Текст книги "Агентурная разведка. Книга первая. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1918 гг."

Автор книги: Константин Звонарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Глава шестая. Командировки офицеров в соседние страны

Благовидные предлоги этих командировок. – Командировки офицеров заграницу в разведывательных целях многими управлениями военного ведомства и штабами военных округов. – Отсутствие обмена результатами этих командировок. – Насыщение пограничной полосы командированными и, как результат этого, – провалы. – Провал двух русских офицеров на торжествах открытия Кильского канала и вмешательство в это дело Вильгельма II.

Видя, что ни официальные, ни тайные военные агенты ничего существенного по военной разведке не дают, Главный штаб начал практиковать в весьма широком масштабе командировки молодых офицеров Генерального штаба в соседние страны, под тем или иным благовидным предлогом. Но этим делом занимался не только Главный штаб в лице своего Особого делопроизводства. Офицеров командировали за границу все, кому только было не лень, – почти все главные управления военного министерства, морского ведомства и штабы военных округов. Нередко одни и те же задачи возлагались на офицеров, командируемых различными управлениями. Полученными в результате этих командировок сведениями указанные управления обменивались лишь иногда, и то, как мы уже указывали выше, совершенно случайно.

Командировки офицеров производились под самым разнообразными предлогами, – под видом лечения, отпуска, поездки на охоту, на маневры, к родным в гости, под видом путешествия, усовершенствования в иностранных языках и т. д. Командировались они также под ширмой коммерсантов, ученых, учащихся и т. д. Но все это делалось без определенного плана и системы, без соблюдения должной конспирации, без распределения между разными управлениями районов обследования и задач. В результате получалось, что в одном, более интересном, районе такого рода разведчиков скоплялось громадное количество, в то время, как в других – не было ни одного. Даже отчетные отделения штабов военных округов, которые тоже весьма широко практиковали такого рода командировки, не согласовывали их с Главным штабом и даже предварительно об этом ему не сообщали. Лишь по окончании такой командировки некоторые (далеко не все) отчетные отделения представляли в Главный штаб копии отчетов по этим командировкам.

В результате такого хаоса получалось, что контрразведка соседей без большого труда раскрывала этих разведчиков, командированных под ложными предлогами арестовывала, а командированных под благовидными предлогами ставила в такие условия, что при всем желании большинству из них ничего сделать не удавалось.

Арестованных таким образом офицеров обычно судили и после вынесения приговора обменивали на таких же своих неудачников. Нередко в этом обмене осужденных за шпионаж принимали участие даже цари.

В общем можно сказать, что такого рода приемы разведки стоили весьма дорого в смысле денежных средств и в смысле потерь людьми. Никаких ценных результатов дать они не могли, как по условиям и обстановке работы, так и благодаря личному составу офицеров, получавших такие командировки.

Так например, перед русско-японской войной командующий войсками Приамурского округа пробовал отправлять в Японию в отпуск на 2–3 месяца по несколько офицеров, выдавая им небольшую – в размере 300–400 рублей – денежную поддержку и требуя от них представления "какого-нибудь отчета о том, что они видели и слышали". Первые же "отчеты" убедили в совершенной бесплодности этой меры. И это понятно, ибо, что мог видеть, слышать и понимать в иностранной армии юный поручик без всякой соответствующей подготовки и при полном незнании иностранных языков[14]14
  См. М. Грулев – Злобы дня в жизни армии.


[Закрыть]?

Следующая выписка из письма (от 10 июля 1895 года) Вильгельма на имя Николая Романова[15]15
  См. Переписка Вильгельма II с Николаем И. Госиздат, 1923 г., письмо № 9.


[Закрыть]также дает представление о том, как производилась такого рода разведка и чем она иногда кончалась:

"… Случилось одно происшествие, о котором, мне кажется, я должен сообщить тебе, так как я уверен, что произошло оно без ведома Алексея, а став известным среди нашего офицерства, оно произвело очень неприятное впечатление. На борт "Грозящего" – судно, на котором я пригласил адмирала Скрыдлова и его капитанов пройти канал (речь идет о торжестве открытия Кильского канала. – К. 3.), тайным образом были приняты два инженерных офицера, о присутствии которых ничего не было заявлено нашим властям. Старшим был полковник Бубнов. Офицеры эти вместе с лейтенантом, специалистом этого дела, имевшим большой фотографический аппарат, все время делали снимки с наших фортов и батарей, заметки и рисунки, и наконец, когда Скрыдлов заметил, что мой морской атташе был очень удивлен, видя на судне совершенно незнакомых людей, – они были ему представлены, как два управляющих водными работами и водными путями. В Киле поведение Бубнова сделалось настолько подозрительным, что полиция и жандармы стали за ним следить. Он ходил переодетым в статское платье и шатался вокруг укреплений, что иностранцам строжайше воспрещается.

Я полагаю, что не совсем красиво, будучи приглашенным в качестве гостя и присутствуя на празднике в чужой стране, открывшей вам гостеприимно двери и пустившей вас в свою военную гавань, злоупотреблять гостеприимством, шпионя у своего друга, да еще надевая при этом личину. Последствием этого будет то, что к русским военным судам будут относиться с большим недоверием и создается тягостное настроение, о котором я очень сожалею и которое я надеюсь преодолеть…."

Глава седьмая. Отчетные отделения штабов военных округов

Назначение отчетных отделений – изучение вероятных противников. – Способы сбора сведений. – Результаты работы отчетных отделений за 1903–1904 гг. – Ограбление отчетным отделением Киевского военного округа штаба австрийской дивизии, спровоцированного австрийцами с целью заставить русских поверить дезинформационным документам.

При штабах Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, Одесского, Московского, Кавказского, Туркестанского военных округов и Приамурского и Заамурского округов пограничной стражи существовали так называемые отчетные отделения, занимавшиеся разведкой. Официальный штат этих отделений был крайне ограничен. Точно определенного района разведки им не отводилось, а лишь указывалось, что такой-то округ в случае войны должен сформировать такую-то полевую армию, которая займет участок примерно там то. Вот этот примерный участок округа и старались осветить и изучить. Так, например, разведывательный аппарат Петербургского военного округа освещал Скандинавские страны, аппарат Виленского округа – Германию, Варшавский округ – Австро-Венгрию и Германию, Киевский и Московский округа – Австро-Венгрию, Одесский округ – Австро-Венгрию, Румынию и Турцию и т. д.

Подобно тому, как в центральном органе разведки Главного штаба не было определенного, точного и ясного представления о том, как организовать и вести разведку и какие конкретные задачи ей ставить, так и штабы военных округов этими вопросами не задавались. Кое-что делали, кое-кого посылали и кое-какие сведения получали. Приемы и способы разведки практиковались те же, что и в Главном штабе. Лишь изредка, случайно, по своей собственной инициативе, на свой страх и риск, кто-либо из офицеров разведывательной службы штаба того или иного округа предпринимал какой либо самостоятельный шаг по добыче секретных сведений и документов.

Штабы военных округов в своей разведывательной работе пользовались всякими возможностями. Они имели своих постоянных тайных агентов из среды иностранных подданных, командировали на рекогносцировки под тем или иным предлогом офицеров генштаба, организовывали кражи документов посредством подкупа солдат соседей, опрашивали дезертиров армий соседей, купцов, возвращавшихся с полевых работ рабочих и т. д. Но все это носило случайный характер.

Пристраивать руководителей агентуры штабов западных округов к консульствам или другим официальным русским учреждениям заграницей можно было лишь с высочайшего разрешения в каждом отдельном случае.

До 1903 года штабы военных округов не имели также права непосредственно сноситься с официальными военными агентами. В ноябре 1903 года было утверждено новое "положение о письмоводстве в военном ведомстве", в котором вопрос о непосредственном отношении штабов военных округов с официальными военными агентами был изложен в следующей редакции:

"Когда войскам встречается надобность в содействии наших военных агентов за границей, то с просьбами об этом следует обращаться в окружные штабы, начальники которых, в зависимости от содержания вопроса, сносятся с военными агентами или сами непосредственно, или через Главный штаб".

Но, несмотря на это "положение", Особое делопроизводство все время старалось препятствовать непосредственным сношением с военными агентами не только войсковых частей, но и штабов военных округов, настаивая, чтобы все сношения происходили лишь через Особое делопроизводство.

Довольно полную картину результатов разведывательной работы штабов военных округов дает следующая ведомость за 1903–1904 гг., составленная в Главном штабе в марте 1905 года:

Как видим, хотя ничего особо существенного по разведке штабы военных округов и не давали, все же они дали больше, чем непосредственная агентура Главного штаба. Судя по сводке Главного штаба, лучше всех как будто бы работал штаб Киевского военного округа, давший несколько ценных мобилизационных документов австрийской армии. Однако, весь вопрос в том, являлась ли эти документы подлинными или подложными, дезинформационными? Со слов Сухомлинова[16]16
  См. В. Сухомлинов – Воспоминания. Изд. «Русское Универсальное издательство», Берлин, 1924 г.


[Закрыть]нам известно, как разведчики штаба Киевского военного округа попались на следующую удочку австрийской контрразведки.

Недалеко от русской границы, в Злочеве был расположен штаб австрийской кавалерийской бригады, развертывавшейся в военное время в дивизию. Бригада ушла в лагерный сбор из Злочева, оставив для охраны штабного имущества лишь караульную команду, в которой находилось много славян. Караул перепился "замертво", а в это время несгораемый шкаф, в котором хранились секретные документы, был взломан, и все дело по мобилизации похищено русскими разведчиками.

По словам Сухомлинова, «особенно, ценны были, между прочим, маршруты следования австрийских подрывных частей для разрушения наших железных дорог. Конечные пункты оказались избранными очень удачно, несомненно, по рекогносцировкам опытных австрийских разведчиков.»

Материал этот давал возможность значительно пополнить и частично исправить сборники сведений о неприятельской армии. Когда я об этом подробно докладывал, Драгомиров (командовавший Киевским военным округом, а Сухомлинов в то время был его начальником штаба. – К. 3.) мне сказал:

– Ну, вот, видишь, разве это не лучше того осетра, которого ты собирался ловить на Урале? Ну, вот что, братишка, – забирай это все и вези в Петербург Сахарову, – утри им там нос и пусть увидят, как в Киеве умеют работать…

Это ликование Драгомирова и посылка начальника штаба в Петербург показывает, как редки были такого рода секретные документы в жизни русского военного ведомства.

Как в штабе Киевского военного округа, так и в Главном штабе все были так обрадованы этой добычей, что никому даже в голову не приходило поинтересоваться, подлинные ли это документы. Обстановка их добычи была настолько реальна и правдоподобна, что ни у кого никаких сомнений не вызывала.

Уже после войны 1914–1918 г. мы случайно узнали от одного из участников с австрийской стороны в этой комбинации, что австрийская контрразведка подготовила все содержимое несгораемого шкафа из дезинформационных документов и незаметно помогла русским разведчикам устроить нападение на этот шкаф, с целью создать большую правдоподобность этого нападения, чтобы русские поверили похищенным документам.

Как видим, расчеты австрийцев вполне оправдались.

Глава восьмая. Расходы на агентурную разведку

Ассигнования на агентурную разведку до русско-японской войны. – Распределение ассигнованных сумм. – Расходование денег не по прямому назначению, несмотря на мизерность ассигнований.

До русско-японской войны Главному штабу отпускалось на ведение разведки по 113.650 рублей золотом в год, по статье сметы военного ведомства, носившей название – «на известное его императорскому величеству употребление» и 149.420 руб. золотом по интендантской смете на содержание официальных военных агентов, их путевые, телеграфные, почтовые, канцелярские и пр. расходы.

Сумма (113.650 рубл.), отпускавшаяся на ведение, агентурной разведки, распределялась следующим образом:

Помимо этих сумм, штаб Туркестанского военного округа получал ежегодно на разведку по интендантской смете еще 20.000 рублей.

'В 1895 году командующий Кавказским военным округом получил высочайшее соизволение" на выделение этой суммы в свое распоряжение на ведение разведки в Турции и Персии. Таким образом, 50 % из всей секретной сметы шло только одному округу. Главный штаб, а потом и Генеральный штаб, несколько раз пытались добиться отмены этого нелепого "соизволения", но ничего из этого не вышло.

Казалось бы, что суммы эти были до того мизерными, что их никак не могло хватить на расходы по агентурной разведке. На самом же, деле была совершенно иная картина. Почти во всех округах получались остатки, несмотря даже на то, что деньги расходовались иногда не по своему прямому назначению (бывали расходы на содержание часовен, покупку венков для умерших архимандритов и пр.).

* * *

Такова в общих чертах была постановка, организация и работа разведки и результаты этой работы до начала русско-японской войны. С такой разведкой русская армия выступила на войну с Японией. Русская армия не знала Японии, не знала ее армии. Больше того, она имела о ней совершенно ложное, извращенное представление. Только благодаря ложным и бравурным донесениям официальных и тайных агентов русской разведки и могла зародиться уверенность в легкости победы над японцами, в том, что «шапками их закидаем».

Виновным в этом был русский Главный штаб. Он не позаботился об упорядочении дела разведка, о сборе верных сведений, не позаботился также о создании разведки на театре военных действий.

Можно смело сказать, что до русско-японской войны Россия военной разведки в Японии не имела, в других же странах эта разведка также была крайне слабой. То, что было – нельзя назвать разведкой. Это был, какой то хаос, какая то неразбериха. Военное ведомство старалось свалить вину на министерство иностранных дел; наоборот, министерство иностранных дел ссылалось на военное ведомство. В результате никто ничего достоверно не знал. Пользовались слухами и случайными сведениями случайных сомнительных источников, но о своем противнике не имели даже приблизительно верных данных.

Такая беззаботность тем более поразительна, что последняя русско-турецкая война уже дала почувствовать результаты отсутствия хорошо поставленной агентурной разведки. Заблуждение, в которое русские были введены имевшимися до этой войны сведениями о турецкой армии, имело одинаково печальные последствия на обоих театрах военных действий. Как на Балканском полуострове, так и на Кавказе, русские встретили сверх ожидания сильнейшего противника и поплатились тяжелыми разочарованиями за неточность сведений, которые они имели от своей разведки[17]17
  См. Чернозубов, полковник Ген. штаба – Служба генерального штаба. Разведывательные органы армии. 1. Служба в военное время. Изд. В.Березовского, 1901 г.


[Закрыть].

Часть II. Русская агентурная разведка во время русско-японской войны

Глава первая. Организационные мероприятия и источники сведений

Сведения о японской армии, дававшиеся Главным штабом частям, уезжавшим на театр военных действий. – Организация разведки на театре военных действий. – Нежизненность этой организации. Отсутствие сведений о противнике. – Рухнувшие надежды на кавалерию. – Безрезультатная работа войсковой разведки.

Когда началась война, Главный штаб был вынужден снабжать отправляющихся на театр военных действий офицеров и целые войсковые части данными о неприятеле.

О том, каковы были эти данные, рассказывает Е. И. Мартынов[18]18
  См. Е. И. Мартынов – Воспоминания о японской войне командира пехотного полка. Г. Плоцк, 1910 г.


[Закрыть]:

"Желая перед отправлением в Манчжурию получить некоторые сведения о противнике, я обратился в военно-ученый комитет Главного штаба, где мне дали соответствующую часть "Сборника новейших сведений о вооруженных силах иностранных государств".

Эта небольшая желтая книжка заканчивалась общими выводами относительно действий крупных отрядов, причем из приведенных в ней четырнадцати пунктов впоследствии подтвердился лишь один (относительно преследования.); все же остальные оказались ложными".

Далее Мартынов говорит, что "до войны в русской армии господствовало пренебрежительное отношение к японцам. Даже будущий наш полководец ген. Линевич, который во время похода на Пекин, казалось бы, имел возможность познакомиться с японскими войсками, называл их не иначе, как "япошками", и в продолжений указанной экспедиции при каждом удобном случае третировал их начальника, выдающегося ген. Фукушиму. Правда, после Пекинского похода стали изредка проскальзывать в печати и благоприятные отзывы о японцах, принадлежавшие более дальновидным людям, но высшее начальство усмотрело в этом опасность для духа русской армии, и вскоре заскрипели послушные перья, выставлявшие японские войска в неблагоприятном и даже комическом виде".

В другой брошюре тот же автор[19]19
  Е. И. Мартынов, ген. штаба ген-майор. – Из печального опыта русско-японской войны. Изд. в Петербурге, 1906 г.


[Закрыть]пишет, что «слушателей Академии Генштаба спрашивали о том, сколько золотников соли на человека возится в различных повозках германского обоза, каким условиям должна удовлетворять ремонтная лошадь во Франции, но организация японской армии оставалась для нас тайной до такой степени, что перед моим отправлением на войну главный специалист по этому предмету категорически заявил мне, что Япония не может выставить в Манчжурии более 150.000 человек».

Тот же Мартынов рассказывает, как в обществе ревнителей военных знаний некий вице-консул, долго проживший в Японии, сделал сообщение, в котором доказывал, что "японцы, как истые представители желтой расы, храбры лишь при успешном ходе дела; наоборот, малейшая неудача возбуждает в них неудержимую, безграничную панику."

Одной из слабых сторон японской армии Куропаткин находил "отсутствие религиозного чувства: в военных школах никакого религиозного образования и воспитания не дают; храмов при школах не имеется; будущие офицеры всевышнему не молятся ни в горе, ни в радостях. То же явление наблюдается и в армии. В этом и заключается большая слабость японской армии. Без религии и без веры в промысел божий выдержать тяжелые испытания войны, вынести тяжелые потери и лишения могут лишь отдельные лица"[20]20
  См. Боевая работа русской армии в войну 1904 – 1905 гг. Часть I. Изд. кн. Абамелек-Лазарева, 1912 г.


[Закрыть].

После назначения ген. Куропаткина главнокомандующим русскими войсками против Японии, он представил Николаю Романову доклад, в котором высказывал свою уверенность в быстрой и легкой победе и придавал весьма ничтожное значение японской армии. При составлении плана предстоящей компании исходили из полной уверенности в том, что никакого серьезного сопротивления русская армия не встретит. Заканчивался доклад, – по словам А. С. Лукомского[21]21
  См. Ген. А. С. Лукомский – Воспоминания. Том 1. Изд. Кн-ва Отто Кирхнера и Кох. Берлин, 1922 г.


[Закрыть], – указанием, что «после разгрома японской армии на материке должен быть произведен десант в Японии, должно быть подавлено народное восстание и война должна закончиться занятием Токио.»

Одним словом, все сведения из всех русских источников о японской армии говорили о том, что японцы ничего серьезного из себя не представляют и война с ними при помощи икон и молебнов будет равной прогулке на параде.

Вера же в иконы и молебны была так сильна, что назначенный командующим Маньчжурской армией ген. Куропаткин, вместо ознакомления с вооруженными силами противника и изучения театра военных действий, читал "лекции" великому князю Михаилу Александровичу о "росте и аллюрах японской лошадки" и занимался сбором икон и молебнами[22]22
  См. А. Н. Куропаткин – Воспоминания. «Красный архив», т.V.


[Закрыть]. Видя это, недаром говорил известный остряк ген. Драгомиров, что «столько набрал Куропаткин образов, что не знает, каким образом победить»[23]23
  См. Барон Врангель – Воспоминания (от крепостного права до большевиков), изд. «Слово», Берлин, 1924г.


[Закрыть].

Спустя месяц после прибытия на театр войны, а именно 15 апреля 1904 года, Куропаткин объявил войскам армии свои первые указания, озаглавленные – "указания начальникам маньчжурской армии до ротного и сотенного командира включительно и всем начальникам штабов".

В этих "указаниях" он давал блестящую характеристику японской армии, заявляя, что сильные стороны этой армии преобладают и что "в японцах мы, во всяком случае, будем иметь очень серьезного противника, с которым надо считаться по европейскому масштабу… Но мы имеем над японцами огромное преимущество в нашей религиозности, в вере в промысел божий".

Кроме того, оказывается, что по сведениям Куропаткина – "японцы любят есть по утрам и, не поевши спокойно утром, чувствуют себя весь день слабыми", а поэтому Куропаткин приказывал: "этим пользоваться и мешать правильному питанию японцев по утрам"[24]24
  См. Л. Н. Соболев – Курапатская стратегия. СПБ., 1910 г.


[Закрыть].

Вот так в потемках, в слепую блуждал командующий русской армией, впадая из одной крайности в другую, из одного необоснованного преувеличения в другое…

* * *

С переходом на военное положение организация разведки, как таковой, представилась в следующем виде.

Согласно "Положения о полевом управлении войск в военное время"[25]25
  «Положение о полевом управлении войск в военное время». Изд. 1890 г.


[Закрыть], которое действовало во время русско-японской войны, в управлении генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего было сосредоточено «делопроизводство по всем распоряжениям, касающимся стратегических операций, по сбору и содержанию сведений о расположении и действии армии, о неприятеле и о местности, и вообще по службе Генерального штаба».

В ст. же 57 того же "положения" говорилось:

"Сосредотачивая в своем управлении сведения, получаемые от полевых управлений о неприятеле и о местности, он со своей стороны принимает меры к собиранию таковых и распоряжается их обработкою и приведением в удобный для пользования вид. Сообщение сих сведений полевым управлениям армий лежит на непосредственной его обязанности…"

Об управлении генерал-квартирмейстера штаба армии в том же "положении" говорилось следующее:

"Ст. 199. Управление состоит из четырех отделений: оперативного, отчетного, разведывательного и топографического."

"Ст. 202. К предметам занятий разведывательного отделения относятся: а) собирание сведений о силах, расположении, передвижениях и намерениях неприятеля; б) собирание статистических сведений о театре войны и содержание их в постоянной исправности; в) отыскание надежных лазутчиков (лазутчик – агент-ходок. – К. 3.) и проводников из местных жителей, содержание тех и других и распределение их по назначению, согласно получаемым указаниям; г) опрос пленных и лазутчиков, проверка их указаний по собранным всеми путями сведениям о неприятеле, обработка всех этих сведений, составление общего свода и сообщение из них войскам того, что будет признано необходимым для облегчения частных соображений и д) заведывание военными корреспондентами, находящимися при армиях."

О начальниках штабов корпуса и дивизии в том же "положении" сказано следующее.

"С разрешения командира корпуса (дивизии), он осматривает лично и сколько возможно чаще расположение неприятеля; при этом он принимает на себя начальствование над войсками, для того назначенными".

"Он представляет командиру корпуса (дивизии) о мерах к сбору сведений о противнике и испрашивает его разрешения на производство расходов по содержанию шпионов, лазутчиков и пр.".

Из приведенных выписок из "Положения о полевом управлении войск в военное время" видно, что разведывательный аппарат, в виде отделения управления генерал-квартирмейстера, полагался лишь при штабе армии.

Характерно также, что, согласно "Положению", штаб главнокомандующего фронтом не должен был объединять и руководить разведывательной деятельностью штабов армий, а лишь получать от них материалы, обрабатывать их и сообщать штабам армий. Аппарата же для этого тоже не было предусмотрено.

Генерального штаба полковник Чернозубов утверждал[26]26
  См. Чернозубов, полк. ген. штаба. – Служба генерального штаба. Разведывательные органы армии. I Служба в военное время. Изд. В.Березовского, 1901 г.


[Закрыть], что «служба эта будет возложена на одного из офицеров Генерального штаба».

При составлении "Положения" 1890 года по словам Чернозубова, основной идеей было освободить главнокомандующего от мелочных забот и дать ему тем полную возможность вникнуть в главное. Вследствие такого характера деятельности штаба главнокомандующего, мелкие детали разведывательной службы стушевываются и подаются уже в готовом виде разведывательными отделениями подведомственных армий. "В виду этого, – по словам Чернозубова, – и не ощущается необходимости в особом отделении. Вполне достаточно, если делопроизводство по этой части будет возложено на одного из двух офицеров Генерального штаба".

Как известно, до октября 1904 года все русские войска, находившиеся на театре военных действий, составляли лишь одну Маньчжурскую армию. В октябре было произведено разделение их на три армии. До того момента каждый корпус и отдельный отряд (а таковых было несколько) был в полном смысле слова предоставлен сам себе в области добычи сведений о противнике. Штаб армии издавал свои разведывательные сводки, но до штабов корпусов они редко доходили. Для кого печатались эти сводки – неизвестно. Каждый штаб корпуса на свой страх и риск начал организовывать свою агентурную сеть; каждый делал это по своему. Результаты, конечно, были самыми плачевными. Обмена имевшимися сведениями о противнике между корпусами не было. В первое время пытались ограничиться исключительно войсковой разведкой. Но первые же попытки показали, что это – вещь трудная, чтобы не сказать – для русских невозможная, потому, что японцы очень хорошо охраняли свои позиции. Пройти через них можно было только с боем, на что, в то время, русская армия не была способна. Кинулись на фланги, но и здесь японцы были на чеку. Верных карт не было. Местность – неровная, пересеченная, и незнакомая войскам. Налицо были: незнание языка противника и местного населения, двусмысленное отношение этого населения к русским, крайне скудные и подчас неверные сведения об организации, численности и свойствах армии противника и т. Д. Приходилось действовать при помощи китайцев-проводников, но, пока их разыскивали, японцы уже знали, где именно предполагается набег и принимали контрмеры.

А. Свечин[27]27
  См. А. Свечин. – В восточном отряде. Варшава, 1908 г.


[Закрыть]рассказывает, что разведка велась не кавалерией, а по преимуществу охотничьими командами (команды пеших и конных разведчиков при полках и даже баталионах), которые работали добросовестно. Но, в общем разведка велась крайне неумело. Особенно неопытны и неумелы были не младшие начальники-исполнители, а высшие, руководившие разведкой. Крайне робкое в серьезных действиях, наше управление в организации разведки отличалось и большой смелостью, и непрактичностью. Разведочные команды получали странные задачи. Обследованием фронта противника не довольствовались; стремились войсковыми частями обследовать тыл противника, расположение его главных сил, открыть планы и намерения врага. Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды. Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры; им давались самые туманные инструкции; собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести оплачивали совершенно нестоящие сведения, принесенные одним удачником. В июне месяце 1904 года это преступное уничтожение лучших сил Восточного отряда достигло самого большого напряжения… Примерно около 8-го июня была выслана масса команд охотников – от всего Восточного отряда свыше 10 команд; никто не возвратился; В безрезультатных охотничьих предприятиях было загублено не менее 15 % офицеров отряда и 10 % солдат… В этих разведочных делах мы теряли не только лучших людей Восточного отряда, мы теряли веру в себя, мы постепенно приучали всех к неудачам, постепенно разучивались одерживать победы"…

На организацию агентурной разведки на театре военных действий в начале войны вообще смотрели сквозь пальцы. Главный штаб полагал, что многочисленная русская кавалерия великолепно справится с задачами разведки. Е. И. Мартынов подтверждает это мнение Главного штаба, говоря, что "перед войной все полагали, что благодаря огромному перевесу в числе и качестве кавалерии мы будем знать каждое движение противника, последний же будет бродить впотьмах".

На деле же произошло обратное: русская кавалерия не могла проникать вглубь расположения противника и потому не доставляла никаких ценных сведений. Между тем японцы, пользуясь своей малочисленной кавалерией лишь для ближней разведки, все важнейшие сведения о группировке и направлении русских сил получала от агентурной разведки.

Капитан французской службы Рауль-де-Рюдеваль, со слов ген. Штакельберга, еще более определенно передает эти рухнувшие надежды на кавалерию[28]28
  См. статью Рауль-де-Рюдеваль – «Разведка и шпионаж», напечатанную в журнале «Военное дело за границей», №27, 1911 г., Изд. штаба Варшавского военного округа.


[Закрыть]:

"…У нас было много кавалерии и мало шпионов и мы были все время плохо осведомлены. Наш противник имел мало кавалерии и много секретных агентов и знал все своевременно"…

Вот несколько примеров. По словам комиссии по описанию русско-японской войны[29]29
  См. Русско-японская война 1904-1905 гг. Том.1.


[Закрыть], «11 и 12 марта 1904 года ген. Мищенко получил, главным образом, от американского миссионера первые более или менее достоверные сведения о противнике. Выяснилось, что в первых числах марта между Анчжю и Пеньяном было собрано 17.000 японских войск, что ген. Мищенко считал вполне правдоподобным… Это сведение, ставшее известным через Сеульскую газету и американского миссионера, было первым за все время похода, вносившим некоторое понятие о составе сил противника. Высадка у Гензана японского десанта подтверждалась, но сила его оставалась неизвестной»…

16 марта ген. Мищенко отошел к Сенчену и, "в виду достоверных сведений о занятии Кусена японским отрядом до 400 человек конницы и пехоты с 5 орудиями, где на самом деле никого не было, решил отступить к. р. Ялу".

"Как видно было, этот конный отряд Мищенко, пользуясь исключительно сведениями, добывавшимися от лазутчиков и опросом местных жителей, – не мог дать сколько-нибудь ценных по достоверности сведений ни о силах, ни о группировке японских войск в Корее".

Надеялись в отношении добывания сведений и на пленных. Но и эти надежды не оправдались, ибо пленных брал тот, кто наступал.

В середине 1904 года, когда русские войска терпели поражение за поражением, приток пленных совершенно прекратился. Тогда Куропаткин приказал платить за каждого пленного японского солдата по 100 рублей, а за офицера – 300 руб., независимо от обычной награды за военное отличие[30]30
  См. Е.И. Мартынов – Воспоминания о японской войне командира пех. полка.


[Закрыть].

Но такая своеобразная мера количества пленных увеличить не могла, а наоборот – вызвала недовольство в рядах русской армии, считавшей эту меру "глубоко противной с точки зрения общепринятой морали при открытой войне между двумя равноправными воюющими сторонами".[31]31
  См. М. Грулев – Злобы дня в жизни армии.


[Закрыть]

Через разведывательное отделение штаба 1-й армии за время с 26 октября 1904 г. по 1 сентября 1905 г. прошло всего лишь 366 пленных японцев, а через штабы шести корпусов той же армии за тоже время – 15 офицеров и 808 солдат. При этом необходимо отметить, что большинство офицеров попали в плен тяжело ранеными и вскоре умерли от ран. Значит, оставались пленные солдаты. Они, по мнению руководителей русской разведки, "в громадном большинстве обладали значительным умственным развитием, вполне сознательно и с большим интересом относились к вопросам своей службы, обстановки и действиям своих войск в широким смысле. Обладая большою способностью к пониманию чертежа вообще (в частности чтение карт) и к изложению своих показаний с помощью схематического чертежа, солдаты враждебной нам армии всегда были в состоянии дать показания несомненной ценности".