Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Боюсь, никакого удовольствия она не получит. Может быть, раз уж я полез за картой, достать заодно и камеру, пофотографировать – так давно этим не занимался.

– Если перечеркивать прошлое, я бы выбрал стеклянный шар. Я люблю работать руками. И при этом всегда повторяю: «Человек не обезьяна, человек не обезьяна...» Почему-то это доставляет мне удовольствие. Жить стоит не ради того, чтобы вещи погребли тебя под собой, а чтобы чувствовать, как исполняются твои желания. Человек не обезьяна, человек не обезьяна... Движения человеческих пальцев – штука удивительно тонкая.

– Как-то по телевизору показывали соревнование между человеком и шимпанзе – кто быстрее вденет нитку в иголку, кто, ты думаешь, победил?

– Конечно человек, ведь...

– Ничего подобного, победил шимпанзе.

– Не может быть, никогда бы не поверил.

– Причем, в два раза быстрее.

Я поскользнулся, и левая нога попала в сливное отверстие унитаза. Та самая нога со шрамом, оставшимся от цепи, на которую меня когда-то посадил Тупой Кабан. Пытаясь сохранить равновесие, я случайно ухватился за рычаг для спуска воды. Раздался могучий рев потока, устремившегося вниз по бесконечной трубе. Неведомая сила, точно тисками зажав ногу, превратившуюся в затычку, неудержимо тянула ее вниз. Чем больше я дергался, тем сильнее ногу всасывало внутрь, уже и икра оказалась в трубе.

Вскочив на ноги, женщина замерла:

– Что случилось?

– Глупейшая история. Такое со мной стряслось впервые.

Я мог лишь слегка пошевелить пальцами. Спина взмокла. В этой трубе, наверное, полно микробов.

19. «Воздух, ты живой?»

Женщина затаила дыхание. Она облизнула нижнюю губу и уже готова была рассмеяться, но нет – лоб остался нахмуренным. Она замерла в неподвижности, не зная, пугаться ей или хохотать. Ничего удивительного. Меня самого охватил такой страх, что даже засосало под ложечкой, но в то же время я с трудом сдерживал смех.

– Неприятная история...

– Не вынимается?

– Даже двинуть не могу.

– Может, устроиться как-то поудобнее?

– Хорошо бы... Надо постараться, чтобы тяжесть тела не падала только на втянутую в унитаз ногу.

В таких случаях чем больше нервничаешь, тем хуже. Нужно сохранять спокойствие и не расходовать попусту силы на бессмысленную суету, – в общем, главное – не терять присутствия духа. Чтобы тяжесть тела равномерно падала на обе ноги, я попытался выпрямиться и зажать коленями край унитаза. У меня было ощущение, словно одна нога обута в ботинок-унитаз. Тяжесть тела распределить поровну удалось, но в такой позе долго не пробудешь. Колени оказались неестественно вывернутыми. Нельзя ли придумать что-нибудь получше? Самое удобное положение – согнуть колени под прямым углом и усесться, как на стуле. Но нет главного – на что сесть. Нужна подставка подходящей высоты. Но чтобы сделать ее, повторив форму унитаза, потребуется немало времени и определенное мастерство. Женщине это не под силу. Может, попросить того шимпанзе, вдевающего нитку в иголку быстрее человека?

Напрягая память, я попытался мысленно представить соединение суставов и мышц. Женщина настороженно наблюдала за мной. Наверное, она опасалась новых неприятностей.

– В таких случаях звонят обычно по сто девятнадцать.[23]23
  Сто девятнадцать – номер телефона экстренных вызовов: «скорой помощи», пожарной команды и т. д.


[Закрыть]

– Послушай, ты же когда-то служил в пожарной команде, у тебя нет их телефона?

– Тебе, наверное, приходилось слышать, какие дают советы, когда человек не может снять с пальца кольцо?

– При чем тут кольцо?

– Обязательно дадут ценные указания: подними руку вверх, выше сердца, послюни палец, намыль его. Но поднять ногу вверх я не могу, а если намылю, результат будет прямо противоположный.

– Ты говорил, что у тебя есть пила.

– Ну есть.

– Штука, которая лежит на столе наверху, это электропила?

– Брось шутить, нужно уметь пользоваться ею, просто так ничего не выйдет. Одно неловкое движение – и ноги как не бывало.

– Хорошо бы вытащить твою ногу до того, как мне понадобится...

– Ты же только что ходила.

– Да ничего, я, в общем-то, могу сделать это где угодно.

Ощущение, точно щиколотку придавило тяжеленной гирей. Мысли смешались. Будто оборвалась нить слишком туго смотанного клубка.

– Помоги мне. Я все-таки хочу попытаться вытащить ногу. Чем дольше она там пробудет, тем сильнее отечет, а уж тогда ее ни за что не освободить.

Женщина наклонилась над унитазом. Без всякого стеснения она обняла меня за плечи и прижалась всем телом. Ее волосы пахли сухой травой. Если бы не комизм положения, в котором я оказался, происшедшее могло бы полностью перевернуть всю мою жизнь. Но отказываться от надежды не следовало. А вдруг она будет обнимать меня и после того, как удастся освободить ногу? Сжав ее локти, я выпрямился. Но изменилась лишь поза женщины. Плечи дернулись книзу, она стала клониться вперед и, схватившись за мое колено, упала. Я чуть не закричал от боли. Из нашей попытки ничего не вышло, и лишь близость женщины не давала мне впасть в отчаяние.

– Ничего не выйдет, ведь в трубе вакуум.

– Сколько времени занимает дорога до конторы «отряда повстанцев» и обратно?

– В один конец минут десять.

– Если им удалось быстро договориться, то они должны вот-вот вернуться.

– Договориться не так-то просто, ведь речь идет о трупе. Мне бы хотелось вытащить ногу до их прихода.

– Хорошо бы они вызвали нас по рации. Может, по дороге они заехали куда-нибудь выпить, тогда долго еще не вернутся. Из забегаловки их силой не вытащишь.

– А труп бросили в машине?

– Верно, это было бы рискованно...

Женщина вернулась к лестнице и села на вторую ступеньку снизу. Она отошла буквально на шаг, но теперь дотянуться до нее рукой я уже не мог. Меня охватила тоска: неужели все это было на самом деле – и надежды, и интимность?

– Когда пробка из бутылки с вином не вынимается, всегда становишься в тупик, не зная, что делать.

– Может, чего-нибудь хочется, скажи.

– Нет, ничего не хочется.

– Больно?

– Чешется и щекотно. И онемела.

Некоторое время женщина смотрела вверх, что-то соображая.

– В трубе вакуум, да? Внизу клапан, правильно? Если его открыть, давление станет нормальным, верно?

– Возможно. Я не проверял, но думаю, что в унитазе использована разность уровней грунтовых вод. То есть непосредственным клапаном, создающим внутреннее давление, является сама вода, где-то существует рычаг, перекрывающий ее, который действует по принципу водяного колеса.

– Пойду посмотрю. – Женщина вскочила, точно сорвавшаяся пружина. Сил у нее немного, но зато она легкая, поэтому и может двигаться так стремительно. – Объясни дорогу.

– Объяснил бы, да сам не знаю. Туда попасть никак нельзя.

– Это странно: кто-то ведь проникал туда, чтобы чинить трубу, значит, дорога должна быть.

– Я тоже так думал и собирался как следует все разузнать, но вот видишь...

– Может, ход заделали?

– Не похоже. Я уж думаю, а вдруг какой-то предприниматель, пользуясь неизвестным мне штреком, беспрепятственно проникал в нижние пласты. Борьба за каменоломню была отчаянная, и штольни переплетались, как паутина, это все время приводило к обвалам... Давай попробуем посмотреть план. Когда я поскользнулся, вместе с фотографиями упал и альбом. Подними, пожалуйста.

Женщина неохотно спустилась с лестницы.

– Чуднó все это, никак не пойму. Чтобы можно было пользоваться унитазом наверху, все должно быть как следует сделано внизу. Работы наверху и внизу не могли вестись безо всякой связи между собой.

Остановившись на некотором расстоянии от меня и не приблизившись больше ни на шаг, женщина протянула альбом и поспешно отдернула руку. Каким жалким я, должно быть, ей казался! Конечно, такая нелепая оплошность достойна не сочувствия, а, скорее, презрения.

– Смотри, здесь, в центре плана, машинный трюм...

– Бессмысленно, я в этом ничего не понимаю. Вид у тебя плохой, – может, принести чего-нибудь?

– Я бы, пожалуй, принял аспиринчику. Принеси, пожалуйста. Аптечка должна быть под диваном, зеленая картонная коробка, круглая такая...

Женщина пошла за аспирином, а я стал перелистывать альбом, выискивая места в каменоломне, которые еще не были мной обследованы. Совершенно неизученным остался шурф, куда не вели ни подъемник, ни лестница, не успел я исследовать и глубокую подземную речку. Проникать туда было небезопасно, а кроме того, и шурф, и речка находились за границей того района, который я предполагал перекрыть взрывом. Если провести там тщательную разведку, то, может быть, удалось бы обнаружить ход в помещение, находящееся под унитазом. Я никак не мог сосредоточиться, колени ныли, неожиданно бок пронзила боль.

– Одной таблетки достаточно?

– Давай три. Обычно дозу определяют по возрасту, на самом же деле она зависит от веса.

– Хочешь, я тебя сфотографирую?

– Зачем?

– Человек, посаженный в горшок, как дерево. Интересно иметь такую карточку на память. Я подумала вот о чем: если меня всерьез призовут перечеркнуть прошлое и всё начать сначала, может быть, мне стоит забросить профессию женщины и заняться фотографией?

– Тогда уже будет поздно. Это сегодня, в век рекламы, когда жизнь бьет ключом, фотография может стать выгодным занятием, причем не обязательно быть мастером, достаточно просто иметь коммерческую жилку.

– Как это все-таки ужасно! Сколько времени ты сможешь выдержать?

– Черт возьми, колено болит невыносимо. А икра просто отваливается. Кровь не циркулирует. Если начнут отмирать ткани, еще, чего доброго, придется ампутировать, как при обморожении. Болеутоляющие и антибиотики, конечно, дадут временное облегчение, но боюсь, что в лучшем случае я выдержу дней пять, не больше.

– Еще вопрос, как справлять нужду...

– Важнее другое – как спать. Интересно, сколько времени мне удастся сохранять сознание...

– Вот пытка!

– И сколько бы ни пытали, мне не в чем сознаваться...

– Как важно иметь возможность свободно передвигаться!

– Еще как важно. Человек не растение.

– Но разве ты не довольствовался путешествием по карте?

– Это совсем другое дело. Человек не может летать. А тут – летаешь. Вот что такое путешествовать с помощью аэрофотоснимков...

– Смотрю я на тебя, и тоска берет. Жить в таком месте все равно что умереть, разницы никакой.

– Сильно ошибаешься. Иметь возможность сделать даже два-три шага – не то, что быть намертво прикованным к одному месту. Не иметь возможности дойти до туалета очень печально, но кто станет печалиться оттого, что не в состоянии дойти до Южного полюса?

– Но ты же не способен сделать ни шагу.

– Что-нибудь придумаем. Эта дурацкая история не может продолжаться вечно, как ты считаешь?

– Будь это не нога, а воздушный шарик, он бы со временем выпустил воздух...

– А что касается свободы, то ее каждый находит сам. Здесь, в каменоломне, я свободен.

– Ты закончил университет?

– Нет, ушел из колледжа.

– Иногда ты говоришь, как образованный человек. И книг у тебя много.

– Люблю читать. Беру их в библиотеке. Но больше всего мне нравится работать руками. Мне, например, ничего не стоит починить замок на чемодане.

– Может, принести тебе книжку почитать?

В уголках губ появилась чуть заметная, словно занесенная ветром улыбка. Издевается она надо мной, что ли?

– Даже больной раком, которому точно известно, что он скоро умрет, хочет жить, пока не наступит смерть. Ведь жизнь – это и есть ожидание смерти.

– Может, я ошибаюсь, но ты не кажешься мне таким уж счастливым. Корабль и вправду хорош, но все-таки...

– Главное – жить.

– Чудной ты. Будто ждешь не дождешься войны.

– Ты слышала о коллективном самоубийстве китов?

– Слышала, но мало что знаю об этом.

– Киты очень умные. Но вдруг, точно потеряв разум, мчатся к берегу и всем стадом выбрасываются на отмель. И сколько ни пытаются вернуть их в море, ничего не получается. Наглотавшись воздуха, они погибают.

– Наверное, что-то их гонит?

– Китов могут напугать касатки или акулы. Но подобное наблюдается и в районах, где нет акул, а касатки, принадлежащие к отряду китов, тоже иногда совершают коллективное самоубийство. Ученые долго ломали голову над этой проблемой и в конце концов выдвинули интересную гипотезу. Не может ли быть, что киты бегут из воды, боясь утонуть?..

– Как же так, ведь киты всегда жили в море.

– Но они не рыбы. В давние времена они были млекопитающими, которые жили на земле и дышали легкими.

– Что же это, возврат к предкам?

– Странно, похоже на то, что происходит с муравьями: когда у них начинают зудеть ножки, они строят гнездо. И киты, утратив способность всплывать, задыхаются. Может быть, это какая-то инфекционная болезнь. Заболев ею, киты начинают бояться воды, это как бешенство.

– Может, с китами такое и случается, – пробормотала женщина, потирая шею. – По правде говоря, я больше всего боюсь рака. Он страшнее бомбы, которая взорвется неведомо когда.

– Ты начинаешь заболевать китовой болезнью, – попытался я возразить, но чувствовал себя неуверенно, как червяк, старающийся спрятаться в норе. Если женщина не вдохнет в меня силы, я не наберусь мужества отпраздновать отплытие.

– Я не могу без неба, – сказала она.

– В каком смысле?

– У меня есть заклинание, с которым я обращаюсь к природе. Когда я смотрю на небо, воздух кажется мне живым существом. А ветви деревьев напоминают кровеносные сосуды. Не только формой – углекислый газ они превращают в кислород, поглощают азот, осуществляют обмен веществ... Изменение направления ветра и атмосферного давления – движение мышц воздуха, корни травы и деревьев – руки и ноги. Обитающие на земле животные – кровяные тельца, вирусы, микробы...

– А люди?

– Паразиты, наверное.

– Нечто вроде раковой опухоли.

– Возможно. В последнее время воздух что-то не вполне здоров.

– Каковы же слова твоего заклинания?

– «Воздух-сан, ты живой, правда?»

– Прекрасно, но в ядерной войне воздух погибнет первым. Радиоактивная пыль, которая покроет весь земной шар, в течение нескольких месяцев превратит Землю в глыбу льда.

– И все-таки, когда я не вижу неба, мне очень плохо.

Нужно сделать всё, чтобы женщина осталась со мной. Как-нибудь я все же выберусь из этого проклятого унитаза. Если бы я мог сделать хоть шаг, жизнь здесь была бы не такой уж плохой. Когда Тупой Кабан приковал меня цепью к этому же самому унитазу, из глаз у меня от позора и гнева хлынули слезы – как воздух из проколотой гвоздем шины. Сейчас я мечтал лишь о том, чтобы освободиться до того, как вернутся продавец насекомых и зазывала. Зачем радовать их своим унижением? Я собрал в кулак всю волю, сосредоточившись на том, чтобы выбраться. Колумбово яйцо[24]24
  Колумбово яйцо – Согласно легенде, Христофор Колумб, которому предложили поставить яйцо вертикально, поступил чрезвычайно просто: слегка ударил яйцо о стол, скорлупа примялась, и оно осталось стоять.


[Закрыть] – банальное решение, применимое и к яйцам, купленным на распродаже в супермаркете.

– Наверное, ты этого не сумеешь... Я имею в виду – отбить бетон вокруг трубы...

– А как?..

– Зубилом. Оно вместе с молотком лежит в ящике с инструментами под столом. От начала трубы до пола сантиметров тринадцать. А мою ногу втянуло на глубину сантиметров тридцати. Останется еще сантиметров семнадцать. Значит, если продолбить пол на двадцать сантиметров и пробить в трубе дыру, то удастся впустить в нее воздух, не повредив ногу. Эффект тот же, как если повернуть клапан внизу.

– Не сказала бы, что тот же.

– Почему?

– Унитазом-то после этого нельзя будет пользоваться.

– В ящике есть водостойкая замазка.

– Ничего не получится. Замазка не выдержит такого напора воды. Мы же должны будем спустить труп.

– Если ты не поможешь мне вытащить ногу, не удастся и труп спустить.

– Чем остаться без унитаза, лучше уж отрезать тебе ногу.

– Ты в своем уме? Я капитан, и это мой унитаз.

Губы ее растянулись в мимолетной улыбке. Наверное, она пошутила.

– Но если ждать, пока удастся вытащить ногу каким-нибудь естественным путем, труп завоняет. Противно, я так чувствительна к запахам.

– Когда они вернутся, я уверен, найдется сколько угодно способов. Установят, например, треногу, укрепят на ней блок и с помощью ворота вытащат меня...

– А суставы не вывихнут?

Неужели продавец насекомых и зазывала тоже будут против того, чтобы продырявить трубу? Если замазка не подойдет, можно прибегнуть к сварке. Нет, сварка тоже не годится. После того как моя нога, выполняющая сейчас роль пробки, будет вынута и вода по трубе устремится вниз, по принципу сообщающихся сосудов она снова заполнит трубу доверху, и из дыры хлынет неукротимый поток. Наверное, существуют специальные технические средства, позволяющие вести сварку в воде, но где достанешь необходимое для этого оборудование? Неужели никакого другого способа нет?

Напитавшиеся водой и вспухшие нервные волокна будто прорвали кожу и соприкоснулись с трубой. Я испытал острую боль, словно откусил лед испорченным зубом. Мое тело стало как дырявый мешок, из всех отверстий которого брызнула боль.

– Плохо дело, нога стала как чужая. Боль нестерпимая. Сейчас я закричу.

– Онемела?

– Нет, другое. Возьми меня за руку. Мне станет прохладнее. Дай дотронуться до тебя. Хоть до груди, хоть до зада.

Женщина даже не шелохнулась, оставшись с каменным лицом сидеть на нижней ступеньке лестницы. Из моего горла вырвался вопль, точно выдавили из тюбика зубную пасту. Я завыл, как обезьяна, ударяя себя руками по ляжкам, будто захлопал крыльями. Женщина заткнула уши. Дурак, я так и не спросил, как ее зовут.

20. Труп завернут в голубую виниловую пленку

– Замолчи! – заорала наконец женщина, топнув ногой. Пол был каменный, и удар ее ноги был почти не слышен. Но я уже и сам устал кричать. – Послушай, это не они сигналят нам?

Теперь и я что-то услышал.

– Сходи разведай. – В горле свербило. В ушах еще стоял крик, и слова прозвучали неслышно, будто я разговаривал сам с собой.

С самострелом в руке женщина обошла унитаз и направилась к люку. Подниматься по приставной лестнице с самострелом ей было неудобно. Ставя босые ноги на перекладины, она неуверенно карабкалась все выше и выше. С каждой ступенькой юбка из искусственной красной кожи задиралась и обнажались ноги. И каждое ее движение я воспринимал так, будто мне делали внутривенное вливание сжатого газа. Я был поражен, что еще способен так реагировать на женщину, несмотря на муки, причиняемые застрявшей ногой, которая стала теперь тяжелее всего остального тела. Я разозлился на свою беспомощность, не давшую мне воспользоваться таким благоприятным случаем.

Отодвинув засов, женщина открыла металлическую дверь. Явственно донесся гудок. Собаки надрывались от лая. Видимо, их острый слух уловил даже через дверь мои вопли, вот они и взъярились. Махнув мне рукой, женщина скрылась в туннеле.

Через несколько минут мне помогут мужчины. Правда, мой авторитет пошатнется, но тут уж ничего не поделаешь. Каким путем, не знаю, но будем надеяться, что они спасут меня. Может быть, оттого, что спало напряжение, зуд во много раз усилился. А он был еще нестерпимее боли.

Женщина вернулась и заглянула в люк.

– Что делать? Нужно отогнать собак.

– Я же не могу двинуться.

– Но они так бесятся...

– Как же быть?.. Давай попробуем переносной микрофон. – Злясь на женщину за то, что она так медленно спускается с лестницы, я в то же время наслаждался видом ее задранной юбки. – На краю стола, с той стороны, где книжный стеллаж, вместе с электродеталями, припоем и паяльником должна лежать такая штука, в виде красной трубы... Это микрофон с динамиком, таким можно пользоваться без провода.

Я сказал, чтобы микрофон она положила рядом со мной, а динамик отнесла к туннелю. Когда женщина передавала мне микрофон, я, как бы случайно, коснулся ее пальцев – она не отдернула руку. Может, потому, что вернулся зазывала, а может, я вообще придавал этому слишком большое значение.

– Теперь осталось только включить – и всё?

– Еще вытянуть антенну и ручку громкости повернуть до конца вправо...

Я включил микрофон и установил антенну.

– Проба, проба, проба микрофона... – Я старался говорить шепотом, но мой голос зазвучал в туннеле могучей сиреной. Отдышавшись, я втянул язык к мягкому нёбу, приготовившись завыть, и набрал полную грудь воздуха. В унитазе раздался звук, будто на пол бросили мокрую тряпку, и мне показалось, что нога опустилась еще на несколько миллиметров. Наверное, почудилось. Собравшись и призвав на помощь весь свой навык, я затянул погребальную песню.

Сила звучания поразила меня самого. Мой вой разнесся даже в ночном небе над городком, и наверняка какой-нибудь любитель совать нос в чужие дела уже вызвал полицию. Женщина вернулась и показала мне два пальца, сложенные колечком, в знак того, что всё в порядке. Меня беспокоило только, будут ли в будущем собаки реагировать на мой обычный вой.

Лай утих, но наши разведчики всё не появлялись. Уменьшив звук микрофона, я крикнул:

– Ну, чего мешкаете?

– У них груз! – тоже крикнула женщина, выступая в качестве посредника.

– С грузом можно и подождать.

После недолгих переговоров она ответила:

– Очень важный груз.

– Не может он быть важнее, чем моя нога.

– Пришли...

Женщина стала задом слезать с лестницы. Пусть она делает это медленно, мне теперь все равно. Наконец появилась спина зазывалы, он тащил тюк, завернутый в плотную виниловую пленку голубого цвета из тех, что используются на стройках. Сверток был величиной со скрюченного человека и, кажется, весьма тяжелый. Меня охватило дурное предчувствие. Неужели и в самом деле труп? Потом из туннеля появилось лицо человека, придерживавшего тюк с другого конца. Вопреки ожиданиям это был не продавец насекомых, а вконец запыхавшийся Сэнгоку, в белой свежевыглаженной рубахе с открытым воротом и совсем не шедших к ней рабочих брюках цвета хаки. Сначала Сэнгоку низко поклонился женщине, а уж потом перевел взгляд на меня. И недоуменно уставился, не понимая, что происходит. Зазывала тоже, повернувшись ко мне, даже привстал на цыпочки и, пораженный, выпустил из рук тюк. Появление Сэнгоку было для меня настолько неожиданным, что я не мог сразу найти нужных слов.

– Затянуло его туда. Придумайте что-нибудь, – объяснила вместо меня женщина.

Наступило неестественно долгое молчание. Лучше бы я сам всё объяснил.

– Простите, я схожу по нужде, – безо всякого выражения, скороговоркой произнес зазывала и снова скрылся в туннеле.

– Не удается вылезти из унитаза? Но почему? – с беспокойством спросил Сэнгоку; слова, казалось, застревали у него в горле.

– Не удается. Где Комоя-сан? – сказал я, в горле у меня тоже пересохло. Надо бы промочить, но пока было не до того.

– Совещается с «повстанцами». Там столько всего произошло...

– А это что? Вряд ли сладкий картофель.

– Нет, конечно. Труп, что же еще. – Сэнгоку, сдерживая раздражение, понизил голос: – Разве не о нем шла речь с самого начала?

– Когда заговорили о трупе, я был уверен, что речь идет о твоем...

– Слава богу, нет.

– Противно... – Женщина взяла самострел и попятилась к унитазу. Потом обернулась, определила на глазок расстояние до меня и остановилась в трех метрах.

– Чей же это труп?

– А как вы думаете?

– Я знал этого человека?

– Полагаю, вы удивитесь.

– Если не твой... Неужели... нет, быть не может, Комоя-сан?

– Вряд ли... – Женщина испуганно осеклась. – Когда возник разговор о трупе, Комоя-сан был еще здесь.

– Так чей же? – Боль в ноге мешала как следует сосредоточиться. Чья еще смерть могла бы поразить меня? Даже когда умерла мать, я был потрясен меньше, чем когда уронил фотоаппарат и разбил объектив. Она тогда жила вместе с Тупым Кабаном (наполовину против своей воли), и открытку о ее смерти я получил лишь спустя две недели.

– Весьма уважаемый труп, с которым нужно обращаться почтительно. – Сэнгоку с жадным любопытством шарил глазами по всем уголкам трюма. Он впервые видел это место, где велось незаконное уничтожение отбросов, где находилось обиталище его подозрительного компаньона, ответственного за яму. – Управляющий... Нет, здесь вы капитан... Унитаз, который сейчас маринует вашу ногу, и есть та самая бездонная яма?

– «Маринует», что за выражение! – решительно вступилась за меня женщина, и я увидел, как она еще молода. Может быть, именно сейчас и проявилось ее истинное лицо. – Посмотрите сами – и всё поймете.

– Я не собираюсь ничего скрывать. – В создавшемся положении мне приходилось проявлять осторожность. – Я давно хотел взять тебя к себе. В душе я всегда считал тебя своим другом. Я знал, что, когда мы будем вместе, все пойдет хорошо. Правду говорю, даже билет на корабль для тебя приготовил. Сейчас как раз подходящий случай...

– Может, вы нарочно все это затеяли, чтобы поиздеваться надо мной.

– Ну что ты. Да и зачем?

– Хотите помешать уничтожить труп, вот и устраиваете этот балаган.

– Ничего подобного, я ждал помощи. Помогите мне побыстрей.

– И верно, обычное представление. – Зазывала, застегивая брюки, показался из туннеля. Поглядел на меня и, как неумело вырезанная из бумаги фигурка, застыл в неестественной позе, продолжая держаться за язычок молнии. – Чего возитесь, неужели до сих пор не можете вылезти?

– По-всякому пробовали, – замотала головой женщина, заступаясь за меня. Наверное, приятно все-таки иметь товарища, который с тобой заодно. – Давление немыслимое, внутри вакуум. Нога как вросла – ни вытянуть, ни повернуть. Сейчас ему получше – видимо, аспирин подействовал, а то было совсем плохо, он и стонал, и кричал...

– Очень уж он нежный. – Зазывала захлопнул железную дверь и задвинул засов.

– Свалился бы сам, тогда бы узнал. Ноге щекотно, будто по ней водят металлической щеткой.

– Вы говорите – вакуум, но важно знать, сколько атмосфер, – спокойно произнес Сэнгоку. – Если давление у поверхности тела ниже определенного уровня, начнется кровотечение, затем лопнет кожа. Но, судя по тому, что ногу дальше не втягивает, давление не столь уж велико.

– Теоретическая база подведена, теперь постарайтесь мне помочь.

– Сначала давайте подтащим к унитазу труп, – предложил зазывала, и они вдвоем с Сэнгоку поволокли тюк. Зазывала пытался подтянуть его к приставной лестнице, а Сэнгоку, не зная о существовании ловушки, тащил к каменной – веревка лопнула, и тюк приоткрылся. Ни крови, ни какой-нибудь части тела не было видно. Блеснуло лишь что-то, напоминающее мешок из черного винила – в такие обычно складывают мусор, – именно в этом ощущалась реальность существования трупа.

– Туда нельзя, – предупредила Сэнгоку женщина. Голос ее звучал нежно, как легкий ветерок с моря после штиля. Наверное, это у нее рефлекс при виде незнакомого мужчины. – На этой лестнице есть специальное устройство, осторожно.

– Здесь вообще полно всяких устройств. Вам-то это должно быть хорошо известно. – Зазывала, не дожидаясь ответа, глянул с площадки вниз. – Может, сбросим отсюда, а то тяжелый, сил нет.

– Но это же труп.

– Именно потому, что труп. Если развалится на куски, легче будет спустить в унитаз...

Женщина жестикулировала, но она стояла ко мне спиной, и поэтому я не мог понять, что означают ее жесты. Зазывала гаденько засмеялся и, повернувшись к тюку, молитвенно сложил ладони. Сэнгоку неловко наступил на тюк ногой и стал заталкивать внутрь край высунувшейся пленки.

– Прежде чем заняться трупом, прошу вас, помогите мне. – Я пытался изобразить спокойствие, но из-за отвратительного чувства, будто сердце провалилось в колено и судорожно бьется там, и страха, что им не удастся меня освободить, голос меня не слушался. – Пока унитаз нельзя использовать, с трупом все равно ничего сделать невозможно.

– Нечего суетиться. – Зазывала кивнул Сэнгоку, и они вдвоем приготовились сбросить тюк с площадки. – Если бы Капитан знал, чьи это останки, он, я думаю, не проявил бы такой жестокости.

– Жестокость – сбрасывать тело вниз! – крикнула женщина, но тюк, завернутый в голубую виниловую пленку, уже сорвался с площадки и, перевернувшись в воздухе, шлепнулся на пол. По звуку можно было подумать, что упал кусок сырого мяса. Пожалуй, так же шмякнулся бы и ком глины.

– Кто же все-таки это?

– Надо устроить ему достойный похоронный обряд, прежде чем спустить в унитаз...

Первым слез по лестнице зазывала. За ним – Сэнгоку. Женщина, прижав к груди самострел, не отрывала глаз от тюка.

– Кто же все-таки это?

– Это, можно сказать, останки Капитана. – Зазывала, вытерев рот, обернулся ко мне. На его плоском лице торчал маленький носик, белки глаз отливали голубым. Он был не так уж спокоен, как пытался казаться. Сколько ни вытирал рот, в уголках белела слюна.

– Кто же это?

– Видите ли, честно говоря, видите ли... – У Сэнгоку горло, наоборот, пересохло.

– Что вы имеете в виду? Я не настроен выслушивать ваши шуточки.

– В общем, это вы... – Зазывала провел по рубахе рукой, которой только что отирал рот. – Дублер. Убийство дублера. Жертвой преступника должны были стать вы, Капитан. Если бы не произошло ошибки, в тюке сейчас лежали бы вы.

– Кто преступник?

Вместе со мной задала вопрос и женщина:

– Кто же этот дублер?

– Вы сами лучше всех знаете человека, которого следовало убить. – Сэнгоку говорил, явно похваляясь своей осведомленностью.

– Представить себе не могу! Он был похож на меня?

– Не особенно. – Сэнгоку, кажется, почувствовал себя неуютно, чуть склонил голову набок и посмотрел на зазывалу, ища у него поддержки.

– Комоя-сан, наверное? – Женщина, сжав зубы, еще дальше отошла от тюка.

– При чем тут Комоя-сан?

– Он-то и стал дублером, да?

– А кто убил? Тупой Кабан? – Это было единственное мгновение, когда я забыл о боли в ноге.

– Ошибаетесь. – Зазывала кивнул на тюк и произнес с трудом: – Всё совсем наоборот.

– Тогда получается, что Комоя-сан убил Тупого Кабана? – Мой голос дрожал от напряжения. – Значит, в тюке – Тупой Кабан?

– Ну так вот, от всего сердца помолимся за упокой его души...

– Хватит чепуху молоть!

Я неотрывно смотрел на тюк, завернутый в голубую виниловую пленку. Неужели там действительно Тупой Кабан? То самое чудовище, которое разгуливало в зеленой охотничьей шляпе, распространяя вокруг омерзительную вонь протухшей пасты из соевых бобов, да еще завернутой в грязную тряпку; тот самый подонок, который ногами забил жену до смерти, изнасиловал мою мать, приковал меня цепью к унитазу, разрушил бульдозером для владельцев каменоломни целый квартал домов? Тот самый отвратительный тип, который пустил по ветру рыбачий домик и два рыболовецких суденышка, много раз безуспешно пытался стать членом муниципалитета, но смог только прицепить к груди значок командира «отряда повстанцев»? У меня словно гора с плеч свалилась. Видимо, я здорово боялся Тупого Кабана – еще больше, чем ненавидел. Ничего, кроме облегчения, я сейчас не испытывал. Может быть, из-за того, что нога застряла в унитазе, чувства мои были парализованы. Если бы я присутствовал при убийстве, ощущения, наверное, были бы несколько иными. Даже так безжалостно скрученный, Тупой Кабан все равно производил впечатление громадины. А если он не только скручен? Может быть, еще и разрезан на куски? Кажется, я начинаю понимать, как трудно уничтожить человека, не оставив никаких улик.