Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– А я как раз иду в полицию, чтобы заявить на тебя, – ответил Абель.

Так с места в карьер они перешли к делу.

Робертсен, нагло, без стыда и без разума:

– Само собой, ты подписал и теперь не отопрешься. Ты как раз сидел у меня и подписал. Пойди и погляди на альбомы девочек и на вексель. Везде одинаковая подпись. И если угодно, даже чернила одинаковые.

Говоря это, Робертсен смотрел прямо в лицо Абелю.

Во время разговора они потихоньку шли по улице, пока не отыскали скамейку.

Абель спросил:

– А ты не боишься, что тебя посадят?

– Хо-хо, – отвечал Робертсен, – пусть только попробуют.

– Через час ты заговоришь по-другому.

– Я смотрю, ты хочешь меня запугать, но боятся пусть другие.

И Робертсен развил свою мысль: он сегодня гулял по улице с женой и видел Абеля в благородной компании. Проявил ли он при этом хоть малейшие признаки страха? Not much![3]3
  Ничуть! (англ.)


[Закрыть]

Так они сидели и разговаривали, и каждый оставался при своем мнении. Абель обозвал Робертсена на редкость подлым человечишкой, но Робертсен сделал вид, будто его это не касается.

Абель, оставив свое привычное равнодушие, обозвал его еще ворюгой, разбойником, пронырой и скотиной, помоги мне Бог.

Тут Робертсен разгорячился и сказал, что это его оскорбляет.

– Собака, – завершил Абель свою речь.

– Замолчи, я не позволю так с собой разговаривать. Спроси кого хочешь, и тебе скажут, кто я такой.

– А с места тебя попрут, – сказал Абель.

– Not much. Ты забыл фальшивку, которую выкупила Лолла.

– А тебе с этого какой прок?

– Эта история выйдет наружу.

– И все же какой тебе с этого прок?

– Такой, что и вы тоже не богобоязненные молельщики.

– Как ты думаешь, что скажут твои домашние, когда за тобой придет полиция?

– Они не посмеют меня тронуть, – сказал Робертсен.

Абель встал и пошел прочь.

Робертсен посидел еще немного, потом вскочил и побежал следом.

– Ты куда?

– Собака ты.

– Не ходи туда, Абель. Там моя жена меня дожидается.

Абель все шел.

Жена Робертсена сделала вид, будто встретила его нечаянно, и предложила ему пройтись вместе с ними.

Робертсен, все так же невозмутимо:

– Он думает, что может запугать меня, но только пусть не надеется.

Жена, несколько обеспокоенно:

– А по-другому уладить дело нельзя?

– Я любого из них загоню в угол, – сказал Робертсен, выхваляясь перед женой.

– Уведи домой своего ненормального мужа, – сказал Абель, – его скоро арестуют.

Жена Робертсена сникла и зарыдала:

– Но, Абель, ты ведь не захочешь принести нам несчастье? Девочки сидят дома при спущенных шторах и не смеют выглянуть на улицу.

Робертсен, упрямо:

– Не стой и не реви посреди улицы, слышишь? Я лицо общественное, и меня все знают.

– Ты же не причинишь нам такое зло, Абель, у тебя ведь не каменное сердце!

– Я вас проучу.

– Я все время говорила, что это добром не кончится, – причитала жена, свирепо глядя на мужа.

– А не ты ли уговорила меня строиться?

– Я? – вскричала она. – Это ведь ты сказал, что тебя скоро повысят в чине и тебе нужен дом побольше!

– Это ж надо так брехать! Когда именно я это сказал?

Абель шел и шел. Женщина вцепилась в его рукав:

– Не ходи, Абель, тебе ведь ничего не стоит выкупить в банке это поручительство.

– Что? – разинул рот Абель. – Да я с вами вообще больше знаться не хочу.

Но женщина сказала, что они продадут лодки и еще много чего и вернут ему деньги, муж тоже подошел и согласился, что ему не следовало затевать стройку, но жена и дети не давали ему покоя…

– Не верь ему, – сказала жена.

Абель слушал вполуха, он снова погрузился в привычное равнодушие ко всему на свете. Чего ради ему беспокоиться из-за этих, в сущности, посторонних людей? Какой ему в том прок? Наверное, единственный выход в том, чтобы сходить в банк, выложить деньги и тем закрыть это дело вообще.

– Ступайте домой, – сказал он, – я это как-нибудь улажу.

Они начали его благодарить, они пожали ему руку, даже Робертсен – и тот пожал.

Когда исстрадавшаяся Лолла спросила его, чем кончилось дело, Абель ответил:

– Ну конечно же я разобрался с Робертсеном.

– Вот и слава Богу! Но скажи, Абель, это уже наверняка?

– Ничего не всплывет. Все уничтожено.

Радость скользнула по лицу старой женщины.

Но Лолла, видимо, смекнула, как обстоят дела, она опустила глаза и сказала:

– Ах, как жаль, что я не могу снова чем-то стать для тебя.

– Ты о чем? – резко спросил он.

Она уклончиво ответила:

– Я просто так сказала. Ты так много для меня сделал.

XI

Тучи сгустились для всех и каждого.

Предстояли месяцы с холодом и снегом, и люди не знали, к чему приложить руки. Что будет дальше? Они ходили и подбадривали себя на свершение разных великих дел, но не делали вообще ничего. Единственным, кто и впрямь что-то предпринимал, был Алекс, тот, что женат на Лили. В феврале он покинул обитель нужды и отправился на поиски работы.

Было морозное раннее утро. Он взял узелок с едой, которую Лили приготовила ему на дорогу, она и провожала его. Особых разговоров они не вели, судьба на них ополчилась. Алекс не был каким-нибудь забулдыгой, но раз уж судьба принудила его странствовать по свету, он должен по меньшей мере уйти в гневе. Лили и так, и эдак пыталась смягчить его, но нет: я ж тебе сказал, что ты у меня еще увидишь!

– Алекс! Ведь не я же виновата, что у тебя нет работы.

В последнюю минуту перед разлукой он не хотел напоминать ей различные ее прегрешения, но зато шагал как заведенный и при этом делал такие большие шаги, что она едва за ним поспевала.

– Ты от меня уходишь?

– Я тебя разве просил идти со мной и задерживать меня?

– Нет, нет, – ответила она и чуть приотстала.

Тем временем они вошли в лес. Он снял куртку, расстелил ее на снегу и сказал:

– Садись.

Она не поняла и спросила:

– Ты что это выдумал?

Он развязал узелок и поделил провизию.

– На – бери и ешь.

– Я? С чего это вдруг?

– Тебе нужнее.

Она ела, чтобы ему не перечить, ела и плакала. За последнее время отношения между ними наладились, Алекс был вполне хорош, просто удивительно, чем он для нее стал, он тоже кое на что годился, она начала испытывать радость и с мужем тоже. И вот он уезжает.

– А тебе не кажется, что мы могли бы вернуться домой? – спросила она.

Он не ответил.

– Не кажется? Тогда мы, во всяком случае, снова будем вместе.

– Лучше помалкивай. Мне что, без тебя забот не хватает?

Странно, как грубо он с ней разговаривает, когда они, может быть, расстаются навсегда.

– Ты мне пиши, – попросила она.

– Писать? Ты думаешь, в такой глухомани есть почта?

Лили, с ужасом:

– Господи, Алекс, куда ты собрался?

– Не знаю, на все четыре стороны.

Новые слезы, новое волнение. Впрочем, они не уговаривались хранить верность, не забывать друг друга, и вообще лучше умереть, чем… нет и нет, ни единой фразы с упоминанием вечности.

– Ты сидишь и мерзнешь, – сказала она.

– Ешь, – ответил он.

– Нет, спасибо, больше не хочу. – И она поспешно упаковала корзинку.

Больше ничего и не было, она встала, отряхнула снег с подола юбки и сказала:

– Мне пора домой, не то девочки проснутся.

Когда они отошли друг от друга на порядочное расстояние, она крикнула:

– Не пропадай надолго!

Но человек, который был управляющим на лесопильне, не может вот так же, взяв коробок с провизией, уйти из дому, чтобы искать себе работу. Он тщетно подбирал место по объявлениям в столичных газетах либо бродил по городу, как-никак он был инженер при тросточке и шляпе набекрень, хотя, конечно, прежним уважением уже не пользовался. Раньше все было по-другому.

Он начал ходить на пристань и выезжать на «Воробье». Он даже зачастил туда, но разве из-за своих поездок он что-нибудь упускал? Ровным счетом ничего. Капитан Ульрик и он неплохо ладили, оба были рангом повыше других и могли разговаривать на равных. За билет инженер не платил, потому что уже выложил много денег раньше, в те годы, когда ездил по делам лесопильни, вот теперь ему и пригодилось, что некогда он был богат и знатен. Правда, он делал вид, будто ездит с определенной целью, что где-то расположена лесная делянка, которая может представить интерес. Он сходил на берег и поджидал, покуда «Воробей» день спустя по пути домой снова не возьмет его на борт. Получалась как бы загородная прогулка, но самостоятельная, без семьи. К прогулке добавлялось и то обстоятельство, что капитан потчевал его едой и питьем. И щедро.

Вообще-то Ульрик Фредриксен был землевладелец, он выращивал кукурузу в Африке, однако располагал достаточными знаниями, чтобы провести «Воробья» по заливам и фьордам. На корабле, впрочем, не было ни единого человека, который не знал бы здешний фарватер. Поэтому сейчас они пытались силой выжить его с корабля, но у капитана Ульрика были благожелатели, которые за него держались, может быть, главным образом ради того, чтобы досадить хозяину имения, его всемогущему брату, которого никто не любил. Во всяком случае, Ульрика было невозможно сковырнуть с места. Спору нет, для семьи он был паршивой овцой, но его любили пассажиры, вдобавок он хорошо выглядел, хотя успел поседеть, а на лбу у него красовался синий рубец. Семейство же норовит спровадить его к крестьянам, с таким же успехом они могли пытаться уложить его в постель. Была бы там по крайней мере страусиная ферма, но ради картошки и овса – нет, спасибо. Вот страусиная ферма – дело другое, большие, нехристианские, похожие на верблюдов птицы – это вам не куры и не мыши, нечего и сравнивать.

В дверь постучали, и вошел штурман. Он доложил, что Ананий заболел.

Капитан:

– Ананий? А кто это такой?

– Один из команды. Он заболел.

– Объелся, наверно.

– Он говорит, что у него болит живот.

– То-то и оно. Глянь-ка, – продолжал капитан и достал небольшую бутылку с какой-то надписью. – Дайте ему хорошенько глотнуть и отправьте его в постель.

Так капитан Ульрик решал мелкие проблемы.

К тому же он был не прочь поговорить о женщинах и о других веселых материях, не скрывая, что был некогда обручен или близок к тому, чтобы обручиться, и это был единственный раз, когда ему и впрямь хотелось жениться, – завершал он свой рассказ.

Инженер спросил, из-за чего сорвалось дело.

Из-за него, капитана, как ни печально, но из-за него самого.

Поначалу она ему не отказывала, но он был так глуп, что ничего с ней не сделал, о чем горюет и по сей день. Да разве у такого идиота могло выйти по-другому? Потому что на следующий раз она сказала ему «нет».

– А ведь она уже почти была у меня в руках, – сокрушался стареющий бонвиван. – Мне следовало сделать то, чего я не сделал.

– Так, может, и сейчас еще не поздно? – спрашивает инженер, желая польстить ему.

– Сейчас? С тех пор минуло уже двадцать лет, да вдобавок это произошло в Натале. Об этом и думать нечего!

Однако добрейший Ульрик Фредриксен заметно оживился от старых воспоминаний, и, черт побери, он не совсем утратил надежду.

– Главное, сгонять бы мне к ней еще разок, может, она сейчас вовсе и не замужем.

– А она была замужем?

– Да, но это ничего не значило. Там другие нравы. Началось с того, что я заскочил в один отель, чтобы укрыться от дождя, а она как раз собиралась выйти. Молодая дама, она играла у них в оркестре, англичанка, очень красивая, она мне с первого взгляда понравилась. Ее пугала непогода. Я взял в гардеробе первый попавшийся зонтик и сказал: «Это будет ваш». – «Мой?» – улыбнулась она и взглянула на меня. Я оставил в залог фунт стерлингов на стойке и проводил ее к машине. «Большое вам спасибо», – сказала она. «Это я должен вас благодарить», – ответил я и полез в машину следом за ней. «I never saw your equal!»[4]4
  Никогда не встречала таких, как вы! (англ.)


[Закрыть] – сказала она с удивлением. Поначалу она держалась с некоторой опаской да еще боялась за свою скрипку, когда я придвинулся к ней поближе, но потом мы разговорились и, пока доехали, о многом успели переговорить, и она не сказала «нет», когда я заявил, что она непременно должна принадлежать мне. Я все это честно ей сказал, и никогда в жизни я еще не был так влюблен. Своего рода озарение, как они это называют. У нее разгорелись щеки, она беспокойно ерзала на своем сиденье, и, стоило мне только погладить ей руку, ее словно пронизывал ток, она вся с головы до ног была преисполнена желанием. Но таких на свете много, это нередко встречается. Она не хотела пускать меня к себе, но тут и я сказал те же слова: «I never saw your equal, и я хочу на вас жениться». – «Я замужем», – отвечала она. «Какая разница?» – спросил я. «Никакой», – сказала она. На лестнице она снова повторила, что никакой разницы. Запомните эти слова. И мы пришли в дом, полный отвратительных зверей и птиц и невообразимой вони. Свирепая собака встретила нас у дверей, птицы орали в клетках, три дикобраза, черепаха разгуливала по полу, а на диване сидела мартышка. Вы только представьте себе, змеи там, помнится, тоже были. Меня так сбили с панталыку все эти твари, что я только о них и мог говорить, а не о ней. И тогда в ней все погасло. Чтоб они сдохли, эти звери! Ясно же, что она бросила бы мужа, но, когда я снова завел об этом речь, она сказала «нет». А ведь что мне надо было сделать? Мне просто надо было согнать мартышку с дивана.

– Ха-ха-ха! – заливается инженер.

– Да, вот как оно было в те дни. Разве сегодня жизнь такая же бурная и стремительная? Разве вам доводилось где-нибудь по соседству наблюдать настоящую драку из-за девушки? Господи Боже мой, да пуля однажды пробила вот такую дырку у меня во лбу, потом, правда, все само зажило. Брата моего стукнуло по голове какой-то черепицей, и он уже больше года лежит больной. А я вот заработал этот шрам, он и не стал бы синим, но в рану попала грязь, а денег на доктора у меня не было. Теперь-то уже все равно, буфетчица говорит, какая важность, синий он или не синий.

– И в самом деле, какая важность.

– Не сказать, что мне так уж интересно мнение буфетчицы, пусть она не воображает. У нее вечно какие-то нездоровые идеи. Я ей говорю: давай заведем детей. Так нет, она не хочет. Ну что это за бабы такие, которые не хотят иметь детей? Кто ж тогда после нас останется? – спрашиваю я вас. Тьфу, скоро на земле совсем не будет здоровых людей. И вообще, у этой буфетчицы такие нелепые мысли, что мне того и гляди будет наплевать на нее. Пусть заведет себе вместо меня колченогого фармацевта. Вы, случайно, не знаете, у него деревянная нога или нет?

– Не знаю.

– По мне, пусть спит с деревянной ногой! Тьфу!

Приходит кто-то из команды и докладывает, что на палубе скандалят два пассажира.

– Пришли их сюда, – приказывает капитан.

У него свой метод: для того чтобы восстановить спокойствие, надо хорошенько выбранить обоих скандалистов, поднести им по рюмочке и сделать друзьями. Многие используют этот своеобразный метод капитана Ульрика и даже уговариваются о хорошей потасовке, с ножами – исключительно ради последующего примирения.

Драчунами оказались колесник из города и крестьянин, оба немолодые люди, и вообще глядеть не на что.

Капитан водрузил фуражку на голову и предстал перед ними в кителе с золотыми шнурами и блестящими пуговицами. Он с достоинством изрек:

– А ну, поклон капитану, вы, кенгуру поганые!

Два хитреца поклонились, пряча улыбку.

– Ну, в чем дело?

– Он мне два раза подсунул плохие колеса, – отвечал крестьянин.

– Ничего не плохие, – сказал колесник.

– Нет, плохие! – выносит свой вердикт капитан Ульрик. – А то я ваши колеса не знаю! Их надо долго вымачивать в воде, чтоб они набухли, иначе из них спицы вываливаются. Вы меня слышите? Спицы вываливаются! Насколько я могу судить, эти колеса в воде не лежали. У него на участке никакой воды нет, вы только взгляните, у него не сыскалось даже нескольких капель воды, чтобы ополоснуть рожу. Свинья, да и только. Но подойдем к делу с другой стороны: какого черта колеснику, у которого мастерская в городе, какого черта ему надо у меня на палубе, в моем фарватере?

– Я езжу и собираю заказы, – сказал колесник.

– На такие-то колеса! – ехидничает капитан. – Слышать больше об этом не желаю. Ни стыда, ни совести нет у людей! Нате, выпейте!

Оба выпили по рюмке, потом еще по одной, двинулись к дверям, поблагодарили и сделали вид, будто готовы уйти.

– Стоп! – скомандовал капитан. – Я вам что, велел уходить? Мы еще далеко не закончили. Прийти на мой корабль и сцепиться из-за каких-то деревяшек, из-за колес для тачки, может, даже для детской коляски, – мне стыдно за вас. А почему у тебя кровь?

– Он ударил меня ножом.

– Ну тогда вы, верно, дрались из-за прелестных девушек и своих подружек? Ничего себе причина для смертоубийства и кровопролития на моем корабле. Я не потерплю драк, вы мне так весь корабль разнесете, я вас высажу где-нибудь в шхерах. Короче, пейте и подайте друг другу руки. Готово!

Но инженера не слишком взбодрила эта мизансцена, он приближался к городу и к дому и знал, что его там ожидает: жена возьмет детей и выйдет на пристань встречать его и станет делать вид, будто он ездил по делам, покупал лес для лесопильни, а теперь вот вернулся к своей семье. Они будут стоять и махать еще издали, и жена сможет лишний раз показать, как они с мужем едины. Но, едва переступив порог своего дома, она не скажет ему больше ни слова.

Капитан вышел на палубу. Инженер взял свой внушительный портфель и вышел следом. Взгляд на пристань. Протяжный вздох.

– Меня прямо трясет, – говорит он.

Капитан:

– Ну, не прав ли я, когда говорю: на свете больше не осталось здоровых людей.

Инженер помахал рукой в сторону пристани, но вид у него был такой, будто он скрежещет зубами. Как скверно: он слегка захмелел после капитанского коньяка, а в карманах у него пусто. Между тем на палубе проводят сбор неизвестно на что: сколько-то дает капитан, крестьянин и колесник, добродушно настроенные после выпивки, тоже дают свою долю, а вот он, инженер, должен притворяться, будто в упор ничего не видит: он ищет у себя в портфеле какой-то очень важный документ, уж не потерял ли он его? Капитан замечает это и приходит ему на помощь:

– Вы что-нибудь потеряли?

– Нет, слава Богу, вот оно! – говорит инженер. – А вам большое спасибо за все! – И он протягивает капитану руку. У него мертвые синие глаза, он слегка пьян и очень несчастен. С какой легкостью он давал деньги в былые времена – теперь не то. – Огромное вам спасибо!

– Знаете, что я подумал? – говорит капитан. – Пусть ваша жена с детишками тоже поднимется на борт, а буфетчица накроет стол для нас всех.

Пришла на пристань и Лолла, теперь она делает это каждый вечер. Она стоит и с интересом наблюдает, как белый корабль пристает к берегу и швартуется. На ней пальто с меховым воротником, она стала дамой, ей и в голову не придет стоять в толпе вместе с другими, нет, она стоит поодаль и одна. О, Лолла знает, как себя вести. Поздоровается кто-нибудь, она ответит, но первой ни с кем не здоровается. Дам таможенника Робертсена она и вовсе не видит.

Покинув пристань, она держит путь мимо «Приюта моряка» или где-нибудь поблизости, чтобы встретить Абеля. Она более или менее представляет себе, где он находится, и у нее всегда есть что с ним обсудить. Один Бог знает, сколько зим он протаскал свой серо-коричневый ульстер[5]5
  Широкое, двубортное мужское пальто из грубой ткани «ульстер».


[Закрыть] из Америки, и, если приглядеться, с каждым днем он одет все хуже и хуже, сейчас дело идет к весне, и, когда кончится холодный март, наступит апрель, а за ним и май, Абелю надо обновить гардероб, он уже давным-давно этого не делал. У Лоллы есть свои планы, Абель должен представиться в дирекции и произвести там хорошее впечатление.

– Ах, как славно, что я тебя встретила!

– Тебе чего-нибудь надо?

– Нет, я ходила на пристань, а теперь вот иду домой.

– Ты мой револьвер не брала? – спрашивает он.

– Я? Нет.

– Он исчез.

– Неужели ты думаешь, что я могла войти в твою комнату и взять револьвер?

– Нет. Но он исчез.

– У тебя ведь даже чемодана приличного с замком нет, – говорит Лолла.

Они проходят мимо лавки портного, и Лолла показывает на светлые весенние ткани в витрине. Абель качает головой, глядя на эту роскошь, и говорит:

– В Кентукки у нас только и было то платье, в котором мы ходим.

– Какой ты больше любишь, серый цвет или коричневый?

– Не знаю.

А то, если ты любишь серый, я могла бы прямо сейчас зайти к портному и заказать.

Абель, с облегчением:

– Да-да, зайди.

– У него остались твои размеры, тебе надо будет только сходить на примерку.

– Ладно. Знаешь, я в жизни не видел такой красивой серой ткани. Но дело не в этом: Алекс уехал.

– Я знаю.

– Бросил семью и дом.

– Но ведь семья-то не твоя, – коротко отвечает Лолла.

– Они в долгу за этот дом, и теперь он поступит в продажу.

– Так дом ведь тоже не твой.

– Конечно, не мой, ты права. Не знаю, как ты к этому отнесешься, но мне пришлось внести деньги за этот дом.

– Что-о-о?

– Ну а как я еще мог поступить? Дома у них нет, жить им не на что. Алекс куда-то скрылся и денег не шлет.

Лолла:

– Не пойму, при чем здесь все-таки ты?

– Ни при чем.

– Они превратили тебя в дойную корову.

Абель промолчал.

– Ты хоть получил документы, что это твой дом?

– Да, – сказал Абель.

– Покажи.

– Можешь и сама догадаться, что я себя обезопасил. За кого ты меня принимаешь?

– А ну, покажи, у тебя документ при себе?

– Мне надо только сходить и забрать его. Он уже оформлен.

– Я слышала, что подобные документы надо официально засвидетельствовать в суде. Кстати, кто его оформлял?

– Действительно, кто ж это был? Но бумаги, разумеется, в полном порядке.

– Ты ведь должен знать, кто составлял документ.

– Конечно. Это был Клеменс, молодой Клеменс. Фу, вот уж не думал, что ты такая дотошная.

– Молодой Клеменс, – повторила Лолла. – Ну, этот не много значит.

– Не много? Он ведь сын помощника судьи, и вообще.

– Да, приличная фамилия и приличный человек. Но тем не менее.

– Он говорил, ему поручили вести большое дело.

Лолла, тем же тоном:

– Он просто хочет уговорить «Пистлейю» взять свой иск обратно. Я что-то не слышала, чтоб он вел еще какой-нибудь процесс.

Абель, обрадовавшись случаю:

– Ты как будто недолюбливаешь Клеменса?

– Недолюбливаю? Я у них служила, они добры с теми, кто у них работает. Лолла, будь так любезна, всегда говорила фру. А с ним я вообще никаких дел не имела. Напротив, я однажды попросила его мне кое в чем помочь, так он отказался.

– И поэтому ты зла на него?

– Да нет, зла я не держу. Хотя мне кажется, он мог бы узнавать меня на улице. Жена всегда мне кивает, а он никогда. А я ведь у них служила. Так вот, Абель, пока ты ходишь за документами, я схожу к портному.

Но Абель решительно не мог понять, как ему посвятить молодого Клеменса в свое дело. Раз тот не дает деньги под залог недвижимости и не вкладывает их в дома с участком. Это не по его части. И Лили первая удивится такой затее, да и Алексу придется вынырнуть из своего укрытия и приехать, чтобы подписать документ.

Словом, все было так сложно, что он решил вообще не ходить к молодому Клеменсу.