Том 4. Стихотворения

Текст добавлен: 29 сентября 2016, 06:02

Текст книги "Том 4. Стихотворения"

Автор книги: Константин Бальмонт

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Назад к карточке книги

Ненависть и презрение

Любить – любил, возненавидел,
Раз любишь, нет тут преступленья:
Ведь я, когда возненавидел,
Был более чем ненавидим.

Не хочу, чтоб меня ты хотел,
И тебя не хочу я хотеть,
Но чтоб ты ненавидел меня,
И хочу ненавидеть тебя.

Вижу, меня ты не любишь,
Купил я себе не любви,
Славную сделал покупку,
Тотчас тебя невзлюбил.

Прочь с глаз моих,
Чтобы не видеть:
Ты мне противен,
Как смертный грех.

Как раньше тебя я любила,
Так мне ты теперь ненавистен,
Я в церкви тебя увидала, –
Обедни лишилась – ушла.

Башмачок я разорвала,
Чем бы мне его зашить?
Ах, отлично: остриями,
Злых и лживых языков.

О, чтоб Бог меня услышал,
И чтоб камни возопили,
И чтоб ты узнал возмездье,
Как желаю я его!

Моего умоляю я Бога,
Да умрешь, как меня убиваешь, –
Да увижу моими глазами,
Что ты любишь, и ты нелюбим.

Да угодно Всевышнему будет,
Чтоб в тюрьме очутился ты темной,
И чтоб вся твоя, вся твоя пища
Через руки мои проходила!

Я тебе посылаю проклятье, –
Да свершится отныне неложно,
Чтобы денег имел ты с излишком,
Но чтоб вкуса тебе не хватало!

Успевай, уходи себе с Богом!
Ничего к тебе злого не кличу…
Да не знаешь ни часа покоя
До тех пор, как живешь в этом мире!

Сколько листьев в лесу многоствольном,
На горах, что стоят пред Гранадой,
Да умчит тебя дьяволов столько
В час, как вспомнишь меня!

Мать! Кто был причиной лютой
Злонесчастья моего,
Пусть утратить миг за мигом,
Крылья сердца своего!

Чтоб в тебя угодили кинжалом,
И чтоб в Риме святейший отец
Излечить эту рану не мог!

Пусть тебя ранят кинжалом,
Сердце пронижут твое;
То, что со мною ты сделал,
Да не простит тебе Бог!

Он да погибнет от кинжала,
Кто научил меня любить:
Владела чувствами своими, –
Утратила над ними власть.

Сердце мое, как ребенок,
Тебе показало хотенье,
Ты им пренебрег – уходи же,
И скорей да застрелят тебя!

Ты больна, говорят мне,
Бог тебя да поднимет…
От постели до гроба.
Чтобы в землю тебя!

Хоть я пою, как видишь ты,
Я бешенствую в пении,
Затем, что я, как женщина,
Бессильна отомстить.

Если твой язык иссохнет,
Замолчит в параличе,
Никого не обвиняй ты, –
То проклятия мои.

Я хотела бы быть василиском,
На часы, на часы и минуты,
Убивала б, кого пожелаю,
Отдыхало бы тело мое.

Есть камни, и камень о камень
Стучится в теченьи реки,
Молись, чтоб тебе не столкнуться
Со мной на едином пути.

Сплю, мыслишь? Нет, бодрствую.
И раз попадешься мне,
Сильнее мы схватимся,
Чем Франция с Англией.

Я клянусь тебе, что где бы
Ты со мной ни повстречалась,
У тебя оплачен гроб.

Время просил я у времени,
И вот мне время ответило:
Случится, конечно, со временем
И время, и место, и все.

Тебя я любил – достоверно,
Тебя позабыл я – не ложь,
Затем, что цветы на деревьях
Не длятся всю жизнь.

Что тебя любила – правда,
Отрицаться было б глупо,
Но, хотя б сто лет ты прожил,
Для меня мертвец.

Говорят мне, меня ты не любишь,
Знает Бог, как мне радостно это:
По природе своей я послушна,
Только то, что ты любишь, люблю.

Если хочешь, чтоб сказал я,
В песне я тебе скажу:
Как любовь к нам приходила,
Так же точно и ушла.

Замок создал я из перьев,
Ветер вдруг его унес.
Я любовь к тебе лелеял,
Побыла, и нет ее.

Не говори, что тебя я любил,
Не говори, что меня ты любила,
Лучше скажи – это был лишь каприз,
Так, у обоих причуда.

Тебя я когда-то
Любила, не знала,
На какую ты ногу хром,
Уловки твои были новы.
Теперь я тебя понимаю;
Поверь, ты не будешь находкой,
Что стала бы я ревновать.

Любить тебя было каприз,
Говорить с тобой было причуда,
А забыть тебя было услада,
Потому что тебя не любила.

Как мне весть передавали,
Что меня не любишь ты,
В море я не утопилась…
Холодна была вода.

Как мне весть передавали.
Что меня не любишь ты,
В нашем доме даже кот,
На меня смотря, смеялся.

Иди, тебя уж не люблю я,
Моя любовь совсем прошла;
Тебя я вымела из сердца,
И хорошо метла мела.

Иди, ступай, иль оставайся,
Мне все равно, любовь прошла;
Иди, воришка неразумный,
Теперь другую обмани.

Иди, уж тебя не люблю я,
Иди, ты мне больше не мил,
Иди, проводи свое лето,
Где зиму свою проводил.

Я любил одну неделю,
А другую не любил,
Потому что так хотелось.

От огня твоей свечи
Я уж больше не сгораю.
То, что было и прошло,
Это словно не бывало.

Что ни утро – я к обедне,
Чтобы в церкви помолиться,
Вознести благодаренья,
Что избавлен от тебя.

За то, что видел,
Благодаренье;
Будь, чьей желаешь,
Я – вовсе мой.
Освободился
Твоей свободой,
Кто был твой раб.

Соль имею, хоть немного,
Но запомни и заметь:
Соль свою я с теми трачу,
С кем угодно тратить мне.

Товарищ, товарищ,
С тобой не хочу я
Товарищем быть,
Хоть бы в Рай нам идти.

Ты дал мне гвоздику,
В ней алость горела,
Возьми же там пепел,
Ее я сожгла.

У меня ничего твоего,
А когда бы я что имела,
Я в огонь бы швырнула его,
Чтоб сгорело.

Мой милый, вот мой нрав, запомни:
Не помираю ни по ком, –
Коли приходишь, принимаю,
Коли уходишь, добрый путь.

Кто, ветку срезая,
Не трогает корень,
То знак, что он хочет
К ней снова вернуться.
Но я не такой:
Коль ветку срезаю,
И корень долой.

Свеча дымит и погасает,
Что было в ней гореть, сгорело,
Не говорю тебе – уйди,
Не говорю тебе – останься.

Что тебе за польза плакать
И кричать, как сумасшедший?
Я ведь женщина, ты знаешь,
Изменить тебе должна.

Говорил, меня любишь так сильно,
Из-за меня умираешь:
Умри, чтобы я увидала,
Тогда я скажу тебе: «Да».

Я влюбился ночью,
Солгала луна мне.
Если вновь влюблюсь,
Так уж днем, при солнце.

Белая, сказал ты,
Чтобы посмеяться.
Я смуглянка, щеголь,
Только не твоя.

Я тебя любил когда-то,
А уж больше не люблю,
Ибо встретил я голубку,
Чей возвышенней полет.

Говоришь, что не любишь ты,
Что не любишь меня,
Если дверь запирается,
Сто дверей раскрываются.

Меня полюбил ты, меня позабыл ты,
И снова меня полюбил;
Когда башмаки я свои износила,
Я больше уж их не ношу.

Башмаки, что износила
И швырнула в грязь,
Если кто другой наденет, –
Что мне из того?

В улице этой живет,
Живет и жила
Моего жениха невеста,
Моя супротивница.
А я-то смеюсь,
Что она подбирает
Остатки мои.

Если хочешь забыть ты меня,
Помести на балконе своем
Эту надпись, гласящую:
«Уж окончилось».
А напротив и я помещу
Эту надпись, гласящую:
«Вплоть до смерти».

Скажите тому молодцу,
Что стоит на углу и ждет, –
Что раз у него лихорадка,
Пусть хины он примет.

Уйди с угла,
Юнец, – ведь дождик,
И дай воде
Бежать, где нужно.

Иди и притязанья брось,
Заметь еще себе, что ты
Ничем особым не отмечен.

Не взносися так высоко,
Ты ведь здесь не королева,
Я без лестницы дерзаю
До тебя достать.

Слишком много изощрений,
Ты как будто наступил
На цветок, чье имя глупость.

С тех пор, как ваша милость
По улицам гуляет,
Совсем не продаются
Удилища нигде.

Невеста двадцати влюбленных,
Нейдущая ни с кем венчаться,
Коль королю себя ты прочишь –
В колоде карт четыре их.

Иди и скажи своей матери,
Чтоб тебя причесала она и умыла,
Чтобы снова тебя молочком покормила
И тебя бы мужчиною быть научила.

Без цепей!
Дышу свободно,
Наслаждаюсь
Волей мысли.
Как доволен,
Что ушел я
Прочь от рабства!

Любил – терзался
И ревновал,
Из зол жестоких
Я изошел.
Теперь спокоен, –
Не воспылаю,
Не задрожу.

Когда-то любил я,
Любви больше нет,
Скажу тебе точно:
Доволен весьма.
Довольно любви мне,
Жить вольным хочу,
Довольно любви!

Серенада

Если б знал я, жизнь моя,
Что ты слушаешь меня,
Я бы пел, как соловей,
Вплоть до утренних лучей.

Слово песни – капля меда,
Что пролилась через край
Переполненного сердца.

Я иду вперед, как пленник,
Тень моя идет за мною,
Предо мною – мысль моя.

Из Мадрида я пришел
По шипам и по колючкам,
Чтоб тебя увидеть только,
Ты, очей моих гвоздика.

Предстань пред окном твоим,
Луна полноликая,
Звезда предрассветная,
Зеркальность моя.

Приблизься к этому окошку,
О, лик расцветного жасмина,
Тебе слагает серенаду,
Кто будет мужем для тебя.

В этой улице, сеньор,
Все вы петь должны звучнее,
Здесь цветет при входе – роза,
А при выходе – гвоздика.

Предстань же у окна,
И мы тебя увидим,
И светом глаз твоих
Закурим мы сигару.

С этими кудрями золотыми,
Вдоль лица упавшими вперед,
Кажешься ты башней золотою,
В церковь призывающей народ.

Едва увидал, полюбил,
Как поздно, мое наслажденье,
Тебя я хотел бы любить
От самой минуты рожденья.

Увидать, пожелать, полюбить,
Это все так случилось внезапно.
Я не знаю, что раньше пришло,
Полюбил ли тебя иль увидел.

Приблизься к этому окошку,
О, красота земли,
Увидишь тотчас ты, что солнце
Остановило бег.

Сердце мое и твое
Между собой совещались,
Было у них решено,
Что жить им в разлуке нельзя.

Счастье мира проходит,
Время и жизнь исчезают,
То, что всегда остается,
Это – любовь.

Не знаю, что такое,
Что в первой есть любви,
Так властно входит в душу,
А выйти ей нельзя.

Первая любовь –
Вплоть до самой смерти,
Все любви другие
Вспыхнут и умрут.

Под грудою пепла
Огонь сохранится,
Чем дольше разлука,
Тем тверже любовь.

Луна заскучала о солнце
За три часа до рассвета,
Так о тебе я скучаю,
Жизнь и блаженство мое.

Родилось святое Воскресенье,
На челе его горит звезда.
Со звездой родилась я, смуглянка,
Та звезда – любить тебя всегда.

Красавица нежно спала,
Во сне говорила:
– Где же мой милый? О, где?
Жизнь без него мне могила.
Проснись, наклонись же ко мне.
Ты видишь, о, мой повелитель,
Тебя я люблю – и во сне.

Если б луна не убывала,
Я бы сравнил ее с тобой,
Нет, я сравню тебя с солнцем
С солнцем и с утренней звездой.

Сердце мое, летая,
В грудь к тебе залетело,
Вдруг утратило крылья,
И вот осталось внутри.
Ты люби его крепче,
Сердце мое уж не может
Теперь улететь от тебя.

Любовь моя к тебе
Как тень идет вперед,
Чем дальше от тебя,
Тем более растет.

Слава Богу, что пришел я
К этой нежной голубятне,
Здесь живет одна голубка,
Чьи – серебряный крылья.

Слава Богу, что пришел я,
Увидал любовь мою,
Слава Богу, что пропел я,
Слава Богу, что пою.

Я знаю, что ты в постели,
Но что сон к желанной нейдет,
И слушаешь ты: – В самом деле?
Мой милый? Он песню поет?

Просыпайся, просыпайся,
Пробудиться миг приспел:
Разве это справедливо,
Чтобы я для спящей пел?

Ты горишь звездой полярной,
Что ведет плывущих в море,
С той поры, как ночь наступит,
До того, как день настанет.

Если в Ад пойдешь ты,
Я пойду с тобой,
Если ты со мною,
Всюду Рай со мной.

Приблизился месяц к заходу,
От кровель спускаются тени.
О, как мне расстаться с блаженством
Гвоздик позлащенных твоих!

Прощаются двое влюбленных
Под тенью зеленой оливы,
И горько прощанье влюбленных,
Как горечь зеленой оливы.

Я быть без тебя не могу,
Я жить не могу не любя,
И жизнь я утрачу свою,
Когда я уйду от тебя.

Я видел, как жил человек,
Имевший сто шрамов кинжальных,
Я видел, как умер он вдруг
От силы единого взгляда.

Говорят, ты уходишь, уходишь,
Говорят, ты уходишь, мой милый,
Если пить ты захочешь в разлуке,
Не касайся до влаги забвенья.

Я с твоей прощаюсь дверью,
Словно солнце со стенами:
Солнце вечером уходит,
Чтобы утром вновь прийти.

Прощай, серафим бессмертный,
Прощай, серафим прекрасный,
Я ухожу с надеждой
Снова увидеть тебя.

Пусть Бог пребывает с тобою,
Пусть небо тебя охраняет,
Звезда пусть тобой руководит,
И ангел тебя провожает.

Прощай, волшебница души,
Прощай, восторг существованья,
Прощай, полярный свет любви.
Прощай, о, море упованья!

Хоть ухожу, не ухожу я,
Хоть ухожу, не отлучаюсь,
Хоть ухожу своею песней,
Не ухожу своей мечтой.

Прощай, возлюбленное сердце,
Прощай, победа красоты,
Прощай, жасмин, прощай, гвоздика,
Прощайте, светлые черты.

Колыбельные песни

Засыпает роза,
Вся в росе блестя.
Наступает вечер,
Спи, мое дитя.

Спи, мое дитятко малое,
Нежу я детку мою,
Вот колыбель закачалася,
Баюшки-баю-баю.

Пред дверью, что в Рай ведет,
Продают башмачоночки,
Для маленьких ангелов,
Которые босы.

– Вы, птички-щеглятки,
Чего вы поели?
– А супцу из миски,
Водички из речки.

На деток, что дремлют,
Бог ласково смотрит,
Недремлющей матери
Бог помогает.

Ты усни, мое дитятко,
Спи же, сердце мое,
С нами Дева Пречистая,
С нами Божье Дитя.

Ты усни, мое дитятко,
Ты усни, мое счастьице,
А то Дева Скорбящая
С неба видит тебя.

Ребенку мать «Усни» твердит,
Ребенок на нее глядит,
В одном его глазке: «Кись! кись!»
В другом его глазенке: «Брысь!»

Спи, дитятко, ну, задремли же,
А то к нам придет домовой,
Тех деток, что спят неохотно,
К себе он уносит домой.

Больненьким видеть тебя
Сердце мое разрывает,
Плачу, когда я пою,
Голос в груди погасает.

Я тебя ласкаю,
На руки беру.
Что с тобою будет,
Если я умру?

– Баю-бай, мое дитятко,
Баю-бай, засыпай.
– В колыбельке, родимая,
Ты меня укачай.

– Баю-бай, баю-баю,
Баю-бай тебе пою.
– Колыбель, родная, рай,
Колыбель мою качай.

Не бойся, малютка,
Спи, детка моя,
Пусть воют собаки,
Пусть ветры свистят.

Спи, дитя ненаглядное,
Жизнь моя, засыпай,
У твоей колыбелечки
Мать родная не спит.

Все, что малюсенько,
Очень мне нравится,
Даже гримасочки,
Если в полчетверти.

Сердчишко мое,
Не плачь и не бейся,
Я с вестью любви, –
Засмейся, засмейся.

Усни, дитя, усни, дитя,
А то придет цыганка,
И глянет к нам, и спросит там:
Кто плачет спозаранка?

Спи, дитятко родное,
Спи, деточка. Уснула
С открытыми глазами,
Как боязливый зайчик.

Не выходи ты замуж,
Останься вечно деткой,
А то на щечках розы
От поцелуев вянут.

Спи, малютка, задремли же,
И не плачь здесь в долгу ночь,
А не то все ангелочки
Удалятся прочь.

Усни, мое дитятко, спи же,
Не плачь и усни же, я тут,
А то к нам придут ангелочки
И в небо тебя унесут.

– Мой мальчик, мой милый,
Ты умер, замкнулся.
– Не плачь, моя матушка,
Смотри, я проснулся.

Не плачь, моя детка,
Что вянут цветочки,

Баю-баюшки-баю,
Потеряла жизнь мою.
Баю-баю-баю-бай,
Снова в жизни светит рай.

Эа-ля-эа,
Эа-ля-эа!
В сон твой да смотрится
Святой Иоанн.

Мое дитя ко сну отходит,
Да спит и радует меня,
Как у святого Иоанна
Пусть длится сон его три дня.

Эа-ля-нана,
Эа-ля-нана!
Звездочка утра,
Спи, еще рано.

Эа-ля-ро-ро,
Эа-ля-ро-ро!
Спи. Просыпаться нам
Еще не скоро.

Нет у этого малютки,
Нету матери родимой,

Спи, мое дитятко, спи,
Нет твоей матери дома.
Пречистая Дева Мария
Взяла ее в дом свой служить.

Спи, моя деточка,
Ты, незаметная,
Спи, моя звездочка,
Спи, предрассветная.

Изъяснительные замечания

Признания

К песне 2-й. – Образ глаз-солнц часто повторяется как в испанской поэзии, так и в индийской, с которой поэзия испанская являет часто поразительное сходство, – надо думать, ввиду повышенной страстности того и другого народа.

К песне 8-й. – В Испании доселе не редкость пение песен под балконом, с аккомпанементом гитары. Песни при этом и припоминаются и, вызываемые теми или иными обстоятельствами, рождаются новые, внезапно.

К песне 9-й. – Северянину несколько странно слышать, как мужчина говорит, что его более не веселят ни розы, ни жасмины. Для этого нужно любить цветы так, как их любят в Испании или Мексике. В Испании вы постоянно можете видеть, как возчик, лежащий на телеге, нагруженной чем-нибудь совсем не стихотворным, мурлычет песню, а во рту его стебель цветка, красная головка которого нарядно покачивается.

К песне 11-й. – Шутливая форма многих испанских песен, указывающая на южную грацию и тонкость ощущения, совсем не указывает на шуточность чувств. В испанском нраве много тигриного, кошачьего. И испанцы любят играть мягкими лапками, в которых спрятаны когти. Любят танцевать – вкруг костра и над срывом.

К песне 13-й. – Это напоминает известную песенку Гейнриха Гейне, в «Buch der Lieder». Поэзия Гейне, вообще очень близкая к народной поэзии, особенно родственна с испанскими народными песнями.

К песне 14-й. – Эта песенка, сколько мог заметить, особенно знаменита среди испанцев. Им молчать, когда они любят, труднее, чем норвежцу или англичанину.

К песне 26-й. – В своей поэме «Эпипсихидион» Шелли, обращаясь к Эмилии Вивиани, говорит (Шелли, т. 3):

О, если бы мы были близнецами!

И далее:

…Хочу тобой дышать.
Ты слишком поздно стала мной любима,
Я слишком скоро начал обожать
Тебя, мой кормчий, призрак серафима…
Тебя я должен был бы на земле
Сопровождать от самого рожденья,
Как тень дрожать, склоняясь и любя,
Гореть тобой и жить как отраженье.
Не как теперь: – О, я люблю тебя!

К песне 27-й. – Воспоминание о встрече душ, бывшей до встречи тел, до встречи двух душ, вот в этих двух телах, состояние хорошо известное каждому, кто воистину любил.

К песне 28-й. – Вечная легенда Эроса и Психеи.

К песне 33-й. – Есть такая разнопевность:

Говорят, что черное есть траур,
Говорят, что алое – веселье,
Нарядись в зеленое, малютка,
Будешь ты надеждою моей.

В «Romancero General» – нечто вроде наших исторических былин – читаем, между прочим, описание ревнующего кабальеро (2-а ed. I, ns. 46,49).

Шесть его сопровождают
Слуг, что служат господину,
Все в зеленое одеты:
Цвет надежды при любви.
На копье, с железкой рядом,
Голубую мчит он ленту:
Это – ревность, тех, кто любит,
Заставляет прегрешать.

Испанский народ сохраняет в песнях эту символику. Пример тому – следующие coplas.

Уж давно, как зеленое
Мне дает беспокойство,
Ибо все мои чаянья
Обернулись в лазурные.

Говорят, что меня ты не любишь,
Мне мало до этого дела,
Одеваюсь завтра я в траур
Из белой тафты.

Сколь многие с надеждой
Превесело живут!
Ослов на свете сколько
Зеленое едят!

Знаменитый Гонгора, испанский утонченник старинных времен, писавший за 300 лет до нынешних «декадентов», также любил символику красок.

Цветочки розмарина,
Малютка Исабель,
Сегодня голубые,
А завтра будут мед.
Ревнуешь ты, малютка…

У разных народов символика красок разная. В то время как испанцы связывают ревность с голубым цветом, Отелло погибает, мучимый зеленоглазым чудовищем ревности. Бретонцы полагают, что голубой цвет неба есть цвет времени. Древние майи считали голубой цвет символом святости и целомудрия, а отсюда – счастья, как освобождения от пут вещества. В Египте и в Индии голубой – это цвет богов. Вишну на своем семиглавом змее – голубой. В Египте, в Майе и в Халдее голубой цвет связывался со смертью и употреблялся при похоронах, как это доселе в Бухаре. Желтый – в Китае и в Майе – принадлежность царской фамилии, красный – благородных. Великий египетский сфинкс был окрашен в красный цвет. Римские солдаты выкрашивали свое тело в красное – в знак победительной храбрости. У многих народов красный есть цвет жизни и страсти.

Символика и тайный смысл цветов очень интересная и мало разработанная область. Влияние каждого отдельного цвета на возникновение отдельных, совершенно определенных душевных состояний есть факт несомненный. Но психология красок различествует весьма, когда мы имеем дело с особо впечатлительными художественными натурами. Я лично мшу сказать про себя, что ярко-красный цвет и золотисто-желтый вызывают во мне ликующую радость жизни, причем алый цвет тревожит, а золотистый умиротворяет в волнении. Зеленый цвет доставляет тихую радость, счастье длительное. Голубой – вызывает уходящую мечтательность. Темно-синий подавляет. Лиловый производит гнетущее впечатление, и даже светло-лиловый – связан с чем-то зловещим. Белый и черный цвет, отрицаемые, как таковые, но признаваемые глазом, при всем своем различии производят однородное впечатление – изысканной красоты, благородства и стройности. Я сказал бы, что черный и белый цвет, два эти предельных цвета, по их действию на меня так же похожи и так же различны, как черный лебедь и белый лебедь. Их одежда различна, а душа одна.

В своей поэме «Фата-Моргана» («Литургия красоты») я попытался свести в художественное целое свои ощущения от различных красок. Дальнейшую попытку в этом направлении, очень интересную, сделал в будущем весьма крупный, но и теперь уже несомненный поэт Сергей Городецкий в поэме «Радуга» («Дикая воля»).

Настанет время – и оно не так далеко, – когда жизнь наша, в больших, в великих городах, так же, как среди природы, построенная на принципе художественной гармонии, каждому цвету даст определенное место и точно выработанные соотношения, и мы будем играть красками с той же уверенностью и с теми же великими последствиями, как теперь мы играем электричеством и паром.

К песне 34-й. – Есть разнопевность:

Протянись ко мне, голубка,
Да войду в твое гнездо.
Ты одна, мне рассказали,
Я хочу с тобой побыть.

Этот мотив повторяется различно.

– Птичка неба, расскажи мне,
Где твое гнездо?
– А оно в сосне зеленой,
Скрытно меж ветвей.

Подобная же португальская песня звучит с угрожающей иронией (Theophilo Braga, Cantioneiro е romanceiro geral portuguez, Porto, 1867,11,75,1):

Помираешь, чтоб разведать,
Где постель моя. Но, слушай,
На прибрежьи, над рекою,
Там, где шпажная трава.

К песне 35-й. – Разнопевность:

Видит Бог, что тебе бы я отдал,
За смуглый твой цвет золотистый,
Глаза мои, ясные очи,
Хотя бы остался слепым.

К песне 36-й. Тот же мотив в итальянской песне (Тоскана) (Giuseppe Tigri, Canti popolari toscani, Firenze. 1869, n. 337).

В двоих я, в двух юношей я влюблена,
К кому прилепиться, никак не пойму я:
Поменьше – красивый, в нем чара нежна,
Того, кто побольше, терять не хочу я.
Тому, что поменьше, я жизнь отдала,
Тому, что поболее, пальму в расцвете.
К тому, что поменьше, душа вся ушла,
К тому, что поболее, пальма вся в цвете.
Тому, кто поменьше, все сердце, весь свет,
Тому, кто побольше, фиалок букет.

К песне 37-й. Разнопевность:

Полно, купидончик,
Зря шутить со мною,
Если не люблю я,
Знала я любовь.
Полно, купидончик,
Зря шутить со мною,
Если не люблю я,
Верно, полюблю.

К песне 39-й. – Португальская песня (Braga, II, 112,1):

Лишь одно твое словечко
Есть судьбы моей решенье:
Скажешь: да, даешь мне жизнь,
Скажешь: нет, и смерть мне в этом.

К песне 41-й. – Разнопевность:

Я зовусь – коль есть здесь место,
Родственник – когда есть случай,
Брат двоюродный – коль можешь,
Ждущий да или же нет.

К песне 42-й. – Разнопевность:

Луна, чтобы выйти на волю,
Позволения просит у неба,
И я, чтоб с тобой говорить,
Прошу позволенья смиренно.

К песне 43-й. – Португальская песня (Braga, II, 116,5):

Вот возьми, пред тобой мое сердце,
Если хочешь убить его, можешь,
Но заметь, что внутри – это ты здесь,
Коль убьешь его, также умрешь.

К песне 44-й. – Разнопевность:

У ног твоих сердце мое,
Возьми, чтоб восстал я, взнесенный!
Взгляни, не люблю ли тебя,
У ног я твоих, побежденный!

К песне 45-й. – Разнопевность:

Вырву камни в улице твоей,
Всю ее сплошным песком покрою,
Чтобы все я видеть мог следы,
Тех, кто ходит под твою решетку.

К песне 46-й. – Итальянская песня (Сицилия) (Giuseppe Pitre, Canti popolari siciliani, Palermo, 189,1, n. 136):

Или да мне скажи,
Или нет мне скажи,
Не могу же я быть
На полях без межи.

Требуя определенного ответа, влюбленный взамен может предложить нечто определенное – и он не скупится. Как восклицает испанский поэт Беккер:

За взгляд один я мир бы отдал,
За луч улыбки все бы небо,
За поцелуй… О, я не знаю,
Что дал бы я за поцелуй!
За один твой нежный взгляд
Дал бы жизни половину,
За улыбку дал бы жизнь,
За поцелуй я дал бы вечность.

К песне 47-й. – Разнопевность:

Хоть бы стала ты змеею
И скользнула в бездны моря,
За тобой я, за тобою,
Что замыслил, то свершу.

К песне 48-й. – Португальская песня (Braga, II, 71,2):

Я влюбленный, влюбленная ты,
Кто из нас будет более твердый?
Я как солнце гонюсь за тобой,
Ты как тень от меня убегаешь.

К песне 50-й. – Все, конечно, помнят латинский стих:

Gutta cavat lapidem, non vi, sed saepe cadendo.

Капля камень долбит, не силой, но частым паденьем.

Есть португальская песня (Braga, II, 17,7):

Нет, нет, говоришь ты, не будет,
Любить никогда я не стану.
Вода упадает на камень
Так долго, что камень смягчит.

К песне 51-й. – Всечеловеческое или, вернее, всемужчинское заблуждение, что женщина и непостоянство суть одно. Мужчины много более заслуживают рекриминации. – В старинных romances мысль о неверности женщины часто повторяется (Duran, Вошапсего general, I, ns. 22,50):

Отлучка моя будет краткой,
Да не будет такой твоя твердость:
Постарайся, хоть женщина ты,
Быть на всех других непохожей.
Слову женщины не верить,
Слово женское – пушинка,
В быстром ветре пух летящий
Или надпись на воде.

Другие romances более вежливы (ib., 25):

Справедливо ты промолвил –
Низки женщины. Однако
И весьма они различны,
Как солдаты под ружем.

И еще:

Все дурные – невозможность,
Все хорошие – нельзя.
Травы есть, что жизнь даруют,
Травы есть, в которых смерть.

К песне 54-й. – Разнопевность:

Чтобы тебя я полюбила,
Должна семь раз я повторить:
Люблю, люблю, люблю, люблю я,
Люблю любить, тебя любить.

Ненависть и презрение

К песне 5-й. – Испанки очень любят ходить к обедне. Так что уйти из церкви, когда там можно было бы еще быть, для испанки действительно лишение.

К песне 8-й. – Португальская песня (Braga, И, 93,7):

Обманщик, да позволит Небо,
Чтоб заплатил ты за обман,
И чтоб тебе, когда полюбишь,
Любовь была бы не верна.

И еще:

Неблагодарный, да свершится,
Что ты за это зло заплатишь,
Чтоб тот, кому ты очень верен,
Тебе бы очень изменил.

К песне 9-й. – Во всех тех песнях, где выражается ненависть и презрение возненавидевшей женщины, гораздо более тонкости, остроумия, находчивости и настоящей змеиной злости, нежели в словах мужчины, которые почти всегда элементарны и, во всяком случае, являют мало изобретательности. Можно подумать, что, побыв вместе с мужчиной, женщина не только научается мужским, по– мужски твердым, мыслям, но и вовсе похищает его мужской ум, и, отточив свою нежность, превращает ее в острие ненависти.

К песне 51-й. – Разнопевность:

То и дело все твердишь мне –
Умираю, умираю.
А умри, тогда увидим,
И тогда скажу я: да.

К песне 66-й – Разнопевность:

Ах, Мария, не по вкусу
Ни один тебе мужчина!
Короля, быть может, хочешь?
Их в колоде карт четыре.

Франсиско Родригес Марин, которому нельзя не верить, говорит об испанских песнях ненависти и презрения (Cantos Populares Espanoles, t. III. p. 283), что значительное число песен, выражающих ненависть, суть порождения расы гитан, особливо те, в которых изобличается душа низкая и мысль трусливая и предательская. Он обращает внимание на то, что число coplasdeodio (песен ненависти) незначительно в сравнении с песнями, посвященными другим чувствам. Объяснение этому дается одной народной испанской песней:

Кто воистину любит, забывает тот поздно,
И хотя бы забыл, не начнет ненавидеть;
И увидевши то, что любил он любовью,
Снова любит, едва лишь к нему обратится.

Колыбельные песни

Ни у одного европейского народа нет таких изящных и нежных, тонко-воздушных колыбельных песенок, как у испанцев. Странно думать, что именно в испанском национальном темпераменте, – в его историческом прошлом, – так много жестокого и темного. Как истинно страстные люди, испанцы во всем доходят

до крайности и предельности, и, если чрезвычайно жестоки их завоевательные набеги, исключительно-нежны кроткие состояния испанской души. Нужно еще заметить, что ни один, кажется, народ в Европе не испытывает такой нежной любви к детям, как именно испанцы.

Ни в одной стране, во время многочисленных моих путешествий, я не видал, чтобы взрослые, не только женщины, но и мужчины, выказывали такую заботливость и ласковость к детям. Грубой же сцены с детьми я не видел в Испании ни разу, хотя изъездил Испанию из конца в конец и бывал в ней многократно. Припевы «Эа-ля-эа», «Эа-ля-ро-ро», «Эа-ля-нана» играют в испанской колыбельной напевности ту же роль, как у нас припев «Баюшки-баю», «Баю-бай», «Баю-баю».

Песенки 26-я и 27-я нуждаются в пояснении. Испанское предание гласит, что святой Иоанн Креститель весьма любит небесные шумы. День его, 24 июня, праздновался шумными торжествами, на это указывают громовые раскаты, обычно совпадающие с данным временем. Во избежание подобной сумятицы, Господь заставляет его спать три дня без перерыва, считая с кануна Иванова дня. И святой не может таким образом праздновать свой день, ибо, когда просыпается, он уже прошел. В области Бадахоса есть соответствующая поговорка:

Когда бы святой Иоанн
Праздник свой знал,
Тогда бы, в весельи, святой Иоанн
По всем небесам громыхал.

Или еще:

Тогда бы он небо с землей
Сочетал в напев громовой.

В некоторых андалусских селениях его называют беспокойным. Иванов день и Иванова ночь во всех европейских странах связаны с целым рядом примет и обычаев. Русские говорят, что на Иванов день солнце на всходе играет. Сербы говорят: на Иванов день солнце на небе трижды останавливается. См. интересную книгу – А. Ермолова. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Т. I. Всенародный Месяцеслов. С.-Петербурга. 1901 года.

В пятом томе своего собрания «Испанских народных песен» Марин приводит, в примечаниях, интересную литургическую драму, столь же нежную, сколь краткую.

Мавританский царь и христианка

1

(У мавританскою царя была пленница, которая пела, покуда спал ее ребенок):

1-й голос.

Когда деткой была я,
В лугах я гуляла,
За мотыльками
По лугам убегала.
Когда деткой была я,
В лугах я блуждала,
За мотыльками,
Как они, я летала.
В луг я ушла,
По траве я пошла,
Розы там сея.
Шипы собрала.
Эа! эа! эа!
Не так уж дурна я лицом.
А если дурна я, скажу, не робея:
Так да будет, и дело с концом.
Эа! пою я, усталая.
Если дурна я, какое же дело вам в том?
Сон тебе, деточка, сон подкрепи.
Спи, мое дитятко малое,
Спи.

(Царь, который слушал, отвечает):

2-й голос.

Люблю тебя, детка моя,
Люблю тебя, спи.
Больше люблю, чем цветочки, что ветер
Колыбелит весной на степи.
Больше, чем звоны ручья,
Что поет: «Торопи же себя, торопи».
Я люблю тебя, детка моя,
Спи.
И меня полюби.
Как цветочки, тебя я люблю,
Прошепчи мне сквозь сон: «Вот я сплю».
Сон тебя, сон подкрепи,
Деточка, спи.
Как ручей, тебя я люблю.

1-й голос.

Я назареянка,
Была назареянка.
Раз назареянка,
Не для тебя я.
У Девы Пречистой,
У Девы Лучистой
Так дремало Дитя засыпая.
И Дева, вздыхая,
И Дева Святая,
Дремала она, засыпая.
На горе на Голгофской
Были ветви оливы.
Были птички среди ветвей.
Кровь Христа утишали,
И в ветвях распевали
Четыре щегленка и один соловей.

1-й голос.

Ты белая голубка,
Ты белая как снег,
Сядь у реки и испей.

2-й голос.

У меня сизые крылья,
Крылья как ирисы,
Темные в лазурности своей.

1-й голос.

Белая голубка,
Иди со мной.
Крыло у тебя ранено
Острою стрелой.
Белая голубка,
Иди со мной.

2-й голос.

Не крыло мое ранено,
А душа пронзена,
Оттого эта алая
Кровь здесь видна.

1-й голос.

У тебя сизые крылья,
Крылья как ирисы,
Белая голубка,
Иди со мной.

2-й голос.

Я одна-одинешенька,
Я одна здесь пою,
Без дружка, без Любови я,
И в чужом я краю.
Я одна-одинешенька,
Я одна здесь пою.

1-й голос.

Замолчи, о, голубка,
Я плачу с тобой.
Ты ранишь мне сердце
Своею мольбой.
Я дам тебе крылья,
Чтоб ты легкой была,
Чтоб на вольную волю
Улететь ты могла.

«Испанские колыбельные песни», «Nanas 6 coplas de cuna», родственны по тону с «Детскими песенками», «Rimas Infantiles». Эти детские песенки связаны с различными детскими играми, подобными нашим играм в прятки, в жгут, в чет и нечет, в горелки. Привожу некоторые.