Текст книги "Без вести пропавшая"

Автор книги: Колин Декстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцать девятая

– Мама? – Элисон очень важно нахмурила свое довольное личико, пока мать укладывала ее в постель рано в 8.00 вечера.

– Да, дорогая?

– Полицейские придут опять, чтобы увидеть папу, когда он вернется?

– Я так не думаю, дорогая. Не забивай пустяками свою маленькую головку.

– Его не заберут в тюрьму или что-нибудь подобное?

– Конечно, нет, ты глупая малышка! Он вернется сегодня вечером, как ты знаешь, и я скажу ему, чтобы он зашел к тебе и поцеловал – я обещаю.

Элисон помолчала нескольких минут.

– Мамочка, он не сделал ничего плохого, правда?

– Нет, маленькая глупышка. Конечно, нет.

Элисон снова нахмурилась, когда посмотрела в глаза матери.

– Даже если он сделал что-то неправильное, он все равно мой папа, правда?

– Да. Он всегда будет нашим папой, что бы ни случилось.

– И мы простим его, правда?

– Да, моя дорогая... И ты простишь мамочку тоже, правда, если она сделает что-то неправильное? Особенно если...

– Не волнуйся, мамочка. Бог прощает всех, правда? И мой учитель говорит, что мы все должны стараться быть похожими на Него.

Миссис Филлипсон медленно пошла вниз по лестнице, ее глаза застилали слезы.

Moрс оставил «Ланчу» дома и пошел пешком из Северного Оксфорда к железнодорожной станции. Это заняло у него почти час, и он не был уверен, зачем он решил сделать это; но его голова была теперь ясной, и непривычное упражнение пошло ему на пользу. В 8.20 вечера он остановился у станционного буфета и огляделся. Было темно, но как раз через дорогу уличные фонари освещали первые нескольких домов на Кемпийски-стрит. Так близко! Он раньше не понимал, как близко это было от железнодорожной станции. В сотне ярдов? Нет больше, конечно. Сойти с поезда на платформе 2, ​​сдать свой билет в... В течение секунды или двух он стоял неподвижно и чувствовал старый знакомый трепет, который пробегал по его нервам. Он бы успел на поезд в 8.35 – тот же самый поезд, на который Филлипсон мог сесть в ту роковую ночь, так давно... В Лондоне на вокзале Паддингтон – около 9.40. Такси. Посмотрим... Да, немного удачи и он будет там около 10.15.

Он купил билет первого класса и прошел мимо турникета на платформу № 1, и почти сразу же громкоговоритель пропел где-то на крыше станции: «Поезд в 8.35 прибывает к первой платформе, следует через Рединг до Паддингтона; пассажиров...». Но Морс его не слушал.

Он сел поудобнее и закрыл глаза. Идиот! Идиот! Все было так просто на самом деле. Льюис нашел стопку книг на школьном складе и поклялся, что не было никакой пыли на верхней; и все что сделал Морс – устроил головомойку своему верному сержанту. Конечно, не было никакой пыли на верхней книге! Кто-то взял верхнюю тетрадь с кучи – ту самую, которую к тому времени покрывал, несомненно, толстый слой пыли. Взял ее недавно. Совсем недавно, потому что верхняя книга в оставшейся стопке была практически чистой от пыли, когда Льюис поднял ее. Кто-то. Да, кто-то позвонил Бэйнсу, который забрал ее домой и изучил очень тщательно. Но не потому, что хотел подделать письмо, написав его почерком Вэлери Тэйлор. Это было одной из самых больших ошибок Морса. Существовал, как он догадался накануне вечером, ослепляюще очевидный ответ на вопрос, почему Бэйнс написал письмо родителям Вэлери. Ответ был в том, что он его не писал. Мистер и миссис Тэйлор получили письмо утром в среду и раздумывали, нести ли его в полицию – сам Джордж Тэйлор уж точно, сказал себе Морс. Почему? Очевидно, потому что они не могли решить, исходило ли оно от Вэлери или нет: просто это могла быть мистификация. Это, безусловно, была миссис Тэйлор, она обратилась к Бэйнсу; и Бэйнс очень толково стащил тетрадку со склада и написал свою собственную параллельную версию краткого сообщения, скопировав настолько точно, насколько он мог, стиль, почерк и собственную подпись Вэлери, которые он нашел в тетради по прикладной науке. А потом он сравнил письмо от Вэлери со своим собственным кропотливым трудом, и объявил миссис Тэйлор, что, по его мнению, письмо выглядело совершенно искренним. Вот так все должно было произойти.

И было также кое-что другое. Логическим следствием этого был вывод, что Тэйлоры вообще не имели понятия о том, где находится Вэлери. На протяжении более двух лет они ничего не слышали о ней. И если они оба были действительно озадачены письмом, тогда за этим следовал еще один неизбежный вывод: Тэйлоры были полностью не в курсе дела. Давай, Морс! Продолжай! С гладкой неизбежностью куски мозаики ложились на свое место. Продолжай! Ну, если эта гипотеза была верна, то с подавляющей вероятностью, Вэлери была жива, и она сама написала письмо. Все было так, как сказал Петерс, что это была она; так, как сказал Льюис, что это была она; так, как сказал сам Морс, что это была не она. Более того, как он узнал накануне вечером, на ту же мысль наводило в частности очень интересное доказательство, которое невольно подтвердил Эйкам: он сказал, что Вэлери всегда использовала выражение «все в порядке». И по возвращении Морс проверил письмо еще раз:

«Просто, чтобы вы знали, у меня все в порядке, так что не волнуйтесь. К сожалению, я не писала раньше, но у меня все в порядке».

И Айнли (бедный старина Айнли!). Ему не только было известно, что она жива; он на самом деле нашел ее – теперь Морс был уверен в этом. Или, по крайней мере, он обнаружил, где она может находиться. Флегматичный, кропотливый старый Айнли! На взгляд любого – лучший полицейский, лучше, чем сам он когда–либо будет. (Разве не Стрейндж сказал то же самое – в самом начале?). Вэлери никогда бы не смогла вообразить, в полной мере, тот ажиотаж, который возникнет с ее исчезновением. В конце концов, сотни молодых девушек пропадали без вести каждый год. Сотни. Но если бы она вдруг узнала об этом, как долго она молчала бы после этого? Если бы Айнли на самом деле встретил ее и сказал ей? Казалось, вполне вероятно, что уже на следующий день она бы села и написала своим родителям. Это все. Просто краткое маленькое письмо! И его дали бесценному Морсу. Большое дело. Господи! Какой кошмар, какой ужасно безобразный балаган он устроил из всего этого!

Поезд уже подъезжал к пригороду Лондона, Морс вышел в коридор и закурил. Только одно беспокоило его теперь: мысль, которая мелькнула в его голове, когда он стоял возле станционного буфета и смотрел на Кемпийски-стрит. Но он достаточно скоро будет знать, верна ли она; потому что очень скоро он узнает все.

Глава сороковая

Было чуть больше 10.30 вечера, когда он заплатил и дал чаевые водителю такси: это ему стоило дороже, чем билет первого класса за проезд до Лондона. В вестибюле здания он нашел, как и прежде, лифты для четных этажей слева и для нечетных – справа от него. Он помнил этаж. Ну, конечно, же.

Она была ослепительна. Это был самый лучший эпитет для нее, хотя было много и других. Она была одета в тонкий черный свитер, под которым ее полные, и без бюстгальтера, груди волнующе покачивались; и длинная черная юбка с высоким разрезом вдоль ноги создавала возвышенную неопределенность того, что она носила под ней. Ее рот, так же, как в последний раз, был липко соблазнителен, губы влажны и слегка приоткрыты, между ними белели ровные зубки. Господи, помилуй наши души!

– Что бы вы хотели выпить, инспектор? Виски? Джин?

– Виски, пожалуй, было бы прекрасно.

Она исчезла на кухне, а Морс быстро подошел к небольшой полке с книгами рядом с глубоким удобным диваном. Он начал быстро открывать обложки книг, и так же быстро ставить их обратно. Только одна из них привлекла его внимание, причем на несколько секунд, его серые глаза на мгновение вспыхнули блеском удовлетворения, как будто находка не стала для него неожиданностью.

Он сидел на диване, когда она вернулась с виски в большом бокале, и опустилась рядом с ним.

– А ты не выпьешь?

Их глаза встретились, и она задержала его взгляд.

– Через минуту, – прошептала она, взяв его за руку, кончики ее пальцев нежно и медленно поглаживали его запястье.

Он мягко взял ее за руку, и в эти короткие сладкие секунды острые ощущения, как от резкого удара электрическим током, прострелив жилы, молнией ударили его по вискам. Он посмотрел на нее сверху вниз, осторожно потрогал левую руку, и увидел в нижней части указательного пальца слабую белую линию старого шрама – вроде того, какой был упомянут в медицинском заключении Вэлери Тэйлор, когда она порезалась о нож – в Кидлингтоне, еще будучи ученицей в школе «Роджер Бэкон».

– Как мне называть вас? – спросила она вдруг. – Я не могу всю ночь обращаться к вам «инспектор», или могу?

– Это забавно, – сказал Морс, – но никто никогда не называл меня первым именем.

Она слегка коснулась его щеки губами, и ее рука медленно двинулась вверх по его ноге.

– Неважно. Если вам не нравится ваше имя, вы всегда можете изменить его. Потому что нет никакого закона, запрещающего это.

– Нет, нет. Я всегда мог изменить его, если бы захотел, я полагаю. Так же, как ты изменила свое.

Ее тело напряглось, и она убрала руку.

– И что это должно означать?

– Ты сказала мне, что тебя зовут Ивонна в последний раз, когда мы виделись. Но это не настоящее имя, не так ли? Может быть, это – Вэлери?

– Вэлери? Вы не можете... – Но она не смогла четко сформулировать свои мысли дальше этой точки, и появившийся взгляд глубокого недоумения исказил ее красивое лицо. Она встала.

– Видите ли, инспектор, или как там ваше имя, мое имя Ивонн Бейкер – вам бы лучше уяснить это прямо сейчас, прежде чем идти дальше. Если вы не верите мне, вы можете позвонить в квартиру этажом ниже. Я училась в школе с Джойс...

– Продолжай, – вкрадчиво сказал Морс.

– ...Уилсон, моей старой школьной подругой, что б вы знали. Почему бы не сказать ей, чтобы она зашла к нам?

Гнев молнией сверкнул на ее лице и на мгновение сделал его менее красивым. Она поколебалась; затем подошла к телефону и набрала номер.

Морс откинулся на диване, удовлетворенно потягивая виски. Даже через всю комнату он мог слышать приглушенные, металлические гудки с полной ясностью; он обнаружил, что мысленно считает их... Наконец, она положила трубку и вернулась, сев рядом с ним еще раз. Он подошел к книжной полке, достал небольшую карманного формата книгу «Джейн Эйр», и открыл верхнюю обложку. Внутри был штамп школы «Роджер Бэкон» и вкладыш, на котором значилось собственное имя Вэлери, вместе с именами ее библиотечных предшественниц:

Энджела Лоув

Мэри Энн Болдуин

Вэлери Тэйлор

Он передал ей книгу через стол.

– Что это?

Она покачала головой в раздражении.

– Хорошо, – что?

– Это твое?

– Конечно, не мое. Это Вэлери – вы же видете. Она дала мне ее почитать в клинике. Это была одна из книг для обязательного чтения, и она думала, что я люблю читать. Но я никогда не открывала ее и я... я просто забыла отдать ее обратно, вот и все.

– И это твоя история?

– Это не история. Это правда. Я не знаю...

– Почему ты не вернулась домой, Вэлери?

– О Боже! Какого черта, вы о чем? Я не Вэлери. Это... Я просто не знаю, с чего начать. Смотрите, мои родители живут в Аксбридже – вы можете понять это? Я могу позвонить им. Вы можете позвонить им. Я...

– Я знаю, кто твои родители, Вэлери. Тебе так надоело жить с ними, что ты их бросила. Оставила их без объяснений – по крайней мере до тех пор, пока Айнли не нашел тебя. А потом, в конце концов, ты им написала. Главное...

– О чем вы говорите? Айнли? Кто он? У меня есть... Ой, вот это здорово! – Ее голос взвился пронзительно и резко, но вдруг она ослабла, откинувшись почти беспомощно на спинку дивана. – Хорошо, инспектор! Продолжайте. Вы расскажите мне, что случилось.

– Ты тогда написала домой, – продолжал Морс. – Ты не понимала, какую страшную заваруху устроила, пока инспектор Айнли не рассказал тебе. Но Айнли умер. Он погиб в дорожно-транспортной аварии на обратном пути в Оксфорд в тот самый день, когда нашел тебя.

– Мне очень жаль прерывать вас, инспектор. Но я думала, что я Ивонна Бейкер. Когда я вдруг превратилась в Вэлери Тэйлор? – Ее голос был совершенно спокоен.

– Ты встретилась с Ивонной в клинике, где делала аборт. Тебе надоел дом, надоела школа; и Ивонна... ну, наверное, она натолкнула тебя на эту мысль. Для примера, скажем, она была девушкой с большим количеством денег, с богатыми родителями – и вероятно, уехала в Швейцарию или куда-то через год после того, как все закончилось. Почему бы не взять ее имя? Не начать новую жизнь? Тебе нечего было терять, верно? Ты решила не возвращаться домой, что бы ни случилось. Ты почти не видела свою мать, – кроме совместных обедов, а ее единственными реальными интересами в жизни были пьянки и «Бинго» – и мужчины, конечно. И был еще твой отчим: не очень яркий, может быть, но достаточно симпатичный, и странный в некоторой степени. То есть, пока он не начал понимать, что слишком любит свою красивую падчерицу. И твоя мать узнала об этом, я думаю, и когда ты поняла, что беременна, она начала подозревать страшную вещь. Она подозревала, что он вполне может быть отцом ребенка, не так ли? И она из-за этого устроила великий скандал, и для тебя это стало последней каплей. Ты просто должна была уйти; и ты действительно ушла. Но, к счастью, у тебя был кое-кто, кто мог помочь; ваш директор школы. Сейчас нет необходимости вдаваться в подробности, но ты знаешь все об этом, как и я. Ты могла рассчитывать на него – всегда. Он устроил тебя в клинику, и дал тебе деньги. Ты, вероятно, собрала сумку ночью и договорилась встретиться с ним где-то, чтобы он мог положить ее в багажник своего автомобиля. А потом во вторник он забрал тебя из школы во второй половине дня и отвез на железнодорожный вокзал. У тебя была сумка – без сомнения, с другой одеждой – и ты переоделась в поезде и прибыла в клинику. Должен ли я продолжать?

– Да, пожалуйста. Это довольно интересно!

– Ты просто прервешь меня, если я ошибусь, вот и все.

– Но... – Она сдалась и сидела, тихо качая головой.

– Я предполагаю, – продолжал Морс, – что Ивонна помогла тебе устроиться на работу – скажем, на работу в магазине в Вест-Энде. Выпускники школ еще не заполнили рынок труда, и это было довольно легко сделать. Я знаю, что нужна была справка или свидетельство. Но ты позвонила Филлипсону, назвала ему должность, и он позаботился об этом. Это была твоя первая работа. Не надо беспокоиться. Не нужна карточка занятости, или талоны, или что-то еще. Вот так это было.

Морс повернулся и снова посмотрел на шикарное, элегантное существо, сидевшее рядом с ним. Сейчас никто бы не узнал ее в Кидлингтоне, и как их не понять? Они помнят молодую школьницу в красных гольфах и белой блузке. Они всегда будут привлекать мужчин, эти двое – мать и дочь. Каким-то образом обе обладают одинаковой нематериальной всеобъемлющей чувственностью, и Господь создал их такими очень справедливо.

– Вы закончили? – тихо спросила она.

Ответ Морса был резок.

– Нет, еще не закончил. Где ты была в прошлый понедельник ночью?

– В прошлый понедельник ночью? Зачем вам это знать?

– На каком поезде ты приехала ночью, когда был убит Бэйнс?

Теперь она смотрела на него в полном изумлении.

– На каком поезде, говорите? Я не приезжала...

– Разве не ты приходила к нему в ту ночь?

– Приходила к нему, – куда?

– Ты знаешь куда. Ты, наверное, села на поезд в 8.15 от Паддингтона и приехала в Оксфорд около 9.30.

– Вы, должно быть, сошли с ума! Я была в «Хаммерсмите» в прошлый понедельник ночью.

– Ты там была?

– Да, была. Я всегда хожу в «Хаммерсмит» по вечерам в понедельник.

– Продолжай.

– Вы действительно хотите знать? – Ее глаза снова смотрели мягко, и она печально покачала головой. – Вы же знаете, что есть своего рода... своего рода вечеринки, у нас их проводят каждый понедельник.

– Сколько времени?

– Начинается около девяти.

– И ты была там в прошлый понедельник?

Она кивнула, почти яростно.

– Ты ходишь туда каждый понедельник, верно?

– Да.

– Почему сегодня вечером ты не пошла?

– Я... ну, я просто подумала... когда вы позвонили... – Она смотрела на него печальными глазами. – Я не думала, что наша встреча будет походить на это.

– В какое время эти вечеринки заканчиваются?

– Они не заканчиваются.

– Ты проводишь там всю ночь, ты это имеешь в виду?

Она кивнула.

– Секс-вечеринки?

– В некотором смысле.

– Что это должно означать, черт возьми?

– Вы же знаете. Обычного типа вещи: фильмы, чтобы завестись...

– Порнофильмы.

Она снова кивнула.

– А потом?

– О Боже! Бросьте. Вам нравиться мучить себя, или как?

Она была слишком близка к истине, и Морс почувствовал смущение. Он поднялся на ноги и оглянулся бездумно на свое пальто.

– Ты должна дать мне адрес, ты же понимаешь.

– Но я не могу. Я бы...

– Не волнуйся, – устало сказал Морс. – Я не буду подглядывать больше, чем нужно.

Он еще раз оглядел дорогую квартиру. Она должна была каким-то образом заработать много денег; и он подумал, было ли все это достаточной компенсацией за страдания и зависть, среди которых она жила. Или, возможно, мы все были разными. Вероятно, для большинства было невозможно жить так, как она, и сохранять утонченное, мягкое сострадание.

Он смотрел на нее, пока она сидела за маленьким бюро, и записывала что-то: без сомнения, адрес борделя в «Хаммерсмите». Он его получит в любом случае. Но зависит ли от этого что-то? Он инстинктивно знал, что она была там в ту ночь, среди богатых, развратных стариков, жадно пожиравших глазами порнофильмы, и лапавших, и ласкавших тела элитных проституток, которые сидели у них на коленях, расстегивая им ширинки. И что? Он тоже был развратным стариком, разве нет? Почти такой же, во всяком случае. Просто сгусток чувствительности, тем не менее. Просто чуть меньше. Просто чуть меньше.

Она подошла к нему, и на мгновение, снова показалась ему очень красивой.

– Я была очень терпеливой с вами, инспектор, вы не находите?

– Я полагаю, что да. Терпеливой, и, можно сказать, готовой к сотрудничеству.

– Могу я задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Вы хотите сейчас переспать со мной?

Горло Морса внезапно пересохло.

– Нет.

– Вы на самом деле так думаете?

– Да.

– Отлично. – Ее голос теперь был впечатляюще спокойным. – Позвольте мне быть «готовой к сотрудничеству» и дальше, как вы это называете.

Она протянула ему листок из блокнота, на котором написала два телефонных номера.

– Первый из них – моего отца. Вы можете вытащить его из постели, но он почти наверняка сейчас дома. Другой – Уилсонов, это внизу. Как я уже говорила, я училась в школе с Джойс. Я хотела бы, чтобы вы позвонили им обоим, пожалуйста.

Морс взял записку и ничего не сказал.

– И есть еще это, – она вручила ему паспорт. – Я знаю, что фото старое, но я была за границей только один раз. В Швейцарии, три года назад в июне...

С недоумением нахмурясь, Морс открыл паспорт, и безошибочное лицо мисс Бейкер Ивонн улыбнулось ему с нежной насмешкой с цветного снимка. Три года назад в июне... в то время, когда Вэлери Тэйлор еще училась в школе в Кидлингтоне. Ну, прежде чем она... до...

Морс снял пиджак и сел опять на диван.

– Ты не могла бы позвонить своим друзьям снизу, Ивонн? И если ты будешь так добра, я хочу попросить тебя, пожалуйста, налить мне еще виски. Крепкого, один бокал.

На Паддингтоне он был проинформирован о том, что последний поезд до Оксфорда ушел полчаса назад. Он уныло вошел в зал ожидания, положил ноги на скамейку, и вскоре крепко заснул.

В 3.30 утра твердая рука потрясла его за плечо, и он увидел лицо бородатого констебля.

– Вы не можете спать здесь, сэр. Я должен попросить вас покинуть зал.

– Неужели вы завидуете человеку, вынужденному устроиться здесь на ночлег, офицер?

– Боюсь, мне придется попросить вас покинуть зал, сэр.

Морс собирался сказать ему, кто он. Но одновременно разбудили и других его собратьев по несчастью, и он задался вопросом, почему с ним должны обращаться иначе, чем с другими согражданами.

– Все в порядке, офицер.

Ха! «Все в порядке»: это то, что сказала бы Вэлери. Но он отбросил мысль в сторону и пошел устало с Паддингтона. Возможно, ему больше повезет на вокзале Мэрилебон. Ему должно повезти, хоть где-то.

Глава сорок первая

Дональд Филлипсон был очень обеспокоен. Сержант был очень правильный, конечно, и очень вежливый: «обычный осмотр», всего-навсего. Но полицейские подошли слишком близко. Нож, который может отсутствовать в школьной столовой – это вполне понятно: но в его собственной кухне! И не было большой неожиданностью, что его самого должны были заподозрить в убийстве: но Шейлу! Он не мог поговорить с Шейлой, и он не мог позволить ей говорить с ним: сначала Вэлери Тэйлор, а потом убийство Бэйнса, лежали между ними, как нейтральная полоса, разделявшая и изолировавшая, которую ни один из них не смел перейти. Сколько Шейла знает? Если бы она узнала, что Бэйнс шантажировал его? Если бы она узнала или наполовину догадалась о позорной причине? Бэйнс сам, возможно, намекнул ей на правду. Бэйнс! Бог да сгноит его душу! Но что бы Шейла ни сделала или собиралась сделать в ту ночь, когда был убит Бэйнс, совершенно неважно, и он ничего не хотел знать об этом. С какой стороны ни посмотри, это он, Дональд Филлипсон, он был виновен в убийстве Бэйнса.

Стены небольшого расследования, казалось, постепенно смыкались вокруг него. Совокупное давление за последние три года теперь стало слишком сильным, и липкая паутина лжи и обмана опутала его душу. Если он хотел сохранить свое психическое здоровье, он должен был сделать что-то; что-то, что принесло бы мирную передышку его замученной до предела совести; что-то, что искупило бы все глупости и грехи. Он снова думал о Шейле и детях, и понимал, что ему больше не удасться сохранять лицо. И мысли вертелись в нескончаемом танце в его голове, и всегда он приходил к одному и тому же выводу. С какой стороны ни посмотри, именно он, и только он, был виновен в убийстве Бэйнса.

Утренние занятия в школе закончились, и миссис Уэбб убирала свой стол, когда он вышел из кабинета.

– Я не смогу прийти сегодня во второй половине дня, миссис Уэбб.

– Да, я это знаю. Как и всегда по вторникам.

– Э, да. Вторник, вторая половина дня, конечно. Я, э-э... Просто забыл на минуту.

Это было похоже на звонок телефона в телевизионной игре: он знал, что не было никакой необходимости отвечать на него самому. Он все еще чувствовал себя усталым и снова уткнулся головой в подушки. На Мэрилебоне ему повезло не больше, чем на Паддингтоне, он, вернулся в Оксфорд только в 8.05 утра, и добрался на такси до дома. Так или иначе, это фиаско обошлось ему дорого.

Через час телефон зазвонил снова. Пронзительный, властный, на этот раз он затронул более высокий уровень его сознания; и, качая тяжелой от бессонницы головой, он потянулся к аппарату на ночном столике. Он зевнул могучее «Да?» в трубку и принял полувертикальное положение.

– Льюис? Какого черта вы хотите?

– Я пытаюсь поговорить с вами с двух часов, сэр. Это...

– Как? Сколько времени сейчас?

– Почти три часа, сэр. Я сожалею, что побеспокоил вас, но у меня есть небольшой сюрприз.

– Да, я в этом не сомневаюсь.

– Я думаю, что вы должны приехать. Мы в Управлении.

– Кого вы имеете в виду под «мы»?

– Если я скажу вам, сэр, это не будет сюрпризом, не так ли?

– Дайте мне полчаса, – сказал Морс.

Он сидел за столом в комнате для допросов. Перед ним лежал документ, аккуратно отпечатанный, но пока еще без подписи, он поднял его и прочитал:

«Я делаю это заявление, добровольно явившись в полицию, и я надеюсь, что в какой-то степени это может быть зачтено в мою пользу. Я хочу признаться в убийстве мистера Реджинальда Бэйнса, заместителя директора общеобразовательной школы имени Роджера Бэкона, района Кидлингтон. Причины, по которой мне пришлось пойти на его убийство, нет. На мой взгляд, особенно при расследовании угАловных дел, есть определенные вещи, которые каждый имеет право сохранить в тайне. О деталях преступления, я тоже не хочу пока ничего сообщать. Я понимаю, что вопрос об умышленной преднамеренности может иметь большое значение, и по этой причине я хочу уведомить своего адвоката и воспользоваться его советами.

Настоящим подтверждаю, что это заявление было сделано мной в присутствии сержанта Льюиса, в Управлении полиции «Темз-Вэлли», в тот же день и в то же время подписано. С уважением».

Морс поднял взгляд от листа, и его серо-голубые глаза посмотрели через стол.

– Вы неверно написали «уголовный», – сказал он.

– Это ваша машинистка, инспектор. Не я.

Морс потянулся за сигаретами и протянул пачку напротив.

– Нет, спасибо, я не курю.

Не опуская глаз, Морс закурил и глубоко затянулся. Выражение его лица было смесью смутного отвращения и молчаливого скептицизма. Он указал на заявление.

– Вы хотите, чтобы этому дали ход?

– Да.

– Как хотите.

Они сидели молча, как будто ничего большего не могли сказать друг другу. Морс выглянул в окно на асфальтированный двор. Он наделал так много глупых ошибок в этом деле; и кто-то, вероятно, скажет ему спасибо, если он сделает еще одну. Возможно, это будет единственным разумным решением. Или почти единственным. Разве это важно? Возможно, нет. Но до сих пор на его лице оставалось выражение мрачного неудовольствия.

– Я вам не нравлюсь, не так ли, инспектор?

– Я бы не сказал этого, – защищаясь, ответил Морс. – Это просто... это просто потому, что вы никак не привыкнете говорить мне правду, понимаете?

– Я делаю это теперь, я надеюсь.

– Делаете ли?

Глаза Морса были тверды и пронзительны, но на его вопрос не последовало никакого ответа.

– Мне необходимо подписать это сейчас?

Морс помолчал некоторое время.

– Вы думаете, что так будет лучше? – спросил он очень тихо.

Но опять-таки никакого ответа не последовало, и Морс протянул заявление через стол и встал.

– У вас есть ручка?

Шейла Филлипсон кивнула, и открыла свою дорогую кожаную сумку.

– Вы ей верите, сэр?

– Нет, – просто сказал Морс.

– И что нам тогда делать?

– Одна ночка в камере слегка остудит ей ляжки. Осмелюсь предположить, что она хорошо представляет, что произошло, но я не думаю, что она могла убить Бэйнса, вот и все.

– Вы думаете, что она прикрывает Филлипсона?

– Может быть. Я не знаю. – Морс встал. – И я скажу вам кое-что еще, Льюис: меня не заботит эта хрень! Я думаю, что тот, кто убил Бэйнса, заслуживает пожизненного пэрства, – а не пожизненного заключения.

– Но это все-таки наша работа, – выяснить, кто это сделал, сэр.

– Мне это не по силам, вот так. Я сыт по горло этим следствием, в котором еще и потерпел неудачу. Я увижу Стрейнджа утром и попрошу его отстранить меня от дела.

– Он не очень обрадуется.

– Он никогда не радуется, ничему.

– Это так не похоже на вас, сэр.

Морс усмехнулся почти мальчишески.

– Я разочаровал вас, Льюис?

– Ну да, в некотором смысле, – если вы теперь собираетесь все бросить.

– Ну, я и собираюсь.

– Я вижу.

– Жизнь полна разочарований, Льюис. Я должен обдумать все, что стало известно к настоящему времени.

Морс вернулся в свой кабинет. По правде говоря, он почувствовал сильную душевную боль от того, что только что сказал Льюис. Льюис был прав, конечно, когда говорил с такой спокойной целостностью: но это все-таки наша работа – выяснить, кто это сделал. Да, он понимал это; и он пытался, да, пытался, но так и не узнал, кто это сделал. Если вдуматься, он даже не узнал, была ли Вэлери Тэйлор жива или умерла... Только что он попытался поверить Шейле Филлипсон; но попросту не смог. Во всяком случае, если бы то, что она сказала, было правдой, это оказалось бы очень удобно для всех, чтобы покончить с формальностями. Намного удобнее. И если бы она просто защищала своего мужа... Он позволил ей уйти. Он послал Льюиса привезти Филлипсона, но директора школы не было ни дома, ни в школе, а за детьми присматривали соседи.

Что бы ни случилось, после обеда во вторник наступил конец, и он вспомнил, как впервые после обеда во вторник начинал расследование... Что, если он пропустил что-то в данном случае? Что-то малое, вероятно, незначительную деталь, которая могла бы натолкнуть его на след? Он сидел полчаса и думал, думал, и не находил ничего. Это было плохо: его ум стал затхлым, и колодцы воображения и вдохновения стали сухими, как пески Сахары. Да, он увидит Стрейнджа утром, и передаст дело в его руки. Он все еще может принять такое решение, какое он хочет, чтобы там ни думал Льюис.

Он подошел к картотеке и в последний раз вынул документы по делу Вэлери Тэйлор. Теперь они заполняли две выпуклые коробки, и, оттянув пружинные зажимы, Морс вывалил содержимое каждой беспорядочно на свой стол. По крайней мере, он должен привести материалы в какой-то порядок. Он не будет заниматься этим долго, и его ум положительно приветствовал перспективу в течение пары часов потрудиться делопроизводителем. Аккуратно и методично он начал сшивать разрозненные заметки и листы соответствующих документов, а также решил упорядочить сами документы в хронологической последовательности. Он вспомнил как в последний раз, когда он опрокинул содержимое (не столь громоздкое тогда) на стол, Льюис обнаружил в деле упоминание о регулировщике. Вытянули пустышку, как оказалось. Тем не менее, это мог быть жизненно важный момент, и он сам его пропустил. Может быть, он пропустил что-то еще в этой груде туалетной бумаги? Ах, забудь об этом! Все равно было уже слишком поздно, и он продолжил свою работу.

Школьные отчеты Вэлери. Их лучше тоже сложить по-порядку, и он перетасовал их в нужной последовательности. Три доклада в год: осенний; весенний; летний семестр. Вообще за первый год в школе нет ни одного сообщения, но все остальные были там – кроме одного: летнего отчета за четвертый год. Почему его не было? Он не заметил этого раньше... Мозг было пробудился к жизни еще раз – но нет! Морс нетерпеливо выключил ток. Ничего особенного. Отчет просто потерялся; было много вещей, которые затерялись. Ничего нет в этом зловещего... Тем не менее, он приостановил работу, которую делал и сел снова в черное кожаное кресло. Кончики его пальцев постукивали по нижней губе, его глаза смотрели на школьные отчеты, которые лежали перед ним. Он читал их все и прежде, конечно же, и хорошо знал их содержание. Вэлери была одной из тех, кто «могла бы учиться лучше, если бы приложила усилия». Как и все мы... На самом деле, персонал школы вполне мог бы обойтись без отчетов в случае с Вэлери: все они были одинаковыми, и можно было по одному судить об остальных. Каких угодно. Последний из них, например – отчет о ее учебе в весеннем семестре (или скорее ее отсутствии) в тот год, когда она исчезла. Лениво Морс снова просмотрел его. Комментарием Эйкама была помечена работа по французскому: «Могла бы выполнить ее очень хорошо, если бы только постаралась. Ее акцент на удивление хорош, но ее словарный запас и грамматика все еще очень слабы». Тот же самый старый комментарий. На самом деле существовал только один предмет, к которому Вэлери, по-видимому, не скрывала интереса под спудом своего неизменного безразличия; и как ни странно это была прикладная наука и техника. Забавно, на самом деле, девушкам раньше нравились такие предметы, как этот. Но учебная программа претерпела загадочные изменения, произошедшие со времен его собственных школьных дней. Он взял ранние отчеты, и прочитал некоторые из замечаний преподавателей: «Умелые руки; Грамотная терминология; Хорошо чувствует технику». Он встал со стула и подошел к полке, где раньше сложил старые тетради Вэлери. Вот она: прикладные науки и технологии. Морс перелистал страницы. Да, работы были хороши, он это видел, – на удивление хороши... Постойте-ка минуту! Более тщательно... Теперь он снова посмотрел в книгу и прочитал заголовки учебного плана: Работа; Энергия; Мощность; Эффективность машин; Рычаги; Шкивы; Простые системы передачи мощности; Автомобильные двигатели; Сцепления. Он вернулся к своему столу, медленно, как человек в сказочном оцепенении, и еще раз прочитал отчет за прошлую весну: французский и прикладная наука.