Текст книги "Последние годы Сталина. Эпоха возрождения"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

– Нужно подумать о читателе, – стали доказывать присутствующие, – за книгой в библиотеках будут очереди. Да и нельзя печатать разные тома разными тиражами.

…В продолжение разговора, когда вопрос о тираже всплыл снова, Сталин уступил:

– Хорошо. Поскольку говорят, что тома нельзя печатать разным тиражом, пусть будет 300 тысяч экземпляров, – твердо заключил он, давая понять, что уступок больше не будет.

Конечно, намечая выпуск своего Собрания сочинений, Вождь руководствовался не мелочным тщеславием, присущим заурядным людям. Хотя несомненно и то, что, как любой человек, целенаправленно и творчески добивающийся политических целей, он не мог пренебречь своими работами, определявшими своеобразные вехи его деятельности.

К слову заметить, что амбициозный и самовлюбленный Троцкий до своей смерти таскал за собой по свету многотонный архив, который позже оказался никому не нужен, кроме идеологических врагов коммунизма в американских университетах.

Примечательно, что обсуждение предстоявшей публикации собрания политических работ Сталина состоялось за два месяцадо выступления Черчилля в Фултоне. Нет, он ничего не делал случайно. Политические убеждения Вождя, сформулированные им взгляды на идеологическую и практическую позицию партии должны были стать инструментом, помогавшим ее членам ориентироваться в перипетиях борьбы.

Однако в коротко описанной выше беседе был еще один важный эпизод из биографии Вождя, свидетельствующий о понимании им самых тонких нюансов. Темы разговора уже казались исчерпанными, когда он сказал:

– Мне как-то прислали сборник статей Маркса о национальном вопросе. Его без предисловия издавать нельзя. Там проводится мысль, что польская нация никуда не годится…

Все присутствующие стали недоуменно переглядываться: кто мог бы составить такой сборник и прислать его Сталину. Александров высказал догадку, что это сделал Госполитиздат, а затем предположил, что – ОГИЗ, Юдин, наверное…

– Вы любите гадать, – слегка раздраженно заметил Сталин, – а надо сначала узнать. Юдин и его дружок, – пояснил он, имея в виду Митина.

Эта забота о достоинстве польской нации, идущая вразрез с оценкой самого основоположника марксизма, – наглядный урок для нынешних политических пигмеев. Напомним о том шабаше, который организовали эстонские националисты вокруг памятника советским солдатам, освобождавшим Таллин.

Эти события происходили уже в наше время, а тогда, в конце 1945 года, положение Советского государства еще более зависело не от желаний и устремлений нашего народа, а от политики лидеров стран-победителей – США, Англии и их союзников.

Очень скоро членам советского правительства стала ясна та предусмотрительность, с которой Сталин предостерегал от низкопоклонства перед Западом и от некритического восприятия похвал, раздававшихся оттуда.

Обладая особой внутренней интуицией, глубоко понимая психологию и устремления людей, и в первую очередь политиков, он знал законы и правила эпохи, формирующиеся на приоритете национальных и социальных интересов. Разглядев двурушничество бывшего премьер-министра Великобритании, Сталин не ошибся и в своих критических оценках. Более того, он предвосхитил события.

Конечно, результаты войны не могли не вызвать социальных изменений общественных отношений как в освобожденных странах Европы, так и в самой Германии. Еще в последней декаде декабря 1945 года в Берлине прошла конференция ЦК КПГ и ЦП СДПГ [16]16
  ЦК КПГ – Центральный комитет коммунистической партии Германии; ЦП СДПГ – Центральное правление социал-демократической партии Германии.


[Закрыть], принявшая решение о слиянии двух партий.

В конце января член Военного совета группы советских войск в Германии Ф.Е. Боков позвонил Сталину по ВЧ, сообщив, что Вальтер Ульбрихт и Вильгельм Пик просят о встрече с руководством Советского правительства. Председатель Совнаркома принял немецких представителей вечером 2 февраля. В. Ульбрихт рассказал о подготовке к съезду партии и решении ЦК КПГ о проведении в Восточной Германии всенародного опроса о национализации крупных предприятий.

«Это будет хороший прецедент и для западных зон», – заметил Сталин. Ульбрихт просил о помощи СССР сырьем для пуска предприятий легкой промышленности и выделении средств на выплату сбережений мелким вкладчикам, вложившим деньги еще в нацистские госбанки. Поднятые вопросы были решены положительно. Сталин в свою очередь расспрашивал гостей о положении с кадрами в стране, о настроениях молодежи, крестьян, женщин. В конце беседы он задал вопрос: «Действительно ли убит Тельман?» Получив утвердительный ответ, он произнес:

– Тельмана очень жаль… Моего сына тоже убили в плену…

Мощное движение широких слоев населения за строительство общества на социалистических принципах вызвало страх в рядах правящей буржуазной элиты Европы. Воротилы капитала осознали, что почва под их ногами заколебалась.

Считается, что точкой отсчета начала «холодной войны» стало выступление Черчилля 5 марта 46-го года в Вестминстерском колледже города Фултон штата Миссури. Здесь отставной британский премьер-министр, стремясь вернуть себе утраченный политический вес, произнес злопыхательскую антисоветскую речь. Он объявил, что в Европе появился «железный занавес» от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.

Черчилль призвал пересмотреть итоги Второй мировой войны и решения в отношении стран Центральной и Юго-Восточной Европы, зародившиеся на встречах глав трех держав в Тегеране, Ялте и Берлине.

Когда политологи и историки рассуждают о «холодной войне», то почему-то никто не обращает внимания, что антисоветизм – не только составляющая идеологического противостояния различных социальных систем.

В первую очередь и прежде всего: антисоветизм, как и гонка вооружений, являлся бизнесом! Огромным бизнесом, которым были заняты миллионы людей. Это профессия, карьера – хлеб насущный для множества профессионалов, посвятивших этому делу жизнь. А когда антисоветизм впитывался в плоть мозга, он становился наркотиком более сильным и эмоциональным, чем религия.

На антисоветизме, как широко реализуемом товаре, зарабатывали политики и ученые, представлявшие политологические и философские школы. В структуре антисоветского бизнеса действовали многочисленные институты и кафедры, органы разведок и контрразведок, советников и консультантов.

В его сфере функционировали специальные радиостанции, вещавшие на страны Восточного блока; крутились комментаторы телевидения, радио, акулье племя газетчиков и журналистов.

Но первым оракулом, предпринимателем новой отрасли бизнеса, подзахиревшего во время войны, стал выставленный из кресла премьер-министра Уинстон Черчилль. Он начал восстанавливать свою политическую карьеру 5 марта 1946 года.

Выступление Черчилля в Фултоне подтвердило политическую прозорливость Сталина, одернувшего Молотова за распространение заявлений бывшего премьера, восхвалявшего Вождя советского народа. Толстый потомок Мальборо не просто менял курс своего политического бизнеса на противоположный, он готовил истерический спектакль, в котором должен был исполнять обязанности режиссера.

Теперь он рекрутировал в антисоветский театр «солистов» – действующих политиков, «труппу» – членов буржуазных партий, «статистов и массовку» – из демократов, консерваторов и либералов, «осветителей и шумовиков» – прессу и радио. В оркестровой яме настраивали свои инструменты политологи, эксперты и прочая интеллектуальная шушера.

Сам Уинстон вышел на авансцену. «Это не та Европа, – кликушествовал отставной премьер, – ради создания которой мы боролись». Черчилль высказал возмущение, что страны Восточной Европы «в той или иной форме подчиняются все возрастающему контролю Москвы».

Складывающемуся послевоенному восточноевропейскому содружеству стран он призывал противопоставить «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке». Двуличие отставного премьера очевидно: обвиняя СССР в установлении «контроля» Москвы, он одновременно ратует за такой же контроль, но со стороны Запада.

На поле «холодной войны» Черчилль столбил свой золотоносный участок, и по его следам на Клондайк послевоенного антисоветизма ринутся миллионы подражателей, чтобы ухватить свою долю барыша.

Впрочем, «холодная война» не являлась войной в действительном смысле этого явления. Она была золотой антисоветской лихорадкой. Она несла обогащение организаторам и участникам устроенного ловким британцем фарса. С другой стороны, вся истеричная кампания препятствовала проникновению на рынки стран Запада товаров из Восточного блока, предотвращая конкуренцию предпринимателям Европы. Вспомним бойкот ФРГ в период строительства газопровода в Европу в 70-е годы предыдущего столетия на поставку в СССР труб широкого диаметра.

Конечно, и в конце сороковых годов антисоветизм стал неприятной реальностью трудного времени. В еще не успокоенном от потрясений войны мире возникала новая политическая ситуация. Впрочем, она была не столько новой, сколько видоизмененной; и антисоветский демарш Черчилля не стал для Сталина неожиданностью.

Он знал, с кем имеет дело. 14 марта в ответах на вопросы корреспондента «Правды» Вождь расценил речь бывшего коллеги по Большой тройке как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество… По сути, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, – в противном случае возможна война».

В суждениях Сталина не было попыток ввести общественность в заблуждение. Поясняя прагматическую направленность советской внешней политики, он отмечал, что в восточноевропейских странах перед войной были «правительства, враждебные Советскому Союзу».

Через эти страны, говорил он, «немцы произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию… Спрашивается, что же может быть удивительного в том, чтобы Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу?»

Таким образом, во внутренней и внешней политике советского лидера не было ничего ни коварного, ни необычайного. Она объяснялась совершенно прозаическими расчетами, связанными прежде всего с экономическими и политическими интересами своей страны, но, конечно, его не могла не тревожить вакханалия антисоветской истерии.

Отвечая на вопросы зарубежных корреспондентов: Э. Гильмора – 22 марта 1946 года, А. Верта – 17 сентября и Бейли – 23 октября, Сталин говорил, что нагнетание международной напряженности провоцируется «действиями некоторых политических групп» и лично Черчиллем. Однако он выражал уверенность в «возможности дружественных отношений между Советским Союзом» и странами Запада и призывал к развитию «политических, торговых и культурных связей».

Говоря о послевоенном противостоянии двух социальных систем, практически никто не обращает внимание на то, что его причины крылись не столько в идеологии и даже не в страхе Запада утерять право на накопленный узким слоем правящей элиты государств огромный капитал или прибыльное общественное положение в политической сфере.

В принципе, по большому счету, периодически сменяющимся на трибунах парламентов и в кроватях президентских спален политическим лидерам глубоко плевать, какую «демократию» или какие «права человека» имеет какой-нибудь чукча в России или вьетнамский рыбак в Азии.

Если отбросить идеологические догмы, то причины мирового раздора кроются даже не в глобальных эгоистических интересах той или иной нации, а в завуалированном популизме, произрастающем из стремления политиков дорваться до вожделенной власти и в доступный конституционный период удержаться на этом скользком шпиле за счет эксплуатации темы национальных приоритетов.

Однако в так называемом свободном мире, построенном на рыночных отношениях, руководители государств практически не имеют возможности вмешиваться в хозяйственно-экономическую жизнь своих стран. В самом исключительном случае они могут лишь пересмотреть в пользу того или иного слоя граждан перераспределение средств, получаемых в результате сбора налогов.

Единственная возможность «засветиться» и иметь шансы на выборы или перевыборы в качестве лидеров партии – это поиграть «во внешнюю политику» с другими государствами. А если возглавляемые ими страны обладают к тому же достаточной военной мощью, то предоставляется и повод пощекотать нервы одуревшего от скуки обывателя, сорвав у него предвыборные голоса и популярность.

Весь политический театр «демократического» мира не более чем кривляние партийных марионеток, пытающихся играть судьбами народов. Но повторим, прежде всего антисоветизм являлся товаром, который можно было выгодно продать [17]17
  В СССР таким же товаром на продажу являлся антисталинизм. Сотни тысяч так называемых интеллигентов устраивали свою жизнь, занимаясь сочинением пасквилей и мифов, дискредитирующих Вождя. В сегодняшней России люди с подобными патологическими склонностями к «фобиям» подвизаются на ниве «демократии и прав человека». Характерный пример – филиал RTVi, он же радио– и телестудия «Эхо». – Авт.


[Закрыть].

Получив монополию на атомное оружие, сливки западной «демократии» спешили сорвать банк. Начавшаяся «холодная война» не могла не распространиться на сферу идеологии, превращая ее в объект психологической диверсии.

В директиве американского Совета национальной безопасности 20/4 говорилось: «Если Соединенные Штаты используют потенциальные возможности психологической войны и подрывной деятельности, СССР станет перед лицом увеличения недовольства и подпольной оппозиции в зоне, находящейся под советским контролем».

Такое же психологическое воздействие распространялось и на население самого Советского Союза. В докладе К. Клиффорда 24 сентября 1946 года подчеркивалось: «В самых широких масштабах, какие потерпит Советское правительство, мы должны доставлять в страну книги, журналы, газеты и кинофильмы, вести радиопередачи на СССР».

На первый взгляд казалось вполне, невинным и далеким от проблем дня появление в СССР американских киносказок, демонстрирующих «безбедность» заграничной жизни под веселенькие мелодии песенок голливудских див. На театральных подмостках шли пьесы англо-американских писателей, а издательства охотно печатали произведения западных авторов. Бойкие джазовые ритмы становились все более популярными в молодежной среде, и у многих людей складывалось впечатление о безоблачной жизни в «сказочно богатой» Америке. Но, как показал впоследствии развал социалистической системы, то были опасные «развлечения».

«Холодная война» пришла с Запада, и ее дыхание первыми ощутили сами американцы. После победы 1945 года страх перед «наступлением коммунизма» породил русофобию. В ноябре 1946 года президент Трумэн издал указ № 9806 об учреждении временной президентской комиссии по проверке лояльности государственных служащих.

Преобразованная позже в постоянное управление комиссия занялась проверкой политической благонадежности «более двух с половиной миллионов американцев». Тысячи людей, обвиненных в «антиамериканизме», были уволены с государственной службы. «Антиамериканизм» подразумевал просоветскую настроенность граждан. Начавшаяся «охота на ведьм» наложила мрачный отпечаток на историю Америки: в числе других неблагонадежных был подвергнут допросам и лишен постов «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер, эмигрировал из США Чарли Чаплин, кончили жизнь на электрическом стуле супруги Розенберг.

Конечно, жизнь в стране, перенесшей все ужасы и тяготы войны, была не такой безоблачной, как на американских кинолентах. Зима 1945 года в Москве была теплой и мокрой, с гриппом и насморком, и как закономерное наследие военного лихолетья, в городе усилилась преступность. Дочь Сталина писала отцу 1 декабря:

«…Последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы… Сегодня мне сказали, что ходит слух, что «Сталин вернулся в Москву и издал приказ ликвидировать бандитизм и воровство к Новому году».

Социальная и бытовая неустроенность давали питательную почву для критики состояния общества, и часть пишущей интеллигенции плотоядно эксплуатировала эти темы. На фоне сложного положения страны, после разрушений и тягот, перенесенных в результате войны, они создавали иллюзию превосходства Запада.

Сталин как никто остро почувствовал опасную подоплеку наивного восприятия «заграницы». Примитивные представления простодушных людей подкреплялись рассказами о процветающей Европе, не знающей сурового климата, и трофейными вещами, привезенными из похода на Берлин. В условиях начавшегося идеологического противоборства Запада против СССР Вождь должен был отреагировать на такие тенденции.

В атмосфере обострявшегося противостояния двух социальных систем он не мог не уделить внимание вопросам пропаганды и агитации. 13 апреля 1946 года Сталин подверг критике так называемые толстые журналы, назвав «самым худшим» московский «Новый мир». Однако летом при рассмотрении этих вопросов на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года критика распространилась в основном на ленинградские журналы. Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома П. Попков под нажимом Маленкова признал, что второй секретарь горкома Я. Капустин превратил «Звезду» в свою вотчину.

В. Кожинов высказывает мнение, что критика, прозвучавшая в постановлении 1946 года, была направлена не на публикуемых в журналах авторов, а против бывших ленинградских руководителей Жданова и Кузнецова. Возможно, Кожинов и прав, но безусловно, что Сталин был далек от этих меркантильных интриг своего окружения. Поэтому не согласимся даже с великолепным Вадимом Кожиновым.

Когда историки и политологи рассуждают о борьбе с космополитизмом или о мелких фигурах выходцев из среды украинской интеллигенции вроде лукаво паяцствующего Зощенко и примыкавшей к акмеизму Ахматовой (настоящие имя и фамилия Анна Горенко), они вырывают эту акцию из общего временного и логического контекста. При этом умышленно не называются ни сочинитель бытовой пародии на поэму А.С. Пушкина «Евгений Онегин» некий Хазин, ни другие авторы, ставшие объектом партийной критики.

Конечно, сами фигуры критикуемых авторов ничего значительного из себя не представляли. Ни как «литераторы», ни как носители той или иной идеологии. Выделенные постановлением ЦК персоны являлись лишь пылью в струе ветра «холодной войны», уже вползавшей в страну через «окно в Европу». Но пылью опасной, как невидимое излучение радиации.

Дети оттепели объясняли события, связанные с критикой ленинградских журналов, как некий удар по свободе и творческой интеллигенции. В новом столетии, связав эти события с последовавшей в 1949 году кампанией против «безродного космополитизма», либеральные критики Вождя наконец-то вывалили на свет то, что долго тайно держали за зубами.

Пожалуй, наиболее откровенно эту неолиберальную мысль сформулировал профессор МГИМО Сироткин. В книге «Сталин. Как заставлять людей работать» он пишет: «Сталин всегда был антисемитом…Уже в конце 1947г., еще при Жданове, в печать был запущен термин «космополитизм» (позднее он станет еще безродным). Затем началось противопоставление «патриотов» и «безродных космополитов».

Этот вывод Сироткин предваряет заявлением: «На практике Сталин начал антисемитскую кампанию…»

Нет, господин, профессор, Вождь не начинал «антисемитскую кампанию»! Он не намеревался стрелять из пушек по воробьям и не собирался уничтожить свободу слова и печати. Он преследовал совсем иные цели. И началась эта кампания не в 1947, а еще в 1946 году, с разгрома «ленинградских журналов»!

Именно тогда Сталин, кстати, как и накануне войны, снова четко обозначил смысл национальной идеи, которую до сих пор не могут сформулировать российские идеологи. Имя этой национальной идеи – Патриотизм! То есть – любовь к Родине!

(Смысл русских слов понимать надо, господин профессор. Кстати, почему вместо определения «антисемитом» вы не выбрали слово «антисионистом»?)

Космополитизм оттого и назывался «безродным», что он отторгал любовь к Родинекак уважение к национальным приоритетамстраны. И то, что под каток идеологии попала какая-то часть евреев, не было умышленным актом. Впрочем, забегая вперед, сошлемся на слова мудрого еврея Лазаря Моисеевича Кагановича, члена ЦК партии того времени, сказанные уже в смутные 90-е годы:

«Евреи всегда мутят воду, потому что они меньше всего зависят от традиций страны и больше всего поддерживают узы с зарубежными сородичами. Мы вполне разгромили еврейский буржуазный национализм, все эти сионистские организации еще в 1920-е годы.

Однако после войны, когда Красная Армия спасла евреев от Гитлера и когда советское правительство помогло евреям, пережившим трагедию гитлеровского геноцида, образовать государство Израиль в Палестине, еврейский буржуазный национализм в нашей стране снова поднял голову.

Хорошо зная психологию и тактику сионистов, я обеспокоился и сообщил о своей тревоге Сталину. Иосиф Виссарионович согласился с моими доводами о том, что целесообразно свернуть деятельность еврейского антифашистского комитета, слишком тесно связанного с зарубежными сионистскими центрами в США, Израиле и Европе, и нанести удар по «космополитизму», прежде всего по космополитично настроенной еврейской интеллигенции.

Я считаю, это была тогда правильная мера, она оздоровила идеологическую обстановку в партии и государстве. Сейчас же, в годы крушения коммунистических идеалов, нет ничего удивительного, что еврейские «возмутители спокойствия» снова в первых рядах» [18]18
  Каганович А.(из бесед с Зоей Касаткиной). Цит. по: Гусляров Е. Сталин в жизни М. С. 560.


[Закрыть].

Можно ли оспорить точку зрения Лазаря Моисеевича? И все-таки подкрепим его мысль статистикой. В 1948 году только в Москве проживало 400 тысяч евреев, но в период проведения последней переписи в начале нового века во всей России осталось лишь 250 тысяч жителей, назвавших при опросах себя евреями. Задачка для детей – где остальные свыше трех миллионов из проживавших в СССР?

Итак, предпринятые в 1946 году вынужденные меры были направлены против остро обозначившейся тенденции раболепного преклонения перед западным образом жизни, получившей распространение в интеллигентских кругах Москвы и Ленинграда.

Но в первую очередь идеологическая критика задела группировки северной столицы. На заседании, когда редактор журнала «Ленинград» Б. Лихарев стал хвалиться, что в журнале «напечатано много переводных произведений», Сталин пояснил:

«Вы этим вкус чрезмерного уважения к иностранцам прививаете. Прививаете такое чувство, что мы люди второго сорта, а там люди первого сорта, что неправильно. Вы ученики, они учителя. По сути дела неправильно».

Вождь указал Лихареву: «У нас перед заграничными писателями ходят на цыпочках. Достойно ли советскому человеку на цыпочках ходить перед заграницей? Вы поощряете этим низкопоклонные чувства, это большой грех».

Он своевременно разглядел эту послевоенную опасность папуасского обезьянничания и преклонения интеллигенции перед Западом, подрывавшего устои социалистического строя. Не могло быть простым совпадением и то, что накануне разрушения государства, возведенного Сталиным, организаторы этой акции стали реанимировать в общественном сознании забытых и практически к этому времени никем, кроме узкого круга снобов, никогда не читаемых авторов вроде Ахматовой.

Конечно, дело было не в, казалось бы, безобидном эстетстве весьма слабой, озабоченной пессимизмом личных переживаний поэтессы А. Ахматовой-Горенко. Которая, даже по словам пытавшегося защищать ее поэта Прокофьева, «не может дать что-то новое».

Сталин своевременно разглядел потенциальный вред, вносимый в общественную атмосферу страны разлагающей дух плесенью индивидуализма, столь приятного для праздного умозрительного состояния интеллигента-обывателя. Стенограмма сохранила любопытный диалог.

«Ахматова, – спрашивает Сталин Прокофьева, – кроме того, что у нее старое имя, что еще можно найти у нее?»

Прокофьев: В сочинениях послевоенного периода можно найти ряд хороших стихов. Это стихотворение «Первая дальнобойная» о Ленинграде.

Сталин: 1-2-3 стихотворения, и обчелся, больше нет.

Прокофьев: Стихов на актуальную тему мало, но она поэтесса со старыми устоями, уже утвердившимися мнениями и уже не сможет, Иосиф Виссарионович, дать что-то новое.

Сталин: Тогда пусть печатается в другом месте, почему в «Звезде»?

Прокофьев: Должен сказать, что то, что мы отвергли в «Звезде», печаталось в «Знамени».

Сталин: Мы и до «Знамени» доберемся, доберемся до всех».

Словно насмешка судьбы: когда «Звезды», «Знамена» и «Новые миры» добились вожделенной «свободы» и приоритетного права печатать «Ахматовых», то в результате не стало и литературы, которая читалась многомиллионными массами. Идеи поклонников «Ахматовых» оказались тем топором, который «обрубил сук» самой литературы, сделав ее ненужной потребностью общества.

Конечно, то, что персональным объектом критики стали публикации произведений, не было лишь делом случая. Они оказались подходящим материалом, на котором в своих обостренно резких докладах 14-15 августа Жданов развивал мысли по осуждению антисоветских тенденций в литературе.

Более пятидесяти лет «либеральная критика» сводила комментарий этого постановления до представления его существа как банального преследования «выдающейся» поэтессы Ахматовой и столь же «талантливого сатирика» Зощенко». В этом намеренном упрощении скрывалось стремление организаторов антисталинской пропаганды извратить идеологический и политический смысл постановления ЦК.

Но были ли называемые литераторы действительно талантливы? Не будем доказывать, будто язвительные рассказики Зощенко, написанные «простонародным» языком городских обывателей, не пользовались популярностью у реальных обывателей. Наоборот, его сочинения имели спрос, как рассказанные в узком кругу скабрезные анекдоты.

Конечно, даже в те годы не все население страны прочло доклад Жданова. Поэтому 21 августа основной смысл содержания постановления ЦК довела до общественности газета «Правда». И чтобы для читателя было понятно, вокруг чего ломались копья, приведем максимально полно выдержку из партийного документа, опубликованную в печати:

«ИЗ ПОСТАНОВЛНЕИЯ ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года. О журналах «ЗВЕЗДА» и «ЛЕНИНГРАД» [19]19
  3десь и далее цит по: «Правда», 21 августа 1946 г.


[Закрыть].

ЦК ВКП(б) отмечает, что издающиеся в Ленинграде литературно-художественные журналы «Звезда» и «Ленинград» ведутся совершенно неудовлетворительно.

В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе.

Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности(курсивы мои. – К.Р.), рассчитанной на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание.

Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» ( «Звезда»№ 5-6 за 1946 г.) представляет собой пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей, в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляет советских людей примитивными и малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.

Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезды» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».

Хотя содержание претензий, предъявляемых «сатирику», очевидно, все-таки попытаемся взглянуть на это содержание с точки зрения «гражданской» логики. Сатира всегда являлась острым и общественно необходимым оружием в руках незаурядных писателей.

В ряду великих сатирических имен по праву стоят Рабле, Вольтер, Франс, Салтыков-Щедрин и Гоголь. Как отмечает А. Ингер, «бичуя злейших врагов человечества», Рабле не терял «своей могучей жизнерадостности». Его смех происходил от избытка сил.

Смех Вольтера был язвительнее и ироничнее. Взирая на несовершенство человеческой жизни несколько со стороны, он не испытывал при этом «удовольствия от собственного остроумия, меткого словца». Свифт, прежде всего, являлся политическим сатириком. Его суждения неотделимы от «социально-политических, национальных и религиозных конфликтов его времени». Подобную позицию занимали Салтыков-Щедрин и Гоголь. Зощенко не был сатириком гуманистической направленности. В его примитивных сочинениях отсутствовало гражданское звучание; в них преобладало стремление к извращению и принижению достоинства человеческого существа.

В постановлении он не случайно называется «пошляком и подонком». Он не высмеивает своих героев. Отпуская грехи примитивным людям, Зощенко опускался до их уровня и, смакуя пороки, одновременно старался нагадить окружавшему его обществу.

Его «сатира» была кликушеством антисоветчика, остроумием из-за угла, – с «кривым ружьем». Когда он кого-то передразнивал, роясь на помойке человеческих слабостей и низких страстей, его лицо не сводила гримаса отвращения. То был разглагольствующий щелкопер с примитивным авторским языком. Он не умел писать иначе и не мог создать ничего полезного. Поэтому он наслаждался грязью, как мазохист, получавший удовольствие от боли, причиненной партнерам.

Не случайно и то, что, отсидевшись в тылу во время Отечественной войны, после ее окончания он продолжал сыпать песок в буксы локомотива государства, стремившегося как можно скорее увезти народ от военных окопов – в будущее.

Но продолжим чтение постановления ЦК. В нем шла речь еще об одной современнице Михаила Зощенко: «Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии.

Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшие на позиции буржуазно-аристократического эстетства и декадентства – « искусства для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежии не могут быть терпимы в советской литературе».

Увы, это все, чем «порадовала» читающую публику партийная критика в статье «Правды». Поклонники «таланта» Анны Горенко могли бы обидеться, что для их кумира не нашлось даже «обличающих» слов. Зато перепало и другим «творцам»:

«Предоставление Зощенко и Ахматовой активной роли в журнале, несомненно, внесло элементы идейного разброда и дезорганизации в среду ленинградских писателей. В журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада.