Текст книги "Круг замкнулся"
Автор книги: Кнут Гамсун
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
IV
А больше от Абеля писем не было.
Старый Бродерсен жил себе в мансарде и не слишком бедствовал, видит Бог, не слишком. День да ночь – сутки прочь. Ничего не скажешь, осень – тяжелая пора, и он невольно вспоминал молодые годы, когда и осень, и темнота, и холод были приятной забавой. Сейчас – совсем не то, но без доктора и без лекарств он до сих пор как-то обходился. Люди говорили, что он хорошо выглядит. Но про себя он считал, что в сердце у него есть какой-то изъян. Кое-что об этом говорилось в его книге «Лечебник для моряков».
Потом к нему начала захаживать Лолла. Вообще-то странно, но она захаживала, и это отнюдь не было ему неприятно. После маяка она на другое место не поступала, жила с родителями, и ничего худого про нее теперь не говорили. Мужа у нее не было, детей тоже, хотя и фармацевта при ней не было. Отошло в прошлое. Конец. Зато с ее домом дела обстояли не очень хорошо – его пришлось продать, и семейство перебралось в домик на берегу. Судьба. А тут еще среди всего этого разора всплыла неприглядная история насчет ее отца и служанки. В общем все было из рук вон плохо.
Итак, однажды под вечер Лолла заявилась в мансарду. Бродерсен только что завершил свой послеобеденный отдых и потому был довольный и умиротворенный.
– Батюшки, никак это ты, Лолла? – Таким вопросом встретил он ее.
– Вроде больше некому, – отвечала она и была, как обычно, живая и расторопная. Оглядевшись по сторонам, Лолла сказала: – Так я и думала, мне бы давно сюда прийти, постирать и прибраться.
Бродерсен отвечал, что есть у него женщина, которая иногда делает постирушку и наводит порядок, но Лолла только фыркнула:
– Ничего себе порядок! Вы только взгляните сюда! И туда! И на потолок!
Затем, сбросив с себя верхнюю одежду, она слетала за водой, отыскала все, что ей может понадобиться для уборки, и приступила к делу.
Ему показалось, что она несколько осунулась и похудела, но от работы снова похорошела и раскраснелась и все время подбадривала его своей болтовней. На редкость работящая особа, эта Лолла, стала куда симпатичнее, чем раньше, да и ноздри у нее уже не такие легкомысленные. Она залезла на стул и намывала стены под самым карнизом, он же сидел и глядел, как она шурует, а особенно разглядывать ее ноги ему и в голову не пришло.
Управившись с уборкой, Лолла сказала:
– Ну, разве я не заслужила чашечку кофе и какое ни то угощение?
– Верно, – ответил он, – но у меня навряд ли есть что-нибудь подходящее. Посмотри в ящике.
Лолла сама сварила кофе, отыскала кой-что из сухих припасов, и они явно пришлись ей по вкусу. Ела она как голодная.
Через несколько дней она пришла снова. На угощенье опять ушло кофе и кое-что из съестного, но само ее присутствие его радовало, и он нарочно купил побольше на ее долю, чтоб она была довольна, и в последующие недели не раз повторял: «Как славно, что ты ко мне заглядываешь». Поэтому она через небольшие промежутки времени приходила снова и снова, и ей всякий раз были рады.
Конечно, она не могла постоянно стирать гардины или прибираться, но она могла привести в порядок постель, а один раз даже пришила ему пуговицу и кое-что подлатала, она была на все руки, эта Лолла. И еще просила показать ей карточные фокусы, хотя пальцы у него теперь плохо гнулись. В знак благодарности он велел ей написать вместо него письмо Абелю, сам он уже не мог удержать перо такими пальцами. Напиши, что уже год, как родной отец ничего о нем не слышал. Скажи, что родной отец послал ему два письма и ни на одно не получил ответа. А в конце можешь добавить, что сама пожелаешь. Тебе известно, что он женился?
– Да, я слышала.
– Хорошенькое дельце!
Но время шло, Абель не ответил и на Лоллино письмо, впрочем, и обратно письмо не вернулось, значит, он не умер.
А больше Абель не писал.
Бродерсен по большей части сидел дома и мало кого видел из людей. Кьербу был неплох для компании, про Крума и Норема тоже худого не скажешь, но жизни они с собой не несли, напротив, были старые и придурковатые. К Робертсенам он тоже больше не ходил, семейство выкинуло из головы своего дорогого капитана – поди догадайся почему. А если ему и доводилось встретить на пристани самого таможенника, тот кроме как о лодках ни о чем говорить не мог.
Лолла же начала приходить реже. Она теперь поступила в услужение к новобрачным, к Ольге и ее мужу Клеменсу-младшему. Не сказать, чтобы парочке очень нужна была помощница по хозяйству, но так уж полагалось. Сам Клеменс остался в отцовской конторе, но открыл по соседству адвокатскую практику на случай, если ему поручат вести какое-нибудь дело. Для новичка это непросто, тем более что Клеменс был слишком хорош собой, а потому и не пользовался уважением.
Чета Клеменсов наведывалась иногда в винный погребок и вообще не избегала городских развлечений. Ольга в роли молодой жены была очень мила, она рассыпала улыбки всему свету и держала мужа под руку.
Нельзя же было надеяться, что капитан Бродерсен так никогда и не узнает про некую бумагу в Частном банке с его, Бродерсена, подписью. Нельзя же было надеяться, что эта история не выплывет когда-нибудь на свет Божий, – или все-таки можно?
Во всяком случае, для начала к нему в мансарду поздним дождливым вечером заявилась Лолла; Бродерсен уже лег и собирался заснуть, но тут как раз пришла она. Была она мокрая и озябшая и попросила разрешения снять с себя одежду, но теплей ей от этого не стало. На полу вокруг нее натекла лужа.
– Господи, – сказал Бродерсен, – ты с чего это такая мокрая?
– У меня свободный вечер, – ответила Лолла.
– Ты что, ходила по улице?
– Ходила и думала.
Он пожалел ее и предложил ей развести огонь в печке.
– Да, – сказала она, – вот…
Но после этих слов она подошла к постели, пощупала ее и увидела, как там тепло.
– Дозвольте мне прилечь сюда ненадолго, – попросила она, – полежать рядышком с вами.
– Сюда? – вырвалось у него. И он привстал, как бы желая уступить ей место.
– Да нет, с самого краешку. Пока я не согреюсь. – С этими словами она сбросила почти всю одежду и чуть не нагишом юркнула в постель.
Заговорили они лишь спустя некоторое время.
– Где это ты так замерзла?
– На улице. Я ходила и думала.
– Думала?
– Но я скоро согреюсь. Здесь так тепло.
– Придвинься ко мне. В кровати места много.
– Да, спасибо, – ответила она, прижалась к нему и робко положила руку на его живот под одеялом.
Он подоткнул под нее одеяло и сам устроился рядом. Чудеса да и только. С ним такого не было, может, с полсотни лет. Но все так хорошо и так скромно, а в супружеской постели, перенесенной с маяка, места хватает для двоих.
– Думала? – переспросил он, не совсем ее понимая.
– Да, думала. Больше я теперь сказать не могу.
Они помолчали.
– Ты бы хоть платье посушила, оно ведь мокрое.
– Не беда. Когда я согреюсь, то надену его, и оно высохнет прямо на мне.
Вот теперь он узнал прежнюю, энергичную Лоллу. Она никогда не теряется.
– Ну вот я и согрелась, так что если вы думаете…
– Придвинься поближе, Лолла, и согрейся как следует. Я тебя не съем.
Мало-помалу соприкоснулись их груди, ноги, соприкоснулись и не отпрянули.
А потом они начали хвалить друг друга за совершившееся.
– Вот уж не думала, не гадала, что вы такой удалец.
– Это ты меня раззадорила. Ты такая неистовая.
– Только бы мне не влипнуть.
– Влипнуть? Пустяки! – Он вдруг стал рыцарственным и преисполнился мужского достоинства: – А если что и случится, ты всегда можешь положиться на меня. Помни это.
– Хорошо.
– Я за себя отвечаю как мужчина.
– Да, Боже ты мой, вы и есть самый настоящий мужчина!
– Как вспомню про Кьербу, не могу удержаться от смеха, – сказал он. – Ты ведь его знаешь?
– Да.
– Капитан Кьербу. Только он уже до того старый и вообще совсем сдал. Он давеча хотел далеко сплюнуть, но зубов-то у него нет. И ничего из этого не вышло – вся слюна попала ему на башмаки.
– Ха-ха-ха! – рассмеялась Лолла.
– Просто горе дожить до такой дряхлости. Только не думай, что Крум много лучше. Ты ведь знаешь Крума? И Норема тоже? А сейчас я встану и разведу огонь в печи – пусть твое платье высохнет, – сказал он и приподнялся, желая выглядеть молодым как никогда.
– Нет и нет! Я сейчас сама встану и уйду.
– А тебе тепло?
– Да, – она многозначительно улыбнулась, – мне очень тепло.
Оставшись один, Бродерсен долгое время лежал и чувствовал себя чужим и ненастоящим. Неправда все это, и сам он – не он. А потом забылся тяжелым сном.
Больше она не приходила.
Спустя четыре дня он вышел поискать ее. Нет нигде. Спрашивать о ней у молодого Клеменса он не рискнул, но слонялся неподалеку от его дома на случай, если она выйдет за покупками. Добрел он и до ее дома – жалкой маленькой халупы на берегу, но и там Лоллы не оказалось. Он встревожился. Спустя еще неделю он постучал в дверь Клеменсовой кухни. Там он застал жену Клеменса. У старого Бродерсена даже побежала струйка слюны изо рта, до того он растерялся.
– Лолла? Нет, Лоллы здесь нет. Передать ей что-нибудь?
– Спасибо, ничего. Совершенно ничего. Совсем ничего.
– Ну нет, так нет.
– Вам, может, покажется странно…
– О нет, капитан, что ж тут странного, – приветливо сказала молодая женщина. – Лолла работала у вас на маяке.
– Да-да, конечно, на маяке. Мы знаем друг друга. Но вообще-то я так. – Лишь у дверей он договорил: – Тут кое-что от ее матери. Пустяки.
Но куда подевалась Лолла? Кто ж так себя ведет? Теперь Бродерсен до того по ней изнывал и томился – просто самая злая карикатура на старость. Где пропадает Лолла? Он снова начал украшать себя – цепочка от часов, сапоги с отворотами, он даже разорился на стрижку, а по ночам его донимали греховные сны. Писем от Абеля все не было и не было. Бродерсен был один-одинешенек на всем белом свете.
Таможенник Робертсен пришел к нему с просьбой, чтобы капитан поручился за него под банковскую ссуду.
– Я? – сказал Бродерсен. – Нет.
– Это совсем маленький заем, каких-то шестнадцать сотен, они нужны, чтобы сделать пристройку к дому.
– Нет и нет, и говорить незачем.
Дочери у Робертсена, можно сказать, почти что взрослые, им нужна комната побольше, а то и по комнате для каждой, как теперь принято.
Бродерсен в ответ лишь отрицательно мотал головой.
Робертсен:
– Не пойму, чем я плох, человек с твердой службой, три лодки, дом и сад.
– Не старайтесь зря, штурман, я этого не сделаю. Просить меня! Вот уж чего я никогда не делал.
– Так-таки никогда? – спрашивает Робертсен.
– Никогда.
– А я кое-что слышал, будто раньше вы так делали, капитан.
– Я? Что именно?
– Ставили свою подпись.
– Нет, штурман. И хватит об этом.
Потом навалилась другая неприятность. Новый смотритель маяка заявил, что ни гроша не заплатит за декоративный кустарник, который остался на холме. Бродерсен запросил совсем немного и надеялся получить хоть маленькое возмещение, но ничего у него не вышло. Пусть, мол, забирает кусты, если хочет…
И Лоллы нет, чтобы все это с ней обговорить. Он был один-одинешенек на всем белом свете.
V
А тут пришла Лолла.
У нее просто не осталось другого выхода, это собственный отец загнал ее в угол прежде, чем задать деру. Перед тем как покинуть дом и город, он оставил долгу на тысячу крон и фальшивую расписку в Частном банке.
Лоллу словно током ударило, когда мать рассказала ей об этом несчастье, но она была сильная и бесстрашная и тотчас поступила в услужение к молодым Клеменсам. Работы почти никакой, но и жалованья тоже никакого, чтобы рассчитаться с банком, словом, у нее были все основания в свободный вечер ходить и «думать». Думала она, думала и придумала, что надо заставить Бродерсена выручить фальшивую расписку. Тогда она пошла к нему и у него осталась. Вот как было в первый раз.
Потом она надумала, что не надо спешить к нему второй раз – пусть ждет, пусть томится. Но, повстречав таможенника Робертсена, она поняла, что ей грозит опасность.
Робертсен сказал:
– Я был у твоего старого смотрителя, просил, чтобы он поручился за меня, но он не хочет.
Лолла удивилась:
– Разве ты когда-нибудь слышал, чтобы он хоть за кого-то поручился?
– Да, – ответил Робертсен и посмотрел на нее со значением. – Я кое-что такое слышал, раз уж ты спрашиваешь.
И, почувствовав опасность, Лолла второй раз пошла к Бродерсену.
Но это было не вечером, а самым что ни на есть ясным утром. Так по-разному вела она себя в два своих прихода. Она была не совсем уверена в себе и робко на него поглядывала, не проведал ли он, часом, что-нибудь. Вроде нет. Он просто извелся без нее и сказал:
– Благослови тебя Бог, где ты так долго пропадала?
– Я? – переспросила она, мгновенно исполнившись тревоги и отчаяния: ах, ах, она просто в ужасе, ее жизнь, можно сказать, висит на волоске.
– Господи, в чем дело?
Она попалась, как и предполагала.
– Как так попалась? С чего это вдруг? Ерунда какая!
Ведь надо же, чтобы такая беда приключилась именно с ней. Она, можно сказать, уже умерла, она уже одной ногой стоит в могиле.
– Да успокойся ты. Иди сюда и сядь ко мне на колени.
– Но, – продолжала она, – никто в этом не виноват, кроме меня самой. А все потому, что я так замерзла в тот вечер.
Бродерсен совершенно поглощен своими мыслями, он хочет, чтобы она сняла одежду и осталась с ним.
– Никто не виноват, кроме меня самой. – И она качает головой: – Но вы вроде обещали мне помочь?
– Да. Да-да.
– И поддержать меня? Потому что время подпирает.
– Это неправда. Пустые страхи, потом сама увидишь.
– К сожалению… уж мне-то лучше знать.
Молчание.
– Немножко денег – это же для вас пустяки, капитан. А для меня… когда вся моя жизнь…
– Да, конечно, да-да, давай спокойно все обсудим и подумаем.
Она наседала:
– Очень хорошо с вашей стороны, что вы обещали мне помочь.
– Лолла, но почему ты не приходила? Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты была здесь? Могла бы и зайти.
– Я не смела.
– Но раз уж ты пришла, раздевайся и устраивайся поудобнее.
– Мне позарез нужна тысяча крон.
– Сколько? – шепотом переспросил он.
Они не смогли уговориться. Бродерсен настаивал на отсрочке: надо подождать, посмотреть, так оно все или не так.
– Снимай платье и устраивайся поудобнее!
Она спросила, как он только может думать про такое, и не пожелала к нему приблизиться. Ни сейчас, ни вообще больше никогда.
– Да и некогда мне оставаться, – сказала она. – Мне на рынок пора.
– Ну тогда приходи вечером.
– Нет, – сказала она и покачала головой.
– Нет?
– А чего ради приходить? Когда вы не желаете помочь мне, как обещали.
– Ну почему ж не желаю. Но тысяча крон…
– Вы ведь не знаете, сколько надо.
– А сколько стоит платье? – спросил он.
– Я ведь не на платье прошу.
– Но сколько все-таки стоит платье? Я подумывал насчет красивого платья для тебя. Ну, скажем, пятьдесят крон хватит?
Лолла опустилась к нему на колени и сказала:
– Ну, довольно шуток. Платье, и шляпка, и туфли, и перчатки, словом, самое малое – двести пятьдесят крон.
– Ну так уж и двести пятьдесят, – только и сказал он, а сам был до того занят тем, чтобы удержать ее у себя на коленях, что даже и не слышал собственных слов.
– И если вы дадите мне денег на такое платье…
– Да уж, видно, придется. Вечером будешь?
– Буду.
Он хотел сопровождать ее, дойти вместе с ней до банка и взять там деньги, но она не пожелала. Пусть он напишет бумажку, ну, чек, одним словом, и даст ей.
Вот как много сумела достичь Лолла.
А потом она снова от него скрылась. И вечером не пришла, и платье себе не купила. Она отнесла в банк его чек в уплату долга и тем выгадала несколько месяцев отсрочки. Вот, пожалуйста, чек от самого должника.
Ей нелегко было уклоняться от встречи с ним, это требовало больших ухищрений и труда. Она начала ходить за покупками на дальний рынок, а на улице глядела во все глаза и видела зорче, чем все остальные.
Потом Лолла снова «подумала», а подумав, усомнилась в правильности своего поведения. Точно ли она вела себя разумно? Она еще много должна, да вдобавок на ее попечении осталась мать. К тому же был риск, что в любой день история с фальшивой распиской может выйти на свет. И вот однажды, подстроив так, чтобы встретить на улице Бродерсена, она уже знала, как ей поступить.
Какое-то мгновение казалось, будто он хочет свернуть в сторону, избежать встречи как человек обиженный и оскорбленный, но она помахала ему и остановила.
Зорко оглядевшись по сторонам, она сказала ему вполголоса:
– Я все время так тревожилась, вы знаете из-за чего. Рыдала день и ночь, вы ведь знаете, довольно самой малости, и беда случится.
– Да.
– Но теперь опасность наверняка миновала.
Внимательно оглядевшись по сторонам, она тихо произнесла:
– Здесь я больше ничего не могу сказать, но я приду к вам вечером, если вы пожелаете.
Он сперва пробормотал, что она уже много чего сулила и обещала, но скоро сдался. И хотя вообще-то он держал путь на кладбище, к могилам обеих жен, тотчас повернул домой, чтобы навести там порядок.
Вечером она пришла. И была ласковая, и красивая, и отважная.
– Я не надела новое платье, – заявила она. – Я на это не решилась.
– Пустяки, – сказал он.
– А теперь слушайте: я думаю, что у меня все в порядке.
– Вот видишь! Так я и знал!
И, полагая, что теперь им уже ничто не помешает, начал возиться с ее пуговицами.
Она воспротивилась.
– Но я так долго тебя ждал. Один раз, единственный – и потом ты исчезла.
– Да, ваша правда… но неужели вы не можете забыть тот единственный раз?
Оказалось, что не может.
– Значит, все, что мы тогда делали, для вас незабываемо?
В ответ он только кивнул, что, мол, да, незабываемо.
– Тогда я думаю, – начала она и надолго умолкла, позволив ему тем временем расстегнуть две пуговицы у себя на блузке, – тогда я думаю… не желаете ли вы иметь меня здесь все время?
– Как это «все время»? Нет, нет.
– Чтоб я вообще от вас больше не уходила.
Он пробормотал, что его достатков не хватит, чтобы ее прокормить, пустяшная пенсия, нет, он ее не понимает.
– Ну а если мы поженимся?
У Бродерсена даже челюсть отвисла. Немного спустя он недоверчиво переспросил:
– Ты это всерьез?
Потом они помолчали, и каждый думал про свое. Еще он пробормотал, что слишком стар для нее, что на свете много молодых парней и что она все это не всерьез.
– Да, – ответствовала она, водрузившись к нему на колени, – все так, но ведь вы некоторым образом моя старая любовь, помните?
Тут и он невольно улыбнулся.
– Прямо с детских лет, понимаете? А такое не забывается.
Их обвенчали со всей возможной скоростью, ни он, ни она не хотели затягивать дело, обвенчали в приходской церкви с органом и хором. Старый Бродерсен твердо стоял на ногах, пастор величал его капитаном и толковал о юной деве, что припадает к тебе. Могли, конечно, возникнуть некоторые сложности, но оба сочли за благо действовать по правилу «да не зайдет солнце во гневе вашем». Пятеро друзей-капитанов присутствовали при церемонии, слушали и задремывали, слушали и снова задремывали. Итак, Бродерсен женился в третий раз. На Лолле было нарядное платье, башмаки и шляпка и перчатки – она своего добилась.
Они продолжали жить в мансарде. Лолла была особа толковая, их было всего двое, и места на двоих хватало хоть в комнате, хоть в кровати. Если найти жилье попросторнее, придется взять к себе мать Лоллы, но по множеству причин было лучше, чтобы она все-таки жила в своей хижине на берегу.
Они написали Абелю о том, какое «изменение произошло в их жизни», это письмо тоже не вернулось, но и ответа они не получили.
Престранный тип этот Абель.
И брак их оказался престранный, что, впрочем, можно было предвидеть. Лолла и думать не желала про своего мужа, да и он особо ее не домогался, так было лишь вначале – стариковская страсть, взбрык. Теперь, если ему изредка казалось, что он чего-то от нее хочет, она попросту отмахивалась: «Да брось ты!»
– Как ты смеешь так отвечать собственному мужу? – возмущался он.
– Ты ведь все равно ничего не можешь.
– Я не могу? А помнится, первый раз ты говорила, что я могу.
– Ах, дорогой, можешь не сомневаться, ты и тогда ничего не смог.
Оскорбленное молчание.
Потом он рассердился и взревновал:
– Значит, если я не могу, то есть кто-нибудь, кто, по-твоему, может?
На это она и вовсе не ответила.
Он, еще более сердито:
– Тогда уж откровенность за откровенность: мой шелковый платочек из Китая однажды торчал из кармана у совершенно чужого человека.
– Подумаешь! – презрительно фыркнула она.
– Учти, я сам видел.
– Подумаешь! – еще раз фыркнула она. – Тоже мне нашелся!
– Уж коли так, могла бы вернуть его мне.
– Верну, верну!
– Да нет, я вовсе не требую, – надулся он. И поскольку она молчала, продолжил: – Это как же так? Сперва ты дала платочек ему, а теперь пойдешь забирать? Очень хорошо! Иди, иди, и лучше всего вечером, а то и ночью, когда у него дежурство.
– Ну ладно, перестань об этом, сделай милость. Ты ведь помнишь, что ты моя первая любовь?
– Молчи, Лолла, я имею полное право говорить об этом.
– Конечно, имеешь, но да не зайдет солнце во гневе вашем.
Солнце и впрямь не зашло в их гневе. Лолла как-то исхитрялась всякий раз уладить дело. Но в сердце у старого Бродерсена засела заноза, он заметно сдавал и вообще больше ничего не стоил. Он снова отыскал старых дружков. У них было заведено относиться к нему с почтением, как к человеку о двух сберегательных книжках. Но и дружки за это время переменились: одни завидовали, другие злорадствовали.
«Что это ты вдруг ни с того ни с сего оженился? – спрашивали они. – И как же ты управляешься ночью? Не слишком ли она молода для тебя?» Хуже всех был Кьербу, самый старый из них и вдобавок совсем беззубый. «Я тоже подумывал о переменах в жизни, – говорил Кьербу, – но тогда мне понадобился бы заодно и домашний священник. А тебе он, часом, не нужен?»
– Ничуть, – отвечал Бродерсен, вставая с места.
– Куда же ты? Давай посидим, поболтаем.
– Да нет, я уж лучше пойду.
– Что-то ты заважничал с тех пор, как женился.
– Ничего я не заважничал, – затравленно отвечал Бродерсен, – просто у меня нет больше сил слушать твои глупости.
Он пошел на кладбище к двум своим могилкам. Не то чтобы он вспомнил своих покойниц, но все равно он прополет травку и подметет увядшие листья. На это уйдет какое-то время, да и со стороны красиво выглядит. Впрочем, это занятие ему не помогло, досада не проходила, и тогда он обратился к Армии спасения. И это был не худший выход, он стал религиозным, что влечет за собой мир и добрые дела, он сжег старую колоду карт, с помощью которой показывал фокусы, втайне прочитывал застольную молитву и отказался от многого на этой грешной земле. Просто удивительно, до чего он сдал за последнее время.
Абель же так и не отвечал.
Тогда он сказал Лолле:
– Мне бы надо перевести Абелю деньги за его моторку.
– Надо, – сказала она.
– Ты не сделаешь это?
Лолла и тут оказалась на высоте. Деньги банк переведет по первому требованию. А сколько надо перевести? Пусть только даст ей записочку для банка, чек, другими словами.
– Но не забудь получить у них квитанцию.
– А как же.
Дело было сделано. Хорошо избавиться от денег, которые грех оставлять себе.
Может, следовало бы рассчитаться и с семейством Робертсенов за все разы, когда его потчевали там гороховым супом и другой едой, за все разы, когда он задаром набивал трубку у штурмана. Но когда штурман пришел и потребовал от него поручительства, это другое дело, это грабеж средь бела дня, тут он ни за что не подпишет.
Вообще-то оказалось не так уж и плохо иметь при себе жену. Если вдуматься, всего лучше, что она уберегает его от низких соблазнов и, напротив, не начинает подтягивать чулки, когда он глядит на нее. Лолла содержала квартиру в порядке: пол чистый, зола вынесена, кровать застелена. Раньше ему приходилось самому заботиться о еде и прочих жизненных потребностях, а теперь эта обязанность отпала, не говоря уж о том, насколько дешевле обедать дома. И для каждой трапезы на столе была тарелка с ножом и вилкой где положено, а раньше приходилось по очереди доставать все из ящика. Иногда Лолла и впрямь была очень мила, подстригала ему волосы и бороду, чем избавляла от расходов на парикмахера. В общем много всяких любезностей оказывала, особенно если учесть, что она, может, была не так уж и не права, когда говорила, что он никуда не годится. Спорить трудно. Но он с каждым днем усыхал, вот и сердце работало плохо, и по осени, когда он подцепил инфлюэнцу, в нем все меньше и меньше оставалось от капитана Бродерсена. Как-то днем он вообще не встал с постели.
– Напиши Абелю, – сказал он.
Она написала Абелю.
– Я ведь переслал ему деньги за моторку?
– Все в порядке, – ответила Лолла.
– А квитанция где?
Она достала бумажку и показала ее капитану. Но то была самая обычная квитанция, свидетельствующая об уплате денег: числа такого-то получена такая-то сумма – вот что стояло на бумажке, да только сумма эта поступила в зачет по фальшивой расписке.
Он кивнул, что вот, мол, деньги уплачены Абелю и все по справедливости.
– Доктора не позвать? – спросила Лолла.
Он замялся:
– Мы ведь знаем, что со мной, – просто небольшой грипп. Не стоит беспокоить доктора. Почитай-ка лучше в «Лечебнике для моряков» про порок сердца.
Читать она не стала, а вместо того, накинув пальто, сказала:
– Я вернусь через несколько минут.
И, подоткнув вокруг него одеяло, ушла.
Вернулась она с доктором. Инфлюэнца. Рецепт. Наставления.
Когда доктор ушел, она снова подоткнула вокруг него одеяло и сбегала в аптеку за лекарством.
– Не говори про шелковый платочек! – крикнул он ей вдогонку с постели.
– А я вовсе не в ту аптеку иду, – отвечала она.
И снова он был недоволен, когда она вернулась из аптеки. Вполне бы можно почитать лечебник и не тратить деньги на доктора. Она дала ему капли и таблетки, разогрела воду и приложила к его ногам две горячие бутылки, и под конец он разогрелся и почувствовал усталость. Подремал несколько минут, но за бутылки поблагодарил и сказал, что теперь ему лучше.
– Почитай про пороки сердца.
Она прочитала про пороки клапанов, и про стенки сердца, которые все утончаются, и про паралич сердца, а он слушал и находил у себя все признаки.
– В таких случаях мы на корабле применяли камфару и этиловый эфир. Ты принесла какую-то дрянь от гриппа, а в плавании мы лечили грипп горячим грогом.
Лолла осталась дежурить возле больного и читала дальше лечебник. Сперва он разговаривал, но дыхания ему не хватало, и он надолго умолк.
– Ты знаешь шестую молитву? – спросил он. – Остальные я и сам все знаю.
Лолла растерялась:
– Ты про шестую заповедь?
– Да нет же. Про шестую молитву. Про отпусти нам грехи наши, или как оно там называется…
Она заметила, что он все путает, и прочла ему пятую заповедь. Бродерсен несколько раз повторил за ней и добавил:
– Мы на борту и «Отче наш» читали, это часто помогало. А ты, верно, это не признаешь?
– Уж и не знаю, – отвечала она с некоторым смущением.
Начало светать.
– Вышла бы ты ненадолго, – попросил он.
Лолла вышла в коридор. Она слышала, как он возится в постели, что-то бормочет, вроде бы молится. Потом он умолк. Она долго стояла в коридоре, не знала, как ей быть, зябла, но не хотела его беспокоить.
Когда она наконец осмелилась заглянуть в комнату, он почти стоял на голове, хотел, должно быть, стать на колени, но рухнул вперед.