Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

XIII

Абель был ранен в руку и не желал показываться на улице с повязкой. Была у него и другая рана, от первой пули, но она заросла сама собой. Он бродил среди обитателей «Приюта моряков» и прислуги и затевал разговоры. Они многое могли порассказать ему такого, чего он не знал. Как раз теперь распространился один невероятный слух, просто волосы встают дыбом, и надо было расспросить Лоллу, слышала ли она об этом. Да, Лолла слышала. Лолла слышала все, грех пожаловаться. Но сам по себе этот слух – постыдная сплетня. Молодой Клеменс и его жена, которые так обожали друг друга и всегда держались вместе – куда идет один, туда обязательно идет другой, нет, Абель, не верь ни единому слову.

– Разве они никогда не ссорились?

– Нет, никогда. Клеменсы – люди богатые и благородные. И пусть даже они теперь не такие богатые, они все равно благородные, а жена просто самый очаровательный человек из всех, кого я знаю. Да и все семейство помощника судьи… Как они могут пойти на такой скандал?

– Намекают на молодого Гулликсена.

– Вздор какой. Эти Гулликсены… нет, ни за что не поверю. А то я не знаю Вильяма Гулликсена. Он когда-то и за мной тоже бегал.

– Очень, говорят, богатые люди.

– Вот разве что. Вообще-то этот Вильям – славный парень и всегда одет по последней моде. Раньше он ничего не стоил, сейчас малость распрямился. Но все равно… не знаю, не знаю. Они люди необразованные. Один раз он хотел напоить меня.

– Хотел напоить? – равнодушно переспросил Абель.

– И пытался поцеловать.

Молчание.

Лолла искоса взглянула на него:

– За мной не только он бегал. Но тому, кто нужен мне, не нужна я. Так оно все и идет.

Абель:

– Как ты думаешь, кто из них хочет разводиться, он или она?

Лолла, возвращаясь откуда-то издалека:

– Разводиться? Никто, ни он, ни она.

– Все дело в богатстве… Самые богатые люди в городе, как я слышал.

– Ну, положим, у Фредриксена имение побогаче их будет. – У Лоллы вдруг мелькает мысль: – А ты знаешь, почему Фредриксен никак не прогонит с «Воробья» своего пропойцу-брата?

– И почему же? Тебя что, это волнует?

– Еще как волнует! Такой прекрасный корабль в руках Ульрика и его буфетчицы.

– У тебя есть акции «Воробья»?

– Откуда у меня акции! Но получилась бы стоящая операция. «Воробей» из года в год дает шесть процентов, как я слышала. Больше, чем банк.

Абель, зевнув:

– Надоело ходить с завязанной рукой.

– А что там у тебя?

– Да так, болячка.

Какое-то время он опасался, что из-за браслета может подняться шум. Газеты поместили заметку под названием: «Кража в церкви», и в «Приюте моряка» шли оживленные разговоры: «Это ж надо, какие злодеи! Как их гром не разразил!»

Абель хотел попросить Ольгу хоть какое-то время не выставлять браслет напоказ, но ее нигде не было видно. Ну и ладно, в случае чего сама разберется – уж если она умеет заставлять людей носить шляпки задом наперед. А ему мешаться незачем.

Больше его беспокоило, что в «Приюте моряка» ему начали каждую неделю выставлять счет. Странное поведение, похоже, ему больше не доверяют. Он с улыбкой уплатил по первому счету, с такой же улыбкой – по второму, улыбался и при виде третьего, но смог лишь пообещать расплатиться завтра или, наверно, завтра. Прождав еще неделю, ему вообще отказали. Это ж надо, как они себя ведут!

Но с другой стороны, оно и к лучшему. Эти регулярные напоминания просто невыносимы. Он уложил свои вещички, рука к тому времени успела зажить, так что он вполне мог все их унести, а других сокровищ на этой земле он не собрал.

Тут как раз заявилась маленькая Регина с записочкой от своей матери: мол, не может ли Абель им помочь, потому как у них больше ничего нет.

Он ответил на словах, что хорошо, и написал записочку, что, разумеется, в течение дня. Вечером ты найдешь меня в сарае.

Но оказывается, маленькой Регине этого было недостаточно.

Она уже стала большая девочка и последнее время ходила у причалов, а также по комнатам «Приюта», продавая морякам религиозные брошюры. Абель однажды купил у нее «Благую весть», теперь она разносила «Безмолвного утешителя», целую стопку. Ей полагался процент с проданного.

Абель купил «Безмолвного утешителя» и положил его в сторону.

– Ты повесь его на стену, – сказала она.

Но у него не было ни гвоздя, ни молотка, вообще ничего такого.

Она покрутила головой по сторонам и сказала, что «Утешитель» может висеть и на булавке, но булавка у меня всего одна, да и ту я обещала постояльцу из восьмого номера, если, конечно, уговорю его купить.

Занятная была эта Регина, лицо приятное, но почти беззубая.

– Он что, ничего не захотел у тебя взять?

– Еще уговорю. А ты зайди к нему, если я закричу.

– С чего это ты закричишь?

– Он хочет посадить меня к себе на колени.

Абель задумался:

– Тогда, пожалуй, тебе не стоит к нему ходить.

– Ничего, я еще заставлю его купить.

Странная девочка. Никак не желает упустить сделку. Он предложил дать ей крону вместо жильца из восьмого номера, но это ее не устраивало.

Ее не было совсем недолго, потом она сунула голову в дверь и прошептала, что все-таки заставила его купить.

С тех пор как старьевщик вывез вещи, в сарае не стало хуже, теперь больше похоже на жилую комнату, думал Абель. Хорошо бы со временем прикупить печку.

Вот отсюда его никогда не выставят. Сарай принадлежал железной дороге и стоял заброшенный уже лет десять или двадцать подряд. Старый Бродерсен платил за него, потому что был аккуратный и честный, но Абель никакой платы не вносил, да с него никакой и не требовали.

Покамест он брал провизию у купца Гулликсена, в таких случаях молодой Гулликсен никогда не говорил «нет». А для себя Абелю было так мало нужно, он привык к лишениям.

Когда Лили заявилась вечером, она была совершенно не расположена к нежностям. Ничего похожего. Она завела речь об Алексе: мол, тот все очень хорошо принял и теперь вполне спокоен, после того как она обещала никуда без него не ходить. Да и ни к чему это, Алекс мужчина хоть куда, ей больше ничего не надо. А дело вот в чем: ты можешь нам помочь?

– Конечно, – ответил он, указывая на свои припасы. – Бери, сколько можешь унести.

– Да, но я… – пролепетала Лили.

– Да, да, сколько сможешь. А я как-нибудь обойдусь.

– Не о том речь. Деньги у тебя есть?

Абель, с улыбкой:

– Деньги? Нет.

Лили потеряла дар речи.

– Ну, может, несколько крон я наскребу. – И он порылся в карманах.

Лили:

– Да что такое несколько крон?! Банк хочет получить проценты и очередную выплату. Я несколько раз занимала понемногу, а последний раз сделала большой заем.

Оба помолчали. Потом Абель сказал:

– Пусть банк подождет. У меня, во всяком случае, денег нет, я расплатился в «Приюте».

В Лили проснулась привыкшая к подсчету кассирша.

– А не ты ли брал у меня деньги из моего займа?

Абель, ошарашенно:

– Да, но…

– И ты не можешь вернуть мне даже эти деньги?

Абель задумался.

– Сейчас не могу. Сегодня вечером не могу.

– А когда же?

– Потом. У меня есть другие расходы.

Уходя, она все-таки прихватила почти всю провизию, но он не обратил на это внимания. У него теперь был дом, где можно жить, так сказать, собственный дом, то, что люди называют меблированной квартирой. По углам валялись различные предметы, которые не соблазнили старьевщика: он нашел нож, застрявший в ножнах, сплошная ржавчина, но вполне можно отчистить, будильник, который он тоже, пожалуй, сумеет починить, кастрюлю с проржавевшим дном, отслужившую свой век керосинку, негодный жестяной светильник, старые гвозди в коробке, начатое матерью вязанье – все сплошь никуда не годные предметы, траченные молью и ржавчиной, вид их не взволновал его, хотя он помнил многое с детских лет на маяке. Все это натаскал его отец и не мог выкинуть, мать же была больна и не прибиралась.

Но Абеля ничуть не смущала перспектива жить в пыли среди худых горшков, он был наделен благословенной нетребовательностью, ему даже не надо было закрывать двери, чтобы чувствовать себя вполне спокойно. Он пребывал в отменном расположении духа и наслаждался своим примитивным благоденствием. Половицы кое-где ходили ходуном, да и не везде они сохранились, эти половицы, но он ничего не предпринимал, чтобы кое-что подремонтировать, или чтобы до блеска протереть окно, или чтобы водрузить на стол светильник и придать своему жилью пристойный вид. У него было большое окно с шестью стеклами, правда, одного стекла не хватало, но это его ничуть не тревожило. Прямо перед окном проходила насыпь железной дороги, и, пожелай он увидеть небо, ему пришлось бы нагнуться. С трех сторон его окружали сараи, с четвертой – насыпь. Оно и хорошо, когда тебя так зажали со всех сторон, ограничив твое пространство. Он не слышал вечного кукареканья газет и людей, не испытывал любопытства, не заглядывал через плечо к читающим.

Как же тогда городские новости могли проникнуть в его захолустье? А вот так. Порой он прогуливался по улицам, иногда, присев на скамейку у рыбацкого причала, заводил разговоры с людьми, со спокойными, тихими обитателями городка, почтальоном или таможенником. Он сидел, калякал о том о сем и покуривал свою трубочку.

Молодой Клеменс проходит мимо, возвращаясь из своей конторы. Вообще-то они здороваются, но чаще Абель опускает глаза и ничего не говорит.

Но Клеменс сам к нему подходит:

– Нет, нет, не вставайте, просто я так давно вас не видел. Как вы поживаете, хорошо?

– Да, – отвечает Абель, – сносно.

Клеменс держит в руках свой черный портфель, словно он намерен, придя домой, работать дальше. За ушами у него отросли более длинные волосы, чем он носит обычно, и выглядит он старше обычного.

– А вы как? – спрашивает Абель.

– Спасибо, ничего, день на день не приходится.

– А у Ольги все хорошо?

– У нее несколько разгулялись нервы, но всему виной, должно быть, время года, я слышал, многие на это жалуются. Извините, что побеспокоил. Передать Ольге привет?

Он приподнимает шляпу и уходит. Чистый костюм, на брюках складка, вполне достойный мужчина. Только волосы за ушами и вид несколько подавленный. Может, у него неприятности? Во всяком случае, он из тех, кто несет свое бремя и при этом не пыхтит от усталости прямо в лицо другим.

– Говорят, он разводится с женой, – шепчет почтальон.

– Говорят, это пустая болтовня, – отвечает Абель.

– Ну нет. И затеяла все его жена.

– Может, еще передумает?

– Она не привыкла жить на одно адвокатское жалованье.

– На свете много людей, у которых и того нет.

– Много-то много, но… Они сегодня уехали на «Воробье».

– Кто уехал?

– Я в шесть часов разносил почту. Сперва пришел Гулликсен и поднялся на борт, потом пришла она. Прокатиться, должно быть, решили.

Абель больше не желал слушать сплетни. Он сказал:

– Чего ж тут такого – прокатиться на «Воробье»? Утром отвалить и вернуться на другой день вечером. – Он зевнул и встал со скамейки.

– Вы чего днем делаете? – спросил почтальон.

– Ничего. Я только привел в порядок испорченную керосинку.

– Вы сами готовите?

– Теперь буду сам.

– А вы больше не живете в «Приюте моряка»?

– Нет, я живу в сарае, у складов.

Почтальон:

– Прошу прощения. Я спрашиваю только на тот случай, если придут письма для вас.

– Никаких писем для меня не придет.

Он прихватил с мостков пикшу, а в лавке купил бутыль керосина. Само собой, пикшу он может сварить, а если захочет, то и зажарить. Для него пустяковое дело починить керосинку и запаять дырки в кастрюле. Когда в испанских водах кок свалился за борт, он варил и пек для всей команды. Никаких проблем.

Он сам себе сотворил золотые денечки. Роскошно пожив на рыбе или телячьей печенке, можно на долгое время погрузиться в спячку, у него есть кровать с постельным бельем и диван, словом, есть куда прилечь. А весной он непременно посадит на насыпи перед окном ведро картошки. Он и в Кентукки тоже сажал картошку.

Зимой к нему много раз заявлялась Лили и требовала денег. Но денег у него не было, должники ничего не платили, пришлось и впрямь продать кой-какие мелочи, чтобы хватало на пропитание. Купец Гулликсен тоже спрашивал про деньги и закрыл ему кредит. Да и поганый таможенник Робертсен не продавал свои лодки, чтобы заплатить ему, как было уговорено. К некоторым должникам Абель из чувства приличия не смел обращаться. Откуда же ему при таких обстоятельствах взять денег для Лили? Она хныкала: Алекс сидит без работы, банк требует свое, так что у них нет другого выхода, кроме как попрошайничать у ее матери, у вафельщицы.

Они сидели и толковали о том о сем без обычной охоты, а про всякие нежности и тому подобное даже речи не заходило. Лили рыдала. Чтобы хоть как-то ее утешить, он протянул руки и хотел привлечь ее к себе, но тут она вдруг рассвирепела и во все горло крикнула:

– Нет! Не смей меня трогать!

После этого она не показывалась целый месяц, а наконец заявившись, выложила перед ним без долгих разговоров письмо из банка.

Он прочел письмо и сказал:

– Да, это скверно.

– Скверно? Ты вообще понимаешь, насколько это скверно? Они продадут дом.

– Сядь, Лили, сядь и успокойся.

– Сесть? Ты хочешь сказать на твой диван? Чтобы ты ко мне пристроился?

Абель даже рот разинул от изумления.

– Я тебя насквозь вижу, но никогда, понимаешь, больше никогда в жизни!

После этого она села.

Абель, с улыбкой:

– Просто удивительно, как это Алекс ухитрился тебя одолеть.

– Да вот ухитрился, – отвечала она, – но у нас разговор о другом.

Но сколько они ни говорили, снова и снова получалось, что у одной беда, а другой не может помочь.

– Сядь, – сказала она возбужденно. – Ты все ходишь и соображаешь, как бы пристроиться ко мне, а я этого не желаю. Раньше, когда ты выкупил дом, приносил одежду и еду, было другое дело, я выглядела бы просто дрянью, откажись и я что-то для тебя сделать. Не забывай к тому же, что Алекс меня тогда покинул. Да ты никак смеешься?

– Ничего я не смеюсь.

– Нет, ты смеешься. Не спорю, мы начали еще до того, как уехал Алекс, но прикажешь мне и теперь за это отвечать?

С громкими рыданиями она зарылась лицом в подушку.

Полное смятение – смятенные речи, бесстыжие, но искренние.

– Я был бы рад тебе помочь, – сказал он.

Она тут же вскочила.

– Не можешь, значит? Как это подло! Ты сидел и дожидался, пока я вернусь из банка, и потом занял у меня. А сейчас дом продают. Ты разве не видишь, в каком я теперь состоянии?

– Тут уж я ни при чем, – сказал он.

– Да, ни при чем, а толку что?

Абель промолчал.

– А ты не можешь выкупить дом?

– Второй раз? Не могу, – сказал он и взглянул на нее. Он нарочно так сказал, чтобы она хоть немножко одумалась.

Но Лили ничуть не одумалась.

– Это очень гадко. После всего, что между нами было…

– Я не могу, слышишь, Лили! Столько тысяч! У меня нет денег.

Когда она ушла, Абель взял столик у окна, взвалил его на плечи и понес к старьевщику, потом сделал еще одну ходку с постельным бельем и провернул в результате большую сделку – целых пятнадцать крон. В конце концов, на исходе зимы ему не нужны ни одеяло, ни перина, а вдобавок у него есть неизменный серо-коричневый ульстер из Америки. А стол в комнате нужен ему не больше, чем скатерть на столе.

По дороге домой он подыскал себе среди складов подходящий ящик вместо стола, ему даже пришло в голову, что когда-нибудь этот ящик можно покрасить. Время от времени у него возникали такие царственные мысли: вставить в окно недостающие стекла, купить печку…

Он взял деньги и спрятал их.

– Ты только погляди, – сказал он, словно разговаривая с рассыльным, – ты только погляди, с такими деньгами уже можно пойти к Лили.

Но поскольку рассыльного при нем не было, Абель отправился сам.

Дома был Алекс. Он лежал на полу, в рубашке, босой, и играл с обоими малышами. Увидев Абеля, он сел на стул, не выказывая ни малейшего неудовольствия, ну просто ни малейшего, он был просто исполнен невероятного дружелюбия.

– Ну, как дела? – спросил он.

Абель огляделся по сторонам. В этой комнате тоже не хватало много из меблировки, даже часы со стены исчезли. А по светлому пятну на обоях можно было угадать, где некогда стоял расписанный розами угловой шкафчик.

– Где Регина? – спросил Абель, чтобы не спрашивать про Лили.

– Если не торгует брошюрками, значит, у бабушки, – отвечал Алекс, – она часто ходит к бабушке. Ты хотел поговорить с ней?

– Нет. Просто у меня кое-что для нее есть.

Алекс казался отупевшим, отупевшим от многолетней безработицы и неудач. Он никогда ничем не выделялся, разве что был красивей других, длинные ресницы, изогнутые губы. В свое время он вполне мог заполучить дочку капитана Норема, но Лили выиграла состязание.

– Ты этих двух узнаешь? – спросил он.

Абель поглядел на малышей и сказал:

– Они выросли.

– Странные детишки, почти никогда не плачут.

– Да?

– Похнычут, и все. Регина, та и плачет, и ревет. А эти два другой породы.

Абель сказал:

– Они мои.

– Твои? Нет.

– Мои.

– Твои, говоришь? Быть того не может.

Абель хотел отдать деньги, прежде чем вернется Лили. Какой смысл торчать здесь?

– Если ты пришел, чтобы их забрать, у тебя ничего не выйдет.

– Передай это Регине или Лили, кому захочешь.

– Положи вон туда. Видишь ли, я успел их полюбить. Они еще сами стоять не умели, а уже приходили ко мне и становились у меня между коленями. «А ну, держитесь крепче!» – говорил я. «Крепче!» – повторяли они и держались за мои коленки и глядели на меня: попрошу ли я еще чего? «Плюньте на мои штаны!» – говорил я в шутку. Они плевали и смеялись. Потому что больше всего на свете они любят разводить грязь. Я слышал, что дети все такие.

– Здесь несколько шиллингов, – сказал Абель, – больше у меня нет.

Алекс продолжал свое:

– А ты знаешь, что младшенький у нас мальчик?

– Да, я слышал.

– Мать считает, что я его люблю больше других, но это чепуха. Я разницы не делаю. Вот только Регина – она уже совсем большая и взрослая.

Лолла утром и вечером пробовала его отловить, но пока ему удавалось избежать встречи. Она знала, что он обитает в одном из сараев, но сараев здесь было много, у каждого купца свой. Абель был зачем-то ей нужен, и она там и сям оставляла для него весточку с просьбой зайти к ней в ее домик на берегу. Однако Абель не шел. Почтальон как-то раз, отыскав его убежище, доставил ему письмо. Абель отложил письмо в сторону. К его сараю не вела ни дорога, ни хоть тропинка, путь кое-где был перекрыт досками, через которые надо было перешагивать, а кое-где проволокой, под которой надо было перелезать; сам Абель предпочитал ходить вдоль путей и потом скатываться вниз по насыпи, хотя это строжайшим образом запрещалось. Требовалась большая ловкость, чтобы разыскать его обиталище, но Лолла сумела это сделать однажды утром, когда он как раз собрался уйти.

– Я хотела поглядеть, как ты тут, – сказала она, – мне непонятно, где ты полгода, а то и год пропадаешь. Я тебе что-нибудь сделала?

Чтобы умиротворить ее, он напустил на себя шутливый вид и сказал:

– Могу сообщить тебе новость, которую я от кого-то слышал: Ульрик-то Фредриксен уходит с «Воробья».

– Я знаю.

– Теперь ты успокоилась?

Но Лолла была не расположена шутить.

– У меня для тебя другая новость. Твой дом продают.

– Какой дом?

– Дом, который ты купил для этой Лили.

– Ах, вот что, – сказал Абель.

– В газете объявлено о торгах. А ты, выходит, ничего об этом не знал?

Абель:

– Они не могут его продать.

– Могут. За три невыплаченных банковских ссуды.

Абель молчал.

– Выходит, другие проели твой дом?

Абель:

– Строго говоря… это было так давно… да нет, другие его конечно же не проели.

– Ну, положим, я была в банке. И ссуды под этот дом брал не ты.

– Не я? Впрочем, с какой стати я стал бы брать ссуды?

– Вот именно. Теперь вопрос стоит так: долговое обязательство у тебя в порядке?

– Ну еще бы, – сказал Абель, – в полном порядке.

– А оно при тебе?

– Лолла, все это было так давно. Не знаю. Ты слишком дотошная. Но меня сейчас другое интересует: ты можешь догадаться, почему Ульрик Фредриксен ушел с места?

Лолла лишь взглянула на него, но ничего не ответила.

Долгое молчание.

Лолла явно приняла для себя какое-то решение, не то чтобы она энергично кивнула, но стиснула губы. Потом огляделась по сторонам: комната теперь была почти пуста, кровать голая, керосинка, кастрюля, на ящике под окном – рыбий остов. Она углядела свое письмо и взяла его.

– Ты что же, так здесь и останешься? – спросила она.

– Нет.

– А может, останешься?

– Совсем ненадолго. На несколько дней. Так, для забавы. Я как раз думал кое-что предпринять. Я здесь сижу и кую планы, словно кузнец, чтобы кем-то стать.

– Да ну?

– Весной, говорил я. Ты разве забыла, как я сказал: весной.

– Сказал. Два года назад.

На лбу у Абеля пролегла глубокая складка.

– Я правильно понял, что ты от меня чего-то хочешь?

– Нет, я пойду, – сказала она и встала. Но ей не хотелось снова обижать этого горемыку, этот обломок человека из кентуккской юдоли скорби, она желала ему добра, слишком даже желала. – Ты не мог бы перебраться в наш дом и жить у нас? – спросила она.

– Лолла, дорогая, – отвечал он, – тебе не понять, что мне по нраву. Сейчас я хочу остаться здесь. Я собираюсь здесь кое-что покрасить и навести красоту.

Раз ничего другого не остается, Лолла меняет тему:

– Ты спрашиваешь, почему Ульрик Фредриксен отказался от места? Да потому, что его буфетчица надумала уйти. Теперь она хочет жить на суше. И значит, Ульрик тоже желает жить на суше. Он за три месяца предупредил об уходе.

Абель слушал вполуха.

– Это единственное, что могло заставить его уйти с корабля. Он заканчивает первого июня. Скажу по правде, меня радует, что он уходит. Но мне непонятно, что он такого нашел в этой буфетчице. Он просто не может жить без нее.

– Кто не может? – спросил Абель.

– Кто? Ладно, я, пожалуй, пойду.

Лолле предстояло много дел. Сперва она сходила к портному и заказала два костюма по старой мерке – один костюм темно-синий и чтоб с двубортным пиджаком, а пуговицы для него она подберет сама.

Дождавшись трех часов, она пошла к молодому Клеменсу, в его контору на дому.