Текст книги "Том 4. Стихотворения"

Автор книги: Константин Бальмонт

Гимны, песни, и замыслы древних

В великих просторах мировых морей, в Океане, обтекающем Землю, в зеленых, и синих, и серых, и жемчужно-опальных, и слегка голубых пространствах Воды, от одного предела до другого, много есть разных стран, островов, зовущихся частями света, и островов, что зовутся острова, и во всех этих странах по-разному светит Солнце, в иных узорах предстают звезды, и разные растут деревья и цветы, но жизнь различностей одним воззвана была Солнцем, великий один закон управляет несоизмеримыми движеньями, путями Вещества, и везде жаждущий взгляд устремляется к Солнцу, Дневному Солнцу или Ночному, и повсюду цветут цветы, даже в расщелинах утесов или между камней умерших храмов, даже из снега глядят они своими голубыми глазами, а когда Воздух скован слишком сильным Морозом, самый снег обращается в цветы. И как знать, что красивее, горячие ли кактусы под Африканским Солнцем, или звездные кристаллы Норвежских снегов и льдов, белоснежные холодные цветы, возросшие в лунные ночи, под шепот и руны слепых провидцев.

От Океана, зовущегося Льдяным, с его свистящими ветрами, до теплых замкнутых средиземных морей, и от великих громад Тихого Океана, бьющегося о золотую Калифорнию, до голубой Атлантики, задернувшей синею занавесью Город Золотых Ворот, и высокую Башню Солнца, и Город Лика Взнесенного, возникают острова созерцания и действенности, расцвечаются кипучею жизнью береговые полосы Земли, живут яркой жизнью внутренние страны, быть может, любящие Море еще больше, в силу внутренней тоски по Морю, живут обособленной своей жизнью дни и века, тысячелетия и целые ряды тысячелетий, а умрут, – умереть все-таки не могут, ибо, что раз горело, то уже светит всегда, отраженным, преображенным, рассеянным светом, разбросанным, как бывают разбросаны ветром и птицами семена низинных растений, попадающие на Эверест и Чимборасо, и как от цветка к далекому цветку разбросана цветочная зиждительная пыль звенящими пчелами, позлатившими себя поцелуем с цветком, и как бывают разбросаны жесткою рукою неживые семена по продольным бороздам, чтобы смерть превратилась в жизнь, и чтобы черные глыбы стали веселящим глаз изумрудом, и поздней шелестящею сказкою золота. Побыть мечтой на всех мировых полях, и ото всех вернуться обогащенным; – помедлить над голубым и желтым Нилом, в этой единственной долине, не знающей дождей, но изукрашенной голубыми и розовыми лотосами, любящими влагу, насмотреться вдоволь на красавца растений, стройный папирус, столь же священный в своей ритуальной взнесенности, как ритуально-священны все изваянья Богов и Богинь Египта, и все очертанья и краски Египетской живописи; – унестись к тропическим лесам Майи и Мексики, где звучат птицы-флейты, и лакомятся пылью цветов быстрые колибри, находящиеся в вечном движении, прислушаться к ропотам древних Космогоний, нарвать там стеблей маиса, и многомного сорвать волнующих чаш орхидейных, меж белого майского цвета, и красно-лиловых гроздий растенья, чье имя есть огненный куст: – побыть в древней Индии, между первичных поэтов, сказавших, что семь есть чарований у Агни, семь языков у Огня; – грр– ной свежестью подышать в пределах Ирана, и запомнить полные мужественной прелести благоговейные напевы Заратустры; – уверовать с Халдеями в Семь Страшных Демонов, и снизойти с Истар в Преисподнюю; – воронов Одина увидеть, и песню орлов услыхать, которые пели Сигурду; – ржаных и пшеничных колосьев нарвать в красивой Польше и печальной Литве; – родного Перуна послушать, и вместе с Ярилой влюбиться в Богиню-Громовницу; – перекинуться к новым дням, к нашим дням, похожим на белые ночи, к нашим чарам и к нашим раденьям, городским, запоздалым, полночным и комнатным; – всюду увидеть-услышать голос мига и данного места в существенной их единичности, а, расслышав, напевно, в стихах ли текучих, или в прозаической срывчатой речи, воссоздать услышанное, – вот сложная радость и многосложная задача художника, чья душа многогранна и чья впечатлительность по морскому многообразна, – задача, зовущая многих художников к творческой работе многих лет.

Поэт слышит дальние шепоты, подземные голоса, и зовы времен отшедших. Он – как те чада Солнца и дети Луны, бронзово-вылитые красно-цветные, которые, приникая ухом к земле, слышат не только далекие шумы, но и далекие шорохи. Он – как горное эхо, которое схватывает прозвучавший голос, и в перепевах бросает его из пещеры в пещеру. Горное эхо не весь ухватит прозвучавший голос, но то, что будет ухвачено, оживет в перекличке волнующим призывом, и будет иметь свое очарование, особую прелесть свою, чару капризного горного эха, которое воссоздает-то не все, а лишь то, что ему приглянется, но эти отдельные звуки и отзвуки раздаются зато с особенной четкостью. И река, отразившая звездное Небо и ветви плакучей ивы, не может быть Небом и ивой, пребудет рекой убегающей, но отражение Неба и звезд и ветвей не имют ли также собственной чары, и не радостно ли тем, кто не может видеть Небо, увидать его отраженным в зеркале.

Мы, Русские поэты текущих дней, – а только в России существует сейчас кипенье настоящего творчества, – создадим великую звездность в области Русского Поэтического Слова, и наши твор– чески-литературные переживания будут страницами в книге, чье имя – художественность мысли, чьи имена – искание жемчуга, возженье светильников, воссозданье забытого, исторганье из темных глубин, скрытых в них, тайных кладов.

Между нами не будет соперничества, а лишь состязанье искателей, соревнование целой дружины, где каждый отдельный есть зоркий ловец жемчугов. У каждого есть своя ухватка и своя особенность. Я, говорящий, сроднился издавна с замыслами древних Космогоний, и с двумя современными слитными Гениями – с Испанией, что есть сад горячих гвоздик, и с Англией, что есть остров в свеченьи морей. Поэт стального стиха, Валерий Брюсов, лелеет в душе бранные клики всех веков, и близок чрезвычайно к Латинскому Гению времен Рима-Миродержца и к нежно-ядовитому Парижу наших дней, окутанному изумрудами предвечерней дымки, Пасечник Русской Речи, Вячеслав Иванов, владеет, как никто, постижением Древне-Эллинского мира и облачно-лесными состояниями Русского Стиха. Сологуб есть истинный угадчик Дьявола, и услышит его всюду, где он заговорит. Тонкий живописец настроений природы, Бунин знает голоса степных пространств. Балтрушайтис не тщетно родился в Литве, где полевые розы обрызганы слезами. И Блок, занесенный снегом, умеет, стряхнувши снежные звездочки, войти в детскую, где гномик остановил часы горя на часе и минуте радости. Минский и Мережковский, Бенуа и Бакст, Зелинский и Батюшков, Волошин и Городецкий, целый ряд писателей, поэтов и художников, уже сказавших свое слово и только что выступающих с лезвием слова, сливаются ныне в одном великом замысле – свить цветочную гирлянду красоты и знания. Я не пересчитываю всех имен. И еще другие придут, другие, другие, освященные творческим даром – уменьем знать счастье и испытывать боль. Мы создадим Певучую Дружину. Она уже есть.

Вот, мы собрались на ночной равнине. Срывные скалы кругом, запутанность гор. Но мы знаем, что есть священная игра – из рук в руки передавать заповедный светильник, от факела к факелу, ждущему света, перебрасывать быструю искру. Скорее – рука к руке, и от края до края. Бросим и тут и там, по ночным окраинам, алые гроздья огня.

И зажжем на высотах костры.

К. Бальмонт

13 февраля 1908

Долина Берез

 
Давно уж с Поэтами я говорю.
  Иных чужеземных садов.
Жемчужины млеют в ответ янтарю.
Я сказкой созвучной воздушно горю
  Под золотом их облаков.
 
 
И вижу я алые их лепестки.
  В душе возникает рубин.
Звенят колокольчики возле реки,
И в сердце так много красивой тоски.
  Я чувствую. Мрак – властелин.
 
 
Но Агни, о, Агни сильнее всего.
  Я сам изошел из Огня.
И близок я Солнцу с лучами его,
И лучше сияния нет ничего.
  И звезды ласкают меня.
 
 
Я с ними, я всюду, где греза поет,
  Я всюду, где дышет душа.
Мне блески зажглись, отступили, и вот,
Где были, сплелись там цветы в хороводе.
  Как жизнь меж цветов хороша!
 

К. Бальмонт

1905. Москва

Золотой Сентябрь

 
От Солнца до Солнца иду я,
От Ночи до Ночи я жду.
Внимая, тоскуя, ликуя,
В душе засвечаю звезду.
 
 
Мне Сириус дал златоцветностъ.
Мечту он увлек за собой.
И, в сердце лелея ответность,
Увидел я Нил Голубой.
 
 
Большую Медведицу зная,
К цветам неизведанных мест
Ушел я, и мгла голубая
Мне Южный означила Крест.
 
 
Дорогою душ устремляясь.
Я Млечным Путем проходил.
И мысль, серебрясь, расцвечаясь.
Златых прикоснулась светил.
 
 
Цветы небосводные были
Так ярки в своей высоте,
Что блески цветочной той пыли,
Остались как гроздья в мечте.
 
 
От Солнца до Звезд и до Солнца,
От Солнца до Звезд и Луны,
Румяность и рдяность червонца,
Опально-сребристые сны.
 
 
И, если я снова в тумане,
И дымность в сияния лью, –
Я все ж, и в туманной Бретани,
Багряное Солнце пою.
 

К. Бальмонт

1906. Финистер. Примель

Лето.

1908. Фландрия. Беркендаль

Убыль Зимы.

Египет

(Гимн к солнцу)

 
Почитанье тебе и хвала,
Тебе, что пришел как Хепера, создатель Богов,
Чтобы в свет обратилася мгла,
В века из веков,
Меж тем как ладья
Восходящего Солнца плывет по морям Бытия.
Ты восходишь, сияешь, и свет твой течет,
Озаряешь бессмертную мать свою Нёт,
Изначальную влажность, источник всего, что живет,
И мать твоя, руки вздымая свои,
Приветствует Бога в своем бытии.
Ману, вершина, куда на закат
Солнце уйдет, как лучи догорят,
Тебя принимая, светла.
И богиня Маат,
Что в делах Мирозданья была,
Обнимает тебя по зарям,
По зарям, по утрам-вечерам.
Да дозволит блистательный Ра, чтобы взор
Весь увидел вселенский убор,
Чтоб двойник как живая душа
Увидал Геру-кхути, двойной кругозор.
Чтобы, вольно дыша,
Он увидел весь свет,
Ману, Запад-гору, и гору Бакхатэт,
Весь простор мировой, что так в зорях широк.
Самый крайний Закат, самый крайний Восток.
Придите, и Ра да восхвалим, Владыку небесных пространств,
Он Вождь, он Здоровье, он Сила, он Жизнь в огнеблеске убранств.
И те, что живут на высотах, и те, что в глубинах низин,
Тебя почитают, Лучистый, просторов и дней Властелин.
Бог Тот, что есть Слово и Мудрость, с супругой своею Маат,
На каждый твой день начертали твой путь меж воздушных громад.
Твой недруг в огонь был низринут, Сэбау, злокозненный змей.
Срубив ему ноги, ты руки втеснил в узловатость цепей.
Исчадья бессильного бунта не встанут уже никогда.
Храм Солнца, храм в Городе Солнца, поет, – и пылает Вода.
Все Боги ликуют, увидев, что встал и возносится Ра.
Что блеском объяты все реки, долина, равнина, гора.
Величество Бога Святого идет и уходит вперед,
До самой вершинности Ману лучистый свой путь доведет.
Да славится, светлый в рожденьи, и светлый в закатности, Ра,
Всегда он победно доходит до места, где был он вчера.
Будь в мире со мной,
Властитель, не кинь меня в сумрачном зле,
Дай сполна мне упиться твоей красотой,
Да свершаю свой путь на Земле,
Да сражу я того, кто весь мир обратил бы в вертеп,
Змеедемон Сэбау да будет сражен,
Да падет с темной свитою он,
И в свой час – и зловещий Апеп,
Змей, чей вид – воплощенный уклон.
В надлежащее время да вижу священную рыбу, Абту,
И священная рыбина Ант да ведет меня в тихий затон,
Эти две, что на склонах ладьи отразили свою красоту.
Да увижу, что Горус в ладье – рулевой,
И что Тот и Маат – близко, вместе со мной.
Прикоснуться к вечернему дай челноку,
И дозволь моему двойнику
Видеть Солнце и Лунного Бога, всегда, каждый день, без конца,
И дозволь, чтоб душе было можно блуждать,
Не отвращая лица
Ни от какой стороны, и чтоб имя мое как печать
Закрепилось в таблице деяний моих,
Меж стихов звучный стих,
Да войду я в ладью лучезарного Солнца, струящего свет,
В день, как Бог в путь пойдет,
Да приду в свой черед
Пред лицо Озириса, в страну светлоликих побед.
 

 
Нэбсэни, писец, что писал,
На суд, с ликованьем, сказал:
1. Тебе, чьи широки шаги, кто приходит из города Анну,
Из города Солнца, – привет! Пред тобою ли быть мне обманну!
2. Тебе, кто пришел от Мемфиса, тебе, кто в объятьях Огня, –
Привет! Я не делал неправды, нет в этом перста на меня.
3. Тебе, кто пришел из Хеменну, над коим властитель есть Тот,
Привет: Не свершал я насилья, не втиснул другого под гнет.
4. Тебе, кем снедаемы тени, чей путь – от источников Нила, –
Привет! Я не крал, похищенья вот эта рука не свершила.
5. Тебе, что пришел из Рэстау, от тайн и от страхов могил, –
Привет! Ни жены я, ни мужа рукою своей не убил.
6. Тебе, Бог Вчера и Сегодня, Лев с Неба, Бог-Лев, Лев Двойной, –
Привет! Четверик не был легким соделан обманчиво мной.
7. Тебе, чьи глаза искрометны, тебе, кто пришел из Сэхэма, –
Привет! Не вводил я в обманы, для лжи сердце чистое – немо.
8. Тебе, воплощенное Пламя, тебе, что уйдешь, как пришел, –
Привет! Надлежащего Богу к вещам я своим не причел.
9. Тебе, Сокрушитель костей, что приходишь из Сутэн-Хенена, –
Привет! Я не лгал никогда, неведома сердцу измена.
10. Тебе, чье воленье велит, чтоб огонь, раз зажегся, возрос,
Был ярче, – привет! О, ни разу я пищи чужой не унес.
11. Тебе, что пришел из Аменти, с закатных пришел берегов, –
Привет! Я во лжи неповинен, облыжных не ведаю слов.
12. Тебе, чьи блистательны зубы, тебе, кто пришел из Та-ши,
Привет! Ни за кем я не гнался, живой я не мучил души.
13. Тебе, что питаешься кровью, тебе, что из бойни пришел, –
Привет! Я животных, что Божьи, не трогал, своими не счел.
14. Тебе, что съедаешь утробы, тебе, что пришел из Мабет, –
Привет! Не свершал я пронырства, дурной не измыслил совет.
15. Тебе, Бог Закона и Правды, из града Маати двойной, –
Привет! Не топтал я те земли, где плуг проходил бороздой.
16. Тебе, что приходишь назад, чья из города Баста дорога, –
Привет! Я не спутывал дел, и я не измыслил подлога.
17. Тебе, что зовешься Аати, и из Анну приходишь сюда, –
Привет! Рот мой не был берлогой, в котором другому – беда.
18. Тебе, кто приходит из Ати, и есть во двоякости злой, –
Привет! Без причины я гневу владеть не дозволил собой.
19. Тебе, что приходишь из бойни, о, змей Уаменти, – привет!
Я в жизни жены человека не бросил марающий след.
20. Тебе, что несомое видишь, чей в Амсу есть храм красоты, –
Привет! Не свершил ничего я, что против моей чистоты.
21. Тебе, Повелитель высоких, чей город есть Град Сикоморы, –
Привет! Не пугал я, и страхом не делал я мутными взоры.
22. Тебе, истребительный Хэми, что с озера Кави пришел, –
Привет! Я в священные сроки не ввел никакой произвол.
23. Тебе, чье господство – над речью, тебе, что пришел из Урита, –
Привет! Не ввергался я в ярость, не пенилось сердце сердито.
24. Тебе, о, Дитя, что приходишь от озера-света Гек-ат, –
Привет! Не закрыл я для правды ни слух мой, ни видящий взгляд.
25. Тебе, устрояющий речи в размерности четкой узора, –
Привет! Подстрекателем не был, и мной не возлюблена ссора.
26. Тебе, что из Тайного Града, – привет! Я в веселье не внес
Печали, и не был причиной тоскующе-брызнувших слез.
27. Тебе, что пришел из Жилища, с лицом, обращенным вослед, –
Привет! Нечистот не свершал я, с мужчиною не был раздет.
28. Тебе, со стопою горящей, тебе, чей пылающий путь, –
Привет! Я не съел свое сердце и гневом не сжег свою грудь.
29. Тебе, о, Кенэмти, который из града пришел Кенэмет, –
Привет! Я не ткал заблуждений, и тьмой не опутывал свет.
30. Тебе, что из града Саиса приходишь, приявши даянья, –
Привет! Не свершал я насилья, не вызвал насильем стенанья.
31. Тебе, что за лицами смотришь, тебе, что из града Чефет, –
Привет! Не судил я поспешно, раз властью судьи был одет.
32. Тебе, кто приходит из Унта, тебе, кем даруется знанье, –
Привет! Я не ведаю мести, на Бога не поднял восстанья.
33. Тебе, Двоерогий Властитель, чья мощь, в соответствии, двурога, –
Привет! Не умножил я речи, и слов не сказал слишком много.
34. Тебе, Нэфэр-Тэм, что приходишь из града святынь Гэт-ка-Пта, –
Привет! Не повинен я в кознях, во мне не сплелась темнота.
35. Тебе, что зовешься Тэм-Сэном, и держишь из Татту свой путь, –
Привет! Не случалось – вот этим – устам Фараона клянуть.
36. Тебе, у которого сердце в работе, из града Тэбти, –
Привет! Я не взмучивал воду, встречая ее на пути.
37. Тебе, водный Аги, что путь свой из Ну направляешь, – привет!
Не делал я голос надменным, ни резким, давая ответ.
38. Тебе, что даешь человекам для каждого мига – веленья, –
Привет! Не построил я в сердце уюта для богохуленья.
39. Тебе, Озерной, что приходишь с затона Нефера, – привет!
В своем поведеньи я не был ни в грубость, ни в наглость одет.
40. Тебе, Нэгэб-кав, что приходишь из града, который есть твой,–
Привет! Не искал я тщеславно быть изысканным пышной хвалой.
41. Тебе, чьи глаза суть священны, – привет! Я не ждал умножения
Богатств вне законных пределов, за труд нам дающих владенья.
42. Тебе, что пришел из Авкерта, из мглы Преисподней, – привет!
Я Бога родного не презрил, ни в днях, ни в сплетенности лет.
 

 
Да сохранится мне имя мое,
В Великом Доме.
Да не покинет меня.
Потонув в забвении и в дрем,
Да помню я имя мое,
В Доме Огня,
В ночь летосчисленья,
И приведенья в размерность числа
Месяцев, – в ночь говоренья,
Сколько их есть, и какая толпа их была.
Да не сузится память моя,
Ныне с Божественным я,
В части Неба восточной.
Если какой-нибудь Бог
Ко мне подойдет в час урочный,
Да во мне не задержится радостный вздох.
И в памяти точной
Да тотчас я имя его найду,
Да имя его вознесу, как звезду.
 

 
Я сижу меж великих Богов.
Путь к Великому Дому сам себе я нашел.
И летучка крылатая, что зовут – богомол,
Проводила меня вплоть до сих берегов,
Где, в Аменти, я вижу великих Богов,
Я гляжу с ликованьем на них,
Как вокруг излучается их красота,
И не страшно мне их,
Ибо в сердце моем чистота.
 

 
Домохранитель хранителя печати,
Ну, торжествуя, сказал:
 Я Сата змея, чьи годы суть многи,
 Каждый день умираю и рождаюся я,
 Я Сата змея, что умрет на пороге
 Отдаленном Земли. Так, я Сата змея.
 Каждый день – умерев – вновь рождаюся я,
 Каждый день я опять молода,
 Через смерть – возрождаюсь всегда,
 Я в круге возврата
  Свежий миг бытия.
  Я Сата, я Сата,
  Я Сата змея.
 

 
Я Бенну, птица возрожденья,
Возник я – как священный жук,
Как Бог Хепера, что свершает свой
восполняющийся круг.
Возрос я – как растут растенья.
Как черепаха – свой наряд
Надел, и засветил свой взгляд.
Во мне, в зерне, есть каждый Бог.
Я есмь Вчера – их, четырех
Пространных мировых частей,
Я есмь Вчера – и их сплетенья,
Семи свивающихся змей,
Уреев, змиев, узел чей
Есть Фараонов украшенье,
И чье в Аменти есть рожденье,
В стране скончанья, захожденья.
Я с днем пришел, я вольный вздох.
И мне ли быть печальну, пленну?
Мой пух – как снег, я птица Бенну,
Я свет воздушный, лунный Бог.
 

 
Рыба мощная Кемура,
Я священный крокодил.
Я гляжу, мерцая хмуро,
Мною, в числах, полон Нил.
Пребываю окруженный
Мглою страхов, и к врагам
Устремляюсь разъяренный,
Знает то – гиппопотам.
Как схвачу зубами всеми.
Кровь – что пурпур над волной.
Храм мой – в городе Сэхэме,
Там лежат предо мной.
 

 
Я чистый лотос,
Я, светлый, вышел
Из блеска Ра.
Его дыханьем
Я был воздвигнут,
И вот – пора.
Я чистый лотос,
Искал, где Горус,
Свершил весь путь.
Взошел на Поле,
Я чистый лотос.
Дохнуть, блеснуть!
 

 
Домохранитель хранителя печати,
Ну, торжествуя, сказал:
 Ласточка я, ласточка я,
 Я Скорпион, дочь Ра.
 Привет вам, Боги, что, нежность струя,
 Дышите! Слышите, песнь вам моя!
 Ласточка я.
 Привет тебе, Пламя, чьи очи горят!
 Привет тебе, тот, кем так зорится град.
 Руку свою протяни,
 Да смогу провести мои дни
 В лучезарном затоне Двойного Огня,
 И вперед пропусти с благовестьем меня,
 Ибо есть у меня слова,
 И ими жива
 Надежда моя.
 Хочу сказать то, что видел я.
 Горус – владыка в ладье золотой,
 В Солнечной лодке над светлой водой.
 Озирис ему передал трон,
 А Сэт,
 Сын Нёт,
 Осужден,
 Яркий свет
 Живет,
 В том закон.
 Да смогу я пройти.
 И войти,
 Без помех на великом пути.
 Я вхожу, я судим,
 Там, где души идут.
 Грех? Расстался я с ним.
 Зло? Прошло. Кончен суд.
 Вам божественность чья
 Сторожит этот вход, –
 Песнь моя!
 Вот и я
 Здесь – как вы. Заглянуть
 Дайте дальше мне, дальше в Дворец Бытия.
 Днем я шел,
 Я прошел
 Полный путь.
 Я поспел,
 Овладел
 Я собой
 Перед Богом Зари Огневой.
 Хоть в могиле вся тленность моя,
 Победил я врагов. Где Змея?
 Ибо ласточка, ласточка я.
 

 
Отшедший сказал:
Хвала тебе, Ра, хвала тебе, Тэм, светило ночное
В пути лучезарном твоем.
Ты взошел, и игра твоей силы над днем,
И вечернее море твое золотое.
Так красивы, пред тем как огнистая мгла.
На черте горизонта, в Аменти, в покое,
На вершинностях Ману, тебя обоймет,
Так красивы, что сердце в восторге поет:
О, хвала тебе, Ра! О, хвала! О, хвала!
Богиня твоя, с змеиным убором,
С сияющим взором,
Богиня твоя – за тобой,
Богиня твоя с сияющим взором,
С змеиным убором,
Богиня твоя – за тобой.
Море один огнеблещущий пир.
Мир тебе, мир!
Мир тебе, мир!
Ты сливаешься с Оком всезрящим, –
Соколиный Горуса Глаз, –
Ты скрываешься в месте спящем,
Там проводишь свой тайный час.
И зиждительный Горуса Глаз
Дает тебе новую силу,
К амулету кладет на тебя амулет,
Ты живешь, теневую оставив могилу, –
Вот он, свет!
Ты плывешь в Небесах, и Земля – на устое,
Ты в верховное Небо, в лазоревый скат,
Уплываешь, Светильник, жерло золотое,
Два край-образа блесками Солнцу кадят,
Златоликого славят Восток и Закат,
День за днем,
И великие Боги Аменти сияют,
Упиваясь небесным огнем,
Сокровенности – чтут тебя, древности силу твою охраняют,
Божества горизонтов двух разных сторон
На Закатной черте и на грани Восточной,
В час урочный,
Через весь тебя мчат голубой Небосклон.
Души в бледном Аменти кричат тебе: Сила,
Жизнь, Здоровье! Хвала Огнеблеску! Хвала! –
Мать Изида, что любит и вечно любила,
Обнимает лучистого сына, светла.
Ты встаешь, ты – живой, в дымно-темном портале,
Твой отец две руки простирает во мгле,
Поднимает тебя, ты в текучем опале,
Ты горишь, ты глядишь, Божество на Земле.
Ты не спишь при заходе, в нагорностях Ману.
Благосклонно ко мне, о, Горящий, склонись,
Да овеян твоим огнесветом предстану
Пред владыкой владык, тем, кто есть Озирис.
О, блистательный в ужасах, страхом овитый,
К горизонту Аменти склонившийся взор.
Не покинь меня в страхах, мой Бог Златолитый,
В Преисподней, меж пеплов, багряный костер!