.

"Что, если именно этот актив станет новым Apple, новой Tesla или Nvidia? Разве можно будет продать его только потому, что цена слегка просела? Серьёзно?"

Ключ всегда один – джекпот. Ради скромной прибыли никто не рискует. Нужна возможность, достаточно яркая, чтобы перекрыть прошлые ошибки и подарить шанс переписать историю.

И тут в глазах собеседников мелькнуло понимание.

– Да, именно так, вы уже знаете, что в ресторанной индустрии сейчас есть подобный шанс. Флагманы направления fast casual – Chipotle Burrito и Shake Shack.

И Пирс, и Уитмер прекрасно были знакомы с этими брендами. Но взглянуть на них через призму азарта было совсем другим делом.

– С 2009 года выручка Chipotle выросла на 111,73%, всего за пять лет. Акции подскочили с 88 до 500 долларов – рост, которому не находилось равных в ресторанной отрасли. Shake Shack пошёл тем же путём: в этом году его доходы выросли на 43,8%. Пока они не вышли на биржу, но после IPO эксперты ждут не меньшего взлёта, чем у Chipotle.

Превратить покупку нового бренда в яркий билет в лотерею оказалось совсем не трудно. Особенно когда перед глазами примеры двух компаний, чьи показатели взмыли в небеса, как фейерверки.

Зачем же упускать такой шанс?