Текст книги "Дни испытаний"
Автор книги: Константин Лебедев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, вот и прекрасно, – сказал он. – Откровенно говоря, я очень боялся осложнений.
– Я тоже, Лев Аркадьевич, боялся. Но вы видели сейчас эту девушку?
– Которую вы провожали?
– Да.
– Это ж целая дама, – сострил Михайлов.
– Вот она, я и Ростовцев учились вместе когда-то. Нас объединяют, таким образом, некоторые узы. И вот причина той горячности, которую я тогда проявил. Я был очень взволнован.
– Понимаю, теперь понимаю, – самодовольно усмехнувшись, произнес майор, удовлетворяясь искренностью Ветрова.– Молодость. Но это хорошо, на то мы с вами и хирурги, чтобы горячиться.
Слово «хирурги» Михайлову удавалось меньше всего. В этом была какая-то ирония судьбы. Свое профессиональное звание он не мог выговорить правильно и у него получался вместо него звук странный: «хигугги». Подумав об этом, Ветров сдержал улыбку.
– Я вызвал нарочно эту девушку, – пояснил он, – чтобы рассеять больного.
– И хорошо сделали.
– Вы не возражаете, если она будет ухаживать за ним?
В другое время Михайлов вряд ли разрешил бы постоянно присутствовать в отделении постороннему человеку, но после извинения Ветрова он отнесся к этому снисходительно и сказал:
– Ничуть... Кстати, вы давно не показывали мне больного. Не пройти ли нам сейчас к нему?
Мир был восстановлен. Они вместе осмотрели Ростовцева. Ведущий хирург придирчиво выстукивал его и выслушивал, очень подробно расспрашивал о самочувствии, и Ветров, следя за его вопросами, понял, как тонко может этот человек разобраться в заболевании, если он этого захочет. Он убедился, что только задетое самолюбие заставило его вступить в спор, после которого их взаимоотношения испортились. Если бы он еще тогда потрудился внимательнее отнестись к сущности дела, то, без сомнения, увидел бы сразу результат, который теперь наступил и о котором Ветров в то время лишь интуитивно догадывался.
Как бы то ни было, но в настоящее время угроза ампутации миновала, и у Ветрова были все основания радоваться. Теперь Ростовцеву было необходимо время и только время, чтобы окончательно подняться с постели. О приезде Риты он ничего не сказал Борису, рассчитывая преподнести ему сюрприз. Сейчас это было уже безопасно, потому что его состояние позволяло ему волноваться.
Рита появилась в госпитале после обеда.
Она переоделась, убрала назад волосы. Чистенький халат, предложенный ей Ветровым, оказался почти впору, и она выглядела в нем привлекательно. Она распахнула его настолько, чтобы было видно синее шелковое платье, выгодно оттенявшее ослепительную. белизну шеи. Овальный золотой медальон на тонкой желтой цепочке мутно блестел у самого начала выреза.
Ветрову снова она показалась красивой, но в красоте ее было что-то вызывающее.
Он подвел Риту к палате и остановился.
– Сюда, – Ветров открыл ей дверь, а сам остался в коридоре. Ему не хотелось присутствовать при их встрече. Неизвестно, отчего им овладело неприятное чувство, и он, постояв, вернулся к себе.
Он заходил по комнате крупными шагами из угла в угол, заложив руки за спину. Он не мог объяснить себе причины волнения, но чувствовал, что нервничает. Стараясь думать о чем-нибудь постороннем, он подошел к окну. Мысли настойчиво возвращались к тому, что происходило в эту минуту в палате, и он попытался убедить себя, что волнуется за Бориса. Он не предполагал ранее, что будет задумываться об этом, а не отнесется к их свиданию с полным безразличием. Ему была чужда мысль, что прежнее оставило в его памяти какой-то след, кроме сожаления о напрасно растраченных первых чувствах. И меньше всего ему хотелось завидовать Ростовцеву.
Случилось так, что судьба вторично свела их вместе на одной дороге. Когда это произошло в первый раз, Ветров удалился, не желая никому мешать. Неважно, что это было для него тяжело. Он был ненужен, и поэтому он ушел. Но обстоятельства изменились. Они снова встретились, встретились уже при других условиях, и теперь он оказался полезным для них обоих. Он сделал для Бориса все, что было в его силах. Он сделал бы это и для совершенно постороннего человека, но здесь ему было труднее: в случае неудачи он рисковал многим. Счастье улыбнулось ему, все прошло благополучно, и он намеревался второй раз уйти с их дороги, удовлетворяясь сознанием, что им помог.
«И все-таки меня нервирует то, что они встретились,– подумал он, снова останавливаясь у окна. – Почему? Если я волнуюсь за Бориса, то это глупо, потому что он чувствует себя превосходно и не нуждается почти в моих заботах. Если, как предполагает Иван Иванович, Рита остается для меня небезразличной, то это лишь отголосок далекого прошлого, слабый и неестественный, который нужно подавить в себе, вырвать и выбросить, как сорную траву из цветочной клумбы».
Он усмехнулся своему сравнению, и оно показалось ему удачным. Приложив пальцы к оконному стеклу, он пробарабанил какой-то мотив и развеселился оттого, что у него ничего не получилось.
– Нет уж, музыканта из меня не выйдет, – сказал он вслух и добавил: – Вот если бы получился порядочный хирург или, как говорит мое начальство, «хигугг»– тогда другое дело. Тогда было бы здорово! А обо всем другом печалиться не следует. Оно – не главное.
Он вспомнил, что еще не обедал, хотя время обеда прошло, и решил спуститься на кухню. Там он застал Тамару.
– Приятного аппетита, – пожелал он, усаживаясь рядом. – Чем-то меня сегодня угостят? Уж не гуляш ли приготовили?
– Его, товарищ доктор,–подтвердил повар, подавая первое. – Поздненько вы сегодня...
– Задержался, – ответил Ветров.
Тамара, окончив свой обед, поднялась с места, но потом опять села и обратилась к Ветрову:
– Доктор, я давно собиралась поговорить с вами по одному делу. Не знаю, удобно ли будет сейчас...
– Удобно, – пошутил Ветров, не отрываясь от своего занятия. – Говорите, я умею одновременно переваривать и слушать.
– Мне кажется, в нашем отделении скучновато. Нужно бы как-нибудь развеселить больных. Правда, я читаю им газеты, достаю книги, но все это так, от случая к случаю. Почему бы нам, например, не связаться с какой-нибудь школой и не попросить ее взять над нами шефство. У наших больных, вероятно, тоже есть дети, и им будет приятно, если к нам иногда заглянут ребятишки, расскажут о своих школьных делах и покажут, что умеют. Какую-нибудь пьеску или еще что-нибудь. Можно бы попросить об этом комсомольскую организацию одной из школ, и она пошла бы нам навстречу.
– Вы правы, – ответил Ветров. – Я всегда говорил, что хорошие идеи приходят во время пищеварения. Вы – умница.
– Моя идея пришла ко мне раньше, – улыбнулась Тамара его шутке.
– Все равно. Зато я усвоил ее лучше за этим занятием. Возьмитесь за это дело сами, а я побеседую с майором.
– Хорошо,– с готовностью согласилась Тамара и поднялась. – Я схожу завтра же в школу и договорюсь обо всем.
3
Первый визит Риты продолжался довольно долго. Она засиделась в палате до самого вечера, стараясь развлекать Бориса. Правда, это было для нее трудно: о школе, в которой она работала, ей говорить казалось неинтересным, а в жизни своего провинциального городка она тоже не видела ничего привлекательного. Поэтому она чувствовала некоторое стеснение и сердилась на себя за то, что фразы, заготовленные ею по пути, куда-то вдруг исчезли сразу после того, как она села у его постели. Она не так представляла себе их первую встречу. Она думала, что они оба будут чувствовать себя гораздо свободней, чем это получилось на самом деле.
Так иногда бывает. Люди, которые находятся далеко друг от друга и мечтают встретиться, всегда ждут от этого чего-то необычайного. Но наступает встреча, они взволнованно смотрят друг на друга и после первой радости вдруг замечают, что у них осталось очень мало общего. У них не стало общих знакомых, их уже занимают иные мысли, и на многие вещи они начинают смотреть по-разному. Вначале они не понимают, что это происходит оттого, что они жили порознь, что их окружала совершенно различная обстановка, и чувствуют себя стесненно, недоумевая, почему они стали внезапно чужими.
В первые минуты это ощущение связывало их обоих. Чтобы не молчать, Рита рассказывала о том, как ехала сюда, но, говоря, она чувствовала на себе изучающий взгляд Бориса, и от этого ей становилось неловко. Ей казалось, что она говорит не то, что нужно вести себя как-то иначе, и она видела, что Борис понимает это. Она оборвала рассказ на полуслове и замолчала.
Они оба почти обрадовались, когда в палату вошла Тамара.
Увидев незнакомую посетительницу, Тамара произнесла:
– Вам пора уходить. После обеда больные должны отдыхать.
Ростовцев пояснил, что с разрешения доктора Рита может приходить в любое время, и предложил им познакомиться. Тамара, назвав свое имя, слабо пожала руку Риты. Когда она вышла, Рита бросила ей вслед недоверчивый взгляд:
– Кто это?
– Наша сестра.
– Она красивая...– задумчиво сказала Рита.
– Она очень хорошая, – с горячностью подтвердил Ростовцев.
– Хорошая?
– Да.
– Лучше меня?
– Я не сравнивал... И это неуместный вопрос... Но...
– Нет, – снова перебила его Рита с неожиданной настойчивостью, – нет, ты отвечай прямо: кто лучше, она или я?
Рита вскинула на него глаза и прищурилась. Сжав губы, она ожидала ответа.
– Ты, – тихо сказал Борис.
Она улыбнулась.
– Все-таки, ты долго думал...
После первого визита Рита являлась к нему ежедневно, подолгу просиживая у кровати. Иногда они беседовали друг с другом, иногда молчали, но чаще читали вместе какую-нибудь книгу или газету.
Борис свыкся со своим положением, и оно перестало его тяготить. С каждым днем он чувствовал, как постепенно восстанавливались его силы, появлялась твердость в руках, и проникался все большей уверенностью в то, что окончательное выздоровление не так-то уж и далеко. О своих чувствах они не говорили. Борис не считал нужным затрагивать эту тему, и Рита молча с ним соглашалась.
Вначале ее несколько развлекали те книги, которые они читали вместе, и та тихая спокойная обстановка, которая их окружала. Но прошла неделя, и Рита как-то неожиданно для себя почувствовала неудовлетворенность от этого однообразия и даже нечто вроде скуки, которую, впрочем, она постаралась скрыть от Бориса. Она попрежнему ежедневно приходила к нему, но, просидев около Бориса некоторое время, украдкой начинала посматривать на свои позолоченные часики.
Однажды она не удержалась и сказала, что ей очень хотелось бы осмотреть город, и Борис не должен сердиться, если она на следующий день придет к нему позднее, чем обычно. Он не придал какого-либо значения ее словам и ответил, что, действительно, странно – прожить в городе неделю и не найти времени, чтобы его осмотреть,
На другое утро Рита долго гуляла по улицам, наслаждаясь весенней свежестью и вдыхая воздух полной грудью. После нескольких дней, которые она провела в душной палате, он казался ей особенно чудесным. Когда она вспомнила, что вечером опять должна идти в госпиталь, ей почему-то стало неприятно. Она поймала себя на этой мысли, но, анализируя ее, пришла к выводу, что нет ничего предосудительного в желании отдохнуть и посвятить только себе один единственный день.
Проходя мимо кино, она купила билет на вечерний сеанс. Когда кассирша давала ей сдачу, она неожиданно попросила:
– Простите, я передумала. Можно взять не один, а два билета? Только, пожалуйста, вместе...
Возвратившись к себе, она застала дверь отпертой и увидела Ветрова, который рылся в своих книгах. Едва поздоровавшись, он опять взялся за книгу и начал ее перелистывать.
– Скажите, вы свободны сегодня вечером?– спросила Рита.
– Смотря для чего, – ответил Ветров. – В госпитале я не дежурю. Но мне хотелось бы сегодня почитать.
– Научную книгу?
– Да.
– Она может подождать. Я купила для вас билет в кино.
– За что такая честь? – спросил он, улыбнувшись.
– Хотя бы за то, что вы предоставили мне эту комнату.
– Вы неудачно выбрали способ благодарить. Я не люблю ходить в кино специально. В нашем госпитале организованы теперь почти ежедневные сеансы.
Рита, не торопясь, сняла пальто и повесила на вешалку.
– Я купила два билета, – сказала она, поправляя перед зеркалом прическу. – Мне не хочется идти одной. Я решила просить вас сопровождать меня, потому что никого больше здесь не знаю.
– Итак, поскольку нет ничего лучшего, вы снисходите до моего общества...
Его тон обидел Риту. Она взглянула на него серьезно и тихо произнесла:
– Понимайте, как хотите. Я не заставляю вас следовать за мной. Мне казалось, что вам не будет противен мой поступок. Но я могу пойти и одна...
4
Тамара выполнила свое намерение. Она связалась с дирекцией детской музыкальной школы, находящейся поблизости, и школа приняла ее просьбу о шефстве над хирургическим отделением. В один из вечеров в небольшом зале госпиталя состоялся концерт, который был тщательно подготовлен юными музыкантами. Тамара принимала самое деятельное участие в его организации. Она поспевала всюду, и ее фигура бесшумно двигалась по палатам, помогая тем из больных, которые без посторонней помощи не могли добраться до зала. Она все делала без торопливости, без спешки, со спокойной деловитостью. И тем не менее все у ней получалось быстро и хорошо.
Концерт прошел интересно и живо. Исполнителям дружно хлопали, и они, уступая просьбам, повторяли некоторые номера дважды. Особенно всем понравился паренек, игравший на баяне. Когда он залез на стул, обнаружилось, что его ноги не доставали пола. Пришлось принести несколько книг и положить в виде подставки, чтобы ему было удобнее играть. Голова его едва была видна из-за черного баяна, поблескивавшего перламутровыми кнопками. Но, несмотря на это, играл он очень хорошо. Его тонкие пальчики четко бегали по ладам, в порой казалось удивительным, как они перепрыгивали через всю планку баяна, чтобы поймать нужную кнопку. Он ни разу не ошибся, и звуки, плавные и мощные, получались у него естественными и красивыми.
Он исполнил несколько народных песен с мотивом то грустным, то стремительно быстрым и веселым, искрящимся неожиданными переборами. Тамара, сидевшая в первом ряду, слышала, как ее сосед, опираясь на клюшки, говорил хрипловатым шопотом другому:
– А ведь молодец! Ей-богу, молодец! Шустрый мальчишка! У меня вот такой же дома остался. Все письма мне писал... И тоже деловой, пострел! Сам себе балалайку смастерил и все играть учился... Приду домой, куплю ему двухрядку. Обязательно... Ах, и здорово, шельма, играет!.. – Он отложил клюшки и размеренно захлопал мозолистыми ладонями. Его пушечные хлопки оглушили Тамару. Поддерживая его костыли, она повернулась в его сторону и спросила:
– Ну, как, нравится?
– А как же? – широко улыбнулся раненый и, нагнувшись к ней, зашептал то же самое, что минуту назад говорил соседу: – У меня дома такой же растет. Вот вроде этого... На балалайке все играл. Сам сделал...
Она слушала его и радовалась, потому что ее предприятие оказалась удачным. Она жалела, что на концерте не присутствовал Ветров. Вероятно, он разделил бы ее радость, увидев улыбки на лицах раненых. Она знала, что ему очень нравилось, когда о его больных заботятся и когда они веселы.
После концерта участники его разбежались по палатам и для каждого из малышей нашелся взрослый приятель.
Когда на следующий день Рита пришла к Борису, он встретил ее с радостными глазами. Едва она села на свое обычное место, как он сказал:
– Посмотри, чем меня порадовали вчера мои маленькие друзья.
– Какие еще «маленькие друзья»? – переспросила Рита, беря патефонную пластинку, которую он ей протянул.
– Воспитанники музыкальной школы, которые приходили вчера к нам. Они подарили мне «Ариозо Ленского» в моем исполнении. Эту пластинку записали в студии перед моим отъездом. Я не знал, что она увидела свет. Это было для меня большой неожиданностью. Значит, меня все-таки вспоминают в музыкальном мире.
– Подарок довольно странный, – сказала Рита, откладывая пластинку на столик. – «Маленьким друзьям» еще рановато слушать любовные арии.
– Не в этом дело. Важно их внимание... – он достал со стола пластинку, бережно завернул в газету и попросил Риту спрятать ее в ящичек стола. Когда она выполнила его просьбу, он сказал: – Жалко, что тебя не было вчера вечером. Говорят, они так хорошо играли... Вероятно, ты была очень занята?
Рита быстро вскинула на него глаза.
– Что за намек? – спросила она, внезапно раздражаясь. – Разве я не могу посвятить один вечер себе? Разве я не могу сходить в кино? Мне кажется, у тебя нет оснований жаловаться на мою невнимательность и претендовать на то, что я плохо отношусь к тебе!
Ее резкость была так неожиданна, что Борис не сразу нашелся, что ответить. Он не видел в своих словах ничего обидного и поэтому был озадачен ее вспышкой.
– Очевидно, ты не так поняла меня, – сказал он, помолчав. – Я ни на что не намекал, и я никогда не собирался связывать твою свободу. Ты вольна распоряжаться своим временем, как находишь нужным, и я никогда не позволю себе требовать от тебя отчет, а тем более на что-то претендовать... Пожалуйста, извини меня, если я тебя нечаянно обидел. Я не хотел этого.
Рита почувствовала, что погорячилась. Намереваясь загладить свою резкость, она произнесла:
– Нет, это я должна извиниться перед тобой. Я тебя обидела. Прости меня...
– Ты просто устала, – ответил он, беря ее руку. – Тебе необходимо отдохнуть...
Этот разговор не остался без последствий. Рита, как и всегда после небольших размолвок, сделалась предупредительнее к Борису. Уходя от него, она вспоминала, что однажды он просил ее быть внимательнее к Ветрову. Решив выполнить эту просьбу, она взяла из кухни продукты и решила готовить Ветрову домашние обеды. Обязанности домохозяйки не особенно ее увлекали, но сейчас она принялась за них с энтузиазмом.
Ветров был несколько удивлен, когда она объявила ему о своих намерениях, но возражать не стал. Вернувшись однажды в свою комнату после работы, он застал ее орудующей у единственной кастрюли, которая имелась в его несложном хозяйстве. На плитке шипела сковородка, неизвестно откуда взявшаяся.
– Это я на кухне достала,– доложила Рита, перехватив взгляд, обращенный в сторону сковородки.
Усевшись у стола, он молча наблюдал за ее действиями, а потом, намереваясь в ожидании обеда скоротать время за книгой, подошел к своей этажерке. Здесь его ожидал сюрприз. Рита, взявшаяся за хозяйство всерьез, не только приняла шефство над обедами, но не оставила без внимания и порядок в комнате. Две верхние полки этажерки из имеющихся трех окончательно освободились от книг, и вместо них здесь разместились предметы, по мнению новой хозяйки, более необходимые. Здесь теперь стояли: маленькое зеркальце, зубной порошок со щеткой, две гребенки и какая-то коробочка с нарисованной на крышке пухлой дамой. Всмотревшись внимательнее, он определил, что это была пудра. Озадаченный своим открытием, Ветров подумал, что для окончательной гармонии здесь недостает лишь губной помады, но и ее нашел тотчас за зеркалом.
– Часть ваших учебников я убрала под кровать, – сообщила Рита, заметив его попытки что-то найти.
Вздохнув, Ветров опустился на колени и, действительно, обнаружил за чемоданом в углу стопку своих книг. Той, которую он искал, среди них не было. Он снова подошел к этажерке и окинул ее унылым взором. Нижняя полка с неубранными еще книгами была покрыта салфеткой, и поверх нее расположились три флакончика с одеколоном и какие-то неизвестные коробочки. Чтобы добраться до книг, нужно было сначала снять одеколон и коробочки, поднять салфетку, а потом, взяв искомое, поставить все на прежнее место. Справедливо оценив громоздкость этого мероприятия, Ветров хотел уже отказаться от поисков, но вдруг ему пришла счастливая мысль попытаться достать книгу, не убирая салфетки. Он начал перебирать корешки. В то время, когда он, уже добрался до последнего, несколько верхних книжек скользнули в сторону, и вся косметическая надстройка рухнула на пол. Один из пузырьков разбился, и в награду за свои труды Ветров почувствовал, как благоухание одеколона заполнило комнату, борясь с запахом поджаривающегося сала. Всплеснув руками, Рита бросилась на помощь.
– Как вы неповоротливы! – воскликнула она с упреком, расставляя все на прежнее место. – Но ничего, вы еще привыкнете.
Ветров подумал, что, в конце концов, действительно, можно привыкнуть решительно ко всему и, несколько расстроившись, с видом провинившегося уселся за стол. Он уже забыл о своей книге и вспомнил о ней лишь, когда увидел ее на кастрюле. Он догадался, что книга расплачивается за то, что он до сих пор не удосужился приобрести к кастрюле крышку. Кожаный переплет ее разбух от выходящего пара, и капелька осевшей воды висела с корешка, готовясь упасть на скатерть. Вздохнув еще раз, он с грустью посмотрел на книгу, но избавить от выпавших на ее долю испытаний почему-то не решился.
Совместный обед прошел без особенных происшествий. Сконфуженный Ветров не обратил внимания на то, что суп был слегка пересолен, а картофель пережарился и пригорел. На вопрос Риты, нравится ли ему второе, он ответил вполне искренно, что нравится. Тем не менее после обеда он осторожно сказал ей, предварительно выразив благодарность:
– Мне, право, неудобно, Рита, что я наделал вам столько хлопот. Не лучше ли будет оставить все попрежнему, и мне питаться в столовой?
Она ответила, что никаких разговоров об этом и быть не может, что заниматься хозяйством ей не составляет никакого труда и что это даже немного ее развлекает. Он вынужден был снова поблагодарить ее и пошел в комнату Ивана Ивановича, чтобы отдохнуть и почитать размокшую от паров супа книгу. Воронов, знавший о затее Риты, при виде Ветрова спросил:
– Ну, как, дорогуша, прошел обед семейный?
– Превосходно! – ответил Ветров, закуривая папиросу. – Превосходно, потому что кроме разбитого одеколона и попорченной книги никаких убытков не имеется... На сегодня я отделался дешево...
5
Следующий день выдался для Ветрова тяжелым. Майор Михайлов, заболев, прислал записку, что не сможет явиться в госпиталь. Утром поступила большая партия раненых, и Ветрову пришлось простоять подряд восемь часов у операционного стола. Осталась последняя операция, которую в другое время он не стал бы делать без ведущего хирурга. Но она была важной, и откладывать ее он не решился. Он велел готовить инструменты, а сам отдыхал в ординаторской, выкуривая подряд вторую папиросу. Пальцы, ее державшие, коричневые от иода, немного дрожали. Он знал, что после отдыха эта дрожь, появившаяся от нервного перенапряжения, пройдет. Откинувшись на спинку кресла, он смотрел перед собой, ни о чем не думая. Он не сразу услышал стук в дверь, который прошел как-то мимо сознания.
– Добрый день, – приветствовала его Рита, вошедшая в комнату, не дождавшись разрешения. – Вы даже не сделали сегодня обхода, – произнесла она и села без приглашения на стул. Освоившись, она держалась в госпитале увереннее и чувствовала себя здесь своим человеком.
– Я был занят, – ответил Ветров, помедлив.
– Борис прекрасно себя чувствует, – продолжала она, чтобы не сидеть молча. – Мне стало немного скучно, и я зашла к вам побеседовать... Я вам не мешаю?
– Нет...
Он отвечал односложно. Разговаривать ему не хотелось, и приход Риты был весьма некстати. Он с удовольствием провел бы эти полчаса с самим собой.
– Ему неудобно лежать все время на спине, – говорила между тем Рита, не замечая, что Ветров почти ее не слушал. – Можно попросить сестру, чтобы она устроила Бориса в полусидячем положении?
– Можно...
– Тогда я попрошу ее от вашего имени?
– Попросите... Кстати, скажите, чтобы повязку на шее ему заменили наклейкой. Так будет лучше... – Он закрыл глаза и потянулся так, что хрустнули суставы.
Рита поморщилась, заметив его движение, и наставительно сказала:
– В присутствии женщины это делать некрасиво.
– Я знаю...
– Зачем же делаете?
– Потому что хочется... – Он считал, что разговор окончен, и ожидал, что Рита выйдет. Но она оставалась на месте.
– Вы сейчас идете домой? – спросила она после паузы.
– Нет еще...
– А чем будете заниматься?
– Буду оперировать.
– Но ведь уже поздно. Рабочий день имеет свои пределы.
Ветров не отвечал.
– А операция будет интересная? – спросила она снова.
– Очень.
Рита задумалась на мгновение и потом неожиданно попросила:
– Разрешите мне посмотреть.
– На что?
– Посмотреть, как вы будете оперировать.
– Этого нельзя.
– Почему?
– Посторонним присутствовать в операционной не полагается, – он сказал это устало и снова потянулся, намекая на то, что ей пора уходить. Но Рита не унималась. Появившееся желание прочно завладело ей, и она не хотела так быстро отступать.
– Я не отношусь к числу посторонних. Я выполняю здесь некоторые обязанности. К тому же я могу чем-нибудь помочь вам. Поддержать больного или что-либо еще...
Ветров улыбнулся.
– У меня есть помощники, – сказал он, поднимаясь. – А вы, вероятно, и крови-то испугаетесь. Еще, чего доброго, в обморок упадете. Мне некогда будет возиться с вами.
В его тоне не было решительного отказа, и Рита со свойственным женщине чутьем уловила это. Она просила его с такой горячностью, что он, в конце концов,, уступил:
– Ну, хорошо, я возьму вас. Только с двумя условиями: во-первых, вы ни к чему не будете прикасаться, и, во-вторых, вы выполните безоговорочно все то, о чем я вам ни скажу. Любое мое слово в операционной должно быть для вас законом. Поняли?
– Да, – кивнула она.
– Пойдемте.
Пока Ветров тщательно тер щеткой руки, привезли больного. Рита со смешанным чувством любопытства и страха проводила глазами катящийся столик до самых дверей операционной. В молчаливо деловой обстановке, царившей здесь, она сразу как-то потерялась и не знала, как себя вести и куда девать руки. Она стояла поодаль и наблюдала, как с локтей Ветрова сбегает в раковину пышная мыльная пена, и он, не жалея мыла, все трет и трет пальцы белой щеткой. Ей показалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он начал мыться. Наконец, Ветров отошел от крана и шагнул к дверям операционной, держа руки вверх. С локтей его падали капельки чистой воды.
– Закройте воду, – бросил он ей на ходу, – и идите за мной... Встаньте пока вот здесь... – он кивнул ей, указывая направление, и коротко сказал, не обращаясь как будто бы ни к кому: – Давайте тазик и готовьте халат.
Рита, теряясь все больше и больше, смотрела то на больного, лежащего под светом непонятного абажура, то на сестру в халате, укладывающую на своем столике блестящие инструменты, то на Анну Ивановну, одетую в такой же глухой халат и маску и стоявшую в странной позе с поднятыми вверх кистями рук. Никто из присутствовавших не говорил почти ни слова. Чувствовалось, что все до мелочей знают свои обязанности, и эта молчаливая согласованность действий невольно бросилась Рите в глаза.
Анна Ивановна покрыла больного салфетками. Она укладывала их аккуратно, и образованный ими четырехугольник выделял своей белизной участок коричневой, смазанной иодом кожи.
«Ему, вероятно, будут резать живот», – подумала Рита и почувствовала, как от этой мысли побежали по телу мурашки.
Ветров, державший руки в эмалированном тазике, выпрямился и сказал:
– Одеваться!..
Она видела, как он продевал руки в поднесенный ему халат, и как сестра завязывала на его спине смятые тесемки. На него надели белую шапочку, и когда губы его скрыла маска и сестра укрепляла ее, завязывая узел, он говорил:
– Туже... еще... вот так.
Рита обратила внимание на то, как относились к его словам окружающие. Они словно видели в них какой-то закон, и все то, о чем он говорил скупо и точно, исполнялось мгновенно. Даже Анна Ивановна смотрела на него выжидающе, и по ее виду можно было догадаться, что она считает его здесь хозяином и диктатором. Это было новостью для Риты. Правда, она и раньше замечала, что к Ветрову и больные, и сестры относились с большим уважением, но то, что она увидела теперь, было для нее из ряда вон выходящим. Невольно и сама она взглянула на него с уважением и даже некоторым страхом.
– Дайте иод.
Ветров тщательно обработал руки и подошел к операционному столу. Осторожно, на носках, стараясь не шуметь, приблизилась за ним и Рита. Она остановилась в некотором отдалении, но так, чтобы видеть все, что будет происходить. Ей казалось, что даже дышать здесь надо осторожно, и она смотрела на коричневый прямоугольник кожи больного, сдерживая дыхание.
– Шприц, – потребовал Ветров. – Будем делать под местной анестезией, – сказал он Анне Ивановне, – но, возможно, придется перейти на наркоз.
Он воткнул иглу в кожу. Больной вздрогнул.
– Лежите смирно, – властно приказал Ветров. – Это один укол.
На коже вздулся желвак. Ветров перенес иглу дальше, и новый желвак появился рядом с первым. Вскоре вдоль протянулся целый валик. Из одного укола выступила капелька крови.
– Скальпель, – сказал Ветров.
Сестра уже подавала ему маленький, точно игрушечный, ножичек. Его лезвие блеснуло, отражая свет.
«Сейчас будет резать», – подумала Рита. Ей стало неприятно.
Скальпель уперся брюшком в кожу и прошелся вдоль всего желвака. Рита вздрогнула: кожа разошлась в обе стороны легко, как бумага. Выступила кровь и какая-то водянистая жидкость. Рите показалось странным, что крови было так мало. Она ожидала, что как только нож прикоснется к телу, кровь хлынет ручьем. И то, что она ошиблась, успокоило ее и вместе с тем удивило. Скальпель между тем погружался все глубже. Жир, лежавший под кожей, разъединялся необыкновенно легко. Казалось, что нож режет не живое тело, а масло. В одном месте из-под ножа брызнула кровь. Рита испугалась, но Ветров быстро прикрыл это место тампоном. Он что-то сказал сестре и маленькими щипчиками, которые та ему подала, прицелился и схватил кровоточащий участок. Сделал он это без спешки, и Риту удивило, что кровь сейчас же остановилась. Щипчики как-то странно щелкнули и уже не разомкнулись больше.
Смотря на его точные быстрые движения, Рита проникалась к нему все большим уважением. Она следила за его действиями с интересом, похожим на азарт. Вид крови и сознание того, что на ее глазах режут живое тело, щекотали нервы, и она почувствовала, что у нее кружится голова. Чтобы отвлечься, она перевела взгляд на лицо Ветрова. Марлевая маска и белая шапочка закрывали большую его половину. Профиль его показался заострившимся и резким. Она заметила, что лоб его, обычно матовый, сейчас блестел от мельчайших капелек пота.
«Вероятно, он нервничает», – подумала она, хотя никаких других признаков волнения не заметила.
Когда она вновь посмотрела на рану, то почувствовала, что голова закружилась сильнее. Растянутые края обнажили что-то багрово-красное, лежавшее среди блестевших никелем инструментов, и руки Ветрова перебирали эту багровую живую массу, что-то отыскивая. Они были красными от прилипшей крови.
