Текст книги "Деньги не пахнут 3 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Глава 2
Ветер долгих приготовлений наконец-то донёс весть о том, что настал решающий час. Всё, к чему так упорно шла работа, начало складываться в цельный узор.
Дружба с Рейчел, бережно выстроенная с первых дней пребывания в этом мире влиятельных фамилий, открыла двери туда, куда чужаку путь заказан. Сквозь неё появился доступ к информации о "Теранос" – загадочной компании, о которой ходили громкие слухи и которую многие ставили на пьедестал будущей медицины.
Спустя три дня после встречи в "Метрополитен Клубе" звонок Раймонду расставил всё по местам. Решение принято – предложение принято: временно присоединиться к семейному офису в качестве консультанта.
– Всё хорошо, но как быть с "Голдманом"? Там совместительство под запретом…, – прозвучала осторожная реплика.
– Об этом можешь не беспокоиться, – в голосе Раймонда через телефонные щели слышалась непоколебимая уверенность.
И действительно, всё уладилось. Пути были не самые обычные, но гладкие.
Так появился "Heritage Partners Group". Формально – отдельный клиент, запросивший у "Голдмана" экспертное сопровождение. Для этого внутри банка создали рабочую группу, куда и встроили нового человека. Две недели бумаг, согласований, штампов – и двери распахнулись. Теперь можно было с гордостью перелистывать портфель "Heritage Partners", среди которого выделялось главное сокровище – досье на "Теранос".
Щелчок мыши, папка открылась – и горло предательски пересохло. Внутри вспыхнул азарт: если удастся разоблачить эту махину, то десять миллиардов долларов могут буквально обрушиться мне в руки.
Сложности не пугали. Устройство "Ньютон", их флагманский продукт, обещало невозможное: сотни диагнозов – всего из одной капли крови. Чудо-машина, о которой трубили все СМИ. Но всё нутро кричало: "Это обман". Подобных технологий в реальности не существовало. Значит, где-то должна быть щель, мелкая трещина в глянцевой оболочке. Оставалось найти её.
Ночи слились в одно бесконечное бдение: один день, второй, третий…. Страницы файлов шуршали под пальцами, словно листы старой библиотеки; глаза горели от усталости, но охотничий азарт подталкивал вперёд.
А затем – разочарование. Экран сиял сухими цифрами, а внутри холодело. Вся "техническая база" оказалась построена на двух столпах.
Первый – партнёрства. "Семь лет мы сотрудничаем с десятью из пятнадцати крупнейших фармацевтических корпораций", – утверждали документы. И это была правда. С 2006 года "Теранос" действительно вёл совместные проекты: их устройство выдавалось участникам клинических испытаний.
Пациент дома прокалывал палец, капля падала в прозрачный контейнер "Ньютона". Мгновение – и результаты уже у врача. Тот сверял показатели, вовремя корректировал дозы, предотвращал побочные эффекты, которые в иных условиях могли бы стать смертельными.
Идея выглядела безупречно. Почти как музыка будущего медицины. Только вот сама мелодия никогда не могла прозвучать в реальности. Потому что технологии, на которой всё это должно держаться, попросту не существовало.
Документы, представленные "Теранос" в качестве доказательств сотрудничества с фармацевтическими гигантами, выглядели внушительно лишь на первый взгляд. Бумаги сухо фиксировали лишь сам факт начала работы, словно парадные фотографии на свадьбе без единого кадра из семейной жизни после. Ни слова о результатах, ни строки о том, чем всё завершилось.
Сквозь строки проступала очевидная догадка: партнёры наверняка быстро поняли, с чем имеют дело, и один за другим отступили, прикрыв проект молчанием. Но догадки – не аргумент. Чтобы доказать обман, нужны были факты, а факты упорно прятались в недоступных архивах.
Один из собеседников на прямой вопрос лишь развёл руками:
– Данные по сотрудничеству с "Теранос" у нас не подтверждены.
– Значит, его вовсе не существовало? – прозвучало уточнение.
– Не совсем так. Вы говорите о документах 2006 года? Если проект тогда свернули, то через три года материалы ушли в холодное хранилище. Возможно, они там. Холодное хранилище – цифровое кладбище, где миллионы забытых файлов ждут, пока их окончательно не поглотит тьма серверов.
– Иными словами, проект провалился?
– Да, но провал не всегда говорит о несостоятельности технологии. Причины бывают разные.
Получить доступ к архиву оказалось невозможно: в документах речь шла о закрытых наработках, подпадающих под охрану корпоративной тайны. Даже инвесторы "Теранос" не имели права заглянуть туда напрямую. Дверь оказалась наглухо заперта.
Пришлось искать новый след.
Вторым "доказательством" компании оказалась ссылка на исследование, проведённое в альма-матер – медицинской школе при Университете Джонса Хопкинса. В отчёте значилось: "В 2010 году компания предоставила собственные данные для оценки перспективности технологии". Ниже шли фамилии пяти профессоров.
Попытки дозвониться до них ни к чему не привели. Секретари вежливо обещали передать контакт, но трубки так и оставались немыми. Оставалась единственная возможность – личная встреча. Но вырваться в Балтимор в рабочие часы "Голдмана" было невозможно.
На помощь пришли старшие коллеги по университету, ещё работавшие в госпитале Хопкинса. Один из них, человек любопытный и не лишённый упрямства, сумел найти профессора токсикологии и уговорил его поговорить.
Встреча оказалась плодотворной. Учёный прекрасно помнил визит "Теранос":
– Подход был интересный. Данные выглядели многообещающе.
– И всё же… технология могла быть реализуема?
– Сложно сказать. Мне показали только материалы, составленные самой компанией. Для реальной оценки нужны независимые эксперименты. Я просил прислать устройство для сравнительных испытаний, но они всё откладывали, а потом связь оборвалась.
Разговор закончился ничем.
Когда профессор узнал, что его имя уже используют в рекламных материалах "Теранос", лицо его потемнело. На следующий день пришёл документ – копия отчёта, составленного университетом. Там, среди сухих формулировок, чёрным по белому значилось: "Оценка выполнена исключительно на основе предоставленных компанией данных. Университет не проводил независимой проверки технологии".
А внизу второй страницы красовалась недвусмысленная приписка: "Настоящий отчёт не должен рассматриваться как одобрение продукта или услуги Медицинской школой Университета Джонса Хопкинса". И всё же "Теранос" вырвал из этого текста одно-единственное выражение – "высокий потенциал инновационности" – и выставил его как знак одобрения ведущего университета.
Картина складывалась тревожная: отказ от независимых испытаний, избирательные цитаты, манипуляции словами. Всё это выглядело как откровенная подмена. И хотя в руках оказался весомый кусок мозаики, ощущение оставалось странным – словно тень всё ещё закрывала главную часть рисунка.
Что же в этой истории вызывало такое беспокойство? Слишком уж небрежно всё выглядело. Обман был не из тех, что плетут опытные мошенники: ни тонкой подделки отчётов, ни подкупа исследовательских центров, ни хитроумных искажений цифр. Всё походило на наспех сработанную детскую проделку, заметную при первом внимательном взгляде.
Разве можно было обвести вокруг пальца весь мир столь топорным способом? Сомнение только усиливалось. Каким образом "Теранос" удалось взлететь до оценки в десять миллиардов долларов, имея за спиной такие шаткие доказательства? Где-то скрывался иной, настоящий ключ к разгадке.
Мысль мелькнула внезапно: "Рэймонд ведь не мог этого не понимать…" Человек, с которым довелось встретиться раньше, глупцом не был. Не мог он поверить в сказку, опираясь лишь на сомнительные бумаги. Значит, оставалось одно – разговор лицом к лицу.
Письмо с тщательно подобранными словами отправилось Рэймонду. Ответ не заставил ждать: "Завтра буду в 'Голдмане'. Ужин устроит?"
На следующий вечер ресторан неподалёку от башни "Голдмана" оказался местом встречи. Сквозь мягкий гул голосов, звон бокалов и запах поджаренного мяса за соседними столами Рэймонд, едва сделав заказ, положил смартфон на белоснежную скатерть. Металлический корпус холодно блеснул в свете лампы.
– Разрешите записывать беседу? – прозвучало его спокойное, но твёрдое заявление. – Такой принцип: все официальные встречи фиксируются.
Фраза заставила уголки губ дрогнуть, хотя наружу это не вырвалось. Слишком уж прямолинейно для юриста: кто станет откровенничать, если с первых секунд перед ним включают запись? Очевидно, собеседник полагал, будто перед ним лёгкая добыча.
Ответ прозвучал с такой же сдержанной улыбкой:
– Тогда придётся включить запись и с моей стороны.
На лбу Рэймонда лёгкая складка обозначила недовольство. Но вежливое объяснение развеяло паузу:
– Видите ли, у вас останется точная запись моих слов, а у меня – лишь туманная память. Легко может возникнуть недоразумение. Запись избавит от лишних споров.
Короткое раздумье – и согласие. Два красных огонька на экранах засветились одновременно, словно сигналы к началу шахматной партии.
Разговор начался без лишних прелюдий.
– В данных некоторых компаний обнаружены пробелы. Особенно в материалах "Теранос" не хватает самого главного.
– Как же так? По "Теранос" данных должно быть в избытке, – удивился Рэймонд.
– Бумаг действительно много, но львиная их доля посвящена рыночным перспективам.
Документы громоздились томами: договора с торговыми сетями, соглашения с Пентагоном, планы поставок, прогнозы продаж. Если верить этим страницам, к концу года компания должна была выручить сотни миллионов. Всё выглядело солидно и убедительно.
Но в сердце кипела одна мысль: "Продукта нет." Лишь пустая жестянка, оболочка без содержания. Технологии, о которой шла речь, в природе не существовало. И главное доказательство, техническое ядро – отсутствовало напрочь.
Причина всему должна была быть, иначе такой абсурд просто не объяснить. На лице Рэймонда отражался камень спокойствия, когда одно за другим выкладывались собранные факты. Сначала речь пошла о переговорах с фармацевтическими компаниями – и ни малейшего намёка на удивление.
– Если проекту уже много лет, естественно, он провалился, – произнёс он ровным голосом. – "Теранос" шёл вперёд через бесконечные ошибки и переделки. Особенно в начале провалов было немало.
Но потребовалось не прошлое, а свежие данные – живые доказательства, настоящая клиника, проведённая недавно. И тут Рэймонд неожиданно обронил:
– Несколько месяцев назад и мы просили эти материалы.
Юрист обязан был провести дью-дилидженс. Запросили документы, получили странный ответ: бумаги будто потерялись во время бесконечных переездов офисов. Мол, сейчас важнее сосредоточиться на запуске продукта, а поиск отложить.
– И что потом? – прозвучал вопрос.
– Бумаг так и не прислали. Но пришло заверение иного рода.
– Какого?
– Один профессор дал письменное подтверждение.
Вместо технических отчётов – сухое "поверьте мне". Звучало нелепо, но имя профессора оказалось весомым.
– Каррингтон из Стэнфорда. Он входит в совет директоров и числится техническим советником "Тераноса".
Имя громкое: звезда Стэнфорда, автор десятков работ, человек с безупречной репутацией. Если такой учёный заявляет о надёжности "Ньютона", сомнения уходят в сторону. Ради такого авторитета ожидание документов тянулось месяцами, пока всё не растворилось в тумане.
Вспоминался и другой профессор – токсиколог из Джонса Хопкинса, тот самый, кто когда-то оставил жёсткое условие: без независимой проверки верить нельзя. Но Рэймонд лишь пожал плечами:
– То было в 2010 году. С тех пор технологии шагнули вперёд.
– Но ведь "Теранос" использует документы с явными оговорками, преподнося их как доказательства. Это проблема.
– Может, случайная ошибка. Я ведь говорил: с самой технологией всё в порядке. Каррингтон это гарантирует.
Снова тот же круг: имя вместо факта. Но нужны были не обещания, а доказательства.
– Значит, только сам "Теранос" может их дать.
Вероятнее всего, и дальше всё утонуло бы в бесконечных отсрочках.
Взгляд упёрся в глаза Рэймонда:
– Эти документы необходимы, без них невозможно исполнить долг.
Ответ юриста прозвучал холодно и отстранённо:
– А что мне прикажешь? Я лишь представляю интересы клиента.
В словах чувствовалась осторожность. Сомнения у него были, безусловно. Но существовали и причины, о которых он не мог говорить вслух. Причины, что прятались под слоями обязательств и молчаливых договорённостей.
И если догадка верна, то прямых признаний от Рэймонда ждать бесполезно. Значит, оставался обходной путь.
В воздухе ресторанного зала висел густой аромат жареного розмарина и красного вина. Звон бокалов тонко ударял в виски. Сделав глубокий вдох, собеседник произнёс:
– Понял. Придётся решать самому. Но была ещё одна причина, по которой хотелось встретиться.
На лице Рэймонда впервые появилась искорка любопытства.
– И какая же?
– Нужна консультация по личному делу.
Уголки его губ дрогнули, возникла едва заметная улыбка:
– Хочешь нанять меня как адвоката?
– Именно так.
– Даже если это приведёт к конфликту интересов?
– Даже в таком случае.
Тогда Рэймонд молча потянулся к телефону и выключил запись. Второй огонёк на экране также погас. Наступила тишина, наполненная только тихим гулом зала и шорохом салфеток.
С этого момента разговор закрывался бронёй адвокатской тайны. Никакой суд, никакая полиция не имела права вытянуть слова из-под этой защиты.
Взгляд в упор, голос ровный, почти ледяной:
– Если вдруг окажется, что Холмс – мошенница, как поступишь тогда?
– Мошенничество, говоришь? Опасное слово, – брови Рэймонда чуть приподнялись, голос зазвучал мягко, как шелест бумаги, но с отчётливым предупреждением. Ни тени злобы, лишь холодная осторожность юриста, привыкшего к тонким граням закона.
– Без доказательств подобные обвинения могут обернуться иском о клевете. Лучше держать язык за зубами. Выиграть такой процесс сложно, но если кто-то решит досаждать, то уйдут месяцы и уйдут деньги, – слова его тянулись размеренно, будто капли дождя по оконному стеклу.
Адвокат уже был нанят именно для того, чтобы можно было говорить свободнее, прикрываясь тайной доверителя. Но вместо того, чтобы расслабиться, Рэймонд отвечал сухой юридической консультацией. Причина крылась на поверхности – недоверие. Тайна касается лишь адвоката, клиент же свободен разгласить услышанное. Разумно было ждать осторожности.
Впрочем, подобная игра тоже имела смысл. Одному можно было задавать прямые вопросы, другому – отвечать окольными путями, словно в старую игру "двадцать вопросов".
– Слышал о фирме "Моррисон и Салливан"? – прозвучал вдруг новый поворот.
– Нет, имя незнакомое.
– Это одна из ведущих юридических фирм Силиконовой долины, особенно на стартап-рынке.
Ниточка сразу потянулась к очевидному.
– Значит, работают на "Теранос".
– Верно. Их держат на постоянном окладе. В суд дел пока не доводили, но иски подают постоянно. Три-четыре случая точно, – голос Рэймонда оставался ровным, но в словах ощущалась тяжесть сведений, добытых через профессиональные связи.
Для большинства директоров иск – крайняя мера, почти отчаяние. Но у Холмс была иная привычка: первым делом звонить юристам при малейшей угрозе.
Неужели именно это позволяло афере так долго жить? Не прозрачность и не вера инвесторов, а железная хватка исков и запугивание каждого, кто задавал вопросы.
– Значит, в основном иски о клевете?
– Нет, чаще о нарушении конфиденциальности.
– Конфиденциальности?
– Утечка технологий. Собственных.
Сдержанный смешок сорвался непроизвольно. Какая уж там "собственная технология", если внутри пустая жестянка? Пустая телега громче всех гремит – выражение подходило идеально.
Лицо Рэймонда в этот миг стало каменным.
– Отнестись к этому стоит серьёзно. Стоит тебе публично назвать Холмс мошенницей – она без колебаний подаст в суд.
Решение разоблачить "Теранос" давно созрело. Иск был лишь вопросом времени, и страх не имел здесь места.
– Разве не невероятно трудно выиграть дело о клевете? – прозвучал вопрос, в голосе сквозило лёгкое недоумение.
Ведь в Америке свобода слова стоит на первом месте. Конституция сама защищает смельчака, и суды чаще всего склоняются в пользу слова, а не обвинения.
Но Рэймонд лишь качнул головой.
– В обычной ситуации – да. Но твой случай особенный. Есть шанс, что судья встанет на сторону истца.
Скользнул взгляд, и пальцы его медленно начали отсчитывать:
– Чтобы доказать клевету, нужны три вещи: ложное утверждение о факте, злой умысел и ущерб.
Голос звучал спокойно, но за этой тишиной чувствовалось давление, как перед грозой.
В комнате пахло кожей дорогих кресел и свежей бумагой, где-то на столе тлела свеча с лёгким древесным ароматом – чужая попытка приглушить сухость воздуха. Рэймонд говорил негромко, но каждое слово ложилось тяжело, как капля свинца в воду:
– Ситуация твоя особенная. Стоит заговорить о мошенничестве – инвесторы тут же выведут деньги.
В его голосе звенела та самая сухая ясность, которая не оставляет места для сомнений. Потери можно посчитать на калькуляторе: десять миллиардов испарятся, словно утренний туман над рекой. Обычно убытки – вещь расплывчатая, но в этом случае всё кристально ясно.
– Более того, – продолжал он, складывая пальцы в неторопливом счёте, – твои действия легко можно истолковать как злой умысел.
Слова резали слух, как скрежет ржавого гвоздя по стеклу.
– Но речь идёт об исполнении добросовестного долга управляющего активами, – прозвучал ответ.
Рэймонд качнул головой:
– Это справедливо, пока не случится встреча с Холмс. Если же доведётся столкнуться с ней напрямую… обстоятельства могут сыграть против.
Предупреждение прозвучало глухо, словно отдалённый раскат грома. В воздухе повисло ощущение неизбежного столкновения – каждый шаг обещал трение, повод для нового обвинения в "враждебности".
– Всё сводится к первому критерию – "ложное утверждение факта". Проигрыш грозит компенсацией за весь объём инвестиций. А это – астрономическая сумма.
Слова повисли в воздухе тяжёлым колоколом: десять миллиардов – цена ошибки.
Взгляд Рэймонда стал холоднее, серьёзнее, будто лёд проступил в его глазах.
– Суть исхода – доказательство самого факта мошенничества.
Схватка обретала форму: Холмс будет изображать жертву клеветы, другая сторона – разоблачать её как хитрую аферистку. Клевета против мошенничества. Баланс, на одной чаше которого звенели миллиарды.
– Чтобы победить, нужно доказать обман. Но это не легче, чем доказать клевету. Здесь тоже три условия…, – он вновь начал отсчитывать пальцами.
– Первое – искажение фактов. Надо показать, что Холмс заявляла одно, зная, что это не правда. Отчёт Джонса Хопкинса прекрасно демонстрирует этот обман. Любой увидит фальшь.
Доказательство уже лежало на столе, но выражение Рэймонда не потеплело – впереди поджидал куда более трудный барьер.
– Второе – намерение. Нужно показать, что ложь была сознательной. А это труднее всего.
– Можно будет сказать, что произошла ошибка, – прозвучал предположительный ответ.
– Именно. Или свалить всё на некомпетентного сотрудника: "слишком поспешил, использовал логотип университета, не заметив приписки". Юридически – это уже не обман, а ошибка. И доказать умысел почти невозможно.
В воздухе мелькнула усмешка – горькая, почти саркастическая. Смешно, но закон в таких мелочах играет не на стороне правды.
– И, наконец, самое важное – ущерб. Нужно доказать конкретные убытки, вызванные доверием к её словам. Но ты не вложил ни цента.
– Значит, решающими станут голоса пострадавших.
– Именно.
Обычно инвесторы первыми рвутся в атаку при разоблачении обмана. Но здесь всё обстояло иначе. В памяти всплыли картины прошлого: даже когда Холмс предстала перед судом, многие инвесторы продолжали защищать её, словно загипнотизированные. Другие, куда влиятельнее, предпочли молчать – слишком стыдно признаться, что их провела девчонка едва за двадцать.
Вот в чём загвоздка.
– Без их свидетельств доказать мошенничество будет крайне сложно, – не дрогнув, подтвердил Рэймонд.
Внутри повис вздох. Проблема не в том, чтобы уличить во лжи – доказательства лежали на поверхности. Проблема в том, чтобы уговорить пострадавших признаться: "меня обманули".
Уговорить гордых людей выйти и сказать это вслух – задача, сродни невозможному.
Рэймонд на секунду отвёл взгляд, затем вернул его и произнёс, уже с лёгкой горечью:
– Не беспокойся о "Теранос". Проверял бумаги, кое-что не нашёл, но ничего подозрительного там не оказалось.
Слова завершились слабой, кривой улыбкой.
Он словно сам понимал – инстинкт юриста заставил копнуть глубже, запросить документы, и тем самым невольно задеть влиятельного клиента. Возможно, самого Киссинджера. Того, кто относился к Холмс как к внучке.
И стоит лишь намекнуть, что у неё нет доказательств, старик сразу вскипает: "Не смей очернять ребёнка, дорогого моему сердцу. Не придирайся без улик".
В такой ситуации адвокат оказывался меж двух огней: клиент требовал веры, а "Теранос" упорно отказывался раскрывать данные. Даже с фактами в руках Холмс умела так ловко выкрутиться, что старик снова верил ей.
– "Теранос" – крепкая компания. Именно поэтому вложено шесть миллионов долларов, – отчеканил Рэймонд.
Эти слова вызвали невольный смешок. Для семьи Мосли такая сумма – не больше, чем мелочь, брошенная на ветер. Похоже, деньги были вложены скорее из-за давления клиента, чем по убеждению.
– Более того, рекомендовал компанию нескольким клиентам. Никогда бы так не поступил, если бы видел хоть малейшие сомнения.
Улыбка скользнула по его лицу – натянутая, с горечью.
Истина была ясна: в любом раскладе именно он подвёл тех, кто доверился его советам. Он стал человеком, который сам же создал жертв.
– "Теранос" – не мошенническая компания, – твёрдо произнёс Рэймонд, словно отрезал, и голос его прозвучал с ледяной уверенностью.
Рэймонду приходилось держаться за единственную роль – роль жертвы. Стоило ему хоть раз признать, что подозревал мошенничество, но всё равно советовал другим вкладываться, – и он сам оказывался бы в числе соучастников. Потому и отрицал всё публично, с упрямством, достойным лучшего применения.
В памяти всплыл тяжёлый щелчок кнопки диктофона в начале встречи. Стало ясно, зачем юрист настоял на записи разговора: если правда всплывёт наружу, у него будет доказательство, что он ни при чём. "Какие бы улики Сергей Платонов ни показал – всё равно считаю компанию честной" – именно такую линию защиты он готовил заранее.
Ирония заключалась в том, что сам Рэймонд, вероятно, сильнее всех хотел бы сорвать с "Теранос" маску. Но цена была слишком велика: репутация, имя, связи. Проще показаться обманутым, чем признать себя пособником. Вот почему он не мог действовать открыто и ждал, когда кто-то другой сделает это за него. Этим "кем-то" становился собеседник напротив.
Рэймонд говорил размеренно, глядя куда-то мимо, будто обдумывал каждое слово:
– Скоро начнётся раунд частных инвестиций.
В голосе проскользнула тень тревоги: слишком уж легко именно на этой стадии можно вытащить наружу неприятные тайны. Но тревога эта была напрасна – впереди компанию ждали не разоблачения, а новые триумфы. Оценка в десять миллиардов долларов станет фактом, и мир поверит в сказку ещё крепче.
Как же так получилось, что никто не видел очевидного? Документы – жалкие, убогие, склеенные из отговорок. А инвесторы, люди с опытом и деньгами, верили. Одни ослепли от сияния громких имён, другие поддались на музыку громких контрактов и обещаний будущего. Но должен был существовать ещё один, самый главный фактор, который всё перевешивал. Его знали только настоящие пострадавшие – те, кто предпочёл молчать, когда обман стал явным.
Рэймонд, словно читая чужие мысли, позволил себе чуть заметную улыбку.
– Кстати, с вами хочет встретиться Прескотт.
Имя прозвучало внезапно, но весомо. Владелец семейного офиса, человек с сетью курортов во Флориде, клиент, чьё доверие ценно. Лично ещё не знаком, но через Нью-Йорк он будет проездом и уже выразил желание поговорить.
– Я рассказал ему о ваших успехах в "Генезис", – продолжил Рэймонд. – Он очень заинтересовался, хочет пообщаться напрямую.
В его голосе слышалось больше, чем простое приглашение. Это была сцена, подготовленная заранее: возможность увидеть и услышать настоящего потерпевшего, того, кто доверился Холмс. А вместе с этим – шанс разглядеть подлинные мотивы, скрытые за молчанием.
– Как насчёт воскресенья?
Вопрос повис в воздухе, отдаваясь лёгким гулом в груди. Мгновение – и ответ прозвучал твёрдо, с готовностью принять игру:
– Конечно. Обязательно найду время для этой встречи.
