Текст книги "Деньги не пахнут 3 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Деньги не пахнут 3
Глава 1
После того как Раймонд обмолвился о переманивании, воздух в комнате будто стал плотнее, напитался ожиданием. Он заговорил спокойным, ровным тоном, словно ювелир, берущийся огранить камень:
– Названия пока раскрыть не могу, – произнёс он, перелистывая бумаги и не глядя в глаза, – но речь идёт о семейном офисе одного давнего клиента. Под управлением около трёхсот миллионов долларов.
Слова прозвучали тяжело, будто упали на стол свинцовыми гирями. Семейный офис – это не просто фонд, а личная крепость богатой семьи, созданная для того, чтобы её капитал множился без лишних глаз и ушей.
В памяти скользнула безумная мысль: "Только бы не Киссинджер…" Но разум тут же отрезвил: смешно. Каким бы почётным дипломатом тот ни был, такие суммы в личных активах маловероятны. Значит, другой клиент, из числа тех, кто прячется за спиной Раймонда.
И тут раздалось новое предложение, неожиданное, словно резкий аккорд скрипки среди размеренного хора:
– Можешь полностью взять под управление портфель в сфере здравоохранения. Около ста миллионов.
Внутри всё дрогнуло. Для новичка, едва год назад переступившего порог инвестиционного банка, это звучало невероятно. Обычно путь растягивается на долгие, изнуряющие годы.
У многих сложное представление: будто каждый сотрудник банка сразу торгует ценными бумагами. Но реальность суровее. Аналитик сперва два года учится азам, потом ещё пару лет послушно выполняет указания старшего управляющего. Лишь на четвёртый год разрешается осторожно предлагать идеи, но даже тогда – без права касаться реальных средств. Всё, что допускается, – так называемый "теневой портфель": бумажная имитация инвестиций, где считаются гипотетические прибыли и убытки. И только к шестому году подбирается очередь до настоящих клиентских денег. Настоящая ответственность обычно приходит лишь спустя семь, а то и девять лет.
А теперь Раймонд словно одним взмахом срезал все ступени лестницы.
– Значит, речь идёт о полноценной позиции управляющего? – прозвучал осторожный вопрос. – Или хотя бы младшего PM?
– Начнёшь как младший, – кивнул Раймонд, – а дальше будет видно.
Скепсис, конечно, был уместен. Но Раймонд продолжал уверенно, с тем тоном, где сквозила власть человека, привыкшего открывать двери там, где другим всегда будет закрыто:
– В обычном фонде это невозможно. Но семейный офис живёт по иным правилам. Если я подтверждаю твои способности, проблем не будет.
Он не торопился, будто нарочно смаковал каждую приманку.
– Базовая зарплата – триста тысяч долларов. Это только основа. Бонусы отдельно.
Триста плюс триста – выходит шестьсот. Сумма кружила голову, как терпкое вино. Но….
– Более того, – продолжал Раймонд, – здесь можно позволить себе рискованные стратегии. Правила мягче. Полная свобода действий.
Вишенкой на торте стало последнее:
– Представление клиента на закрытых инвестиционных встречах. Туда не попасть обычному аналитику. И никакого запрета на открытие собственного фонда. Мой предшественник именно так и поступил – а клиент выделил ему сто миллионов в качестве стартового капитала.
В комнате повисла тишина, лишь часы на стене тихо отстукивали секунды. Словно в воздухе пахнуло пряностью дорогого табака, сладким и тягучим.
Предложение было подано мастерски. Всё выглядело так заманчиво, что рука сама тянулась согласиться. Но под всей этой роскошью слышался едва различимый скрип капкана.
Это не щедрость. Это ловушка.
Планы Раймонда пахли тем же холодным расчётом, что и уловки Джерарда. Тот тоже любил ставить капканы – сладкие, блестящие на поверхности, но внутри начинённые сталью и ядом. Казалось, эта привычка передавалась в их семье, как наследственная болезнь.
Конечно, Раймонд сдержал бы обещания. Он бы вывалил на стол заманчивые суммы, позволил управлять внушительным портфелем, открыл двери в мир закрытых раутов, где звучат бокалы и пахнет дорогим парфюмом. А потом, когда чувство уверенности пустило бы корни, одним движением пера выдернул бы почву из-под ног – увольнение, холодное и официальное.
Истинная цель проста: сломать карьерный маршрут.
На Уолл-стрит всё давно поделено на невидимые ступени. Инвестиционный банк – это что-то вроде обязательного двухлетнего колледжа. Отсидел срок, набрал базу – можно двигаться дальше. Не дотянул – в глазах коллег навсегда останешься выскочкой, не выдержавшим экзамена. Разве что переход в уважаемый хедж-фонд спасает репутацию – как будто выпустился досрочно.
А вот семейные офисы… В их коридорах пахнет не азартом биржевых сделок, а мягкими коврами и старым деревом сейфов. Там не слышно грохота больших денег – только шёпот состоятельных хозяев, решивших держать капитал при себе. Для настоящих волков с Уолл-стрит это нижняя ступень, почти изгнание. Пойти туда – значит поменять мечту о высшей лиге на должность тренера в провинциальной команде. Обратной дороги оттуда почти нет.
Раймонд именно к этому и толкал. Готов был пожертвовать деньгами ради одного – выбить из игры и лишить будущего, потому что угроза с его стороны по-прежнему оставалась ощутимой. Здравый смысл подсказывает: лучше отказаться. Видишь капкан – не суйся. Но разве бывают в мире вещи бесполезные? Даже ловушки иногда можно обратить в оружие.
Ведь за всем этим манёвром маячит куда более важная цель – встреча с адвокатом Мосли. Без его сведений не откроется дверь к главному: разоблачению "Теранос". Этой компании, возведённой на обмане, на лжи, прикрытой сияющей оболочкой инноваций. Но как понимаете, это десятое, здесь главное полученый имидж.
Нужно собрать доказательства, заставить инвесторов увидеть правду и перетянуть их капиталы. Итоговый замысел прост и дерзок: десять миллиардов под управлением. С этой суммой можно запускать собственный фонд и диктовать правила. Тогда никакие "два года в Goldman" не будут иметь значения – весом останется только размер активов.
Поднять жалкие сотни миллионов – всё равно что бросить престижный университет ради дешёвой забегаловки. Но старт с десяти миллиардов – это как выпуститься из Гарварда в пятнадцать лет и тут же возглавить единорога.
Для этого придётся добраться до сути аферы "Теранос". А сделать это непросто: компания не торгуется на бирже, не открыта для любопытных глаз. Доступ к её внутренностям – как охота в тёмной чаще, где зверь скрывается за каждым шорохом листвы. Информация о "Теранос" прячется за толстыми шторами закрытой компании: публике ничего не обязаны показывать, отчёты видят лишь инвесторы. Если семейный офис, управляемый клиентом Мосли, вложил туда деньги, то отмахнуться от заманчивого, пусть и подозрительного предложения было бы неосмотрительно.
– Что скажете? – Раймонд прищурился, ожидая ответа.
Пальцы коснулись подбородка, в комнате повисла пауза, наполненная тиканьем часов и приглушённым гулом улицы. Потом воздух прорезал тихий, усталый вздох.
– Придётся отказаться. Сейчас уходить из "Голдмана" нельзя. Срок ещё не завершён, а резкий поворот способен перечеркнуть карьеру….
Слова звучали откровенно, почти беззащитно. Лёгкая тень сомнения в голосе делала отказ убедительным, даже безопасным.
Раймонд, будто ждавший именно такой реакции, сразу принялся убеждать.
– Странно слышать такое от любителя риска. Разве не вами движет принцип "высокий риск – высокая прибыль"?
– Верно, но в данном случае риск слишком велик.
– Зато и награда впечатляет.
– Честно говоря, награда не соизмерима с ценой. Управлять фондами можно в любой момент.
На самом деле, управление средствами клиентов через теневую схему уже шло полным ходом, так что обещание "свободного доступа к капиталу" звучало пусто.
– Вот если бы речь шла об опыте, которого "Голдман" не даёт…, – слова повисли в воздухе.
– Каком именно? – Раймонд подался вперёд.
– Венчурное направление. Алгоритм, настроенный на нераскрученные стартапы, мог бы приносить запредельную прибыль. Но доступ туда ограничен….
– К счастью, половина портфеля как раз состоит из венчурных вложений, – заметил Раймонд. – Хозяин любит входить в "ангельские" раунды или участвовать в сериях.
Запахло "Тераносом". Вероятность, что среди инвесторов этого офиса скрываются клиенты Мосли, была слишком велика.
Последовал долгий вдох, потом – тяжёлый, почти сожалением окрашенный выдох.
– Простите… предложение заманчиваое, но риск всё же перевешивает.
– А я-то думал, что вы уверены в своих силах, – холодно усмехнулся Раймонд. – Похоже, ошибся.
– Тут дело не только в навыках. Даже при успешной работе клиенту может не понравиться стиль, и тогда – увольнение. Характер у меня не самый удобный….
Фраза звучала как отказ, но в ней оставалось достаточно щелей, чтобы просунулась рука для дальнейшего торга.
– Разве что… если бы существовал испытательный срок, – прозвучало почти невзначай.
– Испытательный срок? – Раймонд вскинул бровь.
– Скажем, полгода. Чтобы привыкнуть друг к другу, попробовать силы в качестве советника при реальном портфеле…, – мысль оборвалась, и тут же последовало энергичное отрицание. – Нет, вряд ли. "Голдман" не допустит.
– Не факт, – улыбнулся Раймонд. – Если захотеть, выход найдётся.
– Но ведь правила компании….
– Конечно, официально так нельзя. Но есть обходные пути. – В уголках губ Раймонда блеснула уверенная ухмылка.
С его связями и капиталом убедить "Голдман" – вопрос техники.
– Всё же позвольте взять время на размышления. Слишком неожиданное предложение.
– Разумеется. Но надеюсь, что ответ будет положительным.
– Подумать стоит, – прозвучало спокойно.
Внутри же решение было принято: играть в нерешительность дня три. Согласие с первого шага вызвало бы подозрение, а трёхдневная пауза – самое подходящее прикрытие.
Чтобы убедить собеседников в том, что крючок проглочен, приходилось вести себя осторожно, словно пробуя воду кончиком пальца. Всё должно выглядеть так, будто решение зреет медленно, шаг за шагом. Если условия уже расставлены как следует, можно и в "Голдмане" удержаться, и одновременно под видом советника подкармливать семейный офис. Такой двойной ход открывает дорогу к сведениям о "Тераносе", не разрушая собственную карьеру. Самая тяжёлая задача будто бы сдвинулась с места.
Значит, пора переходить ко второй – удержать Джерарда от досрочного вывода вложений. На деле это оказалось куда проще, чем представлялось: сама ловушка Раймонда словно подтолкнула в нужную сторону. Вопрос был лишь в том, как плавно подвести разговор к теме.
К счастью, инициатива исходила от него.
– Кстати, насчёт условия о выводе средств. Может, сделаем исключение хотя бы на этот раз? – голос Раймонда прозвучал мягко, но под словами чувствовалось давление, будто тяжёлый камень лег на стол. Предлагалось послабление для Джерарда в обмен на удобное кресло в семейном офисе. Но граница была проведена сразу и жёстко.
– Это невозможно. Управляющий фондом не имеет права нарушать правила ради личных связей или чьих-то просьб.
Правила остаются правилами, особенно там, где речь идёт о деньгах инвесторов. Исключения превращают их в пустую бумагу. Эта мысль была высказана отчётливо, без единой тени сомнения. Взгляд упёрся прямо в глаза Раймонда.
– Позвольте узнать, зачем вообще нужен этот досрочный вывод? – вопрос прозвучал твёрдо, с едва заметной ноткой укоризны. – Неужели кто-то усомнился в том, что фонд способен управлять капиталом в сто пятьдесят миллионов?
На лице Раймонда мелькнуло смятение. Только теперь до него дошло, как сильно подобный запрос разрушает все прежние комбинации. Приманкой ведь служил портфель на сто миллионов, а интереса не проявлено. Если в этот момент зазвучит требование о выводе, получится, что доверия к способностям вовсе нет. На таких условиях уходить из "Голдмана" бессмысленно.
Схему, похоже, приходилось срочно латать.
– Дело не в этом, – поспешил уточнить Раймонд. – Ваши способности сомнению не подлежат. Но Джерард ещё молод. Слишком много желаний, когда в руках такие суммы.
Значит, причина кроется не в сомнениях, а в юношеском желании сорить деньгами. Глаза вновь встретились с его взглядом.
– Тем более обязан противиться, – прозвучало с жёсткой уверенностью. – По моим расчётам, за год капитал может вырасти минимум на триста процентов. Тратить средства на прихоти – недопустимо для профессионального управления активами.
Повисла густая тишина.
– Конечно, если доверия к моим способностям нет, ничего поделать нельзя…, – слова прозвучали ещё раз, словно молот по наковальне, подчёркивая главную мысль: вывод средств теперь равен признанию недоверия.
Карьеру менять на пустые обещания невозможно.
Ловушки вообще редко бывают бесполезны – и эта неожиданно обернулась против её же создателя. Ситуация превратилась почти в заложничество: либо капитал остаётся на год, либо теряется возможность расставить капкан.
– Так что же будет дальше? – вопрос прозвучал холодно и твёрдо, словно последний удар в этой партии.
***
Как только за Сергеем Платоновым закрылась дверь, Раймонд медленно повернулся к Джерарду. Взгляд его был тяжёлым, словно камень, и в голосе прозвучала едва заметная усмешка:
– Понимаешь ли ты, что сейчас произошло?
Он даже не стал поднимать вопрос о выводе капитала. Само это молчание было испытанием – нужно было убедиться, уловил ли сын суть.
Джерард, не дрогнув, ответил уверенно:
– Да, всё ясно. Если Сергей перейдёт в семейный офис, мы сможем держать его под контролем. Его способности принесут нам прибыль, а в конце концов его карьера будет уничтожена.
По губам Раймонда скользнула довольная улыбка – сын уловил замысел без лишних подсказок.
– Верно, – тихо подтвердил он, ощущая в груди тёплую волну гордости.
Но в лице Джерарда вдруг проскользнула тень, словно облако набежало на солнечный свет.
– Что-то гложет тебя? – спросил отец, внимательно вглядываясь.
– Нет… просто чувство странное, будто всё сделано не моими руками, а твоей властью.
В голосе сына звучала лёгкая вина, будто тяжёлый камень придавил грудь.
Раймонд глубоко вздохнул, положил ладонь на плечо сына, тяжёлую и тёплую.
– Неправда. Это твоё решение. Ты убедил меня, ты вёл этот разговор и довёл его до конца.
– Но… – Джерард опустил голову, тень сомнения не уходила.
– Понимаю. Это всё влияние семьи по материнской линии. Не беспокойся. Для них всё будет выглядеть так, будто ты использовал меня как ресурс, – сказал Раймонд с мягкой улыбкой, словно пытался согреть этим жестом.
Но слова эти, вместо облегчения, только усилили горечь в глазах Джерарда.
– Хотелось доказать, что способен справиться сам…, – прошептал он, и в голосе проскользнула ненависть к себе.
– Не спеши, – мягко произнёс отец.
– Но….
– Знаю, о чём думаешь. Кажется, что, опираясь не на собственные силы, а на фамилию и связи, выглядишь бездарным.
Джерард кивнул, не поднимая глаз.
– Именно так. В таком возрасте всё ещё зависеть от помощи отца….
Раймонд помрачнел.
– По-другому нельзя. Представь велосипед. Большинство катается на двухколёсном, падает, сдирает колени, учится на ошибках. А тебе пока положены дополнительные колёсики.
– Точнее не скажешь, – тихо выдохнул Джерард.
– Но есть разница. Другие, даже упав, только локоть расшибут. А твоя ошибка может стоить десяткам семей работы, средств к существованию.
Обычный тридцатилетний может позволить себе пробовать, ошибаться, снова подниматься. Цена его промахов – лишь он сам.
У Джерарда же уже в руках была должность финансового директора. Одно неверное движение – и рухнут миллионы, сотни людей останутся без хлеба.
– Потому тебе и нельзя рисковать, как обычным смертным. У тебя нет права на роскошь проб и ошибок. Твои "дополнительные колёсики" должны быть с тобой дольше, и мир не простит даже единственного неверного поворота, – сказал Раймонд твёрдо.
– Понимаю, – глухо ответил сын.
В лице Раймонда мелькнула глубокая, почти отеческая жалость. Он знал, какой груз давил на этого юношу.
– Твоя дорога не похожа на чужие. И испытания твои – не их испытания. Не равняй себя с теми, кто падает и поднимается. Сравнивай только с теми, кто тоже вынужден ездить на трёхколёсных велосипедах.
Советы Раймонда звучали мягко, сдержанно, но в каждом слове чувствовалась глубокая отцовская забота и вера в сына. В кабинете стоял полумрак, плотные портьеры едва пропускали солнечный свет, и в этой тишине тяжёлый разговор тек неторопливо, будто вязкий мёд.
Вдруг дверь осторожно приоткрылась, и внутрь шагнул сотрудник клуба. Его голос, приглушённый и почтительный, нарушил размеренный ход беседы:
– Прибыл ещё один гость.
На пороге показалась Рейчел.
В тот миг весь зал будто ожил: взгляды, усталые и рассеянные, устремились к двери. Необычным было само появление женщины в таком месте, но куда сильнее внимание приковывала её красота – ясная, словно свежий весенний рассвет. Взоры присутствующих жгли кожу, и в лёгкой неловкости девушка слегка замедлила шаг, но, встретившись глазами с отцом, тут же нашла в себе силы для улыбки.
На губах Раймонда появилась теплая, невольная улыбка – словно свет, прорвавшийся сквозь тучи. Как могло случиться, что судьба подарила ему столь совершенную дочь? Но сегодняшний вечер был не временем для умиления. Лицо мужчины быстро приняло суровое выражение.
– Рейчел, правда ли, что ты привела Сергея Платонова в Фонд Каслмана? – спросил он, голосом твёрдым, но сдержанным.
Следовал долгий и осторожный обмен сведениями. Раймонд внимательно сопоставлял её слова с рассказом Платонова. Всё совпадало: именно Рейчел первой вышла на Фонд, именно она пригласила Сергея работать над созданием лекарства.
Однако в ходе этой проверки всплыло нечто неожиданное.
Причиной стал вопрос Джерарда:
– Ты ведь из-за этого и узнавала условия получения средств из траста?
Оказалось, Рейчел поделилась своими мыслями лишь с братом и собиралась снять деньги со счёта доверительного фонда.
На лбу Раймонда прорезались глубокие морщины тревоги.
– Рейчел, траст создан не для раздачи. Ты что, собираешься прожить жизнь, расточая его на других? – в голосе слышалась и забота, и недовольство.
Девушка торопливо качнула головой, будто оправдываясь:
– Нет, я не дарю деньги. Речь не о пожертвовании пятисот миллионов. Это инвестиция в Шона, шанс заработать и при этом использовать талантливого человека для собственных задач.
Её доводы были безупречны. В них сквозила холодная расчётливость, лишённая наивности. Стратегия, достойная опытного финансиста, – выгода без потерь. Рейчел вновь проявляла ту самую безукоризненность: красота, характер, ум.
Но в душе Раймонда тяжесть не рассеивалась. Он шумно вздохнул, наполнив воздух усталостью и грустью.
– Но зачем тебе непременно работать в этом фонде? – спросил он уже тише.
– Ради больных людей, ради исполнения их последней надежды. Это действительно важно, – мягко ответила она.
Слова её были благородны, и в них не чувствовалось фальши. Но вздохи Раймонда только участились.
– Ты могла бы уже начать жить своей жизнью.
Рейчел едва заметно улыбнулась – печально, с горечью – и качнула головой.
– Нет. Ты ведь знаешь почему.
И он знал. Память обрывалась резкой болью – тот летний день у озёрной виллы. Десятилетняя девочка, сорвавшаяся со скользкого настила в холодную воду, отчаянная борьба за дыхание, и старый смотритель, бросившийся в спасительный прыжок. Её вытянули на берег, но его сердце не выдержало.
– Он умер из-за меня… – шепнула она, и воздух в комнате потяжелел, пропитался вкусом вины и скорби, словно невидимой пылью.
Воспоминание о том, как каждую ночь приходилось утешать Рейчел в её рыданиях, до сих пор жило болезненным эхом. Тогда, много лет назад, в душе девочки поселилось тяжёлое чувство: жить придётся за двоих, ведь чья-то жизнь оборвалась, чтобы её собственная продолжалась. С тех пор она словно несла на плечах ношу, которую сама себе навязала, – совершать добрые дела, будто каждое из них искупало ту давнюю смерть.
В двадцать с небольшим лет Рейчел могла бы наслаждаться лёгкими удовольствиями, как её сверстницы – танцами до рассвета, беззаботными поездками, любовными интригами. Но богатая и прекрасная наследница выбрала иной путь: тяжёлый, полный ответственности, и именно это причиняло отцу наибольшую боль.
Раймонд, сдержав тяжёлый вздох, крепко сжал ладонь дочери. Его пальцы были горячими, уверенными, словно он пытался удержать её на земле, защитить от собственных демонов.
– Клифорд хотел бы видеть тебя счастливой, – сказал он с горечью и надеждой.
– Я счастлива, живя так, – прозвучало в ответ твёрдо, с огнём в глазах. – Эта работа – то, ради чего стоит жить. С первой же минуты, как услышала о ней, поняла: это мой путь.
В словах звучало не упрямство, а уверенность. И дело было не в том, что Раймонд противился её деятельности. Напротив, он надеялся, что служение другим со временем принесёт ей облегчение, вытеснит давнее чувство вины и откроет дорогу к собственной радости. Но тревога, словно тень, не уходила.
– Только держись подальше от того человека, – голос его прозвучал резче, чем он хотел.
Рейчел чуть удивилась, но быстро нашла в себе мягкую улыбку:
– Шон просто друг. Даже скорее знакомый, к которому можно обратиться за советом.
Для неё это казалось очевидным, но Раймонд видел иначе. Дочь слишком щедро делилась душевным теплом, слишком легко позволяла людям входить в её сердце.
– Этот человек не так прост, – подчеркнул он, глядя прямо в глаза.
Сомнений не оставалось: первое подозрение зародилось ещё со слов Джерарда, а сегодняшняя встреча лишь утвердила его в мыслях. Сергей Платонов был необычен. В его поступках не было ни злого умысла, ни заранее подготовленной ловушки для Джерарда. Невозможно было так тонко просчитать историю с "Генезисом". И всё же… рядом с Рейчел он оставался фактором опасности, камнем, не дающим душе отца покоя.
Это ощущение – почти физическое – походило на то, что испытывалось в присутствии самых могущественных клиентов: тех, кто вершит судьбы мира, кто одним движением пера меняет жизни тысяч. Давление, леденящее кровь. Странно и страшно было осознавать, что подобное чувство вызывается у него молодым парнем из России, едва переступившим двадцатилетний рубеж.
Именно поэтому мысль о том, что такой человек может оказаться слишком близко к его дочери, наполняла Раймонда мрачным беспокойством.
– Никогда не отдавай таким людям сердце, – сказал он глухо. – Их чувства иные, они отличаются от обычных людей.
Те, кто достиг вершины, не знают жалости и колебаний. Ради цели они используют любые средства. И если Сергей Платонов принадлежит к этому типу… то близость к нему может стоить слишком дорого.
Тяжёлое беспокойство не отпускало Раймонда: рядом с таким человеком Рейчел могла обжечься.
– Мы просто движемся к одной цели. На самом деле это он используется мной, – прозвучало уверенное признание дочери.
– Этого человека невозможно использовать, – отрезал отец.
– Всё в порядке. В детстве давно оставлено.
В голосе Рейчел звучала сила, но сердце отца всё равно сжималось.
– С работой фонда не будет никаких остановок. Ни отец, ни Джерард не вправе вмешиваться. Решение принято и останется за мной, – глаза её сверкали решимостью, которую невозможно было сломить.
Раймонд прекрасно понимал: спорить с таким взглядом бессмысленно. Оставалось лишь тяжело выдохнуть и произнести:
– Ладно. Но если станет трудно или понадобится помощь – немедленно сообщи.
С этими словами он дал клятву поддерживать дочь во всём. Но внутри зрел иной план: "Придётся самому разорвать их связь. Убрать Сергея Платонова из фонда и из Голдмана. Исключить любой контакт с Рейчел".
Утешением служила мысль, что для Платонова фонд "Каслмана" – лишь источник средств. Получит начальное финансирование, а дальше интерес угаснет. В конце концов, куда больше его должен был привлечь сам Раймонд – человек, обладающий властью и капиталом.
"Стоит только поднять этот вопрос…" – мысль, вспыхнувшая неожиданно, даже заставила его привстать. Но портить редкие часы семейного покоя ради деловой стратегии – ошибка, уже совершавшаяся прежде.
***
Вернувшись в свою комнату поздно вечером, около десяти, Раймонд не снял даже пальто – сразу открыл ноутбук. На экране замелькали документы по ключевым клиентам, вложившим значительные суммы в перспективный стартап. Холодный свет монитора ложился на его лицо, отражался в стёклах очков. Он откинулся в кресле, скрестил руки на груди.
– Уф… – сорвалось с губ.
Theranos, обещавший перевернуть рынок, тревожил его последние месяцы. Интуиция подсказывала: что-то не так. Но доказательств – ни крупицы. Прямое давление могло разрушить доверие клиентов – риск, на который идти нельзя.
В тот момент и появился Платонов. Мысль, крутящаяся теперь настойчиво: "Что если использовать его?"
Представить его как талантливого специалиста, подтолкнуть к проверке, дать возможность вскрыть истину. Да, шаг рискованный. Но даже если клиенты разгневаются – уволить Сергея всегда можно. Ведь изначально целью было именно это – избавиться от него в подходящий момент.
"Редкая карта в игре…" – промелькнуло в голове. Сергей Платонов был и вправду необычным козырем – талантливым, но лишним, законченным одиночкой. Почему бы не сыграть им?
После долгих раздумий решение оформилось чётко. Раймонд набрал письмо клиенту, быстро пробежался глазами по строкам и, не дав себе времени на сомнения, нажал кнопку отправки.
