Текст книги "Круг замкнулся"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

XXV

В мае вернулся Абель. Абель вернулся? Быть того не может, совсем парень спятил. Ни один человек его не ждал, ни одна вещь не лежала, дожидаясь его, и что ему здесь понадобилось?

Он сошел на берег с каботажного парохода без всякого багажа, только под мышкой нес какой-то рулон, завернутый в газетную бумагу. Платье у него совсем обносилось, лицо небритое, в общем – не важный барин. Вот почему один из зевак на пристани смело обратился к нему, удивленно воскликнув: «Кого я вижу! Ты, оказывается, еще не помер!»

Но выглядел Абель вполне здоровым, загорелым и голову держал высоко.

Он походил-походил по городу и опять поселился в «Приюте моряка». Поскольку багажа у него при себе не было, у него попросили деньги вперед. «Потом, – ответил он, – мне сперва надо уладить кой-какие дела». Досадно, что с этим человеком всегда возникают при оплате какие-то сложности, если б не это, лучшего постояльца и желать нельзя. Они поверили ему до поры до времени.

Вот и передышка для него – неделя, которую он ни на что не употребил.

Как и много лет назад, когда из-за огнестрельной раны ему приходилось носить руку на перевязи, он потолкался среди прислуги и таким путем узнал массу новостей. Прошел целый год с его отъезда, и за это время случилось многое.

Итак, его корабль покоится на дне морском, а дирекция пошла под суд.

Но это его не слишком занимало.

А как поживает Ольга, она же фру Гулликсен?

Этого они не знали, хотя, конечно, она очень богатая и процветает. Изредка они встречают ее на улице. Вот про Лоллу им больше известно. Можно даже сказать, они знают всё и могут подробно изложить весь роман.

Когда прошла неделя, а он так и не заплатил за комнату, ему отказали и выставили на улицу. Но, судя по всему, это ничуть его не задело, он все принял как должное.

И пошел к своему сарайчику. Сарайчик стоял как прежде, нетронутый, покрытый пылью как прежде и тихий как прежде, словом – пристанище. Кровать была на старом месте, и матрас тоже, правда слегка обглоданный мышами, а так-то в полном порядке. Миновало два года с тех пор, как он жил здесь, но воздух не казался затхлым, потому что окно было разбито.

Конечно, в его отсутствие здесь побывали люди, не без того, но взять было нечего, и они ушли своим путем. Керосинка тоже стояла среди прочей железной утвари, и ульстер висел на месте, серо-коричневый, не знающий сносу, вот только вешалка оборвалась, и тяжелое пальто упало со стены и лежало в углу, будто куча тряпья. Что и уберегло его от воровских рук.

Абель был дома. Он сразу начал пришивать вешалку, чтобы повесить ульстер. А больше здесь делать было нечего, и он вышел на улицу. Сидел на солнышке, часами слонялся по городу, ни перед кем не испытывая стыда, встречал много знакомых, но проходил мимо них так же невозмутимо, как и они мимо него.

На базаре он увидел Лоллу, та покупала у крестьянки вилок капусты. Он прямиком направился к ней, протянул руку и сказал:

– Поздравляю, Лолла.

Она отступила назад и воззрилась на него.

– Мне, верно, надлежало сказать сперва «добрый день», но я говорю «поздравляю». Это было отлично, это было именно то, что надо, ты молодец, Лолла.

– Ты… ты снова вернулся?

– Да. Уже несколько дней. Мне там больше нечего было делать, вот я и вернулся. А ты цветешь, как я вижу.

Щеки Лоллы вспыхнули румянцем, может, потому, что ее так разнесло.

– А ты, – ответила она, – как у тебя дела?

– У меня лучше не становится.

Лолла расплатилась с торговкой и предложила присесть. Абель хотел понести ее корзинку, но Лолла отказалась.

Лишь когда они сели, Лолла внимательно его оглядела.

– Многое изменилось за этот год, – сказала она, – у нас у всех очень большие перемены. А у тебя все хорошо?

– Да, у меня все хорошо.

– Ты уехал. Представь, я это уже почти забыла. Ты ведь сбежал.

– Да, я осточертел себе самому. Но всего удивительней то, что сделала ты.

– А ты слышал?

– Все как есть. И порадовался за тебя. Ты это вполне заслужила.

– Грустно только, что далеко не все хорошо.

– Да нет, все прекрасно.

– Я кое-что должна тебе сказать.

– Я уже затаил дыхание.

– К сожалению, тут нечего шутить. Речь пойдет об акциях.

– Да, я слышал, что тебе не повезло. И что ты потеряла все свои акции.

– Нет, это ты их потерял.

– Я? – недовольно переспросил он. – Впрочем, стоят ли акции того, чтобы о них говорить? Зато ты получила превосходного мужа, удачно вышла замуж, теперь у тебя есть дом и положение в обществе и вся прочая благодать. Так что не печалься об акциях.

– Ты не изменился, как я вижу, – сказала она и покачала головой. – Хотя меня утешает, что ты так легко это воспринял. Но теперь ты должен сам вчинить иск дирекции и воспользоваться своим правом на акции.

– Ну! – воскликнул он и зажал уши. – У меня отродясь не было ни одной акции, чему я очень рад, акции только на то и годятся, чтобы их терять. Послушай, а как поживает Ольга?

– Ольга… ну она… она…

– Ты почему замялась?

– Я ничего про нее не знаю. А ты где живешь? – вдруг спросила она.

– Живу? В «Приюте моряка», разумеется. На первых порах.

– Я потому спрашиваю, что нашла в капитанской каюте все твои вещи и перенесла их в свой домик.

– Там была какая-то одежда? – спросил он. – Да, да, теперь припоминаю. В твой домик на берегу, говоришь?

– Я их переправлю в «Приют».

– Как? И речи быть не может. Я их сам заберу. Отличные костюмы, припоминаю, первого сорта. Если их надеть, мне Гулликсен, пожалуй, опять предоставит кредит.

Лолла покачала головой и, придя в отчаяние, окончательно сдалась.

– Ты, верно, и не помнишь больше, что когда-то был капитаном на «Воробье»?

– Ну как же не помнить?! Твоя стряпня, немой штурман…

– Не умри он от рака, то купил бы эти акции. Тогда они не пропали бы.

– Подумать только!

– Вот ты все шутишь. А почему ты сбежал?

– Не будь такой сердитой, Лолла!

– Я просто спрашиваю, почему ты сбежал?

– Ты этого не поймешь. А что, если я сбежал, чтобы поглядеть на одну могилу? А что, если за тем, чтобы увидеть, как большие кактусы растут под открытым небом? Мы с Анджелой часто ходили смотреть на них, они занятнее, чем все прочие уродцы, потому что для них естественно быть уродцами. Я и Анджела тоже были такими, вот почему мы так часто ходили смотреть на кактусы. А вдобавок я хотел отыскать Лоуренса, друга, который когда-то у меня был. Не знаю, помнишь ли ты, как я про него рассказывал.

– Ты его нашел?

– Да. Но они лишили его жизни.

– Ох!

– Да, взяли и убили его. Я приехал слишком поздно.

– Какой ужас! – И Лолла вздрогнула.

– Ужас, – повторил Абель, – но вообще-то они делают все очень аккуратно, сажают человека на стул и заставляют умереть.

– И его больше нет?

– Он для меня оставил письмо, но я его не прочел.

– Не прочел?

– Да что в нем могло быть такого, в этом письме, чего я не знал бы?

– Может, весточка для той, что в Ирландии?

– А ты про нее помнишь? Дико, что я его не прочел.

– Письмо у тебя с собой?

– Нет, я его там и оставил.

– Ой, – сказала Лолла горестно, – ты весь какой-то странный, во всем странный. Ну почему ты вернулся, раз уж ты уехал?

– Ты вправе так говорить. Твой муж когда-то рассказывал мне про корову и про скворцов, которые предпочитают быть там, откуда они родом, может, и со мной то же самое. Должен сказать тебе, что у тебя необыкновенный муж, Лолла.

– Да, он такой.

– Я однажды долго с ним разговаривал. Он многое понимает.

– Да, – сказала Лолла и поднялась, – теперь мне пора.

– Помочь тебе донести корзину?

– Нет, спасибо.

– Я на днях схожу в твой домик, возьму свою одежду, – сказал он.

После этого он снова сел на скамейку и стал глядеть, как она уходит, как грузно движется по улице. По обыкновению, красиво одета, фигура, правда, грузная, но по-прежнему статная. В былые дни она непременно попросила бы проводить ее. Хорошо, что она замужем, не будет теперь наведываться в его сарай.

Взяв свою нарядную одежду, он большую часть с помощью старьевщика обратил в деньги, а себе оставил лишь коричневый костюм и сразу стал элегантный, стал важный господин и направился в сторону лесопильни к Алексу и Лили.

Оба оказались дома, сидели за столом и обедали со своими детишками. Детишек теперь было четверо.

Все стулья были заняты, но Лили, красная как рак, вскочила с младенцем на руках.

– Не вставай, не вставай! – воскликнул Абель и сел на край постели.

– Вот ты и вернулся, Абель, – изрек Алекс, – ничего себе тип, бросил всех и подложил нам такую свинью.

Абель сказал, что уже наслышан об этом.

– Штурман угодил в больницу, там и умер, ну а мне пришлось вести корабль. Я и вел лучше не надо, но в последний рейс такая выдалась буря.

– Я про все слышал.

Лили:

– А у тебя все в порядке, Абель?

– Жаловаться не могу. Но вам тоже недурно живется, среди недели на столе мясо, как я вижу.

– Это телячья печенка, – сказала Лили. – Ты много поездил по белу свету, с тех пор как последний раз был здесь?

– Всего только наведался в Америку.

– Ах, если бы составить тебе компанию! – воскликнула Лили.

– А сюда тебя зачем принесло? – спросил Алекс.

– И сам не знаю.

Лили:

– Ну уж ты всегда что-нибудь найдешь, не то что некоторые.

Алекс, запальчиво:

– Ты до сего дня хоть раз сидела голодная?

Лили уточнила:

– Мы получаем пособие, только и всего.

Алекс, еще запальчивей:

– Я спрашиваю, ты до сего дня хоть раз сидела голодная?

– Вот с тобой, Абель, все иначе, ты по-настоящему никогда не опускаешься на дно. Я помню, когда нам было совсем невмоготу, ты угощал нас лососем. Подумать только, по мне, вкуснее лосося ничего на свете нет. Целую банку дал нам тогда.

Они продолжали трапезу, но внезапно Алекс вскочил и придвинул Абелю свой стул:

– Нечего тебе рассиживаться на кровати.

Оба в недоумении уставились на него. Как прикажете Лили, бывшей конторщице, реагировать на подобное поведение?!

– Алекс! – вскричала она.

– Что Алекс, Алекс, – огрызнулся тот. – Я хочу сказать, чтоб ты пересел на стул, если надумал у меня рассиживаться.

Абель пересел на стул.

– Между прочим, я и не собирался рассиживаться у тебя, я просто заглянул к вам. А малыши-то подросли.

– Правда? – спросила Лили. – Слава Богу, они все здоровенькие, старшенький прямо как медвежонок, а младший – тоже мальчик.

Абель дал каждому из детей по кроне. Младший тотчас сунул ее в рот.

– Смотри, чтоб он ее не проглотил! – воскликнул Алекс.

Дети подошли и по очереди подали Абелю руку – благодарили.

Волнение охватило Абеля, когда он держал в своей руке эти маленькие ручонки.

– Да, а где Регина? – спросил он.

Лили ответила:

– Регина живет у себя, она вышла замуж, и у нее уже есть ребенок, а муж ходит машинистом на каботажных рейсах. Да, Регина хорошо устроилась в жизни, вот уж у кого есть голова на плечах.

– А с нами она и знаться не желает, – заметил Алекс.

– Еще чего захотел, – сказала его жена. – Знаться с нашим убожеством!

Алекс заметно сбавил тон, он не стал в третий раз спрашивать, сидела ли она голодная.

– Я ведь почему спрашиваю, чем ты намерен заняться, это в смысле не сможешь ли ты тогда взять меня к себе? Ну, что ты мне ответишь?

– Я подумаю, – сказал Абель.

– Подумай, – встряла Лили, – подумай и сделай.

Алекс:

– Я ведь был хороший матрос, не хуже других.

– Да.

– Все делал, что ты мне велел. А когда ты уехал, а я стал штурманом и продавал билеты и все такое прочее, я и с этим справлялся и все держал в голове.

– А куда делись твои передние зубы? – спросил Абель.

Лили:

– Ты когда-нибудь видел такое зрелище?

– Это случилось на борту, в последний рейс. Северин выбил мне зубы разводным ключом. А что, очень заметно?

– Не очень, – с улыбкой ответила Лили, – это тебя даже красит.

Абель попрощался и ушел.

Уже перевалило за полдень. Он и сам был не прочь съесть кусок печенки, но ему никто не предложил, поэтому он зашел по дороге в лавочку, купил каравай, несколько копченых селедок и отправился домой.

Под вечер, когда уже смеркалось, в дверь заглянул какой-то молодой человек, удивился, испугался даже и не вошел внутрь.

– Здесь кто-то есть? – сказал он.

– Да.

– Но здесь никогда никого не было.

– Я вернулся несколько дней назад, а вообще-то я всегда живу здесь. А тебе чего надо?

– Мне? Ничего.

– Все, что здесь есть, принадлежит мне, – сказал Абель, – кровать тоже моя, я оставил ее, когда уехал. А этот ящик у меня вместо стола.

– Да, да, – сказал паренек и ушел.

Небось расстроился, подумал Абель и поглядел ему вслед. Как выяснилось, паренек приходил не один, рядом, когда он уходил, мелькнуло светлое платье.

Придется мне навесить замок, подумал он, не то они и меня самого унесут из дома.

На другой вечер, когда, засидевшись на солнышке, он пришел домой позже обычного, навстречу ему из сарая вышла парочка, девица и уже немолодой мужчина с сединой в бороде. Абель только хотел было спросить, чем это они у него занимались, но вовремя сообразил, что такой вопрос мог прозвучать двусмысленно, и промолчал. Он ухватился за ульстер, который нес мужчина, и сказал:

– Это мой.

Мужчина, не выпуская ульстера из рук:

– Не больше твой, чем мой.

Потом он все-таки, хоть и неохотно, отдал ульстер и добавил:

– Можешь взять себе. Тоже мне франт нашелся.

Девица на ходу пробормотала:

– Говорила я вам: не берите, это чужое.

Абель нагнал парочку и остановил девицу.

– А что это у вас под накидкой, барышня? Нет, нет, так у нас дело не пойдет.

– Не смей приставать к даме! – пригрозил мужчина.

– Что за дурацкие шуточки уносить мое исподнее!

– Эй ты, кому говорят: не задирай даме юбку, – взревел мужчина.

– Вы только поглядите! И рубашки и кальсоны, да вы их даже надеть не сможете!

Девица начала хныкать:

– Я же все время говорила, что это нельзя брать, что это чужое.

– Тогда зачем брали? Ведь это все мужские вещи.

Кавалер девицы полез к Абелю с кулаками. Тогда Абель крепко взял его за плечо и отвел к проволочной ограде. А вернувшись, девицу не застал: она сбежала по железнодорожной насыпи.

Непременно надо повесить замок, подумал Абель.

Подумал, но ничего не сделал, хотя это было в высшей степени необходимо.

Утром он долго тянул время, потом вышел, сходил на базар, купил пучок морковки и лишь потом начал бояться за свое добро. Первое, что он полез проверять, вернувшись домой, был его револьвер.

Где взять замок, Абель знал, он лежал в старой укладке с маяка, которую его отец набил всякими железками. Замок был неисправный, но починить его можно было в два счета. Руками он умел делать решительно все, даже при самом скудном инструменте. Мог пустить в ход сломанную машину, мог паять и сваривать. Вот и к ульстеру он вместо вешалки пришил не какую-нибудь там тесьму или шнурок, а медную цепочку, которой хватит на всю жизнь. Поскольку ключа в укладке не нашлось, он выпилил себе что-то подходящее из никеля, чтобы было чем отпирать и запирать дверь. Судя по всему, он не в первый раз соорудил отмычку.

XXVI

Мы, все остальные, стали тем малым, чем стали, лишь потому, что мы такие обыкновенные. Он же пришел из приграничной страны, о которой мы ничего не знаем.

Из молодого Клеменса

Встреча Абеля с Ольгой.

Под конец ему удалось выяснить, у кого она предпочитает бывать: в купеческих семьях, в чиновничьих, у людей этого дня и этой жизни, где и она могла предстать богатой и современной и возвышенной.

А зачем она ему понадобилась? Ни за чем, просто увидеть, ведь это же Ольга.

Абель приоделся как только мог, думая о ней, сдал в стирку и крахмал воротнички, пожелтевшие с капитанских времен, а встречу умышленно обставил на простецкий лад, он замахал и крикнул:

– Ну наконец-то!

Это ее слегка покоробило, он ей был не муж и не брат.

– Добрый день, Абель, – сказала она. – Ты так здороваешься, будто мы с тобой только вчера виделись.

– Извини, я это нарочно. Я так придумал.

– Странный ты человек.

– Я хотел, чтоб не получилось слишком торжественно, чтоб мы не начали обмениваться рукопожатиями и всякими фразами «а вот и ты, Абель», и «почему это ты уехал?», и «почему это ты вернулся?», и «я просто не нахожу слов».

Она кивнула:

– Это тебе не по душе, я понимаю.

– Да, не по душе, я не могу все объяснить. А перед тобой я бы и вовсе спасовал, даже надумай я солгать.

– А ты хорошо выглядишь. Почему ты крикнул: «Наконец-то!»?

– Я искал тебя целых девять дней. С того дня, как вернулся.

– Мы не можем так и стоять здесь. Не пойти ли нам домой?

– Да, спасибо.

– Я не то имела в виду… Ты где живешь?

– Нигде.

– Значит, мы не можем пойти к тебе и поболтать?

– Мы можем зайти в какой-нибудь погребок.

– Не могу, – сказала она, – я хочу сказать, что мне никто не запрещает, но все-таки… а ты и в самом деле нигде не живешь?

– Нет, просто я живу в сарае, у складов.

– А, я помню этот сарай. Один раз я даже залезла на крышу, а ты стоял внизу, и я спрыгнула прямо на тебя. А в этот сарай ты меня отвести не можешь?

– Такой сарай не для тебя. Я бы на руках тебя туда отнес, но этот сарай не для тебя.

– Ну тогда проводи меня домой. Я хочу сказать, до моих дверей.

– Да, спасибо.

По дороге она искоса поглядывала на него.

– Ты хорошо выглядишь, постранствовав по белу свету. Про Лоллу слышал?

– Да, в общих чертах.

– Но в этом нет никакого смысла. Мне-то, конечно, наплевать, но смысла в этом все равно нет. А вдобавок она уже ходит с животом. У меня вот детей нет.

Он промолчал.

– Я сказала, что у меня детей нет.

– Да-да, то есть нет-нет, у тебя нет детей. С одной стороны, это хорошо, с другой – плохо.

– Вот именно, – сказала она, – прошлый раз я не хотела детей, теперь хочу, а он не может. Смешно, когда человек этого не может, постыдно.

– По-моему, не хотеть – это так же плохо.

– Да, но теперь я хочу. Я не уверена, что буду обожать ребенка, но почему бы и не попробовать? Ты можешь войти в мое положение?

– У тебя, наверно, для таких дел и времени-то нет.

– У меня нет времени? Чушь какая!

– У тебя другие интересы, – сказал он, – тебе надо краситься, и мазаться, и завиваться, и глотать таблетки, и менять платья, и спать в качалке, и курить сигареты.

– У тебя сигареты нет?

– Нет, только трубка.

– Все, что ты говоришь, правда, но время у меня все равно нашлось бы. Просто ужасно, какой ты безжалостный по отношению ко мне. Прямо леший! А у тебя у самого все в порядке? А ты никогда не бываешь растерян? Ты перечисляешь все, что во мне есть плохого, но ведь во мне есть и хорошее, правда, правда. Я бываю теплая и нежная, но это ты в расчет не принимаешь.

– Принимаю, принимаю, – сказал он, – я еще помню тот единственный день, тридцать лет назад.

Она остановилась и поглядела на него:

– Ты это про что?

– С самого детства помню, – сказал он и тотчас увел разговор в сторону: – До чего же весна запоздала, дождя так и не было. А вот скамейка, не хочешь сесть?

Кругом была тишина, лишь мелкие пичужки щебетали среди ветвей, прохладно, в парке у них за спиной – полураспустившиеся кусты сирени, поздняя весна.

Немного погодя пришла молодая парочка и заняла скамейку по другую сторону дорожки.

– Зачем им понадобилась именно эта скамейка? – спросила Ольга.

– Да оставь ты их!

– Что я еще хотела сказать? Ты так никем и не стал?

– Начинается!

– Я не хочу входить в подробности, но, Абель, у тебя был пароход, и место, и все, что надо, пока в тебя дьявол не вселился.

– Наверно, – улыбнулся Абель.

– За тобой опасно быть замужем. В один прекрасный день от тебя останется пресловутое мокрое место и больше ничего – ха-ха-ха!

– Ну так за мной больше никто и не замужем.

– А ты разве был женат?

– И даже обвенчан.

– Об этом мы говорить не будем. А ведь я хотела однажды уехать куда-нибудь с тобой, об этом ты не думал?

– Нет, – отвечал он, – у меня не было никаких шансов.

– Потому что ты сам разрушил все свои шансы.

– Так никем и не став, да, да, верно. Я уж вижу, к чему ты клонишь. Но я вовсе не так растерян, как ты, я не ломаю голову, я спокоен, я ничто, я стерт с лица земли, у меня нет имени.

– Просто удивительно, как ты на разные лады повторяешь одно и то же. Но если выразить ту же мысль короче, то у тебя просто нет стимула. Вот в чем дело.

– Все равно, я не придерживаюсь установленных правил, меня вполне устраивает одна-единственная трапеза за целый день, а потом я закусываю солнечным светом. И зачем обязательно кем-то становиться? Все кем-нибудь становятся, не делаясь от этого счастливее. Они затрачивают столько сил, чтобы подняться наверх, а потом им надо хлопотать о награде. И тут покой их оставляет, а нервы сдают, некоторые начинают пить, чтобы развеселиться, но им становится все хуже, им нужно постоянно приподниматься на цыпочки, и я, живущий в сарае, от души им сочувствую.

– Ни разу не слышала от тебя подобного красноречия.

Абель, с улыбкой:

– У меня было много лет, чтобы хорошенько продумать свою речь.

– Хуже всего, что это вызывает у тебя улыбку. Ты ведь не можешь не признать, что твой путь от капитанства на «Воробье» до теперешнего сарая – это все-таки падение.

– Да, в твоих глазах это выглядит именно так.

– Когда ты стал таким?

– Таким? Ты хочешь спросить, когда я начал созревать для этого? Тому уже много лет. Это началось еще в детстве. У меня не было совсем никаких шансов, тогда это и началось. Вот я и оказался без корней – и в чужой стране, что ускорило мое созревание. А потом я женился на Анджеле, и это, слава Богу, меня освободило. Словом, мне хорошо. Давай лучше поговорим о тебе.

– Обо мне? С ума сойти! Почему эта парочка напротив не желает убраться восвояси?

– Да оставь ты их.

– Они, разумеется, прекрасно знают, кто я такая, да и ты хорошо одет, могли бы проявить уважение.

Абель улыбнулся:

– Может, уйдем?

– Нет, это не мы должны уходить. Да, так о чем мы говорили? Ты сказал: созревать. Единственная трапеза за целый день. Господи, спаси и помилуй. Нет никакого сомнения в том, что тебе несладко живется, и если ты все-таки желаешь так жить, то лишь потому, что у тебя ни на что нет воли.

– А что, если это дар?

Она опешила:

– Дар? Ты так наловчился красиво говорить, я просто никогда ничего подобного не слышала. Дар? Может, ты и прав, может, впору на все махнуть рукой, если бы не погибал именно ты.

– Удивительно слышать это от тебя, Ольга, – сказал он, – но, когда я сижу и греюсь на солнышке, мне никакой еды и не надо. Я в тропиках наблюдал, как там люди живут одним днем – что добудут, то и съедят, живут, можно сказать, ничем и еще солнечным светом. И так живут миллионы. Там ни про кого нельзя сказать, что он многого достиг, там не думают про деньги, и хлеб насущный, и жилье, жизнь их проста, а украшением ей служат цветы. Глядеть на них отрадно, это такая благодать для глаз. Мы уплывали на острова и располагались там, в карманах у нас не было ничего, что нужно им, они ничего не желали покупать у нас, но они и не попрошайничали. Мы заходили в глубь острова, там они танцевали и смеялись, они были приветливы и давали нам фрукты, они были красивые, смуглые и почти нагие. Мы провели там две ночи…

– Не два дня? Ты ведешь счет ночами.

– Днем мы там тоже были.

– Ну да, ну да, – сказала она нетерпеливо, – послушай, Абель, ты сказал, что разыскивал меня девять дней. А я ждала тебя целый год. Ты, пожалуйста, ничего не воображай – но ты единственный, с кем я могу разговаривать. С тобой я могу разговаривать о чем угодно. Отец наш небесный! – вдруг воскликнула она. – Если б мне удалось заставить тебя понять собственную пользу. Ты, верно, сидишь без гроша в кармане?

– Нет, кое-что у меня есть.

– Я все еще должна тебе тысячу крон. Это очень печально.

– Не думай об этом.

– А тебе никогда не удается чего-нибудь скопить?

– Никогда, – ответил он.

– Значит, у тебя ничего нет на потом. Ты ведь получил наследство и мог бы стать среди нас большим человеком, если б сумел удержать его. И тогда мы смогли бы уехать вместе.

– Мой отец, тот и в самом деле копил. Я сразу промотал свою долю. Лолла, та была разумнее, она вложила свои деньги в акции и акции эти потеряла. Теперь мы оба одинаково бедны. Нет и нет, я не коплю.

– Ну, с акциями это чистая случайность. Ты вообще не печешься о том, чтобы хоть что-то иметь, чем-то обладать. А вот я не могу себе представить, как бы это я жила, ничего не имея, я не создана для бедности. Я хочу иметь возможность, пожелав ту либо иную вещь, тотчас ее получить.

– А вот я ничего не желаю.

– Все потому, что тебе не для кого копить.

– А тебе есть для кого?

– Нет. Не надо язвить. Итак, тебе не для кого копить, ты человек одинокий, и это тебя испортило. Я все-таки немножко откладываю… хотя, нет, ничего я не откладываю, я, напротив, вся в долгах. Господи, с тобой невозможно разговаривать… Для всех людей вполне естественно немножко откладывать, а не проматывать все, что ни есть.

– Да, это так. Все мы только и стремимся выжать из этой жизни все, что только можно, урвать как можно больше – а потом умереть.

– Господи, жуть-то какая!

– Но, дорогая Ольга, зачем собирать сокровища в сундуках? Неужто ты не знаешь, к чему это приводит? Дети либо внуки снова все растранжирят, разбазарят направо и налево. После чего дети детей снова начнут собирать. Ну не глупо ли? Словом, я не вижу причин укорять себя за то, что ничего не коплю.

– У тебя просто нет стимула, – кивнула Ольга.

– А теперь расскажи хоть немножко про себя.

– Ты какой-то ненормальный, вот и все.

Абель, с досадой:

– Те, у кого есть стимул, тоже недалеко уходят. Они просто сколотят небольшой капиталец, малость задерут нос и вызовут небольшую зависть, вот и все. Моим ровесникам живется ничуть не лучше, чем мне. Я бы с ними не поменялся. Вот на «Воробье» ходил человек, у которого был стимул. Он был как дьявол, он исступленно рвался наверх, был штурманом, стал капитаном, хотел стать хозяином парохода…

– Это который умер?

– Да, и потом он умер.

Молчание.

– А сама ты, Ольга, со своим стимулом – вон у тебя на виске появилась синяя жилка.

– Какая еще жилка?

– Обыкновенная, красивая, милая, синяя…

– Почему ты так говоришь? Ты ведь меня не любишь.

– А вот и люблю, – ответил он и тут же переменил тему: – Ты, верно, замерзла, сидя здесь.

– Да, но пусть сперва уйдет та парочка.

– Пошли, – сказал он и без долгих разговоров поднял ее со скамьи.

Она с готовностью повиновалась.

– Но уступить этой парочке! – сказала она. – Что они могут подумать! – И немного спустя: – Мне в общем-то понравилось, что ты поднял меня и пошел со мной, меня словно жаром обдало. А куда ты идешь?

– Хочу проводить тебя домой.

– А я не хочу домой, – сказала она, – мы с тобой еще не наговорились. Я пойду к тебе в сарай.

– Нет, туда ты не пойдешь.

– Ну, мы ведь не можем разговаривать посреди улицы. Никто ведь так не делает. Я хочу пойти с тобой, я хочу увидеть что-то другое вместо обычного жилья со столом и со стульями.

Она взяла его под руку и даже стиснула ее.

Абель:

– А если мы кого-нибудь встретим?

Она и здесь знала выход.

– Уж ты сумеешь избежать опасности. Ты все умеешь.

Короткие слова – как приказ. Она прильнула к нему, он в отчаянии продолжал путь, отыскивая закоулки и обходные пути к железнодорожной линии, а оттуда – вниз по насыпи, к сараю.

– Жду не дождусь, – сказала она, покуда он открывал дверь своей отмычкой. – Постой, постой, это же никакая не халупа. Это те самые ужасы, которые ты расписывал? Есть свет, есть воздух, даже кровать и та есть. Ну знаешь!.. – Она расхваливала его сарай, чтобы выглядеть любезной и оправдать свой приход. – У кого такой дом, тот вовсе не лежит на дне. Здесь очень-очень мило. Вот так, а теперь я сяду.

Для нее он накрыл стул ульстером, словно ковром, а сам сел на кровать. Его беспокоило, что они сидят здесь вдвоем, что они вели себя очень неосторожно, и вопрос еще, как они незаметно выйдут отсюда.

– Дорогая Ольга, почему ты так хотела прийти сюда?

Ольга:

– Мы не можем объяснить все свои поступки, как и ты не можешь объяснить, почему ты сбежал и почему вернулся обратно. Мне хотелось поговорить с тобой, с тобой очень хорошо разговаривать. Видишь ли, Абель, – вдруг добавила она, – получилось совсем не так, как я думала, когда второй раз выходила замуж.

Молчание.

– Не получилось того, чего ожидал каждый из нас. Что ты на это скажешь?

Абель покачал головой.

– Я не бегаю в отчаянии по городу, я и сюда пришла не потому, что с горя решила пофлиртовать с тобой. Просто я растеряна и хочу поговорить. Как ты думаешь, почему я могу так долго не возвращаться домой? Потому, что его это устраивает. Да-да. Я вношу смятение в его жизнь, говорит он, и еще он говорит, что я создаю в доме нервную обстановку. Какой-то смысл в его словах есть, он наверняка прав, и от этого я такая несчастная. Прикажете мне повеситься из-за этого? И не подумаю, уж лучше тогда я выпущу когти. Вот какой ведьмой я стала. Ты вот на Лоллу погляди: берет и безо всякого выходит за моего собственного первого мужа. Ну не странно ли, она ведь была служанкой у нас, убиралась и стирала.

– Ты ведь сама хотела, чтобы она к нему пошла.

– Ну, я думала… раз я сама оттуда уехала. Но вот что они возьмут и с места в карьер поженятся, нет и нет. А сейчас она уже ждет ребенка. Ну да, теперь они женаты, могут уезжать и возвращаться и поступать друг с другом, как захотят. А у меня детей нет. Ребенок мне, может, и пошел бы на пользу, но он не хочет. Как же мне быть?

Абель подумал:

– А может, тебе стоит усыновить ребенка?

– Одного из твоих?

– Ольга!

– Извини. Нет, чужой ребенок тут не поможет. Мне нужно самой стать матерью.

– Но этой возможности у тебя нет.

– Молчи, я сама знаю. Но я хотела поговорить с тобой, потому что ты так много можешь. Надо было мне выйти за тебя. Нам с тобой надо было пожениться, если судить по тому, что я о тебе слышала. И ты должен был взять меня в морское путешествие.

– Ах да, путешествие.

– Нет, не говори так. Теперь уже слишком поздно, я останусь там, где я есть, но тогда… если бы ты пришел и без разговоров увел меня за собой… потому что это тебе я была предназначена. Рибер Карлсен снова мне написал, вот человек, который поднимается вверх, он еще станет епископом. Я ему все рассказала про нас с тобой, и он так красиво мне написал, что, раз я замужем, мне надо забыть про тебя. Ха-ха-ха! Уж и не знаю, но его письма мне совсем не помогают. Тебе не надоело слушать?

– Нет, Ольга.

Нет и нет, ему она не может надоесть. Но она говорила так, будто за всем этим прячется любовь, а он не заглатывал наживку, чего нет, того нет, напротив, у него возникли подозрения: может, она хочет заманить его, а потом уйти? Что он знал о ней? Праздная и неудовлетворенная дама, пылкая, нежная, истеричная. Он, конечно, может заглотить наживку – и получить отпор, потерпеть поражение. Но вообще-то жаль, что она, что Ольга…

– Я еще помню, – сказал он, – как ты кружилась по городу словно музыка вальса.

Она вздрогнула:

– Неужели прошло так много времени? И впрямь, протекли годы. Они и наложили на нас свою печать, но нам не хватает воздуха для дыхания. Значит, ты помнишь, когда я выглядела как вальс? Это было давно, все уже умерло.