Текст книги "Том 5. Стихотворения, проза"
Автор книги: Константин Бальмонт
Жанры:
Русская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
– Проклятые ругатели, – сказал я, – придет час, и будет для каждого из вас петля.
В эту же самую минуту за мной послышался выстрел, и револьверная пуля звякнула над моей головой о железные ворота. Я шагнул в калитку и пошел по длинному двору, не ускоряя шага и ожидая второго выстрела. Его не последовало. Я улыбнулся и потрогал рукой свое сердце. Оно билось совершенно ровно. «Мы кое-чему научились за неделю большевистского зверства», – подумал я. Нет сомнения, очень многие научились совершенно не бояться пули, с тех пор как она стала ежеминутным устрашением.
8
Я хочу вспомнить еще один случай, когда я совсем близко был от ухода из этой жизни, в гуле и грохоте грозового океана.
Это было в полосе Атлантики в Soulac-sur-Mer, где всегда такой сильный красивый прилив. Вилла, в которой я проводил лето вместе с моей женой, девочкой и подругой моей жены, находилась у самого моря, в пустынном месте, и называлась певучим именем Ave Maria. Нам неоднократно говорили, что купаться против нашей виллы нельзя, даже запрещено. Никто, однако, ни разу не мог объяснить мне, почему нельзя, и мы купались, впрочем, никогда не заплывая далеко. Было грозовое утро, когда океан был особенно красив, со своими исполинскими вспененными волнами. Несмотря на то, что мои домашние удерживали меня, говоря, что в такую бурю опасно купаться, я пошел один на радостное свидание с волнами. Подруга моей жены пошла в тревоге смотреть на мое купание. Я дал слово, что я не заплыву дальше, чем наше обычное, крайнее место, где после довольно значительной глубины было сравнительное мелководье. Эта милая Таня П., меня провожавшая! Она шла как осужденная, а я весело шутил. Она была дорога мне, и я был ей дорог. Видя ее несчастное встревоженное лицо, я повторил, что я не уплыву слишком далеко и что я умею хорошо плавать. Волны ударяли меня, но я удачно их рассекал, и, уплывая, несколько раз опускался в воду совсем, нырял, чтоб попробовать, не доплыл ли я до мелководья. Не знаю, какое странное затмение могло внушить мне и моим наивную мысль, что в этой бурной приливной воде я смогу найти мелководье. Весь уровень океанской воды ведь передвинулся. Я почувствовал, что мне пора возвращаться. Я повернул и стал плыть к берегу. Волны возрастали с непостижимой быстротой, это были уже огромные валы, и они меня захлестывали. Время от времени за высотой пробежавшего вала меня не видно было с берега. Провожавшая меня была одна на всем пустынном побережье. В грохоте волн и свисте ветра я услышал пронзительный женский крик. В то же мгновение я почувствовал что-то странное. Несмотря на все мои усилия плыть скорее, я увидел, что медленно и неуклонно линия берега не приближается, а отдаляется от меня. Я подумал, что это ошибка зрения, утомившегося от ветра и бесконечных брызг. Нет, медленно и неуклонно линия берега уходила. Тогда я вдруг вспомнил и догадался, почему в этом месте опасно было купаться. На известном расстоянии от берега было боковое течение, которое уносило меня теперь в открытое море. Я понял, что я потерян, что жизнь кончилась. Я не испытывал ни страха, ни горя. Это была глубокая спокойная грусть, но только грусть. Женский голос, полный отчаяния, доходил до меня как будто из далекой дали через грохот океана. Чувствуя бесполезность усилий, я все-таки плыл или, вернее, старался плыть. Я смотрел на уходящую виллу и в первый раз подумал с пронзительной ясностью, что ее название Ave Maria – слово молитвы. Мне это показалось вещим и прощальным. Я подумал с сожалением, что моя жена, эта стройная черноглазая Катя, сидит сейчас за столом и пьет чай. Я не выпью этого чаю. Я вспомнил, что в моей комнате на ночном столике лежит раскрытый, лишь до половины прочитанный английский томик, сказочный роман Райдера Хаггарда. Я не дочитаю этого романа. Я подумал о далекой любимой, о других далеких любимых. Я их больше не увижу здесь.
Вдруг среди гула и грохота я услышал шорох, около меня, сзади, неземного свойства огромный шорох. Я оглянулся, и сердце мое на секунду остановилось от ощущенья жути и восторга. Как раз надо мной исполинский вал, вспенясь, ломался. Его верхушка под пеной была зеленого сверкающего цвета, и весь он походил на огромного морского змея. Это оттого, что он ломался, был тот изумивший меня шорох, заставивший меня обернуться. Я мгновенно понял, что мне нужно вобрать в себя столько воздуха, сколько только может поместиться в легких. Едва я успел это сделать, как сломившийся вал ударил меня в затылок и в спину и, погрузив в глубину, завертел меня как кубарь, и дугообразным взмахом выметнул меня снова на океанскую поверхность. Я успел опять вздохнуть, и новый вал ударил меня и дугою выбросил к верхним волнам. Ошеломленный, ослепленный, я несколько раз под повторными валами, уже не столько набирая в себя воздуха, сколько хлебая соленую воду, завертелся кубарем и вдруг увидал, что берег недалеко. Мне не пришлось долго изображать из себя пловца. Еще несколько мгновений, и вспененные широкие валы выбросили меня на прибрежье. Я едва мог дойти домой и несколько дней был в полубреду.
9
И все-таки смерти нет. Она есть, но она не то, что о ней думают. Ее не нужно искать, но ее и не нужно бояться. Когда ее зовешь, она не приходит. Когда от нее бежишь, она настигает. Кажется, что за беглецом образуется вертящийся ток ветра, который ее привлекает. Она приходит внезапно. Она всегда приходит неожиданно.
Мне очень нравится одно арабское предание. Соломон сидел в своей царственной пышности на царском своем престоле. Около него сидел его любимый приближенный. Вдруг среди всей этой пестрой толпы, которая была вокруг, выделился один человек вида чужеземного, с очень пронзительным взглядом. Он стал приближаться к престолу, неотступно смотря на приближенного. Тот встревожился и спросил царя Соломона:
– Кто этот человек, который смотрит на меня?
– Это не человек, – со спокойной усмешкой сказал Соломон. – Это ангел смерти, и, когда он приходит, он всегда приходит за кем-нибудь.
– Молю, молю тебя, – в торопливом испуге воскликнул приближенный. Почаруй своим волшебным перстнем и сделай так, чтоб я очутился в Индии.
Соломон кругообразно повернул свой перстень, и приближенный исчез, он очутился в Индии. Когда ангел смерти подошел к престолу вплоть, Соломон спросил его:
– Зачем ты здесь и почему ты так строго смотрел на моего слугу?
– Я здесь, – отвечал ангел Смерти, – потому, что, много прослышав о твоем великолепии, я хотел по пути взглянуть на тебя. А на слугу твоего я смотрел не строго. Я только дивился, как же это он здесь. Ибо свыше я получил повеление вынуть из него душу в Индии.
10
Не вода, не огонь, не гроза, не пропасть приближают к Белой Невесте, и не оружие, скованное рукою человека. И огонь, и гроза, и вода, и пропасть только сказали мне, что она есть.
Но не высота, обещавшая срыв, и не горою идущий грозовой океан, облекший меня всей своей властью, дали мне почувствовать, что она тут, рядом. Не единственное в своем волшебстве явление грома и молнии говорит мне о ней. Все это только показывает свежую красоту мироздания или, оборотившись враждебным чарованием, являет дрогнувший лик мира. Я чувствую Белую Невесту, когда один, в великой безглагольности глубокой ночи, я смотрю на Млечный Путь. Я знаю тогда, что она обворожительна, тихая освободительница, и все мне ясно. Она шепчет мне, что она не обманет, только она одна. Она уведет меня к новому, неиспытанному и к свежей встрече с теми, с которыми, хоть прощался, не успел проститься, потому что и нельзя прощаться с теми, с кем связан внутренней тайной любви, долженствующей снова привести любимых лицом к лицу.
Когда все спят, я смотрю на безграничность Млечной Дороги, я смотрю на родные звезды, раскинувшиеся дружными, светоносными водоворотами на север и на юг и на другие стороны света. Бестелесная рука нежным освежением ложится тогда на мой разгоряченный лоб, и я слышу явственно там, в звездной тишине моей души: «Я приду. Я не обману тебя. Но это я говорю тебе: живи».
1921
Три расцвета
Драма
ЛИЦА ПЕРВОЙ КАРТИНЫ
Елена.
Юноша.
Золотистое утро Весны. Время – около полудня. Лес, покрытый нежной зеленью. Множество разных цветов, голубых, синих, золотистых, желтых. Слева, в глубине, обрывистый берег озера, которое виднеется за лесом уходящею вдаль зеркальностью.
Елена и Юноша, оба на утре своих дней, с красотою скорее апрельской, чем майской, веселые, смеющееся, проходят по лесной прогалине, образующей передний фон, наклоняются, срывают цветы, подбирают стебель к стеблю, бросают цветы, ищут новых садятся, снова встают, уходят, возвращаются, ускользающим взглядом смотрят друг на друга, но как будто все время видят не друг друга, а только весенний лес кругом и грезы собственного сердца.
Елена (с пучком фиалок в левой руке, между которыми есть один желтый цветок, говорит нараспев).
Есть растение, зовется золотым дождем,
На богато-желтых гроздьях бабочки садятся,
Меж его тройчатых листьев, мотыльки на нем
Любят, любятся, влюбляют, тройственно пьянятся.
Юноша. Кто научил тебя этим словам?
Елена. Я не знаю. Сами пришли ко мне.
Юноша. Ты говоришь неправду.
Елена. А что такое правда?
Юноша. Ты знаешь сама.
Елена. Ты думаешь? Нет, не знаю. Да и ты не знаешь, хоть говоришь о ней.
Юноша. Солнце светит – это правда. Цветы цветут, – это правда. Я тебя люблю – это правда.
Елена. Солнце зайдет – где же тут правда? Цветы отцветут – где же тут правда? А слово «люблю» я не понимаю.
Юноша. Ты красива, Елена, ты красива как Мир. Я счастлив, когда я гляжу на тебя. Мне хочется глядеть еще и еще. Я хочу быть с тобой. Близко, рядом, всегда. Я не знаю ничего лучше тебя. Вот, что есть любовь.
Елена. Если так, то я все люблю. Мне хочется быть в лесу – он красивый. Я хочу глядеть на Небо – оно синее. Я хочу, чтобы лес кончался – на опушке его видны дали. Я люблю голубые цветы и ищу золотистых, воздушно-желтых. Я все люблю.
Юноша. А меня?
Елена. Ты умный и глупый.
Юноша. А меня?
Елена(шутливо). Немножко. Так, чуточку.
Юноша(грустно). Ты все смеешься надо мною.
Елена. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне хорошо с тобой.
Юноша. Я хотел бы с тобой быть всегда. Не видеть ничего, кроме тебя.
Елена. Я не знаю ничего, что бывает всегда. Мне нравится, что все изменяется. Ты любишь яркие краски? Ах как я люблю их! Цветы и краски. И в радуге – все они, без счета. Но разве радуга – всегда? Ты же знаешь, как и я. Чтобы она засветилась на несколько минут, нужно, чтобы долго тянулись тучи, такие темные, и чтоб гром гремел, и чтобы молния сверкала, страшно так, и чтоб дождь шел. А потом – листы зеленые и цветы, голубые и желтые, нежные растения…
Есть растение, зовется золотым дождем,
На богато-желтых гроздьях бабочки садятся…
Юноша. Да, но кто ж тебе сказал эти слова?
Елена. Постой, я тебе расскажу. Когда я была совсем еще девочкой…
Юноша. А сколько тебе лет, Елена?
Елена. Право, какие ты смешные вопросы предлагаешь. Ты старше меня, а мне кажется, что ты маленький мальчик, которому нужно рассказать что-нибудь занимательное. «Сколько лет». Начинаю я жизнь каждый день, – каждый день умираю. Я не такая, как другие. Иногда мне кажется, что я жила всегда. Люди кругом меняются, плачут, страдают, смеются, болеют, умирают, – а я всегда одна и та же, и всегда в душе у меня ясно. Точно я гляжу на все через высокое окно. Или точно передо мною зеркало, и там, за спиной моей, тени приходят и уходят, а я гляжу в светлую-светлую зеркальную глубину. Как хорошо, как хрустально, и красиво, и ласково-холодно. Я молода как утро, и я душой своей – не умом, а душой – помню то, что было тысячи лет. (Замолкает).
Юноша. Говори, милая. Я слушаю тебя.
Елена. Когда я была совсем маленькой девочкой, я любила уходить одна из дому, и днем, когда солнце такое яркое и птицы поют среди ветвей, я ложилась в траву, на лесной опушке, закрывала глаза и видела новый мир, он был такой же, как этот, но только лучше. Небо глубже, трава зеленее, цветы нежнее и воздушнее. В мире, который я видела закрытыми глазами, не было ни одного резкого звука, и самые яркие краски не были тревожащими. Мне чудилось, будто с высокой горы беззвучно падали серебряные воды. Они упадали в озеро, в котором никогда не было волн. Светлая водная равнина, вольная, без конца спокойная.
Юноша. Как это, вон там?
Елена. Нет, то было лучше. В том нельзя было утонуть. По нему проходили какие-то призраки, они шли к далекому замку, который возвышался из серебряных вод, а он был золотистый и всходил до самой синевы. Когда я долго на него смотрела – так, душой, с закрытыми глазами – в этом замке раздавалась музыка. Тихая, красивая как Небо, далекая как вечерняя звезда. Я была в них, в этих радостных звонах, они окружали меня отовсюду, я была в них – и они во мне.
Юноша. Как странно изменяется твое лицо. Мне кажется, что я вижу тебя через прозрачную, недостижимую преграду.
Елена. Когда я так грезила на лесной опушке, ко мне наклонялись какие-то призрачные лица. Я видела блестящие зрачки, и мне казалось, я куда-то ухожу все дальше и дальше, все глубже. Я читала тайны душ. В моей душе возникали слова, и кто их говорил, не знаю. Кругом было молчание. А слова пели в моей душе.
Юноша. Ты так и узнала эти строки о цветке, что зовется золотым дождем?
Елена. Да, так. Близко-близко было от меня чье-то лицо. Я помню золотистые волосы, и светлые глаза, которые менялись. Они были как морская волна, голубовато-зеленые. Но когда лицо приближалось ко мне, они темнели. И они казались совсем черными, когда лицо совсем наклонялось ко мне. Он ничего мне – я говорю он, потому что я, как сейчас, помню это лицо – он не говорил мне ничего, он только пристально смотрел. Но я все читала, что было у него в душе. Мне было радостно и уютно. Мы оба так верили друг другу, – точно брат к сестре вернулся из-за дальнего моря. Точно снова ум понял, что раньше понимал, но забыл. Точно вся я стала легкая, вся стала как воздух и свет, – и в одно и то же время была всюду и была там, где мне было так уютно. Весь мир превратился в один золотой сон. Ото всего исходило сияние. Длинные гроздья цветов, душистых, как желтая и белая акации, откуда-то тянулись ко мне, качались, хоть ветра не было. И бабочки порхали, голубые и желтые, такие веселые, узорные. Все смешалось. Я слышала, как трепещут маленькие крылышки. Хотела открыть глаза, а они не раскрывались. Хотела встать – и не могла. Солнечный луч, широкой полосой, захватил меня, обнял, и точно не пускал. А строки пели во мне… «Золотым дождем… Золотым дождем»…
Юноша. А потом?
Елена. С тех пор я всегда их помнила. Я их часто вспоминаю, когда я вижу что-нибудь красивое. Лицо, в котором, свет, или весенние цветы, нежные лютики, или небо, на котором одно только облачко, по краям золотое.
Юноша. Ты очень любишь эти строки?
Елена. Очень.
Юноша. А что в них – ты знаешь?
Елена. Я не умею этого рассказать. Я их вспоминаю всегда неожиданно, и в душе у меня тогда так прозрачно и радостно. Точно весенний ручеек только что разбил свои льдинки и журчит по камешкам. Спешит, бежит, спешит, бежит. И последние льдинки звенят. Нет, я не знаю, что в этих строках, но, когда я их вспоминаю, мне кажется, что в них весь мир.
Юноша (наклоняясь к Елене). Елена, поцелуй меня.
Елена(отстраняясь слегка). Ты опять об этом. Зачем тебе это нужно?
Юноша. Я люблю тебя. Поцелуй меня, милая.
Елена. Ты совсем как моя мать, которую я схоронила. Ей тоже непременно хотелось, чтобы я целовала ее. Я ее очень любила, но мне не хотелось ее целовать.
Юноша. Какой ты безумный, жестокий ребенок!
Елена. Но мне, правда, хорошо с тобой. Ты мне нравишься. А только целоваться мне не хочется. Давай лучше собирать цветы.
Юноша. А потом?
Елена. Я не знаю «потом», я знаю только «сейчас».
Юноша. Хорошо, давай собирать цветы. Я хочу всего, чего хочешь ты, Елена. Ты хочешь голубых цветов или золотистых?
Елена. Знаешь, милый, ты не сердись на меня. Но я, правда же, не умею желать многого. Люди такие странные и чужие мне. Даже ты. Они все чего-то хотят, чего никак нельзя хотеть, гонятся как безумные за призраками, но и самые призраки хотят сковать. Им хочется, чтобы облачко было вот такое, именно такое, а оно ведь хочет быть другим каждую минуту, и всегда меняет очертания. Ты не принуждай меня. Когда голос мой внутри велит мне быть иной, чем я теперь, я буду иная. А раньше – невозможно.
Юноша. Я хочу того, чего хочешь ты.
Елена. Мне хорошо с тобой. Я чувствую, что мы, как дети, и что это быстро пройдет. Ты не увидишь. Но сейчас хорошо. Пусть будет это сейчас. Милый, кто свободнее сейчас, чем мы с тобой? Разве только ветер да птицы, у которых – крылья. Давай собирать цветы. Я бросила незабудки. Они такие наивные. Я не хочу больше фиалок. Они грустные и цвет их какой-то прощальный, предельный. Я хочу золотистых желтых цветов. В них солнце, лучи, в них радость. Вот в этих – какое торжество весны! Одуванчики. Нежные. Я их люблю с детства. Каждый желтый цветок – точно радостная весть оттуда, из чертогов солнца.
Юноша. А потом они отцветут, и будут седые.
Елена. Я тебе сказала, что не хочу «потом». Я хочу вон тех цветов, лютиков. Каждый из них – точно маленькое солнце. И какое свежее у них дыхание. В них и золото огня и влажность свежей воды. Когда я гляжу на них, во мне что-то тихонько поет.
Юноша. Да, лютики красивые. Но только они ядовитые.
Елена(после минутного молчания). Так скоро ты уже забыл свои, свои же слова. Не ты ли говорил мне, что цветы цветут и солнце светит. А когда я на мгновенье так радостно забыла, что цветы отцветают и солнце заходит, то мне об этом торопишься напомнить. Я больше не хочу быть с тобой.
Юноша. Милая, прости меня. Но мне было больно. Это оттого.
Елена. «Лютики ядовитые». Но они не отравляют меня. Ты отравляешь мои мгновения и изменяешь их красоту.
Юноша. Тебе не жаль меня. Ты знаешь, что я тебя люблю, и ты говоришь, что я тебе нравлюсь, но ты не хочешь подарить мне один поцелуй. А я за тебя отдал бы целую жизнь.
Елена. Ну, хорошо. Если ты так этого хочешь. Только жизни мне целой не нужно. Мне довольно одного цветка.
Юноша. Какого? Скажи. Я его тебе найду.
Елена. Он и близко, и далеко. Вон там, под срывом, в воде есть белая лилия. Если не боишься и можешь, сойди по обрыву и сорви ее мне.
Юноша. Боюсь? Вот слово. Я сейчас ее сорву.
Елена. Ты, быть может, не знаешь. Там очень крутой спуск. И лилия растет у самого края, а край у срыва скользкий и покатый. Ты, пожалуй, упадешь.
Юноша. Нет, милая, я сорву тебе твой цветок и узнаю счастье.
Елена. Смотри, утонешь. Там глубоко.
Юноша Я иду к воде.
Елена. Принесешь мне лилию, я тебя поцелую.
Юноша. Как хорошо мне! Точно весь мир изменился.
Елена. Мне тоже хорошо. Пойдем вместе. Я подожду тебя здесь наверху и буду смотреть на тебя сверху.
Юноша. Я люблю тебя. Елена. Ну, иди. Люби.
Юноша. Белая лилия! Сейчас! (Спускается по обрыву и исчезает за скатом. Елена приближается к краю обрыва слева и, перегибаясь, глядит вниз, четкая красивым своим профилем).
Елена. Он скользит. Цепляется. Он спускается все ниже.
Юноша(за срывом). Елена!
Елена. Я здесь, наверху.
Юноша(за срывом). Я сейчас дойду до края.
Елена. Я жду тебя. Он все ближе и ближе к воде. Он сейчас дойдет. Он скользит, но не боится.
Юноша(за срывом). Елена! Я люблю тебя. – Елена!
Елена. Что, милый?
Юноша(за срывом). Я сейчас сорву твою белую лилию.
Елена. Он склоняется к воде. Он тянется, тянется. Он сейчас прикоснется к цветку. Он весь искривился. Он на самом краю. Он на скользком краю. Он скользит. Он коснулся цветка. А! (Пауза). Он упал! (Длительная пауза. Елена выпрямляется, как бы вырастает, и отвращается всем телом от обрыва). Утонул. Я так и знала.
ЛИЦА ВТОРОЙ КАРТИНЫ
Елена.
Любящий.
Призрак жизни.
Девушка-роза.
Девушка-мак.
Девушка-гвоздика.
Девушка-дрема,
Девушка-рубин.
Девушка-коралл.
Девушка-плакун-трава.
Налево – старинный замок, среднее пространство – садовая лужайка, направо – группа деревьев, образующих чащу. Повсюду – множество красных цветов. Час предзакатный. На Небе воздушность розовых, алых, и густо-красных тонов.
Елена и Любящий (выходят из чащи деревьев и, пересекая лужайку, медленно приближаются к замку).
Любящий. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Елена!
Елена. Зачем ты говоришь слова любви как будто произносишь слово угрозы?
Любящий. Но, Елена, ведь я же люблю тебя.
Елена. Ты сказал, ты говоришь. Но я слышу в твоих словах не ласку, а гнев.
Любящий. О, Елена, ты меня мучаешь. Ты не можешь не понимать, что я жду от тебя признания.
Елена. Разве все нужно замыкать в слова? Ведь я с тобой.
Любящий. Милая, любимая, вся душа моя благодарит тебя за это. Я дрожу от счастья, видя тебя. Но я и дрожу от боли, потому что со мной ли ты или не со мной, ты каждую минуту ускользаешь от меня.
Елена. Я не могу быть иной. Я всегда такая, какой мне суждено быть. Ты знаешь, что я всегда одна и та же. И ты знаешь, что я только с тобой чувствую себя не мертвой.
Любящий. Каждый раз, когда я иду на свидание с тобой, я чувствую себя богом, которому принадлежит Вселенная. Каждый раз, когда я ухожу, мне кажется, что, нищий, я падаю в безмерную пустоту. Ты говоришь и не говоришь. Ты любишь и не любишь. Ты моя и не моя. Я в отчаянии. Я не могу больше ждать. Я люблю, я слишком люблю тебя.
Елена. Я не умею сковывать свои ощущения со словами. Но, если ты этого непременно хочешь, я могу сказать, что во мне.
Любящий. Скажи, скорее.
Елена. Быть может, ты сам пожалеешь, что так торопишься к словам.
Любящий. Каждое твое слово есть луч для меня.
Елена. Есть странный цветок, который зовется – любовь в тумане.
Любящий. Ну?
Елена. Ты думаешь, что все цветы любят свет? Ты не знаешь. Цветок, который зовется любовью в тумане, боится именно лучей.
Любящий. Он умрет от лучей?
Елена. Он умрет.
Любящий. Сколько других цветов! Есть розы, гвоздики, шиповник и маки. Есть красные лепестки, напоенные лучами и кровью.
Елена. И кровью.
Любящий. Это цвет жизни.
Елена. Мы живем в таком странном мире, что цвет жизни совпадает в нем со цветом смерти.
Любящий. Елена, не мучь меня больше. Я устал от слов.
Елена. Больше слов не будет. Мы уже убили словами тот цветок, который был мне дорог. Слушай. Ты уйдешь сейчас и придешь сюда, когда солнце зайдет за край горизонта. Я буду ждать тебя. Если я почувствую, что в душе моей цветут те яркие цветы, в которых ты видишь цвет жизни, ты будешь счастлив, как бог, которому принадлежит Вселенная. Но, если… если под красными красками потухающего неба не раскроются в душе моей красные цветы, ты упадешь навсегда в безмерную пустоту. Я не знаю, нравится ли мне алый цвет.
Любящий. Тогда в мире порвется чья-то жизнь.
Елена. Быть может, две. Зачем предугадывать? Иди.
Любящий. Я приду!
Елена. Я буду ждать тебя. Ты придешь. (Любящий делает правою рукой прощальный жест, наполовину приветственный, наполовину напоминательный, и уходит, огибая Замок.)
Елена. «Я приду». Быть может, было бы вернее сказать: «Я уйду навсегда». Ты не знаешь, чего ты меня лишил. Ты не знаешь, куда ты идешь. Но день должен уходить к ночи.
Елена входит на террасу Замка, садится и смотрит на лужайку. Призрак жизни вырастает перед Еленой, возникая перед ее глазами как бы из некоторого темного пятна. Свет на время делается более тусклым, чтобы в конце вспыхнуть еще роскошнее красными тонами.
Призрак жизни. Елена! (Елена вздрагивает, но сохраняет молчание).
Призрак жизни. Елена, я снова прихожу к тебе, и снова и снова ты кого-то убьешь – не ножом, не ядом – красотой. Сколькие погибли из-за тебя. Вспомни. Ты живешь как колдунья. Ты живешь на Земле не подчиняясь земному. Ты привлекаешь сердца – и отбрасываешь их. Время не имеет над тобой силы. Ты не знаешь жалости. Ты безжалостна, потому что ты чудом своего существа остаешься бесконечно все той же юной… А, юной девушкой, с прозрачными глазами! Я говорю это с бешенством! Я говорю это как убитый, которому на несколько секунд дали власть говорить о том, кто его убил. Кто его убил и как убили. Отняли жизнь, затмили небо, землю сделали тюрьмой. Я хочу мести! Я отомщу тебе той же гибелью.
Елена. Ты еще любишь меня. Ты, Призрак.
Призрак жизни. Елена, я люблю тебя. Я сам себя убил, я сам умертвил все возможности, захотев того, чего нельзя желать. Я – раб страсти, я – тень, я – призрак. Но ты скажи мне, кто ты, Елена?
Елена. Я – жизнь, и я – смерть, ты знаешь. Я убиваю своим безучастием, но ты же ведь знаешь, что только мною жизнь жива.
Призрак жизни. Я знаю. Ты была тогда красивой и юной, когда красное зарево освещало безумье троян и эллинов. Ты была красивой и юной, когда из крови растерзанного вепрем Адониса родился цветок анемоны. Ты глядела неразгаданно, когда за тебя шли биться с неверными рыцари. Ты была всегда. Ты была всюду. Тобою движутся миры. Тобою вечно живет и обновляется жизнь. Без тебя нет и не было бы жизни. Все звезды только для тебя. Но зачем же нельзя с тобою слиться? Зачем ты ускользаешь каждую секунду от тех, кто тебя любит больше всего? Ты взглянешь – и тебя нет. Ты сделаешь мгновение красивым – и за это месяцы и годы мучений. В моих словах не мой лишь голос, а вопли тысяч и тысяч тех, которые умерли в отчаянии. Я люблю тебя, но любовь и ненависть – одно. Я хочу вечно любить тебя и быть счастливым, или убить тебя своей ненавистью. Я убью тебя, Елена.
Елена. Если бы в тебе стонала вся Вселенная, ты не мог бы убить меня, потому что жизнь, и тайна жизни, бессмертна.
Призрак жизни. Но ты умрешь!
Елена. Я исчезаю – и возникаю. Мне умереть нельзя. Во мне есть тайна, которой не коснется никто. Я должна быть такой, какая я всегда. Вот сейчас выйдут из Замка семь девушек, и будут – как цветы, и будут говорить мне о цветах. Я буду глядеть на краски и буду слушать созвучия. Быть может, я и опять полюблю красный цвет, как любила его где-то когда-то. Быть может, не полюблю, и вместо жизни вдруг возникнет смерть. Колесо должно кружиться, ткань разно-цветностей должна создаваться, пусть шумит станок, и тянется длинная нить. Тени мелькают, но я бессмертна. Если же я уйду от этого замка, я буду безмолвно сидеть у других окон, близ других дверей и цветов.
Призрак жизни. Елена, и ты будешь убита! (Исчезает.)
Елена. Как однообразны сердца людей. Мне хочется созвучий, звонких свободных строк.
Семь Девушек, каждая в одежде, соответствующей ее наименованию, выходят из замка, и под звуки тихой струнной музыки, звучащей в отдалении, безмолвно ведут хоровод. Постепенно, музыка смолкает, и Девушки говорят, нараспев все вместе, гармонично перебивая друг друга и произнося строки так, что одна Девушка подхватывает кончающуюся строку, произносимую другой.
Семь Девушек
Мы цветы, цветы, цветы,
Мы живем для красоты.
Светлым сном,
Ночью, вечером, и днем
Для мечты
Мы в цветении живем.
Мы цветы, цветы.
Утром, в полдень, в час ночной,
Под ущербною Луной,
При звездах,
В ярких солнечных лучах,
В темноте
Мы в нарядных лепестках
Сердцем рвемся к красоте.
Красный, желтый, голубой –
Три расцвета пред Судьбой,
В них несчетность разных снов,
Несосчитанность тонов,
Все цветы,
Изумрудность всех листов,
Пышный праздник красоты.
Пред победой белизны
Дышут сны.
Мы цветем,
Для мгновенья мы живем
И поим, пьяним мечты,
Жизнь и смерть к любви зовем,
Красота – цвета – цветы.
Девушки снова ведут хоровод, опять звучит тихая струнная отдаленная музыка, через несколько мгновений она снова замолкает, и Девушки опять говорят строки.
Семь Девушек
В каждом миге – свой завет,
Повторенья мигу нет.
О, живой, живи,
Все скорей своим зови,
Что тебе дарит свой свет.
Ярче всех – цветок любви,
Яркий жаркий красный цвет.
Семь нас, Девушек, смотри,
Солнце жжет, и ты гори,
Сердце, где живет мечта,
Семь нас, Девушек, и мы,
Перед тем как темнота
Все смешает в царстве тьмы,
Позабыли все цвета.
Помним только, что для нас,
Перед тем как час погас,
Есть завет,
Свет заката, красный цвет.
Сердце, быстрый миг лови,
Раз цветет цветок любви,
Миг пройдет – возврата нет.
Девушки садятся, лицом полуобращенные к Елене: Девушка-роза, Девушка-мак, Девушка-гвоздика, Девушка-дрема рядом, на дерновой скамейке, Девушка-коралл – у ног их с левой стороны, Девушка-рубин – у ног их с правой стороны, Девушка-плакун-трава – одна, на земле, поодаль ото всех, с лицом склоненным, как тот, кто плачет.
Семь Девушек
Время уходит, время не ждет,
Скоро уж солнце в море потонет,
Прежде чем солнце зайдет,
Прежде чем ночь нас во мраке схоронит,
Снова расскажем друг другу, кто мы,
Будем как дети,
Вспомним, о, вспомним о красочном свете,
Будем сильнее уродливой тьмы.
Девушка-роза
Мой миг летит, мгновенна греза,
Зажгутся скоро янтари,
Не будет многодневной роза,
Она лишь знает две зари.
Заря рассвета и заката
Во мне рождает все мечты,
Но кратки ласки аромата,
Минутна пышность красоты.
Царицей розой сад украшен,
Люби же, сердце, нежный свет,
Уж ночь глядит с небесных башен,
Расцвету грез возврата нет.
Девушка-мак
Красным маком пышно поле,
В красном маке – сладкий сон,
Я живу на вольной воле,
Вижу землю, небосклон,
Опьяняясь, опьяняю,
Сновидения – мой мир,
Слишком помню, слишком знаю:
Сон окончен – кончен пир.
Снов, зажженных красной краской,
Ярко светит череда.
Сердце, пей, упейся сказкой,
Сны проходят без следа.
Девушка-гвоздика
Я гвоздика луговая,
Мне желанен алый цвет,
Я горю, пылая, зная,
Что для грез возврата нет.
Я вбираю луч горячий,
Вижу солнце, вижу луг.
Сердце, будь как я – иначе
Свет уйдет – он гаснет вдруг.
Девушка-дрема
Темнеет чаща леса,
Тяжелый мрак печален,
И тучи – как завеса,
Но есть просвет прогалин.
Вдруг раздастся тьма,
Расцветет дрема.
Лес украшен мной,
Я цветок лесной.
Проползет змея,
Зашуршат листы,
Но цветут цветы.
Сердце, будь как я,
Расцвети и ты.
Девушка-рубин
Лишь для красного огня,
Лишь для алого рассвета,
Лишь для пламенного дня
Можно зиму знать и лето,
Знать и осень, и весну,
Бесконечность измененья,
Ожиданье, утомленье,
За минуту за одну
Можно мучиться несчетно
День за днем, за годом год, –
Лишь поверить безотчетно,
Что за мукой счастье ждет.
Долго в царстве гор ждала я,
Меж камней как между льдин,
Дождалась я, твердо зная,
Что дождусь, чего ждала я,
Вот, зажглась любовь, пылая,
Талисман ее – рубин.
Девушка-коралл
Только любовью в безбрежности моря,
Мыслями мыслям сочувственно вторя,
Только любя,
Позабывая в мечтах про себя,
Только любовью над пропастью бурной
Можно взлелеять оазис пурпурный,
Остров кораллов над бездной морей,
Где поняла я, что чувство бездонно,
Остров кораллов, где сонно, влюбленно,
Дышет любовь до скончания дней.
Все шесть Девушек, сидящих рядом, тесно прижимаются друг к другу и опускают глаза. Раздается отдаленная музыка. Девушка-плакун-трава медленно поднимает голову и, продолжая сидеть на земле одна, выпрямляется, скорбная, но и торжествующая. Музыка вдруг обрывается. Шесть Девушек меняют положение, вздрогнув, и все смотрят на Девушку-плакун-траву.