Текст книги "Битва за Рим"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

– Я очень рада, что ты так ждешь предстоящей встречи с tata, – проговорила Ливия Друза, хватаясь за лямку, чтобы удержаться на сиденье в накренившейся повозке.

– Не то что ты, – поспешила уколоть ее Сервилия.

– Постарайся же понять меня! – взмолилась мать. – Мне нравилась жизнь в Тускуле, я не люблю Рим – вот и весь ответ!

– Ха! – хмыкнула Сервилия.

На этом разговор закончился.

Спустя пять часов после выезда из Тускула двуколка и вся многочисленная свита остановились у дома Марка Ливия Друза.

– Пешком я добралась бы скорее, – сердито сказала Ливия Друза вознице, прежде чем он скрылся вместе с наемной повозкой.

Цепион дожидался ее в покоях, которые они занимали прежде. Он равнодушно кивнул жене. Такого же холодного приветствия удостоились обе дочери, которых мать вытолкнула вперед, чтобы они поздоровались с отцом, прежде чем отправиться в детскую. Даже широкая и одновременно застенчивая улыбка Сервилии не вызвала отклика.

– Идите! – велела девочкам Ливия Друза. – И скажите няне, чтобы принесла маленького Квинта.

Няня оказалась тут как тут. Ливия Друза забрала у нее малыша и сама внесла его в гостиную.

– Вот, Квинт Сервилий! – с улыбкой молвила она. – Познакомься: это твой сын. Красивый, правда?

В Ливии говорила материнская гордость: маленький Цепион вовсе не был красив. Впрочем, и уродцем его нельзя было назвать. Десятимесячный мальчуган спокойно сидел у матери на руках, глядя прямо перед собой, серьезный и неулыбчивый, в отличие от большинства своих сверстников. Прямые густые волосы на его головке были ярко-рыжими, глаза темно-карими, ручки довольно длинными, личико худым.

– Юпитер! – удивленно вскричал Цепион. – Откуда у него взялись рыжие волосы?

– Марк Ливий говорит, что рыжей была семья моей матери, – безмятежно откликнулась Ливия Друза.

– О!

Цепион вздохнул с облегчением. Дело было не в том, что он подозревал жену в неверности, а в том, что он не любил двусмысленностей. Не будучи нежным папашей, он даже не попытался взять малыша на руки; его пришлось подтолкнуть, чтобы он пощекотал мальчика под подбородком.

– Ладно, – сказал наконец Цепион. – Отдай его няньке. Пора нам побыть наедине, жена.

– Но скоро время ужинать, – попыталась возразить Ливия Друза, отдавая ребенка няне, заглянувшей в комнату. – Ужин и так запоздал. – У нее отчаянно колотилось сердце, поскольку она отлично знала, что сейчас последует. – Не можем же мы откладывать его до бесконечности!

Не обращая внимания на ее слова, Цепион закрыл ставни и запер дверь.

– Я не голоден, – проговорил он, снимая тогу. – Если голодна ты, тем хуже для тебя. Сегодня тебе придется обойтись без ужина, жена!

Даже не будучи чувствительным и проницательным человеком, Квинт Сервилий не мог не заметить перемену, происшедшую в жене, стоило ему лечь с ней рядом и властно притянуть ее к себе: она была напряжена и совершенно невосприимчива к его ласкам.

– Что с тобой? – разочарованно спросил он.

– Подобно всем женщинам, я все меньше люблю это занятие. Родив двоих-троих детей, женщины теряют к нему интерес.

– Ничего, – рассердился Цепион, – тебе придется им заинтересоваться. Мужчины нашей семьи славятся воздержанием и высокой моралью, мы не изменяем женам. – Реплика эта прозвучала до смешного напыщенно, словно была заучена наизусть.

Соитие их можно было назвать успешным только условно; несмотря на ненасытность Цепиона, Ливия Друза оставалась холодной и апатичной; страшным оскорблением для мужа стало то, что его последнее по счету достижение ознаменовалось ее похрапыванием: она умудрилась уснуть! Он грубо тряхнул ее.

– Откуда у нас возьмется еще один сын? – крикнул он, больно хватая ее за плечи.

– Я больше не хочу детей, – пробормотала она.

– Если ты не поостережешься, – мычал он, приближаясь к кульминации, – я с тобой разведусь.

– Если развод будет означать, что я могу и дальше жить в Тускуле, – ответила она, не обращая внимания на его стоны, – то я не стану возражать. Ненавижу Рим. И вот это ненавижу. – Она выскользнула из-под него. – Теперь можно мне поспать?

Он был слишком утомлен, чтобы продолжать препирательства, но с утра, едва проснувшись, гневно возобновил давешний разговор.

– Я твой муж, – завел он, стоило ей встать, – и ожидаю от тебя, жена, соответствующего поведения.

– Я же сказала: все это мне больше не интересно, – резко ответила она. – Если такое положение вещей тебя не устраивает, Квинт Сервилий, то предлагаю тебе развестись со мной.

До Цепиона дошло, что она жаждет развода, хотя мысль о ее неверности его пока не посещала.

– Никакого развода, жена.

– Тебе известно, что я сама могу с тобой развестись.

– Сомневаюсь, чтобы твой брат согласился на это. Впрочем, это не важно. Развода не будет – и точка. А интерес будет – у меня.

Он схватил свой кожаный ремень и сложил его вдвое. Ливия Друза непонимающе уставилась на него:

– Перестань паясничать! Я не ребенок.

– Ведешь ты себя именно как ребенок.

– Ты не посмеешь ко мне притронуться!

Вместо ответа он заломил ей руку за спину, одновременно задрав ее ночную рубашку. Ремень начал звонко хлестать по ягодицам и бедрам. Сперва Ливия Друза сопротивлялась, пытаясь освободиться, но потом ей стало ясно, что он способен сломать ей руку. С каждым ударом боль делалась все нестерпимее, прожигая ее насквозь, как огнем; сначала она всхлипывала, потом разрыдалась, потом ей стало страшно. Когда она рухнула на колени и попыталась спрятать лицо в ладонях, он схватил ремень обеими руками и стал хлестать ее согбенное тело, не помня себя от злобы.

Ее крики доставляли ему наслаждение; он совсем сорвал с нее сорочку и лупцевал до тех пор, пока его руки не обвисли в изнеможении. Отпихнув ногой упавший на пол ремень, Цепион накрутил на руку волосы жены, рывком поставил ее на ноги и подтолкнул к душной нише, где стояла кровать, смердевшая после бурной ночи.

– А вот теперь поглядим! – прохрипел он, придерживая рукой готовое к использованию орудие любви, ставшее орудием истязания. – Лучше смирись, жена, иначе получишь еще! – С этими словами он вскарабкался на нее, теша себя мыслью, что ее дрожь, колотящие его по спине кулаки и сдавленные крики свидетельствуют о небывалом наслаждении.

Звуки, доносившиеся из покоев Цепиона, были услышаны многими. Прокравшаяся вдоль колоннады Сервилия, желавшая узнать, проснулся ли ее любимый tata, поняла все; то же относилось и ко многим слугам. А вот Друз и Сервилия ничего не слышали и оставались в неведении; никто не знал, как им об этом сказать.

Служанка, помогавшая Ливии Друзе принимать ванну, расписывала, спустившись в подвал к рабам, причиненные хозяйке увечья; при этом лицо ее было искажено страхом.

– Огромные кровавые рубцы! – причитала она, обращаясь к управляющему Кратиппу. – Они до сих пор кровоточат! Вся постель забрызгана кровью! Бедняжка, бедняжка…

Кратипп рыдал в одиночестве, не зная, чем помочь; слезы проливал не он один, ибо среди слуг многие знали Ливию Друзу с раннего детства, всегда жалели ее и заботились о ней. Стоило старикам увидеть ее утром, как глаза их снова увлажнились: она передвигалась со скоростью улитки и выглядела так, словно была при смерти. Однако Цепион был хитер; даже в гневе он проявил осмотрительность: на руках, ногах, шее и лице у жены не оказалось ни единой отметины.

Положение оставалось неизменным на протяжении двух месяцев, разве что избиения, которым примерно раз в пять дней продолжал подвергать жену Цепион, отличались теперь некоторым разнообразием: он уделял внимание каждый раз новым участкам ее тела, позволяя другим заживать. Это очень его возбуждало. Приятно было и ощущать свою власть; наконец-то он понял всю мудрость древних обычаев, выгоды положения paterfamilias и подлинное предназначение женщины.

Ливия Друза ни с кем не откровенничала, даже со служанкой, присутствовавшей при ее омовениях, и сама лечила свои раны. Ранее не свойственная ей хмурая молчаливость не укрылась от внимания Друза и его жены, вызывая у них беспокойство. Однако им не оставалось ничего другого, кроме как объяснять происходящее возвращением Ливии в Рим, хотя Друз, не забывший, как сестра противилась браку с Цепионом, задавал себе вопрос, не присутствием ли Цепиона объясняется ее шаркающая походка, изможденный вид и полное ко всему равнодушие.

В душе Ливии Друзы не осталось ничего, кроме физических страданий, которые причиняли ей избиения и последующие любовные утехи мужа. Она была готова считать это карой; кроме того, телесная боль делала не столь нестерпимой разлуку с ее возлюбленным Катоном. К тому же, размышляла она, боги сжалились над ней, и она выкинула трехмесячный плод, который Цепион уж никак не мог бы счесть своим. Нежданное возвращение Цепиона стало для нее таким потрясением, что она забыла об этой проблеме и вспомнила о ней только тогда, когда проблема исчезла. Да, так и есть; боги к ней милостивы. Рано или поздно ее постигнет смерть – ведь когда-нибудь муж забудется и не прекратит пытку вовремя. Смерть же была во сто крат предпочтительнее жизни с Квинтом Сервилием Цепионом.

Атмосфера в доме была теперь совсем иной, и это не могло не беспокоить Друза; хотя он должен был бы уделять больше внимания беременности жены – неожиданному, счастливому подарку, на который они перестали было надеяться. Охватившее дом уныние тревожило и Сервилию. В чем же причина? Неужто одна-единственная несчастная жена может распространять вокруг себя столь кромешный мрак? Даже слуги самого Друза впали в безмолвие. Обычно их шумная суета вызывала у хозяина некоторое раздражение. Он с детства привык просыпаться в неурочный час от взрывов смеха, доносившихся из помещений под атрием. Теперь же все это кануло в прошлое. Слуги пробирались по дому с вытянувшимися физиономиями, ограничивались односложными ответами на любые вопросы и с удвоенным усердием боролись с пылью и мусором, словно дружно решили заморить себя работой или страдали бессонницей. Кратипп, всегда казавшийся непоколебимой скалой, и тот был теперь не таким, как прежде.

Как-то раз под конец года рано утром Друз схватил Кратиппа за руку, прежде чем тот успел дать привратнику распоряжение впускать собравшихся на улице клиентов.

– Подожди-ка, – сказал Друз, подталкивая управляющего к своему кабинету. – Мне надо с тобой поговорить.

Однако, даже тщательно заперев все двери, дабы обезопасить себя от незваных гостей, Друз не в силах был начать разговор. Он принялся расхаживать по комнате; Кратипп стоял как каменный, уставившись в пол. Наконец Друз взял себя в руки и посмотрел на слугу:

– Что происходит, Кратипп? – Он потрепал его по плечу. – Уж не обидел ли я тебя? Почему мои слуги сделались так несчастны? Не упустил ли я чего-то важного? Если так, то очень прошу открыть мне глаза. Я не хочу, чтобы последний раб был несчастен по моей вине или по вине кого-либо из членов моей семьи. Но меньше всего мне хотелось бы видеть несчастным тебя! Без тебя этот дом вообще рухнет!

К ужасу хозяина, Кратипп залился слезами; некоторое время Друз пребывал в растерянности, но, поддавшись внезапному порыву, сел вместе с управляющим на ложе и обнял за вздрагивающие плечи, утирая платком его лицо. Однако чем больше доброты проявлял Друз, тем горше делались рыдания Кратиппа. Теперь уже сам Друз чуть не рыдал; он принес вина, заставил Кратиппа выпить немного и еще долго возился с ним, как любящая нянька, прежде чем тот успокоился.

– О, Марк Ливий, какое бремя ты снимаешь с моей души!

– Что ты имеешь в виду, Кратипп?

– Побои!

– Побои?!

– Она сдерживает рыдания, чтобы никто не слышал! – Кратипп снова расплакался.

– Ты говоришь о моей сестре? – повысил голос Друз.

– Да.

Сердце Друза заколотилось как бешеное, лицо налилось кровью, кулаки сжались.

– Рассказывай! Заклинаю тебя именем богов, открой мне всю правду!

– Квинт Сервилий… Он ее прибьет.

Друз весь затрясся; он стал задыхаться.

– Муж моей сестры бьет ее?

– Да, господин! – Управляющий из последних сил старался совладать с собой. – Я знаю, что не мое дело вмешиваться, и, клянусь, я не стал бы этого делать! Но ты был так добр, так внимателен ко мне, что я… я…

– Успокойся, Кратипп, я не сержусь на тебя, – ровным голосом проговорил Друз. – Наоборот, я бесконечно благодарен тебе за это признание. – Он встал и помог подняться Кратиппу. – Ступай к привратнику и вели ему извиниться перед моими клиентами. Сегодня я их не приму, потому что у меня будут другие дела. Теперь слушай: передай жене, чтобы она отправилась в детскую и оставалась там с детьми, поскольку мне придется отослать всех слуг в подвал, где они должны будут выполнить одно мое поручение. Ты уж проследи, чтобы все ушли к себе, а потом и сам уходи. Но прежде скажи Квинту Сервилию и моей сестре, что я жду их у себя в кабинете.

Оставшись в одиночестве, Друз постарался сладить с дрожью во всем теле и с обуревавшим его гневом. Вдруг Кратипп преувеличивает? Вполне возможно, что дело зашло не так далеко, как воображают слуги…

Однако ему оказалось достаточно одного-единственного взгляда на Ливию Друзу, чтобы понять, что преувеличением здесь и не пахнет. Она вошла в кабинет первой, и он сразу увидел, как ей больно, как она удручена, как велик ее страх, как неизбывно ее горе. От нее веяло мертвенным холодом. За ней следом явился Цепион – этот был скорее заинтригован, нежели насторожен.

Друз принял их стоя и не предложил сесть. Вместо этого, впившись в шурина полным ненависти взглядом, он сразу приступил к сути дела:

– До моего сведения дошло, Квинт Сервилий, что ты подвергаешь мою сестру телесным истязаниям.

Ливия Друза ахнула от неожиданности, Цепион же ответил с гневным презрением:

– То, как я поступаю со своей женой, Марк Ливий, касается меня одного, и никого больше.

– Не согласен, – произнес Друз как можно спокойнее. – Твоя жена – мне сестра, она – член большой и могущественной семьи. Никто в этом доме не поднимал на нее руку до ее замужества. Я не позволю избивать ее ни тебе, ни кому-либо еще.

– Она моя жена. Это значит, что она должна повиноваться мне, а не тебе, Марк Ливий! Я буду поступать с ней так, как захочу.

– Ты связан с Ливией Друзой узами брака, – произнес Друз с каменеющим лицом. – Я же связан с ней кровными узами, что намного важнее. Я не позволю тебе избивать мою сестру!

– Ты сам сказал, что не хочешь знать, как именно я призову ее к порядку. Тогда ты был прав: это действительно не твоя забота.

– Избиение жены не может остаться безнаказанным. Это – недопустимая низость! – Друз перевел взгляд на сестру. – Прошу тебя, сними одежду, Ливия Друза. Я хочу знать, что сделал этот мерзавец.

– Не смей, жена! – взревел Цепион, исполняясь праведным гневом. – Обнажаться перед мужчиной, не являющимся твоим мужем? Не смей!

– Сними одежду, Ливия Друза, – повторил Друз.

Ливия Друза не шевелилась и не размыкала уст.

– Сестра, сделай, как я прошу, – ласково сказал Друз, шагнув в ее сторону. – Я должен это видеть.

Стоило ему обнять ее, как она вскрикнула и отпрянула; тогда он, стараясь не причинять ей боли, обнажил ее плечи.

Для человека сенаторского ранга не было большего позора, чем прослыть домашним тираном, избивающим жену. Цепиону не хватило храбрости помешать Друзу исполнить задуманное. Мужчины увидели грудь Ливии Друзы и покрывающие ее старые рубцы, лиловые и ядовито-желтые. Друз развязал ее пояс, и одежда соскользнула к ее ногам. В последний раз супруг хлестал ее по ягодицам: они распухли и были густо усеяны ссадинами и синяками. Друз нежно помог сестре одеться; подняв ее безжизненные руки, он заставил ее поддержать ткань на плечах. Потом он повернулся к Цепиону и произнес, подавляя гнев:

– Вон из моего дома!

– Жена – моя собственность, – ответил Цепион. – Закон позволяет мне обращаться с ней так, как я сочту необходимым. Мне дозволено даже убить ее.

– Твоя жена – моя сестра, и я не дам тебе истязать представительницу моего рода. Я не стал бы обращаться так с последним безмозглым животным из своего хлева. Ступай вон из моего дома!

– Если я уйду, уйдет и она! – гаркнул Цепион.

– Она останется со мной. Убирайся, истязатель!

Но тут из-за их спин раздался пронзительный голосок, наполненный лютой ненавистью:

– Она это заслужила! Заслужила! – Маленькая Сервилия бросилась к отцу и заглянула ему в глаза. – Не бить ее надо, отец, а убить!

– Ступай в детскую, Сервилия, – устало произнес Друз.

Однако девочка цеплялась за отцовскую руку и бросала Друзу недетский вызов, расставив ноги и сверкая глазами.

– Она заслуживает, чтобы ее убили! – надрывалась девочка. – Я знаю, почему ей нравилось жить в Тускуле! Я знаю, чем она там занималась! Я знаю, почему мальчик родился рыжим!

Цепион отпихнул ее руку, словно обжегшись. С его глаз начинала сползать пелена.

– То есть как, Сервилия? – Он грубо тряхнул дочь. – Продолжай, девочка, говори, что у тебя на уме!

– У нее был любовник – я знаю, что значит «любовник»! – выкрикнула девочка, скаля зубы. – У моей мамы был любовник. Рыжий! Они встречались каждое утро в доме, в его имении. Я знаю – я следила за ней! Я видела, что они делали в постели. И знаю, как его зовут. Марк Порций Катон Салониан, потомок раба! Я знаю, я спрашивала тетю Сервилию. – Она воззрилась на отца, и ненависть сменилась на ее личике бесконечным обожанием. – Tata, если ты не убьешь ее, то просто оставь ее здесь. Она тебе не пара. Она не достойна тебя! Кто она такая, в конце концов? Всего лишь плебейка, не то что мы с тобой, настоящие патриции! Если ты оставишь ее здесь, я буду во всем тебе помогать, обещаю!

Друз и Цепион превратились в каменные глыбы, зато Ливия Друза наконец-то ожила. Запахнув одежду и затянув пояс, она повернулась к дочери.

– Дорогая, все не так, как тебе кажется, – ласково произнесла она и попыталась погладить дочь по щеке.

Однако рука ее была немилосердно отброшена. Сервилия прижалась к отцу:

– Я сама знаю, как все обстоит. Обойдусь без твоих поучений! Ты опозорила наше имя – имя моего отца! Ты заслуживаешь смерти! А этот мальчишка – не сын моему отцу.

– Маленький Квинт – сын твоего отца, – твердила Ливия Друза. – Он твой брат.

– Нет, он пошел в рыжего мужчину, он – потомок раба! – Маленькая Сервилия ухватилась за тунику Цепиона. – Tata, пожалуйста, забери меня отсюда!

Вместо ответа Цепион оттолкнул ребенка, да так сильно, что девочка не удержалась на ногах.

– Каким же я был болваном! – негромко проговорил он. – Девчонка права, ты заслуживаешь смерти. Жаль, что я не орудовал ремнем чаще и сильнее.

Стиснув кулаки, он вылетел из комнаты, а вслед за ним бросилась дочь, которая звала его, просила подождать и дрожала от горьких рыданий.

Друз с сестрой остались одни.

Ноги у Марка Ливия подкосились, он тяжело опустился в кресло. Ливия Друза, его единственная сестра, – прелюбодейка… Лишь сейчас он понял, как она ему дорога: ее беда была и его бедой, бремя вины лежало на его плечах.

– Это я виноват, – проговорил он, кривя губы.

Она опустилась на ложе:

– Полно! Кроме меня, тут некого винить.

– Так это правда? У тебя есть любовник?

– Был. Первый и последний. Я не виделась с ним и ничего о нем не знаю с тех пор, как покинула Тускул.

– Но Цепион мучил тебя не из-за этого.

– Нет.

– Тогда из-за чего?

– После Марка Порция я уже не могла притворяться, – призналась Ливия Друза. – Мое безразличие злило его, и он стал меня бить. А потом он обнаружил, что ему нравится избивать меня, что это его… возбуждает.

Глядя на Друза, можно было подумать, что его вот-вот вырвет; воздев руки, он беспомощно взмахнул ими.

– О боги, в каком мире нам приходится жить! – выкрикнул он. – Я причинил тебе страшное зло, Ливия Друза.

Она присела в кресло для клиентов.

– Ты действовал сообразно своим взглядам, – мягко ответила она. – Поверь, Марк Ливий, я поняла это уже много лет назад. С тех пор твоя неизменная доброта ко мне заставила меня полюбить тебя и Сервилию.

– Моя жена! – спохватился Друз. – Как это отразится на ней?

– Ее не должна касаться эта грязь, – сказала Ливия Друза. – Она беременна, ей покойно, и нам нельзя ее расстраивать.

Друз вскочил.

– Оставайся здесь, – велел он сестре, направляясь к двери. – Я должен проследить, чтобы братец не сболтнул ей ничего, что могло бы ее расстроить. Выпей вина. Я скоро.

Но Цепион даже не вспомнил о сестре. Из кабинета Друза он бросился прямиком в свои комнаты. Дочь рыдала и цеплялась за его пояс, пока он не отвесил ей пощечину и не запер у себя в спальне. Там, в углу, Друз и нашел ее, по-прежнему всхлипывающую.

Слуги уже приступили к своим обязанностям, поэтому Друз мог отвести ее в детскую, где к стене жалась перепуганная нянька.

– Успокойся, Сервилия! Сейчас Стратоника вымоет тебе лицо и накормит тебя завтраком.

– Я хочу к моему tata!

– Твой tata покинул мой дом, дитя, но не отчаивайся: я уверен, что он, управившись с делами, пошлет за тобой.

Утешая девочку, Друз сам не знал, нужно ли сердиться за выложенную правду или благодарить ее за это. Сервилия мигом просияла.

– Обязательно! – воскликнула она, проходя с дядей под колоннадой.

– Ступай к Стратонике, – велел ей Друз и строго прибавил: – Постарайся не болтать лишнего, Сервилия! Ради твоей тети и отца – да, отца! – ты не должна проронить ни словечка о том, что стряслось здесь этим утром.

– Как же это может ему повредить? Он – жертва!

– Никому из мужчин не нравится, когда ущемляется его гордость. Поверь моему слову, твой отец не скажет тебе спасибо, если ты проболтаешься.

Сервилия пожала плечами и удалилась с нянькой. Друз отправился к жене и рассказал ей ровно столько, сколько, по его разумению, ей было невредно узнать. К его удивлению, она приняла новость спокойно.

– Я рада, что мы наконец-то знаем, что происходит, – проговорила она, сосредоточенность на беременности делала ее несколько отстраненной от всего, что творилось вокруг. – Бедняжка Ливия Друза! Боюсь, Марк Ливий, что мой брат перестал вызывать во мне симпатию. С возрастом он делается все менее сговорчивым. Между прочим, я вспоминаю, что еще в детстве ему нравилось мучить детей рабов.

Затем Друз пошел назад, к сестре, которая по-прежнему сидела в кресле для клиентов – судя по всему, уже несколько овладев собой. Он присел с ней рядом.

– Ну и утро! Я понятия не имел, с чем мне придется столкнуться, когда спрашивал Кратиппа, почему он и остальные слуги так удручены?..

– А они были удручены? – удивленно подняла голову Ливия Друза.

– Да. Из-за тебя, милая. Они слышали, как Цепион бьет тебя. Не забывай, что они знают тебя с младенчества. Они в тебе души не чают, Ливия Друза.

– Как приятно! Я и не думала!

– Должен признаться, что это стало откровением и для меня. О боги, как я был туп! Теперь мне остается только сожалеть о происшедшем.

– Не стоит, – вздохнула она. – Он забрал Сервилию?

– Нет, – скривился Друз. – Он запер ее в вашей комнате.

– Бедненькая! Она его боготворит!

– Это я вижу. Но не понимаю.

– Что будет дальше, Марк Ливий?

Он пожал плечами:

– Честно говоря, понятия не имею! Наверное, самое правильное для всех нас – это вести себя как ни в чем не бывало и дождаться вестей от… – Он чуть было не сказал «Цепиона», но вовремя спохватился и заставил себя вежливо произнести: – Квинта Сервилия.

– А если он со мной разведется – что он, по всей видимости, и сделает?

– Это будет означать, что ты от него благополучно отделалась.

Наконец-то Ливия Друза смогла затронуть по-настоящему волнующую ее тему.

– А Марк Порций Катон? – порывисто спросила она.

– Наверное, этот человек для тебя очень важен?

– Да, важен.

– Мальчик – его сын?

Сколько раз она мысленно репетировала этот разговор! Что она скажет, когда кто-нибудь из родственников удивится цвету волос ребенка или его явному сходству с Марком Порцием Катоном? Она пришла к выводу, что Цепион должен хоть чем-то отплатить ей за годы безропотной покорности и примерного поведения, не говоря уже об истязаниях. Пока у ее сына было имя. Если она объявит, что его отцом является Катон, ребенок это имя утратит, а на нем на всю жизнь останется пятно незаконнорожденности. Дата рождения ребенка говорила о том, что Цепион вполне мог быть его отцом. Никто, кроме нее, не знал, что это не так.

– Нет, Марк Ливий, мой сын – ребенок Квинта Сервилия, – твердо ответила она. – Моя связь с Марком Порцием началась уже после того, как я узнала, что беременна.

– Тогда остается только сожалеть, что он рыжеволос, – сказал Друз без всякого выражения на лице.

Ливия Друза заставила себя улыбнуться:

– Ты никогда не замечал, как подшучивает над нами, смертными, Фортуна? С тех пор как она свела меня с Марком Порцием, у меня появилось ощущение, что она задумала хитрую игру. Поэтому, когда Квинт родился рыжеволосым, я совершенно не удивилась, хотя вполне понятно, что мне никто не верит.

– Я поддержу тебя, сестра, – молвил Друз. – Невзирая на любые препятствия, я помогу тебе всем, чем смогу.

На глазах Ливии Друзы показались слезы.

– О, Марк Ливий, как я тебе благодарна!

– Это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы искупить причиненное тебе зло. – Он откашлялся. – Что до Сервилии, можешь не сомневаться, она будет на моей стороне, а следовательно, и на твоей.

Под вечер того же дня Цепион прислал уведомление о разводе и письмо Друзу, содержание которого адресат не стал держать в тайне.

– Хочешь знать, что пишет этот клоп? – спросил он сестру.

К этому часу ее успели осмотреть несколько лекарей, единодушно прописавших ей постельный режим. Она лежала на животе, пока двое подручных лекаря заклеивали ей спину от самых плеч и ноги до лодыжек пластырями. Ливии было нелегко повернуться к брату, но она, рискуя вывихнуть шею, ухитрилась скосить на него глаза:

– Что же?

– Во-первых, он отказывается признавать своими всех троих детей! Во-вторых, не собирается возвращать твое приданое. В-третьих, обвиняет тебя в неоднократных изменах. Он также не намерен возмещать расходы, понесенные мною за семь с лишним лет проживания его семьи под моей крышей: основанием для всего этого служит то, что ты якобы никогда не исполняла своих супружеских обязанностей, а ваши дети рождены от других мужчин.

Ливия Друза уронила голову на подушку:

– Ecastor! Скажи, Марк Ливий, как он может поступать так безжалостно с собственными дочерьми? Ладно еще маленький Квинт, но Сервилия и Лилла? Сервилия этого не переживет!

– Подожди, это еще не все! – воскликнул Друз, размахивая письмом. – Он также намерен внести изменения в завещание и лишить детей наследства. И после этого у него еще хватает наглости требовать у меня назад «его» кольцо! «Его» кольцо!

Ливия Друза знала, о каком кольце идет речь. То была фамильная драгоценность, принадлежавшая их отцу, который, в свою очередь, получил ее от своего отца; предание гласило, что это было кольцо-печатка самого Александра Великого. С тех пор как Квинт Сервилий Цепион и Марк Ливий Друз подружились, будучи еще мальчишками, Цепион страстно желал стать обладателем кольца: у него на глазах оно было снято с пальца умершего Друза-цензора и надето на палец теперешнего Друза. Отправляясь в Смирну и в Италийскую Галлию, он упросил Друза дать ему это кольцо как талисман. Друзу не хотелось расставаться с кольцом, но потом, устыдившись, он все же сдался. Стоило Цепиону вернуться, как Друз потребовал кольцо назад. Сначала Цепион искал причину оставить кольцо себе, однако, не найдя таковой, подчинился, сказав с деланым смехом: «Ладно уж! Но когда я уеду опять, придется тебе, Марк Ливий, снова дать мне его в дорогу – оно приносит счастье!»

– Да как он смеет! – негодовал Друз, хватаясь за мизинец, словно Цепион мог вынырнуть у него из-под локтя и завладеть драгоценностью, благо что кольцо на мизинце сидело плотно: Александр Великий не был крупным мужчиной.

– Не обращай внимания, Марк Ливий! – успокаивала Ливия Друза брата, не сводя с него глаз. – Но что будет с моими детьми? Может ли он исполнить свою угрозу?

– Сперва ему придется иметь дело со мной, – мрачно отозвался Друз. – Тебе он тоже прислал письмо?

– Нет, только уведомление о разводе.

– Тогда отдыхай и ни о чем не тревожься, сестра.

– Что сказать детям?

– Ничего не говори, пока я не разберусь с их папашей.

Возвратившись в кабинет, Марк Ливий Друз выбрал свиток из наилучшего пергамента из самого Пергама (ему хотелось, чтобы его ответ выдержал проверку временем) и написал:

Разумеется, ты, Квинт Сервилий, волен отказать в отцовстве троим своим детям. Однако я волен поклясться, что они – твое потомство, что и сделаю в суде, если до этого дойдет. Ты ел мой хлеб и пил мое вино с месяца апреля того года, когда Гай Марий был в третий раз избран консулом, и продолжалось это до тех пор, пока ты не отбыл в дальние края два года без одного месяца тому назад; я и тогда продолжал кормить и одевать твоих детей и твою жену и давать им приют. Попробуй найти доказательства супружеских измен со стороны моей сестры за те годы, что вы вместе прожили в этом доме! Достаточно взглянуть на дату рождения твоего сына, чтобы понять, что и он зачат в моем доме.

Настоятельно советую тебе оставить намерение лишить наследства троих твоих детей. Если ты не изменишь своего решения, я подам на тебя в суд от имени твоих детей. Выступая перед присяжными, я не стану скрывать имеющихся у меня сведений о золоте Толозы и местонахождении крупных денежных сумм, которые ты снял со счетов в Смирне и вложил в банкирские дома, недвижимость и торговые предприятия на западном побережье Срединного моря, – словом, всю твою коммерческую деятельность, запрещенную сенаторам. В качестве свидетелей я привлеку известных римских врачей, которые единодушно подтвердят тяжесть увечий, нанесенных тобою моей сестре. Далее, я не остановлюсь перед тем, чтобы вызвать в суд в качестве свидетелей саму сестру, а также слугу, имеющего уши.

Что касается приданого сестры и сотен тысяч сестерциев, которые ты должен мне за содержание твоей семьи, то я не стану пачкать рук, требуя от тебя их возмещения. Оставь деньги себе. Они все равно не пойдут тебе на пользу.

Наконец, о моем кольце, которое является фамильной реликвией Ливиев. Его принадлежность нашей семье Ливиев настолько широко известна, что ты поступил бы разумно, если бы отказался от попыток присвоить его себе.

Письмо было запечатано и вручено слуге для немедленной доставки в новую берлогу Цепиона – дом Луция Марция Филиппа. Оттуда слугу выпроводили пинками, и, прихромав назад, он доложил Друзу, что ответа не будет. Снисходительно улыбаясь, Друз одарил пострадавшего десятью денариями, после чего уселся в кресло, зажмурился и стал с наслаждением представлять себе, как разъярен Цепион. Друз знал, что никакого суда не будет. Независимо от того, кто в действительности является отцом маленького Квинта, официально он будет считаться сыном Цепиона. Наследник золота Толозы! Друз расплылся в улыбке, поймав себя на страстном желании, чтобы маленький Квинт оказался длинношеим, большеносым, рыжеголовым кукушонком в гнезде Сервилиев Цепионов. Это станет отличным возмездием для истязателя жены!