Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Заставите его прекратить? – Женщина спустила самострел с предохранителя и вставила стрелу.

Я тоже тайком начал действовать. Сполз с энциклопедии, повернулся и протянул руку к «узи», который женщина поставила рядом с унитазом. Но тут продавец насекомых медленно поднял пистолет и навел его на меня.

– Не тронь. – Он подбежал и выхватил автомат. – Я еще в своем уме. Может, и кажусь ненормальным, но со мной всё в порядке. Потерпите самую малость, нужно всё как следует обдумать. Ну что ж, покурим...

Продавец насекомых отступил в безопасное место и присел на корточки у стены. Положив «узи» на колени и держа пистолет в руке, закурил. Разведчик, словно меся тесто, механически двигал ручкой метлы сверху вниз. Казалось, он отбивает ритм. Подросток в красной куртке вопил в такт взмахам метлы. Похоже, удары были не так уж сильны. По моей ноге, уже утратившей чувствительность, ползали сотни слизняков, утыканных иглами.

– Схожу по нужде.

Искоса глядя на голубой сверток, Сэнгоку направился к люку. Ни у кого не было причин удерживать его. Если кто и остановит его, так это одичавшие собаки. Меня беспокоил дружок подростка в красной куртке. Может быть, на него в самом деле напали собаки? Продолжая курить, продавец насекомых встал и взвел курок пистолета.

В эти несколько секунд я виртуозно, как пианист на конкурсе, ударил по клавишам своего мозга и принял окончательное решение. Я прошептал женщине:

– Я могу тебя попросить кое о чем по секрету?

Голос такой тихий, что я не слышал самого себя, но реакция была та, на которую я надеялся:

– Конечно.

– Наверху, во втором шкафу, есть распределительный щит. Слева, на уровне глаз, – красный рубильник, подними его кверху.

– Кодовый номер замка в шкафу?

– Такой же, как и самого шкафа: два, повернуть вправо, влево, вправо. Два, два, два...

– Красный рубильник?

– Сразу ничего не случится, но...

Устройство для взрыва динамита ради страховки двухступенчато. Без миниатюрного передатчика, находившегося всегда при мне, ничего сделать было нельзя. Реле распределительного щита «будило» взрыватель, который после этого был готов в любую минуту принять мой сигнал. «Узи» у меня отобрали, но, если женщине удастся включить рубильник, у меня в руках окажется гораздо более мощное оружие.

Женщина лениво поднималась по каменной лестнице. Надежда и напряжение немного умерили боль в ноге. Идя по лестнице, женщина сделала отчаянный знак зазывале, с недоумением смотревшему на всё. Он, скорее всего, ничего не понял, но мне стало ясно: единственное, что может нас с ней объединить, – это поиск выхода из создавшегося положения. Хорошо уже то, что она послушалась меня. Если все пойдет по плану, я не брошу зазывалу в беде. Продавец насекомых лишь проводил ее взглядом, но никак не реагировал – женщины ведут себя иначе, чем мужчины, это вполне естественно. Мужчина не должен обращать на них внимания. Она без всяких приключений добралась до мостика и скрылась. Я вспомнил о «живом воздухе», обреченном на неминуемую гибель. Подумал о китах, которые, стремясь выжить, совершают коллективное самоубийство. Неужели мирное существование юпкетчера не более чем иллюзия? Почему же тогда во всех больших парках есть карусели? Если бы удалось доказать, что в выходные дни дети страдают раздвоением личности, карусели следовало бы немедленно убрать...

Вспухшая нога буквально разрывалась от неимоверного давления. Если бы не стенки трубы, она бы лопнула. Нечто похожее испытываешь, когда от больного зуба вспухает десна. Ее хочется проколоть иглой, чтобы выдавить гной. Я уже не был уверен, что у меня хватит сил отказаться от скальпеля врача. Кухонный нож мясника – ни за что, а на скальпель хирурга можно и согласиться. Нет, такое малодушие опасно. Лекарство запаздывает, наверное потому, что связному не решаются продать морфий; врачу, чтобы переодеться, тоже нужно какое-то время, а может быть, машина никак не заводится. Но согласится ли врач ампутировать ногу? Правда, существует великий моральный долг исцелять страждущего. Если ему удастся остановить кровь, сшить кровеносные сосуды и принять все необходимые меры, чтобы избежать заражения, его врачебная этика не понесет ни малейшего ущерба. А если после этого в его присутствии моя отрезанная нога со звуком пробки, вылетающей из игрушечного пистолета, провалится вниз, а потом доставленный сюда труп расчленят и спустят в унитаз, это не будет иметь к врачебной этике никакого отношения.

Женщина подавала знаки из-за парапета.

Время, наконец, пришло. Я знал, что рано или поздно оно наступит, знал, что не по чьему-то приказу, а сам должен буду принять решение. Я оттягивал этот момент до сегодняшнего дня по той же причине, по которой не мог отважиться на пари с продавцом насекомых насчет того, что не пройдет и пяти минут, как начнется ядерная война. Но ядерная война не будет объявлена. Объявление войны лишь позволило бы противнику начать ее первым. На кнопку нажмут только в случае ошибки или в ту минуту, когда будет изобретено средство, дозволяющее нарушить равновесие сил и обеспечить победу, начав ядерную бомбардировку первыми. И эта минута наступит без объявления войны. А когда поймут, что ядерная война началась, она уже будет окончена. Катастрофа повлечет за собой массу непредвиденных последствий, гораздо больше, чем при землетрясении, – предугадать все немыслимо. Никто не оповестит об атомной войне. Если нет возможности нанести удар такой силы, чтобы вывести из строя систему оповещения противника, никто просто не решится напасть первым. Отплытие ковчега произойдет в один из мирных дней, втайне от людей. Нет никаких препятствий к тому, чтобы это произошло сегодня. Во всяком случае, решение я должен принять самостоятельно.

Вернулся Сэнгоку.

Из сумки на поясе я вынул миниатюрную панель дистанционного управления. Сдвинул предохранитель и надавил пальцем на красную кнопку. Уверенности никакой, но надежда огромная, что течение подземных вод изменит направление. Если все пойдет как надо, я, возможно, сам смогу вытащить ногу из унитаза. Никто не провозглашал тостов, церемония спуска ковчега на воду проходила тихо, участвовал в ней я один. Именно так и должна начаться ядерная война – еще до своего начала. Бóльшая часть тех, кто окажется свидетелями взрыва, погибнет, и лишь те, кому удастся заткнуть уши и остаться в неведении, смогут выжить.

24. Побег

Вспышка. По телу, там, где оно было обнажено, ударили бесчисленные розги. Сначала взорвался люк. Выход в сторону моря уничтожен. Но грохота, который я ожидал услышать, не последовало. В барабанные перепонки ударила резкая боль. Свет погас, и наступила кромешная тьма. Подача электроэнергии прекратилась. Продавец насекомых щелкнул зажигалкой. Крохотный огонек лишь подчеркнул безмерность тьмы. На стене колебалась только тень продавца, теней остальных не было. Вопли подростка в красной куртке прекратились. Но если бы он и продолжал вопить, я все равно бы его не услышал – так звенело в ушах.

Затем раздался далекий гул, похожий на раскат грома. Послышалось завывание – это сталкивались потоки воздуха. Видимо, план все-таки удался.

Непрекращающееся гудение зуммера казалось совсем слабым после грохота взрыва. Я был обязан взять слово, как человек, устроивший все это.

– По-моему, произошел ядерный взрыв. Это сигнал, предупреждающий о чрезвычайном положении.

Некоторое время никто мне не отвечал.

– Может, землетрясение? – раздался хриплый голос женщины. – Конечно, землетрясение, а?

– Для землетрясения слишком слабое колебание почвы. – Кажется, это Сэнгоку.

– Страшно подумать, но, по-моему, произошел ядерный взрыв. – Эта ложь предназначалась для продавца насекомых. – Корабль оснащен системой автоблокировки. Как только она улавливает ядерный удар, взрываются заряды и автоматически перекрываются все ходы, связывающие корабль с внешним миром.

– Не знаю, какие датчики вы использовали, но где гарантия, что они не ошиблись? – Длинное колеблющееся пламя зажигалки приблизилось ко мне.

– Гарантии нет. Я говорю лишь о возможности.

В закрытом помещении, в пещере, тьма ощущается объемно. Тьма колодца навевает покой и не вызывает страха. Но чем больше размеры погруженного во мрак помещения, тем страшнее темнота. Обычай класть покойника в гроб, соответствующий размеру его тела, возможно, объясняется стремлением, помещая его в крохотную тьму, оборонить от тьмы огромной. Хотя в каменоломне нас было всего семеро, мы дышали с трудом – так хватают ртом воздух рыбы, битком набитые в садок, в котором недостает кислорода.

– Я бы хотел узнать, какова степень вероятности. – Продавец насекомых поднес пламя зажигалки к моему лицу. – Может, это был просто порыв ветра. Или прошел атмосферный фронт. Его и уловили датчики. Не слишком ли они у вас чувствительны?

– Я не настолько наивен. – У меня язык прилипал к гортани – ведь моим противником был продавец насекомых, известный ловкач и пройдоха. – Датчики контролируются микрокомпьютером. Приборы, измеряющие силу ветра, установлены на южном и северном склонах горы. Если их показатели разнятся более чем на треть, значит, ветер локальный и не слишком сильный, тогда полученные данные дальше не передаются. Кроме того, определяется продолжительность увеличения давления воздуха, наличие теплового излучения, кривая повышения температуры и, разумеется, радиация... А вы говорите «порыв ветра»... Это полностью исключено.

В проходе появился свет. На плече адъютанта висел большой переносной фонарь. По тому, как он его приладил, можно было без труда определить его профессию.

– Прошу прощения.

Тон нисколько не изменился. Такая невозмутимость, наверное, заслуживала уважения.

– Возникло чрезвычайное положение. Не исключена возможность, что произошел ядерный взрыв, – повторил мои слова продавец насекомых. Видимо, он решил не оспаривать, а подтвердить сказанное мной. Огонь зажигалки начал мигать. Наверное, кончался газ. – Ядерное оружие – это оружие опережающего удара. Атомную войну не объявляют – это азбука современной стратегии.

– Схожу за фонарем. – Зазывала ощупью поднимался по каменной лестнице.

– По-моему, пахнет радиацией, – раздался голос разведчика.

– Дурила, обыкновенная взрывчатка, – монотонно произнес адъютант. – Говорю тебе – это запах порохового дыма. Настоящего мужчину он должен воодушевлять.

– От радиации мы укрыты, – пробурчал Сэнгоку, словно разговаривая сам с собой.

– Радио не работает? – Адъютант хлопнул себя ладонью по уху. Все-таки взрыв, кажется, здорово его тряханул.

– Радиостанции вряд ли уцелели. Взрыв бомбы в одну мегатонну испепеляет всё в радиусе пяти километров. А в радиусе десяти поднимается ветер, несущий осколки стекла.

– Если удастся услышать радио, значит, всё в порядке.

Надо держать ухо востро. Это не просто одержимый, у него еще и голова варит.

– Толщина этих стен не позволит радиоволнам проникнуть сюда, даже если бы радио и работало.

– Эх, Капитан, надо было вам заключать со мной пари. Смелости у вас не хватило. – Словно оправдываясь, продавец насекомых обратился к адъютанту: – Я предлагал ему пари: сбросят в течение двадцати четырех часов атомную бомбу или нет.

– В течение пяти минут.

– Какая разница. Ведь атомная бомбардировка начисто перечеркивает ценность денег. А если не на что спорить, то и спорить не стоит.

– Нет, стоит, – возразил адъютант. – Школьницы – какая ставка может быть лучше?

За парапетом появился свет. Пройдя по потолку, луч остановился на разрушенном люке. Взрыв был даже сильнее, чем я ожидал. Железная дверь искорежена, рядом груда камней. Формой они напоминают японские пирожные. Свет переместился к голубому тюку с трупом. Он был полузасыпан обломками камней величиной с кулак. Не будь это покойник, он бы сейчас вопил, а может быть, и погиб бы под камнями.

Неожиданно Сэнгоку, стукнув кулаком по ладони, воскликнул:

– Выходит, нам удалось выжить!

Свет наверху исчез, зазывала спустился вниз.

– Пока что нам удалось лишь не умереть, вот и всё, – неуверенно сказала женщина.

– Нет, мы выжили! – плачущим голосом возразил Сэнгоку, хлюпая носом.

– Самое страшное – что нас ждет после того, как мы выжили. Жизнь должна продолжаться. – Адъютант на миг осветил Сэнгоку фонарем. – Прошу ваших указаний, командир.

– Все-таки мы выжили! – повторил Сэнгоку, топнув ногой. – А те, кто снаружи, – подохли. Верно, Крот-сан?

– Хватит кричать, и так голова болит.

Гулкие, отчетливые, но в то же время мягкие звуки ударов. Будто бьют в барабан. Если это падают капли воды, то, как я и надеялся, взрыв изменил направление подземного потока. Копошение червей в ноге тоже вроде бы стало тише. Скорее всего, мне это просто кажется – результат не может быть мгновенным.

Светя под ноги фонарем, адъютант подошел к подростку в красной куртке. Если он по-прежнему оставался там, где упал, каменные ядра должны были сильно поранить его.

– Прошу прощения, – раздался совсем рядом прерывающийся голос разведчика.

– Умер?

– Жив.

– Признался?

– Нет.

– Разведчик «А», ты забыл о приказе?

Адъютант взмахнул было своей метлой с металлическим наконечником, но тут продавец насекомых, преодолев обычную медлительность, отдал команду:

– Чрезвычайный приказ. Разделить «отряд повстанцев» на группы и направить к установке для очистки воздуха. График смен будет подготовлен позже. Объявляю обязательным участие всех членов отряда в подзарядке электрических батарей от генератора с ножным приводом. Отобрать всех, имеющих опыт работы механика, и в самом спешном порядке начать изготовление нового генератора. Составить список личного состава по специальностям. Назначить ответственных.

Я не ошибся – это звук капель, падающих на металлические бочки. Три подряд, через некоторое время – две. Явный симптом, что в движении подземного потока произошли изменения.

– Повтори. – Адъютант стал тыкать метлой в разведчика.

– Не могу. – Голос подростка дрожал.

– Обязан повторить приказ. – Казалось, он обвинял и подростка, и продавца насекомых.

Огонек зажигалки погас.

– Пошли, адъютант. – Продавец насекомых направился в машинный трюм. – Пленного возьмем с собой как рабочую силу.

Судя по всему, продавец насекомых так усердствовал, чтобы не потерять авторитета. Освещенный со спины фонарем зазывалы, он крепко держал «узи» за шейку приклада. Будто что-то вспомнив, обернулся:

– Капитан, в агрегате для очистки воздуха фильтры установлены?

Играет на публику, ясно. Я тоже, подыгрывая ему, ответил:

– Разумеется. Фильтры типа BG с тройным охлаждением.

– Все, кто не занят, соберитесь, пожалуйста, в машинном трюме.

Адъютант, подгоняя подростков, последовал за ним.

– Выжили... – пробормотал Сэнгоку, догоняя остальных.

– «Не занят...» А когда мы с тобой вообще были заняты? – буркнул зазывала.

– Брось, с них глаз нельзя спускать, а то мало ли что они натворят.

Отправив следом за всеми зазывалу, женщина освещала ему путь фонарем. Луч метался по стенам и потолку, точно пчелиный рой. Но откуда здесь взяться пчелам? Сплошным широким потоком, напоминающим занавес, с потолка стекала вода. Падающие на бочки капли были лишь малой частью этого потока. Если грунтовые воды так стремительно изменили направление, то можно надеяться, что скоро это скажется и на унитазе.

– Вода откуда-то... – Женщина, светя фонарем, осмотрелась. – Она всегда течет? Сколько налилось в бочки, хоть золотых рыбок разводи...

Приток воды все усиливался. Вскоре под унитазом раздался удар. Я его не услышал, а почувствовал ногой. Примерно такой же звук доносится из шахты лифта, когда далеко внизу закрываются двери кабины. Неужели регулирующий клапан и в самом деле изменил положение?

– Собери, пожалуйста, все, что здесь разбросано, а то намокнет. План, билеты, коробка с юпкетчером, что там еще... – попросил я.

– Думаешь, вода дойдет сюда?

– Вполне возможно.

– Это шоколадки, да?

– Да, с ликером. Закуска к пиву – странная, может быть, но довольно вкусная...

– Что же мы будем делать? – спросила женщина растерянно, по одной собирая шоколадки. – Получается, что унитаз становится теперь гораздо важнее, чем твоя нога, верно?

Женщина встала на унитаз и положила на шкафчик коробку с юпкетчером. Подол ее юбки оказался у моих глаз. Голые колени – у самых губ.

– Не беспокойся. – Я затаил дыхание, словно в руках у меня была взрывчатка. И торжественно, будто распаковывал сверток с подарком, на который потратил весь годовой доход, заявил: – Все это вранье. Я хочу, чтобы ты выслушала меня спокойно, без эмоций. Никто не сбрасывал на нас атомную бомбу. Я соврал, никакого ядерного взрыва не было.

Женщина некоторое время молчала. Шоколадка с ликером в ее руке разломилась на кусочки.

– Соврал?.. То, что ты сказал, вранье? И ядерный взрыв – вранье?

– Все вранье. Это был обыкновенный динамит, ты же сама мне помогала. Включила рубильник на распределительном щите...

– Но зачем?..

– Причин две. Первая – страх. Война еще и начаться-то не успела, а ты сама видишь, что здесь творится. Вторая – личная. Речь идет об унитазе. О моей ноге... Шансы не превышали пятидесяти, даже тридцати процентов, но разве я тебе не говорил о клапане внизу?.. Он был моей последней надеждой: вдруг, думал я, удастся изменить направление подземного потока и таким способом повлиять на всю систему...

– Ну и как?

– Получилось, посмотри на воду, льющуюся с потолка.

– А нога?

– С ней тоже все, кажется, идет, как я и предполагал. Полностью вернулась чувствительность.

– Стало легче?

– Я бы не сказал... От долгого сидения ноги сильно затекают, и, когда начинает восстанавливаться кровообращение, всегда испытываешь чувство еще более неприятное. Кашлянуть и то больно. Но что я точно ощущаю – вниз ногу уже не тянет. Если ты мне поможешь, пожалуй, удастся ее вытащить.

– Лучше никому больше об этом не говорить.

– Конечно. Узнай они, что я испортил унитаз, изобьют до полусмерти.

– Не надо было и мне рассказывать.

– Разве мы не вместе убежим отсюда? Туда, где можно увидеть небо.

– Как же мы это сделаем? Все выходы завалены.

– За кого ты меня принимаешь? Тайный выход остался.

– Где?

– По секрету, конечно. В последнее время много говорят о принципе открытой информации. Но как важна ложь, если она во спасение. Наверху, на мостике, шкаф номер один... Я с тобой совершенно откровенен, кодовый номер: один, один, один... Открыв заднюю стенку шкафа, мы попадем в потайной ход, ведущий в подземный этаж здания муниципалитета.

– Снаружи всё в порядке?

– Там есть небо. И облачное небо, и закатное небо, и голубое небо, и небо, затянутое смогом...

Освещая путь тусклым светом крохотного фонарика, из машинного трюма вернулся зазывала. Он шел, точно по болоту, стараясь не ступать по лужам.

– Если нужна помощь, придется попросить у него, – сказала женщина.

– Ничего другого не остается.

С осторожной поступью зазывалы не вязался его бодрый и веселый голос – чувствовалось, что он уже спелся с новыми дружками из «отряда повстанцев».

– Работают в поте лица. Сменяясь, крутят педали на пяти велосипедах, но все свеженькие, полные сил, – наверное, это поисковая команда, которая гналась за школьницами. А горит всего семь крохотных лампочек, как лампадки на алтаре. Говорят они только об одном, ну точно мартовские коты. Грязные, паршивые старикашки.

– Капитан, кажется, сможет вытащить ногу.

Я не знал, следует ли мне придавать особое значение тому, что женщина заговорила лишь об унитазе и совершенно не коснулась потайного хода, ведущего в подземный этаж здания муниципалитета.

– Каким образом? – Реакция зазывалы была преувеличенно бурной. – Кровь, что ли, потекла в обратном направлении и отек переместился в голову? Разве мыслимо, чтобы ногу удалось вытащить?

– Надо рассказать ему откровенно всю правду, – сказал я.

– Что это еще за правда?

Женщина явно игнорировала мои слова.

– Какая там у них обстановка? – спросила она. – С Комоя-сан и адъютантом можно будет поладить, как думаешь? Ты уверен, все будет в порядке?

– Как бы вам сказать... – Зазывала отер лицо тыльной стороной ладони. – Думаю, как-нибудь все устроится. Комоя-сан – мастер по части обжуливания. С продавцом картофеля только не всё в порядке. Мне кажется, у него маниакально-депрессивный психоз. То был как в воду опущенный, а теперь вдруг веселье прет через край. Жизнерадостность сочится изо всех пор. Раздался, например, звук, напоминающий зуммер ручных часов, так он чуть со смеху не помер. Я такого подъема, такой радости не испытываю, но мне хорошо уже от одной мысли, что теперь не придется, переодевшись, бегать от кредиторов. Самое печальное, что это ведь все мои давние дружки. Честно говоря, я мало подхожу для должности ответственного за склад, «непосредственно подчиняющегося Капитану». Этот склад – целая самостоятельная база.

– Там есть все – и оружие, и боеприпасы, и продовольствие...

– Нет, ведать продовольствием поручено продавцу картофеля.

– У них теперь полно оружия, есть даже базука.

– Это игрушка Комоя-сан. Но больше всего мне понравился зал заседаний, который используется и как оружейный склад. Я всегда мечтал о таком. Вокруг стола – кресла...

– Отношения между Комоя-сан и адъютантом не изменятся, как ты думаешь?

– Хотел бы у вас узнать, – зазывала сделал рукой приглашающий жест в мою сторону. – Когда вам удастся высвободить ногу, произойдет разделение власти. И все, как мне кажется, неимоверно усложнится.

– Они все там, наверное, страдают без туалета?

– Пока есть пустые бочки, а о дальнейшем надо побеспокоиться. Но ведь теперь, кажется, всё в порядке? Если Капитан может вытащить ногу... зачем же ждать! Жалко расставаться с унитазом? Вытаскивайте поскорей. Не можете сами – поможем. Позвать на помощь?

– Тебя одного хватит. Я жду, пока немного пройдет онемение.

– Очень неприятно, когда нога онемела, да? Но скоро все будет в порядке. Теперь уже могу сказать, что из-за унитаза, вернее, из-за ноги Капитана возникли серьезные споры – это факт. Помните, у главаря пиратов из «Острова сокровищ», его, кажется, звали Сильвер, одна нога была деревянная, и ничего. Вот с кого надо брать пример, говорили они, корабль, мол, важнее всего.

– Как же мне вылезти?

– Беритесь за мое плечо. А я буду крутиться, как осел, вертящий жернова.

Я навалился на мускулистое плечо зазывалы. Это, наверное, выглядело так, будто на ветку дерева повесили ком теста. Женщина взяла с полки бутыль растительного масла и налила его вместо смазки между икрой и трубой. Зажав в зубах фонарик, зазывала начал ходить вокруг унитаза. Женщина другим фонариком светила ему под ноги. Кожа на голени, наверное, стерлась до мяса и висит клочьями. Но нога все же начала потихоньку вращаться. Повернулась почти на четверть, ощущения, что она втянута внутрь, уже не было.

– Все хорошо, ох поплачут они у нас!

Во рту у зазывалы был зажат фонарик, и, что он говорит, я разбирал с трудом, но голос звучал радостно. Я почувствовал угрызения совести. Я ведь хотел выбираться отсюда вдвоем с женщиной, но сейчас об этом следовало забыть. У зазывалы тоже есть теперь право на спасение. Я буду потом раскаиваться, если скрою от него, что унитазом пользоваться уже невозможно (без серьезного ремонта всей системы) и что мы собираемся бежать отсюда через потайной ход. Если не произойдет чего-нибудь экстраординарного – даже не могу представить себе чего, – придется взять его с собой.

– Не больно? – спросила женщина. Почему она решила скрыть от него правду?

– Даже хорошо, что немного болит: значит, онемение проходит.

– Движется, уже сантиметра на три вылезла, потерпите еще немного.

– Чуднó, – по-прежнему неразборчиво сказал зазывала. – У меня даже и в мыслях не было, что, если это произойдет, я смогу выжить, послав всех подальше.

– А если это вранье?

Дольше молчать было невозможно. Неужели женщина против? Вряд ли. Она смотрела поочередно на меня и на зазывалу, наклонив голову и растянув губы в полуулыбке.

– Что?..

– Я взорвал динамит, чтобы попытаться вытащить ногу из унитаза.

– Здорово это вы. – Не так уж он был и потрясен. – Значит, атомный взрыв – брехня?

– Да, самая настоящая...

– Ну что же, люди часто врут... Попробуем повернуть ногу в другую сторону. Вроде бы легче пошла.

– Уже сантиметра на четыре вылезла. Еще немного – и икра покажется из трубы, тогда всё в порядке, – сказала женщина.

– Больно!

– Может, помедленнее?

– Ничего. Просто в колено отдает.

– Вот оно что... Брехня, стало быть... Значит, люди будут жить, как жили?

– И нечего сидеть взаперти. Есть потайной ход. Я держал это в секрете.

– В общем, все осталось, как было... Не стесняйтесь, я выдержу, опирайтесь сильнее.

Слишком уж он спокоен. Не верит? А может, умеет скрывать свои чувства? Вряд ли. Наоборот, он всегда слишком бурно реагирует на любое событие. Люди, у которых выделяется много слюны, склонны к буйству – об этом предупреждал даже продавец насекомых. Неужели зазывала не осознает всю серьезность положения? Наверное, человеку, который так ловко умеет проделывать всякие фокусы, самолюбие не позволяет удивляться чужим трюкам.

Из машинного трюма к нам быстро приближался сильный луч фонаря, послышался звук шагов.

– Давайте погасим фонарики, – прошептала женщина.

– Наоборот, это покажется подозрительным. Лучше вести себя как ни в чем не бывало...

В проходе появилась тень. Вода доходила уже до щиколоток, поэтому дальше человек не пошел. Свет, как луч маяка, описав полный круг, лизнул пол. На месте осталось только пять бочек с керосином, три со спиртом и две с питьевой водой, которую я менял раз в неделю, остальные – больше десятка – раскатились по залу и теперь плавали у стены, обращенной к морю. Видимо, пол имел наклон. Голубой тюк, наполовину в воде, лежал на прежнем месте. Так ненавидел мыться, а его против воли окунули в воду – жалеет, наверное, что умер. Как я понимаю, он был бесконечно одиноким человеком, который никому не протянул руки и не хотел, чтобы и ему протягивали. Свет описал еще один круг и упал на нас.

– Ну и потоп. Что вы тут делаете? – Это был продавец насекомых. Но, кажется, особенно допытываться он не собирался. Видимо, ему не хотелось брать ответственность за меня. – Перекличка показала, что, к счастью, семьдесят процентов членов отряда находятся внутри заблокированного района. Но все они очень заняты. Поскольку мест, куда им еще не удалось добраться, стало меньше, методику поисков следует изменить. Мы с помощью высокочувствительных звукоулавливателей тщательнейшим образом обследуем всё вокруг. Если будет нужно, прибегнем к раскопкам. Капитан, вы сумеете продержаться? Придется еще немного потерпеть. Хотите поесть, попить? Говорите, не стесняйтесь. Труп как будто еще не пахнет?

– Что делается снаружи? – с невинным видом спросил зазывала.

– Думаю, сейчас там полно битого стекла и радиоактивный дождь. Говорите, что вам нужно, Капитан, не стесняйтесь. – Замолчав, он направил свет в потолок и тут же ушел.

Зазывала не предал меня. Значит, он понимает всю серьезность положения.

– Кажется, ногу до икры уже удалось вытащить.

Женщина посветила в унитаз и просунула палец между ногой и трубой. Я ничего не почувствовал.

– Да, уже даже палец проходит.

Дальше все пошло на удивление просто. Я обнял зазывалу и женщину за плечи и вытащил ногу. В ту же секунду снизу ударил фонтан воды. Видимо, этот напор тоже помог мне освободиться. Однако унитаз перестал быть унитазом. Я предполагал увидеть окровавленный кусок мяса, но все оказалось не так уж страшно. На голени и верхней части ступни никаких ран не было. Но вся нога вспухла и посинела, будто мне поставили на ней памятный штамп, как бы удостоверяющий тяжелую травму. Рассмотрев ногу как следует, я убедился, что покрывающие ее сгустки крови напоминают шрам, оставшийся с того времени, когда Тупой Кабан посадил меня на цепь. Теперь ботинок долго не наденешь. Но, кажется, суставы не повреждены, и, когда онемение пройдет, можно будет двигаться. А вот усталость во всем теле действительно страшная. Я решил не вставать с энциклопедии и прятать ногу в унитазе до тех пор, пока она снова не обретет чувствительность и не пройдет судорога.

– Я спасен, а то уж совсем было надежду потерял.

– Да?.. Теперь можно начинать всё сначала?.. Значит, вопрос о выживании больше не стоит...

Я встал в унитазе на цыпочки и, превозмогая онемение – такое чувство, будто по обнаженным нервам хлещет ветер, – поднял и опустил ступню.

– Чудной ты человек. Уж не жалко ли тебе уходить отсюда? Здесь сейчас не та компания, с которой было бы тяжело расставаться.

– В самом деле, гнусные старики. Брови мохнатые, из носа торчат пучки волос, шеи морщинистые, как у бегемотов... Ладно, внешний вид им еще можно простить, но что уж совсем непростительно, так это их тупое самомнение – мол, от нас ничего не укроется, мы всё видим.

– Хватит разговоров, пошли. А то пока мы будем мешкать, нас еще позовут туда.

– Верно. Ты же у нас начальник склада – дел, поди, невпроворот. – Женщина, смеясь, подошла ко мне и наклонилась, будто собиралась играть в чехарду.

Я положил ей руку на плечо, оперся на правую ногу и, вынув из унитаза левую, опустил на пол. Боли не было, бедро и колено, как я и надеялся, двигались нормально. Во всяком случае, болело меньше, чем можно было бы предположить по внешнему виду – нога напоминала гнилой баклажан. Я осторожно перенес на нее центр тяжести. Перед глазами все закружилось. Не понимая, что произошло, я вдруг почувствовал боль в руке и плече, голова оказалась под водой. Видимо, к левой ноге еще не вернулась чувствительность. Зазывала и женщина подняли меня.

– Я понесу вас на спине. Церемониться не время. Уж коль вылезли из унитаза, нельзя терять ни минуты.

Он прав. Если они узнают, что мне удалось освободиться, неизвестно, когда снова представится благоприятная возможность бежать. Чтобы зазывале было легче, я обнял его за шею, продолжая опираться на правую ногу. Он сказал нетвердым голосом:

– Сколько туда километров? Порядочно, наверное?

Донесся голос женщины:

– Фотоаппарат возьмем? Принести?

– Тот, который лежит снаружи, и еще алюминиевую коробку рядом с ним, она, правда, тяжелая... Еще бы юпкетчера.

Нераспроданные жучки так и остались в джипе, и их придется бросить. Но мне казалось, что они совсем не такие, как этот. Я мог верить только в того юпкетчера, которого видел собственными глазами.

– Меня беспокоит вот что... – Зазывала тяжело дышал. – Очень уж большой потоп вы устроили, не зальет ли он всю эту пещеру?

– Насколько мне известен здешний рельеф, вода поднимется сантиметров на тридцать, и всё. Машинный трюм вообще не пострадает.

– А более низкие места?

– Кое-где образуются бассейны, заполненные водой до самого потолка.