Текст книги "Последние годы Сталина. Эпоха возрождения"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

Знаменитый тезис Сталина «кадры решают все» получил свое возрождение в новом столетии, в период президентства В. Путина. Но именно обученные кадры, то есть профессионалы-специалисты, а не сброд диссидентов с улицы творят историю.

«Кадры» Сталина из разведки с немалой пользой привлекали для работы на Советский Союз «кадры» государств, противостоявших стране социализма. Ярким советским разведчиком, нелегалом в США был Артур Адамс – Ахилл. Революционер-эмигрант, он окончил Торонтский университет в Канаде. Вернувшись в 1920 году в СССР, он был директором автомобильного завода АМО; позже работал в Главном управлении авиапромышленности. С 1935 года он сотрудник Разведуправления Красной Армии и руководитель резидентуры в США.

Среди документов, переданных Артуром Александровичем Адамсом в Центр, – описания и чертежи экструзивного завода, доклад о восстановлении сырого продукта «49». Среди них были и материалы Клинтонской лаборатории, доклад на конференции в ВилмингтОне о ходе работ в США по производству урана, отчет об использовании экспериментальной продукции расходящейся структуры цепи Э. Ферми.

Обратим внимание на существенный факт. Люди, передававшие сверхсекретные сведения советской разведке, являлись интеллектуалами высокого уровня. Рискуя положением, карьерой и даже жизнью, они понимали, что в конечном итоге направляют информацию советскому Вождю. Они доверяли ему. Вера в его нравственные качества и его роль в разгроме фашизма оказалась выше приоритетов и преданности своему классу.

Специальных заданий по атомной тематике Адамс не имел, но 21 января 1944 года его агент Кларенс Хискей-Эскулап сообщил, что один из его друзей, ученый Мартин Кэмп, имеет доступ к секретным документам, имеющим отношение к атомной бомбе.

Первая встреча Адамса с Кэмпом состоялась в конце января 1944 года, а 23 февраля ученый передал разведчику около 1000 листов документов, а также образцы урана и бериллия. Среди них были доклады о разработке атомного оружия, инструкции и отчеты различных отделов лаборатории, схемы опытных агрегатов.

На следующей встрече Адамс получил от Кемпа для перефотографирования 2500 страниц закрытых материалов по атомному проекту, а с мая по август еще 1500 страниц. Однако сам Хискей оказался в поле зрения американской разведки. Она зафиксировала его встречу с Адамсом, а затем контакт последнего с вице-консулом Михайловым. В ноябре Хискея уволили из университета, послав в армию на Гавайи, а к Адамсу направили провокатора. Правда, разведчик быстро разоблачил «подставу», но в 1946 году ему пришлось перебраться в Канаду, а оттуда – в СССР.

Между тем, вернувшись в том же 1946 году в Англию, Клаус Фукс продолжил свою нелегальную деятельность. Он передал в центр подробнейшую информацию о химическом заводе в Уиндескейле, производящем плутоний, планы строительства предприятий для разделения изотопов. В Москву им были направлены сведения о результатах испытания американцами ура-ново-плутониевых бомб в районе атолла Энивиток, сравнительный анализ действия котлов с воздушным и водяным охлаждением.

Но что стало не менее важным, он сообщил принципиальную схему водородной бомбы. От него советской разведке поступила информация о ходе работ над водородной бомбой, проводимая в американской лаборатории физика-теоретика Эдварда Тейлора. Сведения, полученные от Фукса, позволили советским ученым закончить работы с термоядерным оружием раньше, чем это сделали в США.

В начале своей нелегальной деятельности К. Фукс сотрудничал с резидентурой ГРУ – Главного Разведывательного Управления Генерального штаба, а позднее с Первым (внешняя разведка) управлением МГБ-КГБ. Это сотрудничество продолжалось до лета 1949 года. В Англии информацию, полученную от Клауса Фукса, передавала в Москву советская разведчица Урсула Кучински. Она осуществляла это с помощью радиопередатчика, установленного в ее доме, располагавшемся неподалеку от Оксфорда.

Ученого-атомщика арестовали в январе 1950 года. В ходе следствия он признался в сотрудничестве с советской разведкой, и 1 марта лондонский суд приговорил его к 14 годам тюремного заключения. Незадолго до его ареста Урсула Кучински вместе с детьми бежала в Советский Союз. Впоследствии она жила в ГДР.

Информацию о судебном процессе опубликовало «Агентство Рейтер». В нем со ссылкой на генерального прокурора Великобритании сообщалось, что ученый-атомщик Фукс передавал атомные секреты «агентам Советского правительства». Но уже 8 марта ТАСС поспешило опровергнуть такое утверждение. В сообщении ТАСС говорилось, «что это заявление является грубым вымыслом, так как Фукс неизвестен Советскому правительству и никакие «агенты» Советского правительства не имели к Фуксу никакого отношения».

Можно ли было в условиях «холодной войны» поступить иначе? Конечно, нет. Это отвечало и правилам «тайной войны». Тем более что в то время советская разведка не знала ни обстоятельств ареста Фукса, ни последствий, которые могли возникнуть в результате провала. Тщательно скрывали такую информацию и западные спецслужбы.

Только спустя десятилетия, когда эти сведения оказались достоянием истории, стала известна подоплека событий. Оказалось, что непосредственной предпосылкой для подозрений в отношении ученого-атомщика послужила операция «Венона».

Еще в ходе войны западные спецслужбы собрали тысячи шифрограмм советских разведчиков. Однако вскрыть тайные коды не представлялось возможным, хотя к этой работе были привлечены лучшие математики и лингвисты Америки. Дело в том, что для шифрограмм применялись блокноты с одноразовыми листами. Но и это было не все. Группы цифр кодировались дважды. И все-таки у такой системы существовала своя ахиллесова пята. Спустя продолжительное время шифровальные листы использовались еще раз.

Впрочем, и это не привело бы к провалу некоторых разведчиков, если бы не произошло предательство. Еще в сентябре 1945 года в Оттаве сбежал шифровальщик резидентуры ГРУ Игорь Гузенко. Попросив политического убежища у канадских властей, предатель не только «слил» известную ему информацию, но и сдал похищенные из сейфа секретные документы. Канадская королевская полиция выявила имена 19 агентов ГРУ, из которых 9 были осуждены, а шифровальные материалы передала американским спецслужбам. В записной книжке арестованного Гальперина была обнаружена фамилия Клауса Фукса.

Правда, полученные сведения не сразу дали результат. Лишь спустя три года лингвист и криптолог американской армии Мередит Гарднер сумел проникнуть глубже в тайны советских шифров. В одной из шифрограмм, переданных предателем Гузенко канадцам, оказалась «наводка» на Клауса Фукса и его сестру Кристель, которая проживала в Кембридже. Между тем еще в 1945 году британские спецслужбы зафиксировали посещение ее квартиры Раймондом – агентом разведки НКВД Гарри Гольдом. Показания на связного Гольда дала Элизабет Бентли, а арестованный Раймонд показал в свою очередь на Фукса.

И все-таки судьба ученого-разведчика продолжилась сравнительно благополучно. 24 июня 1959 года он досрочно был освобожден из заключения. В 48-летнем возрасте он переехал в Восточный Берлин, где через два дня получил гражданство ГДР и должность заместителя директора Института ядерной физики, удачно женился. С 1952 года стал членом Академии наук ГДР и членом ЦК СЕПГ, а в 1975 году его удостоили Государственной премии I степени и наградили орденом Карла Маркса. Клаус Фукс скончался 28 февраля 1988 года в 77-летнем возрасте.

Однако с арестом Клауса Фукса активная работа разведки по атомной тематике не прекратилась. Упоминаемые выше супруги Морис и Леонтина Коэн (Морис и Лона Коэн), забиравшие информацию у Фукса в Америке, тоже продолжили работу в Великобритании. В последние шесть лет перед арестом они обеспечивали связь с Центром советского разведчика Гордона Лонсдейла. Настоящее имя Конон Тимофеевич Молодый.

Арест этой группы состоялся только в 1961 году. В Англии супруги Коэн проживали в образе преуспевающих букинистов. Во время обыска их квартиры в предместье Лондона сотрудники МИ-5 обнаружили передатчик, вмонтированный в карманный фонарик; работавшее в высокочастотном диапазоне приемное устройство, микроточечное считывающее устройство и используемый для скоростной передачи радиограмм наносимый на пленку магнитный железооксид.

В этом же году Гордона Лонсдейла приговорили к 25 годам тюремного заключения, его ближайших помощников супругов Коэн – к 20 годам. Впоследствии в 1969 г. Мориса и Лону Коэн обменяли на арестованного за антисоветскую пропаганду в Москве англичанина Джеральда Брука.

Но это была лишь верхушка айсберга. По сведениям американских исследователей материалов операции «Венона» Джона Хейнза и Харви Клера, в 1941-1945 годах только в США на советскую разведку работали 100 офицеров-оперативников, контролировавших 435 агентов и источников. Бывший офицер британской контрразведки Питер Райт считает, что число их превышало 800 человек.

Впрочем, сошлемся на более достоверный документ. 4 ноября 1944 года Сталин рассмотрел проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении наиболее отличившихся работников Первого управления НКГБ СССР. В нем отмечалось:

«В период Великой Отечественной войны сотрудники 1-го (разведывательного) управления НКВД/НКГБ проделали значительную работу по организации разведывательной сети за рубежом и получению политической, экономической и военной информации.

За этот период за границу были направлены 566 офицеров на нелегальную работу, завербовано 1240 агентов и информаторов, разведкой было получено 41 718 различных материалов, включая значительное число документов. Из 1167 документов, полученных по линии научно-технической разведки, 616 были использованы нашей промышленностью».

Конечно, сведения, полученные разведчиками, сыграли неоценимую роль в реализации атомной программы Советского Союза. Однако повторим, что исследования в области ядерной физики начались в СССР еще до войны – в 30-е годы. В 1937 году в ленинградском Радиевом институте под руководством И.В. Курчатова и А.И. Алиханова был создан первый в Европе циклотрон. В 1940 году академики В. Вернадский, Ферсман и В. Хлопин внесли в Академию наук предложение об использовании внутриядерной энергии урана. Война на время затормозила эти исследования.

О том, какое значение Сталин придавал атомной проблеме, говорит уже то, что в декабре 1943 года он рекомендовал включить кандидатуру Курчатова для избрания его академиком. Правда, на тайных выборах «ученые мужи» кандидатуру провалили; прошел Алиханов.

Тогда по прямому указанию Сталина в штат «светил» науки добавили еще одну «академическую единицу», и Курчатов был избран действительным членом Академии наук. Доверие и возвышение нужного государству человека являлись одной из характерных особенностей стиля работы Вождя.

Но он не забывал о деловой стороне, о практической работе, которой занималась Лаборатория Курчатова. В сентябре 1944 года академик написал письмо Берии о недостаточной обеспеченности исследовательской базы лаборатории и слабой организации контроля со стороны Молотова. Тогда Сталин отстранил последнего от руководства этим направлением, а наркому Берии сказал: «Эту проблему возьмешь под личный контроль и под личную ответственность».

Сталин внимательно следил за реализацией проекта. В начале 1944 года он утвердил ряд важнейших постановлений, касающихся ядерных исследований. Одно из них, постановление ГКО № 7357, поручало академикам А. Иоффе и А. Алиханову к 1 января 1946 года завершить строительство циклотронной лаборатории при Ленинградском физико-техническом институте.

Еще одно постановление ГКО – № 7408, подписанное его Председателем 27 января 1945 года, предусматривало организацию поиска, разработки и добычи урановой руды для первого советского атомного реактора в Болгарии. 21 февраля 1945 года Верховный Главнокомандующий подписал постановление ГКО № 7572 «О подготовке специалистов по физике атомного ядра» для смежных учреждений и лаборатории № 2.

И все получилось. Однако он оценивал возможности атома не только с точки зрения его военного использования. Той весной 1945 года, когда на Потсдамской конференции Трумэн «проверял» осведомленность Сталина о секрете атомной бомбы, Курчатов со своими коллегами уже разрабатывал конструкцию первого промышленного атомного реактора.

Сталин своевременно оценил все аспекты значимости новой технологии. Атомная бомбардировка Японии 6 и 9 августа 1945 года имела не столько военные, сколько политические цели. Генерал Лесли Гровс пишет:

«Когда мы приступали к работам в области атомной энергии, Соединенные Штаты Америки еще не планировали применения атомного оружия против какой бы то ни было державы… С течением времени, наблюдая, как проект пожирает гигантские средства, правительство все более склонялось к мысли о применении атомной бомбы». Напутствуя пилота Суини перед вылетом к Нагасаки, адмирал Пернелл сказал: «Молодой человек, ты знаешь, сколько стоит эта бомба?… Так вот постарайся, чтобы эти деньги не пропали зря».

Безусловно, что ядерная дубина, которой «цивилизованная» Америка вознамеривалась напугать весь мир, была дорогим удовольствием, но существовала еще и моральная проблема. Руководитель проекта «Манхэттен» Гровс вспоминал: принимая решение о бомбардировке Нагасаки, инициаторы операции знали, что в зону непосредственного действия взрыва попадет также несколько сотен солдат и офицеров США и Великобритании, находящихся там в лагере военнопленных. Но с этим не посчитались – это тоже «гуманизм» по-американски.

Атомная бомбардировка Японии, несомненно, заставила Вождя форсировать работы по ядерному проекту. Союзники вырвались вперед, и следовало выправлять положение. Погруженный в государственные заботы, он почти не обратил внимания на изменения в жизни дочери. Светлана Аллилуева позже писала: «…Отца я увидела снова лишь в августе, когда он возвратился с Потсдамской конференции. Я помню, что в тот день, когда я была у него, пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили в Японии первую атомную бомбу… Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно внимательно разговаривал со мной. А у меня были важные новости. Родился сын. Ему уже три месяца, и назвали его Иосиф…»

Взрыв в Альмагордо, бомбардировки Хиросимы и Нагасаки заставили Сталина активизировать шаги по созданию атомного оружия. Уже на следующий день он вызвал к себе Курчатова. По просьбе Генералиссимуса академик подробно описал конструкцию атомной бомбы, принцип ее действия и объяснил специфические особенности технологии получения «ядерного заряда». Говоря о практической стороне дела, Курчатов сказал:

– Дело двигается очень медленно… Пока мы ведем только лабораторные эксперименты. Промышленной базы в нашей стране нет. Мы сейчас имеем подробные чертежи конструкции атомной бомбы. Мы знаем, как и чем ее начинить. Но речь идет о скорейшей ликвидации американской монополии… Надо в кратчайшие сроки создать новую отрасль промышленности, которая будет способна производить все необходимое для технологии изготовления атомной бомбы. Нужны геологические изыскания урановых месторождений… Необходимо разворачивать строительство экспериментальных заводов…

Беседа была продолжительной, как и в крупных военных операциях, Сталин вникал во все тонкости вопроса и, внимательно выслушав ученого, заключил:

– Хорошо, товарищ Курчатов. Дайте нам поскорее атомную бомбу, а мы решим, как быстрее заставить работать отечественную промышленность в нужном направлении и что необходимо сделать в первую очередь. Кстати, – поинтересовался он, – как вам помогает наша разведка?

Академик не мог обижаться на разведчиков и поспешил засвидетельствовать это:

– Товарищ Сталин, я постоянно получаю большой объем информации от товарища Фитина, и ни разу она не оказалась сомнительной или негодной. По ее содержанию можно сказать, что наши разведчики проникли в самый секретный центр «Проекта Манхэттен», в Лос-Аламосскую лабораторию…

Как свидетельствуют описанные ранее события, это соответствовало истине, но Сталин уже обдумывал новую стратегию расщепления атома. 18 августа 1945 года в Кремле прошло узкое совещание Государственного комитета обороны. Круг присутствующих был ограничен. В числе приглашенных оказались лишь наркомы – члены правительства, ученые и руководители разведки, посвященные в тайну атомного проекта.

В результате комплексного рассмотрения проблемы было решено создать Специальный комитет. Однако, чтобы придать работе управляемый, организованный характер, требовался инициативный человек, и Сталин нашел такую фигуру. Новую отрасль промышленности – атомную (первое главное управление) – он поручил возглавить Б.Л. Ванникову, одновременно за ним закрепили и руководство научными кадрами.

– Давайте назначим председателем Ученого совета товарища Ванникова, – предложил Сталин, – у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе, и Капица, а если не будут – у него рука крепкая; к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные.

Наркома боеприпасов вызвал он к себе еще накануне совещания. «Сталин, – вспоминал Ванников, – вкратце остановился на атомной политике США и затем повел разговор об организации работ по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы у нас в СССР».

Одновременно Ванников стал также заместителем председателя Спецкомитета. Включение в состав комитета Маленкова Сталин подкрепил другим рациональным соображением: «Это дело должна поднять вся партия, – Маленков секретарь ЦК, он подключит местные парторганизации».

По итогам совещания 20 августа 1945 года Генералиссимус подписал постановление № 9887 сс/оп «О специальном комитете при ГКО», на который возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии». В постановлении отмечалось: «…Возложить на Специальный комитет при ГКО:

– руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана;

– развитие научно-исследовательских работ в этой области;

– широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. странах);

– организацию промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов…;

– строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы».

Вместе с тем Сталин не снимал с повестки дня и агентурную деятельность по добыче секретов атомной технологии. Наоборот, он усилил это направление.

Последний пункт постановления гласил: «Поручить тов. Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки (НКГБ, РУ КА и др.).

Этим же постановлением был утвержден Специальный (Особый) комитет при ГКО в составе членов Политбюро – Г. Маленкова (секретарь ЦК ВКП(б) и Н. Вознесенского (председатель Госплана), хозяйственников – Б. Ванникова, А. Звенягина и М. Первухина, ученых – И. Курчатова, А. Иоффе, П. Капицы. Председателем спецкомитета был назначен Л. Берия.

Для руководства атомной отраслью был создан и Ученый (технический) совет. По рекомендации Сталина в его состав вошли: Алиханов, Ванников, Иоффе, Звенягин, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитон, Махнев. Это были крупные фигуры, но, зная характерные слабости людей из творческой среды, Сталин сразу предупреждающе определил: «Совет должен быть настоящий, научный и полезный, а не заниматься говорильней». На основании постановления ГКО вскоре было образовано Первое главное управление при Совете Народных Комиссаров СССР, во главе которого стал Ванников.

Поскольку в советское время допуск в печать материалов по атомной теме строго дозировался, то ее содержание историками в основном «обсасывалось» на сюжете изгнания из спецкомитета академика Капицы. При этом под обстрел критики «историков» попал Берия. Но так ли уж плох был Лаврентий Павлович, внесший весомый вклад в организацию и реализацию проблемы создания советской атомной бомбы?

Сталин хорошо знал людей. Его замечание о недопущении превращения деловой работы в ученой среде «в говорильню» имело веские основания. Очевидец событий Судоплатов пишет: «Мне пришлось наблюдать растущее соперничество между Капицей и Курчатовым на заседаниях спецкомитета… Капица… претендовал на самостоятельное и руководящее положение в реализации атомного проекта».

С течением времени споры и разногласия начали усиливаться. Скрытые распри, невидимые посторонним, стремление завоевать ведущее положение, болезненные амбиции – явления довольно распространенные в научной среде.

Впрочем, П. Капица соперничал не только с Курчатовым, он напал и на председателя спецкомитета. Свою позицию он изложил 3 октября 1945 года в письме к Сталину: «…Товарища Берию мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с Берией по особому Комитету, я особенно ясно почувствовал недопустимость его отношения к ученым».

Берия пытался примириться со строптивым «защитником ученых», но суетящийся академик походил на попугая, повторявшего заученные истины, и продолжал путаться под ногами.

25 ноября Капица написал Сталину о своей настоятельной просьбе освободить его от участия в Особом Комитете и Техническом совете. Он мотивировал свою просьбу следующим:

«Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку должен играть ученый. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у товарища Берии слабо… У него один недостаток – чрезмерная самоуверенность, и причина ее, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», на что он мне возражает, что я ничего не понимаю в людях.

…У меня с Берией совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру… Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ВЕДУЩАЯ, а не подсобная сила…

Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно…»

Что же не устраивало академика? Капица возражал против предложения Берии, чтобы он и Курчатов вносили альтернативные проекты и дублировали в своих научных лабораториях эксперименты. В принципе, демагогическими фразами Капица прикрывал нежелание допустить конкуренции различных научных идей.

Считая свою точку зрения единственно правильной, Капица видел в коллегиальной работе спецкомитета вред и настаивал: «Единственный путь тут – единоличное решение, как у главнокомандующего, и более узкий военный совет». Правда, Капица не называл кандидата на роль ученого – «главнокомандующего», но было очевидно, что он намекал на себя.

Сталин выполнил просьбу ученого и показал письмо Берии. Не откладывая дело в долгий ящик, нарком позвонил Капице и, отправившись в институт, попытался найти компромисс во взаимоотношениях. Однако вместо деловых предложений академик продолжал толочь в ступе воду, навязчиво повторяя свою позицию о приоритете ученых.

В историографии бытует мнение, что ученый стал «жертвой интриг» Берии. Но так ли это? Не вдаваясь в существо возникавших в тот период научных споров, следует предположить, что, видимо, они были связаны с конкретными решениями. При этом, оспаривая какие-то утверждения Капицы, Курчатов и Берия основывались на информации, полученной из зарубежных источников, происхождение которой они вряд ли афишировали. Капица об этом не знал.

Впрочем, Берия пытался использовать авторитет ученого и даже его профессиональные связи. Он получил от Капицы рекомендательное письмо к Нильсу Бору. Берия хотел выяснить, не согласится ли он сотрудничать с советскими учеными в создании атомной бомбы. В Данию сначала отправился начальник 2-го отдела НКВД Лев Василевский, а затем с рекомендацией Капицы молодой ученый Яков Терлецкий.

Бор на контакт не пошел и откровенно надсмеялся над «вербовщиками». Ответив лишь в общих чертах на поставленные вопросы, он вручил молодому ученому книгу Г.Л. Смита «Атомная энергия для военных целей». При этом Бор сказал: «В ней вы найдете более подробные ответы на интересующие советских ученых вопросы». После отъезда «делегатов» из Копенгагена об их визите он информировал датскую контрразведку.

Однако Сталин обошелся без либерального ученого Бора. Он обошелся и без Капицы. Правда, можно сказать, что он внял рекомендациям последнего… Но он сделал выбор – наоборот. Чтобы устранить препятствия в работе, он дал возможность осуществлять « единоличные решения» одному ученому, но им оказался не Капица, а академик Курчатов. 21 декабря 1945 года Капицу вывели из состава спецкомитета, а в конце года он был снят с должности директора Института физических проблем.

Позиция Капицы вредила ходу работы. Она вошла в противоречие с интересами государства. В качестве причин отстранения указывалось, что Капица «занимался только экспериментальной работой со своими установками, игнорируя лучшие заграничные установкии предложения советских ученых».

То, что Сталин отстранил Капицу от проекта – не случайно. Решение было осмысленным. Понять его позицию позволяет краткая запись беседы, сделанная Курчатовым. 25 января 1946 года Сталин вновь пригласил академика к себе. Описывая в черновых заметках эту встречу, Курчатов отмечает: «…беседа продолжалась приблизительно один час с 7.30 до 8.30 вечера. Присутствовали т. Сталин, т. Молотов, т. Берия. Основные впечатления от беседы. Большая любовь т. Сталина к России и В.И. Ленину, о котором он говорил в связи с его большой надеждой на развитие науки в нашей стране…

Во взглядах на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая, всемерная помощь.

Т. Сталин сказал, что не нужно искать более дешевых путей, что не, нужно (усложнять. – К. Р.) работу, что нужно вести работу быстро и в грубых, основных формах…»

Сталин умел проявлять интерес к проблемам других людей, не забывая и житейскую сторону. «По отношению к ученым, – продолжает Курчатов, – т. Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и помочь им в материально-бытовом положении. И в премиях за большие дела, например, за решение нашей проблемы. Он сказал, что наши ученые очень скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо, – это уже плохо, и он говорит, что хотя наше государство и сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы (несколько тысяч) человек жили на славу, имели свои дачи, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина.

О работе т. Сталин говорил, что надо идти решительно, с вложением решительно всех средств, но по основным направлениям…

Из беседы с т. Сталиным было ясно, что ему отчетливо представляются трудности, связанные с получением (наших) первых агрегатов, хотя бы с малой производительностью, т.к. (сказал он) увеличения производительности можно достигнуть увеличением числа агрегатов. Труден лишь первый шаг, и он является основным достижением».

(Видимо, Сталин имел в виду установки для обогащения урана. – К.Р.)

(Затем) были заданы вопросы об Иоффе, Алиханове, Капице и Вавилове и целесообразности работы Капицы.

…Было предложено написать о мероприятиях, которые были бы необходимы, чтобы ускорить работу, все, что нужно. Кого бы из ученых следовало еще привлечь к работе. Систему премий…»

Программа предстоявших работ была широкой и сложной. Она включала в себя не только конструкцию бомбы. Следовало создать специальные лаборатории и построить диффузионные заводы, изготовить ядерные котлы, циклотроны и ускорители и многое другое, без чего изготовить атомную бомбу было невозможно.

Конечно, Сталин не мог допустить, чтобы из-за распрей ученых пострадал успех дела. Дуэль самолюбий завершилась тем, что он выгнал склочного «оппонента» Курчатова из спецкомитета. Однако он умел щадить самолюбие человека. В ответе Капице на очередное письмо, 4 апреля 1946 года Сталин отмечал, что в его письмах «много поучительного – думаю как-нибудь встретиться с вами и побеседовать о них». Однако такая встреча не состоялась. Вождь подсластил пилюлю тем, что 30 апреля 1946 года Капице было присвоено звание Героя Социалистического труда.

Итак, Сталин выбрал Курчатова, и Игорь Васильевич блестяще оправдал его доверие. В 1943 году он стал первым директором Института атомной энергетики и до конца жизни руководил разработкой в СССР ядерных проектов для военных целей. Под его руководством в 1939 году был создан первый советский циклотрон, через год открыто спонтанное деление ядер урана, а в 1946 году был построен ядерный реактор.

Он сам проводил важнейшие эксперименты. Добрый и обаятельный человек, в научной работе Курчатов проявлял высокую ответственность и требовательность, принимая риск и ответственность на себя. За сравнительно короткий срок он стал трижды Героем Социалистического труда и был лауреатом четырех Сталинских премий.

Возможность создания в Советском Союзе атомного оружия на Западе воспринимали как весьма отдаленную перспективу. Так считали даже настроенные менее скептически исследователи Д.Ф. Хогерон и Э. Рэймонд. В 1948 году в журнале «Лук» они опубликовали статью «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?». В ней авторы писали, что «1954 год, видимо, является самым ранним сроком, к которому Россия сможет… произвести достаточно плутония для того, чтобы она смогла создать атомное оружие». Однако жизнь опровергла все скептические прогнозы.

Сталин своевременно и в полном объеме осознал государственную важность атомных исследований. Он не принадлежал к тем людям, которые недооценивают отдаленной опасности. Вовремя обратив внимание на проблему и глубоко разобравшись в ней, он не мог позволить, чтобы после жертв, принесенных в годы войны, монополия других стран на новое оружие перечеркнула результаты усилий народа.

Для решения сложной задачи были привлечены лучшие силы промышленности, конструкторских бюро, институтов, лучшие руководители и специалисты, все звенья управления и партийных органов. Люди, вовлеченные им в этот процесс, работали с полной самоотдачей, всецело поглощенные решением стоящих перед ними задач; и это приносило свои плоды.