Текст книги "Суровые дни. Книга 1"

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Держись крепче, герой! – хмуро пошутил Перман. – Не свались на землю!

– Я-то не свалюсь! – быстро ответил Тархан, обрадованный, что тревожная тишина нарушена звуком человеческого голоса. – Хвала тому, кто проложил этот путь, но кончится ли он когда-нибудь?

И действительно, причудливо извивающаяся тропинка сбегала все ниже и свет солнца постепенно мерк. Казалось, что люди больше никогда не увидят степного раздолья. Кругом была сплошная зелень листьев. Вот если бы летней порою в пышущей жаром степи встретилось хоть одно такое дерево!.. Но сейчас жутковато было в лесу.

Шедшая все время на восток, тропа неожиданно свернула направо, к югу.

– Торопитесь! – крикнул из задних рядов Адна-сердар. – Останемся здесь до темноты – пропадем!.. Перман, поезжай вперед!

Сердар торопился не зря. Солнце уже совсем скрылось, а застань здесь людей ночь, они будут вынуждены провести ее в седлах там, где остановились.

Подхлестывая коня, Перман выехал вперед. Заторопились и остальные всадники. Тропинка стала карабкаться наверх, горы, тянувшиеся слева, остались позади. Когда солнце закатилось, передовые всадники подъехали к ровной, без единого деревца, словно островок в море, площадке.

– Здравствуй, светлый мир! – радостно, с облегчением воскликнул Тархан, оглядываясь вокруг. – Оказывается, мне еще суждено было увидеть тебя!

Прошло немного времени, и из ущелья по-одному выехали остальные всадники. Кони у всех были мокры – они устали не меньше своих седоков.

Сердар упруго спрыгнул на землю, бросил поводья Тархану. Поляна была та самая, где делали привал семь лет назад. Она ничуть не изменилась, разве только горы, раньше нависавшие над ней сводом, стали как будто ниже и чуть виднелись из-за вершин деревьев, – может быть, возраст ссутулил сердара, а может быть, просто деревья стали выше.

Сердар смотрел на юг. Там, за грозной грядой гор Кемерли, начиналась земля кизылбашей, там была крепость Шатырбека. И выезжавшие на поляну джигиты тоже обращали лица к темным острозубым гребням, за которыми одних ждала добыча и слава, других – смерть.

Глава пятая
В КРЕПОСТИ ШАТЫРБЕКА

Крепость Шатырбека располагалась у самого южного подножья горы Кемерли, в широком ущелье, пересекающем горную цепь с востока на запад. На первый взгляд, она ничем не отличалась от других таких же глинобитных крепостей. Однако внимательный наблюдатель сразу заметил бы, что она значительно просторней, а стены выше и толще, чем у обычной крепости. По четырем углам их венчали сторожевые башни с небольшими балконами. Одни из двух больших ворот крепости открывались в сторону гор, другие – в сторону реки.

Внутри крепость была застроена соединенными друг с другом двухэтажными глинобитными домиками, настолько упрощенной архитектуры, что трудно было сразу различить, где у них фасад, а где обратная сторона. Широкая улица делила всю крепость на две половины. Одну сторону улицы целиком занимал сам Шатырбек и его многочисленные родичи и приближенные.

Красивый одноэтажный дом, обнесенный широкой верандой, был сложен из массивных горных глыб – Шатырбек знал цену прочности в это беспокойное время. За домом, примыкая к нему, располагался маленький, но тенистый сад. Там, где он кончался, проходила невысокая стена, за которой виднелись помещения для скота. Ряд однообразных домов с подслеповатыми оконцами и широкими черными входами напоминал замерших с раскрытыми ртами, невесть чем удивленных зевак.

У коновязи стояли два коня. Один, покрытый попоной, беспокойно переступал точеными ногами, натягивал недоуздок и по временам тихо призывно ржал. Второй, сунув голову в кормушку, смачно хрустел сеном. Вся его сбруя, начиная от уздечки и кончая седлом, была изукрашена серебряными бляшками. Они ярко блестели, свидетельствуя, что хозяин коня не простой нукер.

Конь принадлежал Абдулмеджит-хану, под началом которого была тысяча отчаянных воинов. Когда он приезжал к Шатырбеку, крепость становилась похожей на большой базар. Много шума поднимали сами воины Абдулмеджит-хана, бесцеремонно располагавшиеся где кому приглянулось. Начиналась суматоха и среди жителей крепости: им строго-настрого было приказано оказывать всяческий почет Абдулмеджит-хану и его джигитам.

Вот и сегодня в крепости царит веселая суета, словно во время новруза[36]36
  Новруз – новый год.


[Закрыть] Трещат, костры под большими котлами, люди беспрерывно снуют туда-сюда. У реки около пятидесяти джигитов шумно едят баранину и пьют вино. Вокруг них – толпа глазеющих. Два музыканта, разместившись друг против друга под чинаром, наперегонки играют, в такт мелодии покачивая головами. Молодой певец с бубном во всю мочь горланит песню. Время от времени он поднимает бубен вверх и, ударяя в него, приплясывает.

Вокруг дома Шатырбека тоже оживленное движение. Но здесь видны только принаряженные женщины и девушки, входящие и выходящие с блюдами самой изысканной еды.

Несколько часов уже Абдулмеджит-хан беседует с хозяином крепости. Гостю лет пятьдесят, он худощав, высок ростом, крючковатый нос придает его длинному лицу хищный вид. Он сидит, поджав под себя ноги и расстегнув ворот рубашки из тонкой белоснежной бязи. Рядом лежит его полководческая одежда, каракулевая папаха, украшенная кокардой в виде короны, сабля в ножнах, инкрустированных золотом.

И гость и хозяин уже сыты. На дастархане[37]37
  Дастархан – скатерть, иногда, в переносном смысле, помещение.


[Закрыть], почти нетронутые, стоят различные яства и фрукты.

Подняв серебряную пиалу с вином, Шатырбек говорит:

– Жаль, что сам сердар не попал в мои руки. Я бы его с веревкой на шее привел сюда! До самой смерти не забуду, как он в тот год осрамил меня у Серчешмы!

Абдулмеджит-хан вытирает ладонью жирные губы.

– Я слышал, что вы после этого друзьями стали.

– Старый враг не станет новым другом, – возражает Шатырбек. – Если бы не сердар Аннатувак, я ни за что не протянул бы руки этой собаке, которая опозорила меня перед всем народом. Чего ради стану я дружить с ним!

– Ну и как ты теперь, удовлетворен?

– Нет. И не успокоюсь до тех пор, пока не посажу его задом наперед на ослицу и не провезу перед народом. Я еще покажу этой хромой собаке, кто такой Шатырбек!

Абдулмеджит-хан одним глотком выпил пиалу вина и прилег на подушку, блаженно вытянув длинные, как ходули, ноги в белых бязевых шароварах и узорных носках.

– Я тебе вот что по-дружески скажу, Шатырбек: если те пять тысяч коней мы не соберем, то тебе худо будет. Тегеран требует туркменских коней.

– А откуда у меня туркменские кони?!

– Найдутся, если поискать, – усмехнулся Абдулмеджит-хан. – Но тебя никто не заставляет своих отдавать. Надо взять коней у туркмен, а вот как их взять – шайтан знает. Недавно только они и с податями рассчитались и дань выплатили. И если мы потребуем коней, они придут в ярость. Что делать?

– Надо хорошенько прижать таких, как Адна-сердар, – сказал Шатырбек. – Чтобы у них отпала охота ерепениться.

– Может быть, ты прав, – задумчиво согласился Абдулмеджит-хан. – Надо прижать и добиться, чтобы они обратились за помощью в Астрабад.

– А если попросят защиты в Хиве?

– Не попросят. Там сейчас и своего шуму много: хан с ёмутами воюет, ему не до гокленов. Так что они пока между двух огней – либо покорятся нам, либо узнают, что такое настоящая беда.

Рослый худой слуга внес кебаб из цыпленка, почтительно поставил его на большой поднос посреди достархана и хотел удалиться. Шатырбек остановил его движением руки. Кладя один шампур дымящегося ароматного мяса перед гостем, сказал слуге:

– Скажи Хасану, пусть зарежет четырех жирных овец, мясо уложит в коробы и приготовит к отправке.

Абдулмеджит-хан добавил:

– И скажи, пусть нукерам много вина не дают. Скоро отправляться в путь.

Слуга склонился в поклоне:

– Бе чишим![38]38
  Бечишим – букв, «глаза мои впридачу», выражение беспрекословного повиновения.


[Закрыть]

Шатырбек наполнил пиалы вином. Абдулмеджит-хан, не вставая, потянулся к кебабу, лениво пожевал, сыто рыгнул.

– В Хаджи-Говшане есть один очень интересный человек. Полезный человек. Вот если бы его заманить в Астрабад…

– Вы говорите о поэте Махтумкули? – быстро догадался Шатырбек.

– А ты знаешь его?

– Видеть не видел, но слышал о нем много. Говорят, большим авторитетом среди туркмен пользуется.

– Это ты у меня спроси! Все степняки, вплоть до самого сердара Аннатувака, относятся к нему с большим уважением.

– Хорошо! – сказал Шатырбек. – Я сделаю то, что вы желаете. Если сумею, приведу его к вам с веревкой на шее. Не сумею, – приволоку его труп.

Абдулмеджит-хан приподнялся на локте, вытаращил глаза:

– Да ты в своем уме? Ты понимаешь, что говоришь? Его смерть такого шума наделает, что не приведи аллах! Нет уж, ты лучше в это дело не вмешивайся, как-нибудь сам справлюсь. Занимайся пока своим Адна-сердаром. Тебе и с ним дел хватит.

– За него можете быть спокойны! Если не укорочу ему вторую ногу, усы свои сбрею. Валла[39]39
  Валла – «клянусь аллахом».


[Закрыть], сбрею!

Старое, выдержанное вино, выпитое уже в изрядном количестве, подействовало на обоих. Шатырбек сидел красный и посоловевший, Абдулмеджит-хан вытирал шелковым платком обильно вспотевшее лицо.

– Если туркмены не дураки, – сказал он, – они не пойдут через Серчешму. Они попытаются перейти через Кемерли и ударить с тыла. Следи внимательней за Куня-Кала.

– Слепой только один раз дает украсть свой посох. – хвастливо ответил Шатырбек пословицей. – Врасплох меня Адна-сердар не застанет, я сам заманю его в сети. Если он придет с той стороны, увидите, что я с ним сделаю – там на каждом шагу – капкан!

Было уже далеко за полдень. Еще не один раз слуги меняли еду на блюдах, не один раз серебряные пиалы наполнялись вином. Ароматный дым турецкого табака облаками плавал по комнате. Наконец Абдулмеджит-хан решил, что пора в дорогу.

– Скажи Дилкеш-ханум, – произнес он, вставая, – пусть взывает к аллаху. С Фарук-ханом, полагаю, ничего, не случилось. Может быть, ранен и попал в плен. Вернусь б Астрабад – сразу же пошлю надежного человека из ёмутов, чтобы разыскали его. Пусть будет спокойна.

Шатырбек кивнул и, с трудом подняв свое грузное тело, крикнул в приотворенную дверь:

– Эй, вы там, таз принесите!

Тотчас, будто специально ожидавший этого приказания, вошел слуга с тазом и кумганом. Поставив таз, он приготовился слить на руки Абдулмеджит-хана. Шатырбек сердито вырвал у него кумган.

– Иди, извести нукеров, что хан собирается! – приказал он и стал сам сливать воду на руки гостя.

Слуга торопливо убежал.

Вымыв и осушив куском ткани руки, Абдулмеджит-хан стал надевать верхнюю одежду. Шатырбек кивком головы указал на два больших текинских ковра, сложенных в углу комнаты:

– Приказать, чтобы погрузили, или мне самому привезти?

– Лучше сам, – сказал хан, равнодушно покосившись на ковры.

Запыхавшись, вошел слуга. Глаза его сияли, губы дрожали от сдерживаемой улыбки.

– Прибыл гонец! – прокричал он. – Туркмены бежали!

Абдулмеджит-хан весело глянул на довольного Шатырбека, сказал слуге:

– Пусть гонец войдет!

Вскоре, по-военному чеканя шаг, в комнату вошел молодой стройный джигит и остановился у порога, отдав честь.

Абдулмеджит-хан подошел, дружески положил руку на плечо джигита.

– Значит, говоришь, бежали?

– Так точно, бежали, ваше превосходительство! – стоя по стойке «смирно», ответил джигит: он отвечал быстро и почтительно, но без подобострастия в голосе. – Бежали, оставив десять трупов. Жаль, что живым ни один не попался!

– Ничего! – добродушно сказал Абдулмеджит-хан. – Не всякий может взять в плен туркмена. – Он снял руку с плеча джигита и повернулся к Шатырбеку. – Сулейман-хан со своими сарбазами[40]40
  Сарбаз – солдат регулярной иранской армии.


[Закрыть] остается в твоем распоряжении. Только смотри, чтобы туркмены не пронюхали, что тебе помогают регулярные войска, а то шума не оберешься! Это такое дело, что и ёмутов может толкнуть па дружбу с Адиа-сердаром.

– Понимаю, – согласно кивнул Шатырбек. – Будьте спокойны. Только бы ёмуты пока в стороне держались. Если они примкнут к гокленам, дело осложнится.

– Об этом не твоя забота, – успокоил его Абдулмеджит-хан. – Адна-сердар ведет себя так, что ёмуты его ненавидят. А мы еще подольем масла в огонь. Думаю, ханы гокленов тоже не долго будут его поддерживать… А ты, – обратился хан к джигиту, – передай Сулейман-хану, чтобы до моего приказа не двигался с места. А когда придется возвращаться, пусть отходит южной стороной гор, чтоб не заметили туркмены. Понял?

– Так точно, ваше превосходительство! – ответил джигит.

Абдулмеджит-хан надел папаху и вышел. Двинувшемуся вслед за ним джигиту Шатырбек сказал:

– Останься. Садись, закуси с дороги, выпей вина.

Скользнув по лицу Шатырбека бесстрастным взглядом, джигит равнодушно посмотрел на расставленные яства. Губы его дрогнули, но он ничего не сказал и, повернувшись, молча шагнул за порог.

Шатырбек проводил Абдулмеджит-хана до самых северных ворот, где уже гарцевали готовые в дорогу всадники. На прощание гость дружески обнял хозяина, с привычной легкостью, едва коснувшись носком сапога стремени, сел в седло.

– Худахафыз! Прощайте! До следующей встречи!

Помахав рукой вслед, Шатырбек направился к реке.

В другое время он, вероятно, уговорил бы Абдулмеджит-хана остаться – с ним приятно было побеседовать за пиалой вина. Но сегодня Шатырбека ждали другие развлечения: хотелось как следует разглядеть пленниц, которых привез из Туркменсахра. Правда, для таких дел всевышний посылает рабам своим ночь, но и она уже близка.

Лейла сидела одна в просторной, убранной красивыми иранскими коврами, комнате. Она была рада, что кончилось ее бесправное существование рабыни, что она вернулась наконец на родину. Может быть, посчастливится разыскать и родителей. Хотелось бы поговорить со здешними женщинами, поделиться с ними своими мыслями, но Шатырбек почему-то приказал не выпускать ее из дому. А правом входа к ней пользовался только старик-слуга.

Лейла задумалась и, когда в дверь ввалился Шатырбек, вздрогнула, вскочила с места.

Шатырбек засмеялся, взял ее за руки.

– Не бойся! Я не туркмен в большой папахе! Если будешь послушной, через несколько дней вручу тебя твоим родителям!

При упоминании о родителях маленькая фигурка молодой женщины затрепетала. Лейла подняла на Шатырбека свои прекрасные голубые глаза.

– Помогите, ага-джан! Помогите! Аллах вознаградит вас за это!

– А ты вознаградишь? – игриво спросил Шатырбек и потянулся к лицу Лейлы.

Тяжелый запах винного перегара заставил женщину отшатнуться.

– Не надо, ага-джан! Умоляю вас! Неужели я мало натерпелась на чужбине? Пустите!

– Не будь дурой! – допытался урезонить ее Шатырбек. – Я не хуже твоего хромого сердара!

На глазах Лейлы показались слезы.

Шатырбек икнул, потрепал толстыми пальцами нежный подбородок женщины.

– Не плачь, глупая! Ничего я тебе плохого не сделаю! – сказал он, направившись к двери.

Он остановился в коридоре, раздумывая, посмотрел на окно. Темнело, но ночь еще не наступила. Шатырбек вздохнул, икнул еще раз и направился в комнату, где они пировали с Абдулмеджит-ханом: гонец все-таки вернулся и следовало расспросить его подробнее.

Солнце село. Жители крепости уже сладко спали. Ни крика детей, ни веселого шума подростков. Только Джерен не спала.

Удивительно жестокую шутку сыграла с ней судьба! Сначала она поднесла девушке неожиданно большое счастье, но, не дав даже полюбоваться им, сразу же грубо вырвала из рук. Да как вырвала! Уж лучше бы вообще ничего не было, чем платить за миг счастья такой страшной ценой!

Сидя в дальнем углу темной комнаты, Джерен вспоминала ту кошмарную ночь, когда ворвались в селение молодчики Шатырбека, и казалось, что это был сон, который вот-вот должен прерваться. И она торопила пробуждение… И только когда в памяти возникал Бегенч и ласковые слова его звучали в ушах, Джерен стискивала зубы, чтобы не разрыдаться. Тогда сердце болело так сильно, что мутилось сознание. И Джерен, напряженно вглядываясь в расплывающуюся темноту, представляла: вот сейчас распахнется дверь, войдет Бегенч и, подняв ее на руки, вынесет из этой мрачной комнаты. Но Бегенч не шел…

Занятая своими мыслями, она не заметила, как вошел Шатырбек, и очнулась только тогда, когда руки ее коснулось что-то липкое и волосатое. Испуганно вскрикнув, она отдернула руку.

– Ты меня не бойся! – пыхтел толстый Шатырбек, присев на корточки рядом с ней. – Я тебя люблю, как свои глаза!

Джерен вскочила, прижалась спиной к стене. Шатырбек, кряхтя, поднялся, двинулся к ней.

– Не будь дурой! Я же люблю тебя!

На какое-то мгновение эти слова прозвучали в другой интонации, перед глазами Джерен появилось любимое лицо Бегенча. Но сразу же исчезло. И в желтом свете лампы, незаметно и услужливо поставленной кем-то на сундук у двери, возникло другое лицо – толстое, лоснящееся от пота, волосатое, искаженное похотью.

– Убери руки, негодяй! – гневно сказала Джерен. – Убери руки, не помнящий своего бога!

Лицо Шатырбека побагровело от гнева.

– Кому ты говоришь такие слова?! – прохрипел он. – Кому?!! – И дважды, со стороны на сторону, хлестнул по лицу женщины тяжелой ладонью.

В глазах Джерен помутилось, щеки запылали. Но она продолжала гордо стоять перед ним.

– Дрянь такая! Подумай, говорю тебе! Не поймешь добром, помрешь от худа!.. – сказал Шатырбек и разгневанный вышел в большую комнату, где старый слуга собирал посуду.

– Одежда готова? – спросил он, задержав слугу у двери.

Старик ответил, по обыкновению согнувшись вдвое:

– Готова, ага.

– Отнеси в комнату Лейлы. А ее сюда позови.

– Бе чишим!

Шатырбек опустился на мягкую подстилку, наполнил пиалу вином и, не переводя дыхания, выпил. Налил еще. Он был уже сильно пьян, но себе казался трезвым. Проклятая девчонка! Брыкаться вздумала? Погоди, наденем на тебя узду!

У порога остановилась Лейла.

– Садись сюда! – Шатырбек указал рядом с собой. – Проходи, не стесняйся!

Лейла прошла к окну и села, прислонясь спиной к стене. Шатырбек протянул ей пиалу.

– Пей!

Лейла отрицательно качнула головой:

– Пейте сами, ага.

– Почему не хочешь? – настаивал Шатырбек с пьяным упрямством.

– Никогда не пробовала.

– Это не отрава, а виноградный сок. Пей!

– Не хочу, ага, не невольте.

Шатырбек, к удивлению Лейлы, послушался, выпил, вытер намокшие усы ладонью.

– Значит, говоришь, ты из Мургушана? Это далеко отсюда, очень далеко. Но ты не горюй. Я пошлю специального человека, и он разыщет твоих родителей, где бы они ни были. Обязательно разыщет, будь спокойна!

Он долго продолжал еще в том же духе, но Лейла знала, что не для этого разговора позвал он ее, и чувство страха и отвращения все росло в ней.

А Шатырбек пил вино и расспрашивал, как она попала в руки туркмен, как жилось у Адна-сердара. Лейла отвечала односложно.

– Ты знаешь ту девчонку, туркменку, что сидит в соседней комнате? – спросил вдруг Шатырбек.

Лейла ответила, что она не видела никакой девушки-туркменки.

– Тогда пойди, посмотри. Да скажи ей, по-своему, по-женски скажи – пусть возьмется за ум. Деваться ей некуда, из моих рук не уйдет! Чем она лучше тебя? Тебя туркмены бросили на постель Адна-сердара, когда ты еще совсем девочкой с косичками была. А она уже совсем взрослая. Скажи, что мучить ее, издеваться, как над тобой издевались туркмены, не стану. Пусть не будет дурой и не противится, пока с добром к ней иду!

Лейла молча направилась к выходу, с облегчением сознавая, что на этот раз ее миновала новая чаша унижения и позора.

– Платье новое надень на нее! – крикнул вдогонку Шатырбек. – Лохмотья ее выбрось к шайтану!

Выйдя в коридор, Лейла на секунду прислонилась к стене, закрыла глаза. Когда все это кончится? Раньше был Адна-сердар, теперь – Шатырбек… Чем они отличаются друг от друга? Ей хотелось бежать, куда глаза глядят, бежать из этой проклятой крепости. Но куда? У кого просить помощи?

Она отворила дверь, посмотрела ка лежащий на подоконнике узел с одеждой и долго стояла задумавшись. Потом, безучастная и равнодушная ко всему, взяла узел и направилась к Джерен.

Джерен все еще стояла у стены. Услыхав скрип двери, она подумала, что возвращается Шатырбек, и приготовилась к защите. Но когда в комнату вошла маленькая грустная женщина с узлом в руках, Джерен успокоилась, сообразив, что Шатырбек подослал к ней одну из своих жен для уговора. Она отвернулась к стене и ждала, подбирая слова пообиднее для ответа.

– Ты чего дрожишь? – спросила негромко Лейла. – Я не Шатырбек, не обижу.

Услыхав чистую, без акцента, туркменскую речь, Джерен проворно обернулась.

– Ты тоже туркменка?

Лейла мягко улыбнулась:

– А как же? Ты думала, что я кизылбашка?

– Да… А из какого аула?

– Из Хаджа-Говшана. А ты?

– И я тоже!

– А почему я не знаю тебя?

Джерен внимательно посмотрела на Лейлу и вдруг торопливо и сбивчиво стала рассказывать о себе: о бедности в родном доме, о неожиданном сватовстве и столь же неожиданном счастье, о своем Бегенче, о похищении кизылбашами.

Лейла с горьким чувством слушала рассказ Джерен, которую в первую же брачную ночь насильно оторвали от любимого. Ведь самой ей не довелось испытать любви, только тернии ее испытала она. Неужели такая же унизительная участь ожидает теперь и эту туркменочку с доверчивыми глазами?..

– Меня послал к тебе Шатырбек, – сказала Лейла. – Он хочет взять твое сердце, дав тебе взамен вот это шелковое платье! – Она швырнула узел на пол.

Гневный огонь блеснул в глазах Джерен, печальное лицо ее потемнело.

– Пусть это платье станет ему саваном! – непримиримо воскликнула она. – Лучше быть скормленной собаке, чем купить жизнь ценой позора!

Лейла знала Бегенча. Она несколько раз наблюдала за ним украдкой, из-под ресниц, когда ходила за водой. Что можно еще желать в мире, имея такого любимого?

– Ты права, Джерен-джан, – согласилась Лейла. – Я дни и ночи плачу над своей участью, только не поможешь горю слезами. Я ведь не старше тебя, а чувствую себя уже старухой. Все внутри перегорело, нет души, нет сердца – одно только пустое тело двигается по земле. Будь я раньше такая, как сейчас, я предпочла бы смерть постылым объятиям сердара. Говорят, трусливое сердце губит человека. Не отдавай, подруга, сердце свое страху!

В коридоре послышался шум.

– Шатырбек! – шепнула Лейла и выскользнула за дверь.

Это и в самом деле был Шатырбек, которому, видимо, надоело ждать. Пошатываясь, он схватил Лейлу за платье.

– Почему так долго? Что она тебе сказала?

Лейла на мгновение растерялась, но тут же нашла в себе мужество и решила вести игру до конца.

– О, ага-джан! – взволнованно сказала она. – К ней сейчас подступиться нельзя.

– Почему? Ты что, знаешь ее?

– Да, знаю. Очень хорошо знаю. Она совсем недавно лишилась мужа – месяц назад его убили разбойники на Хивинской дороге. Боюсь, как бы с ума не сошла, бедняжка.

На лице Шатырбека отразилось неподдельное изумление.

– Что ты сказала? Разве она не девушка?!

– Какая там девушка, ага! У нее уже сын трехлетний!

– Вот как…

Шатырбек почмокал губами, словно пережевывая неожиданную неприятность. Глаза его остановились на высокой груди Лейлы. Он пьяно тряхнул головой и сказал, распаляясь:

– Ну и черт с ней! Пойдем, выпьем!

– Нет, ага-джан, – Лейла сделала шаг в сторону, обходя Шатырбека. – И вам тоже лучше лечь спать. Спокойной ночи!

Шатырбек, качнувшись, заступил ей дорогу.

– Куда торопишься? Нет, не уйдешь!..

Лейла ящерицей вывернулась из его трясущихся рук и скрылась за дверью.

Шатырбек побежал за ней, хватаясь за стены и бормоча проклятья.