Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

XVII

Но тут настало интересное время.

Чего, собственно, понадобилось Лили на борту? Мало разве, что они взяли сюда Алекса, ее мужа?

Нет, она, видите ли, пришла и спросила, где Абель. Официантки знали Лили и знали ее репутацию, они были не прочь покалякать с ней и выкроили время для увлекательной беседы о всякой всячине подозрительного толка.

Но тут подоспела буфетчица, она удивилась и спросила:

– В чем дело?

– Я просто спросила, где Абель, – отвечала Лили приветливо и безмятежно.

– Абель? Вы имеете в виду капитана?

– Да, я имею в виду капитана.

– Он наверняка у себя в каюте. Передать ему что-нибудь?

– Передать? Нет, спасибо. Мой муж тоже плавает на этом судне, но что-то я его не вижу. Это Алекс.

– Поищите в кубрике, там вы и найдете вашего Алекса.

Тут Лили перестала улыбаться, ее никак не устраивал тон буфетчицы. В конце концов, она не простая матросская жена, нет, она была в свое время кассиршей и сидела в конторе и вела большие счета. На какое-то время она, конечно, опустилась, и ее дому грозила опасность, но теперь все позади, ее муж получает жалованье, покупает для семьи еду и одежду. При чем тут какая-то буфетчица?

– Я хотела попросить у Абеля разрешение на бесплатный проезд, – сказала она, – тем более что и муж здесь служит.

Буфетчица:

– Об этом вы можете попросить и штурмана.

«Вот это да», – верно, подумала Лили, проходя вперед. Буфетчица ничего ей не предложила, не стала ее потчевать ни едой, ни питьем – ни печенья, ни чашечки кофе. Ну и пусть. В конце концов, буфетчица – это не кто иной, как Лолла, которая хоть и была обвенчана, но замужем так и не была, хи-хи!

Она отыскала Алекса и выразила свое недовольство.

Алекс постарался уладить дело:

– Беда в том, что ты назвала его Абель. Этого буфетчица терпеть не желает. Особенно от тебя.

Лили подумала: «Плевать мне на то, что она желает и чего не желает».

Потом она увидела Абеля на капитанском мостике. Подняться к нему она не посмела, потому что там висела табличка с надписью: «Вход воспрещен», а она, еще с тех пор как служила на лесопильне, сохранила почтение к такого рода табличкам. Но она глядела на него и кивала, она даже махнула ему рукой, впрочем, он сделал вид, что ничего не замечает.

– Нет, это просто невозможно! – сказала Лили, готовясь пустить слезу.

Но не прошло и получаса, как Абель сам спустился вниз, сказав перед этим рулевому: «Так держать!»

Затем он приступил к обходу пассажиров, поговорил с одним, поговорил с другим, дошел до Лили, остановился и спросил:

– Покататься надумали?

Лили ответила «да», но ничего больше не сказала, злость успела остыть. Ноги ее больше здесь не будет, этого они от нее не дождутся!

Но Абель был совсем тот же, что и раньше, просто куда пригляднее в золотых пуговицах и шнурах. Он спросил:

– Ты Алекса видела?

– Да.

– Скажи, пусть он тебе все покажет.

После чего проследовал дальше и заговорил с другими пассажирами. Несколько минут спустя она снова увидела его на капитанском мостике.

– Сейчас капитанская вахта, – объяснил ей Алекс, – у него ни на что больше нет времени.

Лили, разочарованная:

– Какое мне дело, какая сейчас вахта.

Нет, вышло совсем не так, как ей мечталось – с кофе и пирожными и рюмочкой.

Ноги ее здесь больше не будет, спасибо за такой прием.

Но приходом Лили дело не ограничилось, несколько дней спустя на судно заявилась ее мать, вафельщица. Где это такое слыхано?! Притрюхала со своей тележкой, подняла корзину и сама поднялась на борт. Затем, остановясь у релинга, принялась громко давать указания Регине, чтобы та не забывала встречать поезда. Смотри, Регина, не зевай!

– А вот вафли! – закричала она. – Кто желает вафли?

Пожелали многие пассажиры. Кофе им принесли на палубу, они расселись и устроили себе завтрак с вафлями.

Так и шло, пока не объявилась буфетчица.

– Это что такое? – спросила она.

– Это вафли, – отвечала вафельщица, – восемь эре за штуку, а четыре штуки – за двадцать пять. Не желаете вафель?

– Нет, – ответила буфетчица и ушла.

Эта торговля наносила ущерб сбыту в ресторане, но с ущербом она, так и быть, примирилась. Недаром она была леди и мачеха капитана.

Зато когда штурман захотел проверить билет у вафельщицы, произошла некоторая заминка.

– Какой билет? – переспросила она.

– Обыкновенный. Вы куда едете?

– Я просто вафли продаю, – ответила она, – и отродясь не брала билет для того, чтобы продавать вафли.

– Вы докуда едете? – спросил штурман, готовясь выписать ей билет.

– Докуда я еду? Пока не распродам все вафли.

Но штурман все стоял и не уходил.

– А где же Алекс? – сказала она. – Он женат на моей дочери Лили. Сходите-ка за Алексом.

– Значит, билет брать не будете? – спросил штурман.

– Нет, – отвечала она, – вы и сами понимаете, что не имеет смысла продавать вафли, если еще платить за билет. А где же Абель? – вдруг спросила она. – Он столько раз ел мои вафли и говорил, что товар у меня хороший.

В общем женщина отбилась. Но тут Алексу стало неловко. Он ходил на этом корабле с середины лета, изучил все обычаи, например, что семейству на корабле делать нечего, был послушен и учтив, словом, хороший моряк, ни буфетчицу не сердил, ни капитана не называл Абель.

– Ну и что? – шумела женщина. – Его, может, не Абель зовут? Да я знала его, когда он был еще мальчиком и возил Лили на своей лодке из школы и не раз лакомился моими вафлями. Так что замолчи! Но если по-другому нельзя, ноги моей больше на этом пароходе не будет.

Вот уж тут Алекс ничего не имел против.

Разные люди бывали на борту, побывал там и фармацевт, неутомимый ухажер. Он появился в обществе дамы, но в чем-то они, вероятно, не сошлись, дама отыскала красавчика Алекса, стояла и калякала с ним под солнечным тентом. Фармацевт же метался по палубе из конца в конец, являя миру свой беспокойный дух.

Был здесь и неизменный слепой шарманщик. Маленький и незаметный, он сидел в темном уголке подле своей шарманки, моргая незрячими глазами и перебирая пальцами, улыбался, когда кто-нибудь с ним заговаривал. Теперь он вдобавок делал вид, будто еще и хромает.

– Поиграй, – сказали ему.

Он покачал головой:

– Сейчас все стало по-другому. Капитан Фредриксен всякий раз, когда я приходил, просил меня что-нибудь сыграть и подносил мне стаканчик, а буфетчица давала мне поесть. Случалось, что капитан Фредриксен сам ходил с моей шапкой по кругу.

– Слушай, а где ты повредил ногу?

– Уж такая беда! Просто и не знаю, как быть. Это у меня уже целый месяц.

– Язва, что ли?

– Черная язва. Мертвое мясо, говорят.

– В жизни не слышал про такое. Тебе надо постараться, чтоб ее поскорей вылечили.

Шарманщика знают многие, и многие слышали его истории раньше. Однажды он вдобавок ко всему был глухой и как есть ничего не слышал, пока кто-то не сказал шепотом, что надо бы вытащить у него бумажник.

Но когда человек слепой и ничего не видит, это и впрямь плохо. Родился он зрячим, но потом начал терять зрение и не мог делать никакой работы. Электричеством ему выжгли пленку на каждом глазу, но с тех пор он, по его словам, вообще перестал видеть, совсем ослеп. Конечно, шарманщик мог бы чем-нибудь заняться, но он же ничего не видел. Несчастный человек. Люди его пожалели и купили ему шарманку. Теперь оба они постарели, и сам он, и шарманка, но он по-прежнему странствует, обычно его кормят и не берут денег за проезд, в одном месте ему подбрасывают пару башмаков, в другом – шляпу, чтоб было куда собирать шиллинги, в общем он как-то выкручивается, и теперь его уже не так жалко, он никогда не ночует под открытым небом. Если приглядеться, можно увидеть, что он недурно обделывает свои делишки и обеспечивает себя, разъезжая повсюду со своей шарманкой и своими болячками. Вдобавок люди очень свободно держат себя в его присутствии, потому что он всего лишь слепой шарманщик, и он умеет использовать это преимущество, узнавая многое и про многих. Словом, фигура, личность. Многие подозревают, что у него туго набитый кошелек. Тебя сегодня как зовут? – могут спросить у него в насмешку, потому что, по слухам, он называет себя по-разному и порой выступает как внебрачный сын известной актрисы.

Один раз несколько шельмецов пытались ткнуть его ножом в лицо, чтобы проверить, но он словно чертик отскочил в сторону с пронзительным криком. «Ха-ха! – рассмеялись они. – Да ты вовсе не слепой, жулик ты эдакий». – «Нет-нет, я слепой, но могу различить то, что блестит». – «Но ведь нож вовсе не блестит». – «Ну, теперь вы сами видите, что я слепой», – ответил он.

На борту можно было встретить и инженера, того, что когда-то служил управляющим на лесопильне. Он заметно сдал за последнее время, но, как и прежде, возит с собой портфель и держится с достоинством. Только нет больше капитана Фредриксена, никто его больше не потчует, никто не подносит стаканчик. Он ездит от одной остановки к другой, пересаживается то туда, то сюда, чтобы уберечься от сквозняка, мерзнет и все синеет и синеет. Однажды, когда Алекс проходил мимо, он спросил его:

– Ну что, ты получил место благодаря моей рекомендации?

– Да, – любезно отвечал Алекс.

– Приятно слышать.

У него не было денег, чтобы перекусить в салоне, но тут как раз подвернулась вафельщица. Четыре штуки за двадцать пять эре! Когда она хотела протянуть ему вафли, он, как человек интеллигентный, ее остановил: «Нет, нет, дайте я сам выберу». Он не стал есть вафли на виду у всех, а юркнул в темный уголок, возле шарманщика, который, как известно, ничего не видел. Вафли и впрямь были хороши, на масле и посыпаны сахарной пудрой, жаль только, что четыре, а не дважды четыре.

По счастью, он успел доесть их до того, как к нему подсел фармацевт.

– Ну и холод! – вздохнул фармацевт, усаживаясь на ящик.

– Холод? – переспросил инженер. – А разве у вас нет ничего для согрева?

– Здесь нет. Лучше наведайтесь ко мне вечером в аптеку. Дорогу вы знаете.

– Да, вечером… до вечера еще далеко. – Инженер замолчал, возможно, он осоловел после вафель.

– Не похоже, что тот в углу тоже зябнет, во всяком случае, одна его нога определенно нет.

Жизнь преподала инженеру небольшой урок, неудачи указали ему его истинное место. Поэтому он учтиво спросил слепого:

– Что у тебя с ногой?

– Мертвое мясо. Я различаю, кто со мной говорит. Это у вас была лесопильня?

– Да.

– Слышно по образованной речи.

Фармацевт, с улыбкой:

– Тогда тебе, верно, не угадать, кто я такой.

– Аптекарю и лесопильне сильно не повезло, – сказал слепой.

– Нам всем сильно не повезло, – сказал инженер.

– И с семьей ему тоже не повезло. С Ольгой. Она всегда держалась очень приветливо, меньше кроны ни разу мне не давала. Теперь всему конец.

Фармацевт ответил:

– Нет, теперь уже не конец, можешь мне поверить, она снова на коне. – И, обратясь к инженеру: – Надеюсь, вы слышали про Вильяма Гулликсена?

– Нет, ничего не слышал.

– Что он не платил налогов. И теперь его…

– Да что вы говорите? Откуда вы знаете?

– Ну, ничего удивительного тут нет, – продолжал фармацевт. – Не ему одному приходится туго. Но, сдается мне, его даму это совсем не устраивало.

– Она до сих пор живет дома, в аптеке.

– Да, их брак должен зарегистрировать нотариус.

– Когда?

– Когда? Понимаете, ей кажется, что она жалеет своего бедного мужа. Недотепа. Сидит у себя в конторе, делать ему совсем нечего, но он точно отсиживает положенное время. И живет только на свое жалованье.

Инженер:

– Лично мне его благодарить не за что. Он устроил мировую с «Пистлейей», спихнув вину на меня.

– Для Ольги он во всяком случае ничего не значит.

– Да, но главную вину он спихнул на меня. Хотя должен признать, сделал он это не слишком грубо. Нашел для меня смягчающие обстоятельства.

– Он порядочный человек, в этом можно не сомневаться.

– Взять хотя бы то, что он пришел ко мне и показал свои записи.

– Неужели показал?

– И так меня ободрил. Другой бы адвокат и не подумал это сделать.

Слепой все время сидел тихо, как мышь, и внимательно слушал.

Но фармацевт был по натуре человек непоседливый, вдобавок ему, возможно, надоел скучный разговор, который они вели с инженером. Он вдруг поднялся с места. Может, он был ловким хитрецом, который завидел добычу? Он издали углядел Лоллу, здешнюю буфетчицу, прямиком направился к ней, остановился, поболтал короткой ножкой и поздоровался.

Лолла в упор поглядела на него и не признала.

– Здесь набралось много народу, которые хотят ехать бесплатно, как с ними быть?

Капитан задумался.

– Это вам самому решать. Шарманщик наверняка привык ездить даром.

– Дальше, как быть с инженером? Он тоже не брал билет.

– Да, пожалуй, не брал. Поступайте, как хотите. Наверно, ему ехать недалеко.

– Есть и другие. Приходят, спрашивают Абеля.

– Значит, это кто-то из моих старых знакомых. Может, мне заплатить за них, если не возражаете?

– А за женщину, которая торгует вафлями?

– Я у этой женщины съел немало вафель, за нее я с удовольствием заплачу. Если вы, конечно, не возражаете.

– При чем тут я? Дело в принципе.

– Ну, ну, конечно, в принципе. Поступайте по своему разумению, штурман.

И тогда штурман по своему разумению подошел к инженеру и предложил ему купить билет.

– Как? Вы же знаете, что я привык ездить бесплатно?

– Сейчас все по-другому. У нас новый капитан.

– Ладно, – сказал инженер и начал рыться в карманах. – У меня нет, я не взял с собой…

– А вы далеко едете?

Инженер бросил взгляд на берег:

– Да мне же как раз выходить на первой остановке. Я там собираюсь купить лесную делянку.

– Ну что ж, на сей раз так и оставим, – сказал штурман.

– Может быть, пойдем и посидим? – спросил фармацевт свою даму. – У нас ведь есть каюта.

– Ты замерз?

– Да, здесь прохладно.

– Алекс, разве здесь прохладно? – спросила она.

Алекс ухмыльнулся и не по-товарищески промолчал.

Фармацевт, ревнуя и стуча зубами, уходит в каюту. Там тепло, он видит на умывальном столике старый журнал, листает его, отбрасывает и звонит.

– Полбутылки портвейна и две рюмки! – говорит он пришедшей на звонок девушке.

К его великому удивлению, с подносом приходит сама буфетчица. Она входит с улыбкой, очень приветлива, во всяком случае, не выказывает смущения, держится с достоинством, и улыбка ее скоро исчезает.

– Вы со мной поздоровались на палубе, – начинает она.

– Да, но…

– И вероятно, заметили, что я вам не ответила.

– Ну… Разве вы не ответили? Хотя бы движением глаз?

– Нет. Вы и в городе со мной здороваетесь. Останавливаетесь и церемонно кланяетесь, пока я не пройду мимо. А я никогда не отвечаю.

– А с чего вдруг такая невежливость?

– Думаю, вы и сами прекрасно понимаете. С того, чтобы вы перестали из мести здороваться со мной.

– И мне надлежит выполнить ваше требование?

– Да уж придется. Я хочу попросить вас вести себя так, как я прошу.

– Трудновато будет. Послушай, Лолла, довольно глупой болтовни, лучше выпей. – Он разливает вино по рюмкам.

Она мотает головой.

– Видите ли, прошло уже так много лет, а кроме того, между нами ничего не было. Мы какое-то время были помолвлены, но и только. Не здоровайтесь лучше со мной, это многие видят и истолковывают на свой лад. Мы уже давно во всем рассчитались, так что сделайте одолжение. Вы ведь знаете, что между нами ничего не было?

– Знаю. Но разве это моя вина?

– Нет, вы даже сердились, что я ни на что не соглашалась.

– Правильно. Не пойму, зачем снова все это перетряхивать?

– Я просто хотела завести флирт, как вы говорили, просто пококетничать…

– Верно, черт побери! – восклицает фармацевт. – Но зачем же ты ко мне приходила?

– Я приходила к вам, потому что мы были обручены. Мы сразу же обручились, помните, и после этого я к вам пришла. Мне непременно хотелось с кем-нибудь обручиться, вы бы предпочли этого не делать, но я так хотела, потому что, когда Тенгвальд порвал со мной, я оказалась старой девой. Мне было плохо, я служила на маяке, и меня считали старой девой, вот почему я так поступала, и сидела у вас в дежурной комнате, и пила вино.

– Господи, Лолла, какая же ты стала чопорная! Ты, может, даже и не помнишь, что я тебя поцеловал?

– Да, мы были помолвлены, тут много чего могло случиться. Но теперь я прошу вас простить меня за то, что я пришла, и больше не держать на меня зла.

– Ерунда какая-то! – вскричал фармацевт. – Неужели ты не можешь присесть и выпить стаканчик вина, как в былые дни?

– Нет, спасибо, я пойду. Я хотела только попросить вас больше меня не узнавать.

– Уф! – шумно вздыхает он и, схватив свою рюмку, залпом ее выпивает. – Мне это было очень нужно. Короче, ты хочешь порвать окончательно? Просто жуть берет, какой репутацией я пользуюсь здесь в городе, и ты теперь не хочешь признавать, что между нами что-то было.

– Я ведь, по сути, прошу так немного.

– Месть, что ли? Ну и глупо! Никакая это не месть. Хотя при желании я мог бы причинить тебе кой-какие неприятности.

– Это меня и мучает. Когда вы со мной раскланиваетесь, я ведь не всегда бываю одна.

– Черт побери! – И он смеется.

Оба ненадолго смолкают. Взявшись за ручку двери, она говорит:

– Да-да, уж как-нибудь я это переживу.

– Подожди немножко! Гм-гм. Раз это так много для вас значит, фру Бродерсен, будем считать, что мы незнакомы.

– Что?

– И не будем здороваться.

– Это… это очень любезно с вашей стороны. Очень любезно, право же.

Он уклоняется от благодарности, напускает на себя высокомерный вид, он сделал ей ценный подарок, но не собирается попрекать ее.

– Я мог бы, конечно, возразить кое-что против того, как вы изображаете наши отношения. Вы смещаете даты и подтасовываете факты, чтобы представить себя невинной овечкой.

– Да, я приходила к вам ночью, – соглашается она.

– И шли на веслах от самого маяка, лишь бы попасть ко мне.

– Да.

– Разве это не могло дать мне повод думать, что вы чего-то от меня хотите?

Она молчит.

– Но вы, оказывается, ничего не хотели. И когда пришло время, вы положили всему конец. А ведь тогда я не опустился до такой степени в глазах людей, как, возможно, опустился сейчас. Все это было, как вы правильно изволили выразиться, много лет назад. И тогда я был вовсе не таков, чтобы отшвырнуть меня без долгих разговоров.

– Не таков, – соглашается она, хотя и подозревает, что он набивает себе цену с одной целью: добиться от нее еще больше униженной благодарности. Она боится чрезмерно задолжать ему, чтобы он не стал ее кредитором, который в любой момент может потребовать уплату долга.

Он:

– Я питал тягу к разгульному образу жизни, и ваше общество меня от нее не исцелило.

– Нет, нет, выслушайте меня, Господи помилуй… Я просто счастлива, что вы больше не будете меня узнавать и со мной здороваться.

– Не могу сказать, что и я так уж счастлив.

– Вам это тоже пойдет на пользу. Вы себе даже не представляете, какой урон причиняете самому себе, когда здороваетесь со мной.

Он, оскорбленно:

– Ну, это уж моя забота.

– Но ваш вид… вы ведь стоите на одной ноге. Люди над вами смеются.

Жесткие складки ложатся на его лицо. Он бледнеет и хочет ответить. Но тут дверь распахивается, и на пороге возникает его дама.

– Ну, доложу я вам! – восклицает дама.

Протиснувшись мимо, буфетчица исчезает.

– Что же ты доложишь? – спрашивает он.

– Я, случайно, не помешала? Вино и две рюмки!

– А разве мы не вдвоем?

– Вино уже разлито по рюмкам – и вообще!..

– Ну да, пока ты придешь… Ты что, черт подери, не видишь, что пил я один?

– Знай я об этом, то и вовсе не пришла бы!

– Перестань молоть ерунду! Садись и пей!

– Нет уж, спасибо! Думаешь, я не знаю, что она бывшая твоя любовница? Ей, видно, опять приспичило, этой кобыле, и она подстерегла момент, когда меня нет рядом.

– Заткнись!

– Как тебе не стыдно? Приглашаешь на прогулку меня, а сам так себя ведешь!

Он, вероятно, решил заткнуть ей рот одним-единственным вопросом:

– Ты, никак, с Алексом не поладила?

Но его замысел потерпел неудачу.

– Кобыла долговязая! Она была обвенчана, но так и не побывала замужем. А тебя она вполне устраивала! Тьфу! Да будь я такая долговязая, я бы вообще удавилась!

– Ну, росту в тебе тоже хватает, моя дорогая! Вот твоя рюмка. Садись-ка лучше и давай…

– Нет! – взвизгнула она и ухватилась за ручку двери. – Я ухожу!

Пришлось удерживать ее силой, усаживать и целовать. Впрочем, особого труда это не представляло: она была маленькая, кругленькая и не такая уж неразумная, под конец даже сама ему помогала.

Они допили вино и почувствовали себя совсем недурно, разве что фармацевт был погружен в раздумья и к тому же стал какой-то сонный. Впрочем, он скоро оправился, так что навряд ли его раздумья были такими уж тяжкими. А вялым он, пожалуй, стал от вина.

– Я вовсе не о ней думаю, – сказал он, может быть, затем, чтобы возбудить подозрения в своей даме.

Но даму это нисколько не занимало. Она легла на второй диванчик и привела в порядок свои юбки.

Поскольку эти его слова не возымели действия, он завел разговор о мухах:

– Тут с потолка упала муха и, похоже, разбилась до смерти. Странный народ – это полудохлые мухи на кораблях. Они могут отдыхать в любой позе. Моя, к примеру, лежит на спинке и даже не пробует шелохнуться.

– Ты видишь мух? – спросила дама.

– Да, вижу. Думаю, это та самая, которую я прихлопнул, когда вошел, но не совсем попал. Да-да, я вижу мух.

И фармацевт, этот старый гусар, снова начал изображать личность глубокомысленную и мечтательную, чтобы предпринять новый заход. Плевать он хотел на эту муху, он более чем хладнокровен, и вообще голова у него занята другим. Выглядит он не так чтобы плохо, нос, правда, великоват, мохнатые русые брови и квадратный подбородок, но зато красивые голубые глаза и изящно очерченный рот. Волосы у него на редкость густые, и расчесывает он их только пальцами. Смущает его лишь то, что у него порой вываливается челюсть и ее приходится заталкивать на место языком.

– Ваше здоровье!

Он допивает остатки из бутылочки и спрашивает, не хочет ли она еще выпить. Нет? Когда он протягивает руку, чтобы запереть дверь, она вскакивает и снова ее открывает. Он запирает снова, она снова открывает.

– Да, – говорит он, – ты права, она и впрямь вымахала выше, чем надо. Но одного у нее не отнимешь: она хорошо сложена.

– Разве? Впрочем, тебе лучше знать. Значит, вот ты о ком все время думаешь!

– Да нет же! – И он изображает нежность и верность до смерти и все такое прочее. – Ты ведь знаешь, что, кроме тебя, у меня никого в жизни нет. Будь лапочкой! – И он запирает дверь.

Но она снова ее открывает.

Покидая пароход вместе со своей дамой, он имеет вид бледный и решительный. Встав на одну ножку перед буфетчицей, он еще раз приветствует ее.

Не только фармацевт с дамой предприняли небольшую прогулку на «Воробье», другие делают то же самое. Отличный корабль, тихие, удобные каюты. Осенью не сыщется более надежного приюта для вина и любви.

А еще люди ездят по своим делам. Пришла Ловиса Роландсен, пожелавшая навестить родственников в соседнем городке. С ней были пятеро из ее детей и муж, кузнец Тенгвальд. Но присутствие Тенгвальда не произвело на буфетчицу ни малейшего впечатления, на нее-то, которую он когда-то отверг, ну, как есть ни малейшего. Взгляд буфетчицы лишь задержался на кузнеце и его выводке, после чего она равнодушно ушла по своим делам.

После Рождества заявилась мать буфетчицы и тоже провела на борту несколько дней. Капитан по-дружески с ней разговаривал за столом, она сидела по правую руку от него, и он предоставлял ей право первой брать себе кушанье. Может, именно потому, что он все время держал Лоллу на расстоянии, ему захотелось теперь выказать ее матери как можно больше уважения и приязни. К тому же она и сама по себе была очень симпатичным и заслуживающим уважения человеком.

Он спросил ее про мужа.

– Спасибо, ему живется хорошо, он живет в городе, который называется Понта Дельгада. Вы там не бывали?

– Нет, я никогда не бывал на Азорах.

– Там все само растет, даже кофе и сахар и все остальное. Наверно, там и вправду хорошо.

– А домой он не собирается?

– Ну почему же, он пишет, что очень скоро приедет. Но вообще ему хорошо, он учит португальский язык и уже не отличается от тамошних людей. Работает он в гавани.

– А как вы сами, вам хорошо в этом домике на берегу?

– Да, спасибо, – отвечает она.

Она так признательна и добросердечна, и отошла от суеты, и уже не помнит про выходки своего мужа, и не думает о дурном.

Когда-то она тоже была молода, но теперь отупела.