Текст книги "Суровые дни. Книга 1"

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава семнадцатая
ГУРГЕН ОКРАШИВАЕТСЯ КРОВЬЮ

Известие о захвате Абдулмеджит-ханом Куммет-Хауза дошло и до хаджиговшанцев. Говорили, что часть населения Куммет-Хауза ограблена и отправлена в Астрабад, а остальная часть окружена войсками и содержится в исключительной строгости. Впрочем, разговоры об этом шли не только в Хаджи-Говшане, – весть словно текла с водой

Атрека по долинам и горным ущельям и уже добралась до самого Чандыра. Вслед за ней поползли другие слухи:

– Говорят, в Куммет-Хауз приехал сам хаким!

– Рассказывают, что Эмин-ахуна с веревкой на шее отправили в Тегеран!

– Слышали? Говорят, шесть человек повесили за попытку к бегству!

– Я слышал, что сарбазы насилуют женщин и девушек Куммет-Хауза!

– А знаете, что из Астрабада пришло большое войско и готовится’к походу на Хаджи-Говшан? Верный человек говорил…

Тысячи слухов ползли по земле, как черные муравьи во время великого переселения. Они кусали и язвили, заражали ядом тревоги, рождали неуверенность в робких и ярость в мужественных. Народ волновался.

Слухов было много, но ясно было одно: Абдулмеджит-хан долго не задержится в Куммет-Хаузе, это для него проходной пункт, главное – Хаджи-Говшан, осиное гнездо смут и неповиновения. Если он сравняет его с пылью копытами коней подобно Ак-Кала, если сделает из него новое убежище для филинов, – о, тогда изменится поведение и Эмин-ахуна, и Аннаберды-хана, и сердара Аннатувака. Они превратятся в полководцев без войска, в шатровый кол без покрытия. Конечно, Хаджи-Говшан не сдастся без сопротивления, как Куммет-Хауз, но у хана есть ружья и пушки, есть опытные юзбаши и жадные до добычи сарбазы. Главное – ударить решительно и всей силой.

Хан готовился к грозному сражению. Но и хаджиговшанцы не уповали на счастливую звезду. Сразу же по возвращении из Куммет-Хауза Махтумкули послал Мяти-пальвана к сердару Аннатуваку, поручив передать ему, что Эмин-ахун все еще старается не портить отношения с Астрабадом, надеясь на великодушие хакима, и что Абдулмеджит-хан собирается штурмовать Хаджи-Говшан с двух сторон.

Мяти-пальван уехал, а старый поэт слег в постель, почувствовав недомогание, – видимо простыл в дороге. Несколько дней он не показывался из кибитки. Вчера Акгыз сварила ему лапши, обильно сдобрив ее перцем. Махтумкули с аппетитом поел и хорошо вспотел. Затем крепко уснул, укрывшись двумя одеялами, и ночью тоже обильно потел.

Утром он почувствовал себя значительно лучше и даже собрался было выйти и погулять, но передумал: погода была туманной, промозглой.

К полудню в сопровождении группы джигитов в Хаджи-Говшан приехал сердар Аннатувак. Его встретили с большим почетом. Последнее время слава его летела на крыльях из аула в аул, из селения в селение. Люди передавали друг другу, что, мол, сердар Аннатувак собирает войско для большой войны против кизылбашей. что он послал людей в Аждархан и оттуда привезли ружья и пушки, что скоро ему на помощь придут войска самого белого царя, что… Словом, говорили много, и в разговорах было больше желаемого, нежели действительного. Но одно было верно – сердар Аннатувак в самом деле много сил прилагал для организации сильного туркменского войска.

Он приехал в Хаджи-Говшан специально для того, чтобы встретиться с Махтумкули и посоветоваться с ним. Положение было тяжелое, и сердар Аннатувак не скрывал этого, с гневом говорил о том, что Борджак-бай лижет ноги хакиму; Эмин-ахун крутит хвостом, как лиса, и на помощь от него рассчитывать нечего; Аннаберды-хан тоже пытается держаться в стороне, хочет отсидеться в смутное время в своей норе, Адна-сердар? Если бы он даже вырвался на свободу, то тоже не стал бы на сторону народа. А враг наглеет и, не получая должного отпора, все углубляется в туркменские степи. Как объединить народ? Что делать?

На совещание, проходившее в кибитке Махтумкули, были приглашены все яшули окрестных селений. Начавшееся в полдень, оно затянулось до позднего вечера и закончилось полным единодушием: все как один решили стоять за честь и свободу народа до последнего дыхания.

Несмотря на усталость и слабость после болезни, Махтумкули чувствовал себя бодро и хорошо. Попросив Джуму проводить гостей, он прошел в кепбе, где сидели сердар Аннатувак, Мяти-пальван и Перман. Разговор шел уже о конкретных вещах: каким путем поведет сарбазов Абдулмеджит-хан и как вернее встретить его.

Перман предлагал отойти от Серчешмы, собрать все силы по ту сторону реки и ударить по кизылбашам между Хаджи-Говшаном и Куммет-Хаузом, в окрестностях Чагыллы. Мяти-пальван поддерживал его мнение. Однако сердар Аннатувак и Махтумкули возражали. Перман, убеждая, водил толстым указательным пальцем по паласу и гудел, как большой сердитый шмель:

– Вот, скажем, здесь Куммет-Хауз. А вот здесь – Хаджи-Говшан. Вот это Гурген течет… Во-от сюда повернул! Большая дорога идет вдоль северного берега Гургена. И села в большинстве тоже на этой стороне. А на южном берегу ни дорог нет, ни сел нет. Каким путем, по-вашему, пойдет кизылбаш?

Сердар Аннатувак посмотрел на невидимый чертеж Пермана, задумчиво покрутил в пальцах кончик бороды.

– Кизылбаш, сынок, возможно, с обеих сторон подойдет. Вон на Куммет-Хауз конники с юга шли, а пешие сарбазы – с севера. Так и на этот раз могут поступить. И потом не думаю, чтобы нам было выгодно встретиться сейчас с кизылбашами в открытом поле– их больше, чем нас, и вооружены они лучше. По моему мнению, надо постараться разобщить силы врага и ударить на него в таком месте, где он не ожидает. А от Серчешмы нельзя уходить, – если отойдем, Абдулмеджит-хану никакого препятствия не будет и он откроет путь Шатырбеку. С их объединенными силами нам не справиться.

Мяти-пальван почесал затылок.

– Будь я на месте Абдулмеджит-хана, я все свои силы повел бы по северному берегу реки. Да, именно так и сделал бы! Сейчас мне нужна не Серчешма, а Хаджи-Говшан. Если я все силы обрушу на него, вы сами убежите из Серчешмы. А не убежите, попадете в капкан я потом…

Возле кепбе послышался шум. Джума кого-то уговаривал, потом прорвался грубый голос Садап:

– Кусок у них в горле застрянет что ли, если я войду? А ну, пусти, чтоб тебя земля проглотила!

– Шайтан идет! – сказал Перман и сделал попытку встать.

– Не надо, сынок, – усмехнувшись, удержал его Махтумкули. – Если это шайтан, то дорогу ты ему все равно не заступишь. Пусть войдет.

Садап вошла, поздоровалась невнятно:

– Саламалейк!

– Валейкум эссалам! – ответил сердар Аннатувак. – Здорова ли, Садап-гелин?

Садап присела на корточки с краю паласа.

– Слава богу, жива-здорова.

– Домашние, имущество, скот – все в благополучии?

Сердар Аннатувак знал тяжелый характер Садап и поэтому старался говорить с ней, как с равной, чтобы не вызвать ненароком лишнего шума. Обменявшись с ней традиционными приветствиями, он погладил свою редкую бородку длинными костлявыми пальцами и сказал:

– Поздравляю вас, Садап-гелин! Мы слышали, не сегодня-завтра сердар возвращается.

Садап потянула яшмак, отпуская его посвободнее, и, обведя присутствующих пристальным взглядом, злорадно сказала:

– Ай, знаю, вы не очень-то опечалены бедственным положением сердара! Разве не эти, сидящие здесь, ввергли беднягу в беду?

Мяти-пальван удивленно подтолкнул Махтумкули. Перман смотрел на Садап тяжелым, недобрым взглядом. Но сердар Аннатувак по-прежнему ровно ответил:

– Конечно, Садап-гелин, похвально говорить в лицо человеку все, что о нем думаешь, однако никто из присутствующих здесь не сделал ни капельки вреда сердару. Может быть, мы иногда спорили, не сходились во мнениях, но скорпиона под подушку мы ему не подкладывали.

– Кто же подкладывал?

– Об этом лучше спросить у самого сердара, когда он вернется.

– Как бы не так! – строптиво возразила Садап. – Хаким сказал: «Освобожу, если твой народ не тронется с места». А вы что делаете? Вы велите людям уходить из аулов! Нарочно так делаете, чтобы сгноить беднягу в зин-дане!

Садап неожиданно заплакала, шмыгая носом и сетуя на свою долю неестественно тоненьким голоском.

– Перестаньте, Садап-гелин, – вмешался Махтумкули, – нехороша так… Никому не давали приказа уходить. Кто хочет – уйдет, но многие решили остаться. Вот мы с Акгыз, например, не намерены никуда трогаться…

Садап поднялась и вышла, бормоча: «Пусть спутником злоумышленнику будут его недобрые деяния!»

– Зачем она приходила? – проводив ее взглядом, недоуменно спросил Перман.

Худое лицо сердара Аннатувака тронула улыбка. Махтумкули промолчал. Мяти-пальван пожал широкими плечами.

Шатырбек, обосновавшись с войском у южной оконечности Серчешмы, ждал гонца от Абдулмеджит-хана. Как они договорились заранее, оба войска должны были начать наступление одновременно, и таким образом туркмены, защищавшие проход у Серчешмы, окажутся между двух огней. После их разгрома объединенные иранские силы ударят на Хаджи-Говшан.

Шатырбек был в приподнятом настроении. Он только что вернулся с прогулки и ожидал прихода Тачбахш-хана, чтобы вместе позавтракать. Тот ездил в Куня-Кала справиться о здоровье Селим-хана, раненного в одной из стычек с туркменами, вернулся поздно ночью и не успел повидаться с Шатырбеком. Поэтому Шатырбек жаждал не столько общества старого вояки, сколько новостей.

Тачбахш-хан вошел, покашливая, но держась по своему обыкновению бодро и подтянуто, по-военному. Шатырбек обнял его, усадил в почетном углу; выдержав приличествующую паузу, осведомился, благополучно ли прошла поездка.

– Слава аллаху, – ответил Тачбахш-хан. – Передали большой привет!

– Да будет здоров тот, кто передал, и тот, кто привез привет! – сказал Шатырбек. – Как чувствует себя Селим-хан?

– Все так же. Пожалуй, немного лучше, но еще не поднимается, говорит, левый бок болит очень.

– Фарук-хан приехал?

– Нет, и это к лучшему! Я его сильно ругал, но он даже после этого болтал нивесть что. Говорит: народы, мол, натравливаете друг на друга, но добра от этого не получите, сами же в свой капкан попадете. Словно просит у бога нашей смерти, неразумный!

Лицо Шатырбека покраснело.

– Так и говорит?

– Да, – подтвердил Тачбахш-хан, – так и говорит.

– Дурак безмозглый! Это он Махтумкули наслушался и подражает ему!

– Может быть… Поэт, видно, порядком повлиял на него, недаром они себя отцом и сыном величают. И зовет-то его Махтумкули не Фаруком, а Нуруллой! Клянусь аллахом, ты прав: он самый настоящий дурак!

Шатырбек сердито подкрутил острые кончики усов.

– Я и его и отца его названного отправлю к мосту Сират![95]95
  Сират – по мусульманским поверьям – мост, висящий над адом. Он тоньше волоса и острее сабли. Пройти по нему может только безгрешный человек, а все грешники сорвутся и попадут в преисподнюю.


[Закрыть] Я ему покажу, что такое добро!

Вбежал молодой, но с уже довольно заметным брюшком джигит, радостно закричал:

– Туркмены бежали!

– Куда бежали? – уставился на него Шатырбек.

– Не знаю, ага!.. Обычно они с рассветом шуметь начинают, а сегодня тихо. Посмотрел от большого чинара – их словно земля проглотила. Двоим велел на скалу залезть, посмотреть кругом – тоже ни одной живой души поблизости не увидели. Тогда мы решили: будь что будет. – и перешли ущелье…

Шатырбек сердито вскинул брови.

– Перешли ущелье?

– Да, ага!

– А кто разрешил?

Джигит молчал, потупившись.

– А если бы они появились вдруг и окружили вас, тогда что?

– Виноват, ага… Увлеклись и сами не заметили, как перешли ущелье.

– Ха, увлеклись! Смотри-ка, что он говорит!

Джигит снова виновато опустил голову. Шатырбек смягчился.

– Ну, а что потом?

– Пришли мы в их лагерь. Там никого нет. Костры еще дымят неглного, а шалаши, которые они там понастроили, пустые. В одном нашли четыре мешка ячменя, в другом – два мешка муки. Вещи в беспорядке валяются. Видно, в спешке лагерь оставляли.

– Значит, совсем никого нет?

– Ни души, ага, совсем пусто!

– И можно идти туда, ничего не опасаясь?

– Можно, ага!

Шатырбек удивленно пожал плечами и посмотрел на Тачбахш-хана. Тот усмехнулся с видом человека, давно все понявшего.

– Не я ли утверждал, что в тот самый день, когда Абдулмеджит-хан выйдет из Куммет-Хауза, туркмены побросают все и побегут без оглядки? Теперь ты убедился в этом!

– Все равно не укладывается в голове, что они Серчешму бросили – такую выгодную позицию… А ты полагаешь, что Абдулмеджит-хан уже выступил?

– Какой может быть разговор!

– Почему же он гонца не прислал?

– Клянусь аллахом, ты слишком наивен! У гонца путь неблизкий – через горы, через ущелья. Кто знает, что может случиться с гонцом? А Абдулмеджит, уверенный, что гонец прибыл и сообщил тебе день выступления, уже выступил и полагает, что ты сделал то же самое. Клянусь аллахом, так оно и есть!

Шатырбек задумался, покручивая ус, потом сказал:

– Может быть, тогда там и позавтракаем?

– Клянусь аллахом, верно сказал! – с удовольствием воскликнул Тачбахш-хан. – Это будет очень приятный завтрак!

– Молодец! – сказал Шатырбек, оборотившись к пузатому джигиту. – Хорошее дело сделал! Мерхаба! Иди, захвати своих людей и занимайте ту сторону ущелья. Но только осторожно, сначала «сватов» пошли, – Шатырбек скривил губы в усмешке, – не нарушай туркменского обычая. Понял?

– Понял, ага!

– Тогда иди и пусть ко мне приведут вчерашнего туркмена.

– Бечишим, – склонился в поклоне джигит.

Шатырбек протянул руку к лежавшему рядом звонку и резко тряхнул его. Вошел сгорбленный старик слуга.

– Кальян принеси!

Сарбаз ввел изможденного, заросшего бородой туркмена в старых чарыках, черной папахе из кошмы и драном халате. На левой руке его не было ни одного пальца, только пять подсохших струпьев говорили о том, что парень недавно побывал в руках у палача. Правая рука была привязана за спину. Провалившиеся глаза смотрели отрешенно, в них застыли боль и недоумение.

– Как звать тебя, говоришь? – спросил его Шатырбек.

– Бегенч, – тусклым голосом ответил парень.

– Ты из самого Хаджи-Говшана?

– Да.

– И окрестные дороги хорошо знаешь?

– Знаю, ага.

– Сколько парсахов[96]96
  Парсах – 12 километров.


[Закрыть] до Атрека?

– Если рано утром сесть на коня, то до предвечернего намаза можно доехать.

– А сколько парсахов до села Аннаберды-хана?

– Это подальше, чем Атрек…

Шатырбек презрительно покосился и приказал сарбазу:

– Убери его!

Сарбаз сильным тычком в затылок вытолкнул Бегенча из шатра, посторонился перед слугой, почтительно несшим кальян. Старик обтер мундштук кальяна вынутым из-за пояса чистым белым платком и протянул его Шатырбеку. Тот в свою очередь потер мундштук ладонями и с удовольствием затянулся. После двух затяжек кальян перешел к Тачбахш-хану, потом снова вернулся к Шатырбеку.

Наконец Шатырбек поднялся.

– Давайте собираться, дядя, если хотите позавтракать на той стороне ущелья!

Он перекинул через плечо перевязь сабли, низко надвинул на глаза плоскую каракулевую шапку, взял винтовку и вышел. Тачбахш-хан последовал за ним.

После дождей, ливших несколько дней кряду, погода была на редкость хорошей. Небо очистилось от черных туч и сияло, насквозь пронизанное тонким светом осеннего солнца. Четко, как нарисованные, чернели горные вершины. Когда входишь в ущелье, горы сразу сдвигаются, и человеку кажется, что он находится на дне глубокого колодца. Откуда-то из расщелины струилась прозрачная, как журавлиный глаз, вода. Она образовывала ручеек, который сбегал вниз, к роднику, и вместе с ним вливался в небольшое озерцо, названное народом Серчешмой. По имени этого озера получила название и вся местность. Вода из озера текла по ущелью, набирая сил от других источников, и там, на северо-западе, соединялась с рекой Гурген.

И вот Шатырбек идет по ущелью. Идет твердо, не опасаясь ничего. А чего, собственно, опасаться? Туркмены отошли, путь свободен. В противном случае разве можно было бы сделать хоть один шаг с полной уверенностью, что сумеешь сделать и второй? Это было самое опасное место в переходе, узкая тропа вилась, как змея, и если тебе навстречу выйдет враг, ты не сумеешь повернуть назад, не сумеешь спрятаться на отвесной скале. Только сабля твоя и сможет выручить.

След в след за Шатырбеком важно шагает Тачбахш-хан. Он идет, выпятив куриную грудь и гордо задрав голову, словно ведет за собой непобедимое войско легендарного Кира на новое завоевание Вавилона. А войско это – даже не сарбазы регулярной армии, а просто огромная толпа людей, не подходящих друг к другу ни по возрасту, ни по одежде. И вооружены они по-разному. У половины из них – ружья, остальные имеют сабли и копья. Но что до этого Тачбахш-хану, честолюбивые мечты которого летят выше самых высоких гор!

Постепенно справа горный массив стал отдаляться и изгибаться, образовывая полукруг, похожий на отпечаток конского копыта. Вся долина была сплошь застроена шалашами, а посередине стояла даже неразобранная черная кибитка. Вокруг валялись кучи золы, конского помета, дрова.

Шатырбека встретил пузатый молодой джигит.

– Тридцать человек дальше послал, – доложил он, – остальные здесь.

Шатырбек обошел вокруг шалашей, осмотрел изнутри кибитку и остановился на краю долины, там, где западная сторона ее резко снижалась. Низина настолько плотно поросла кустарником, что люди назвали ее Геокдженгель – «Зеленые заросли». Посередине низинки, скрытое кустарником, было небольшое озерко, переходящее в трясину. Вокруг него, заслоняя предательскую синь озера не только от людей, но и от небесных птиц, сплели свои кроны могучие деревья.

Это было превосходное убежище для тигров и кабанов, водились здесь и чудовищно крупные змеи, бледные, словно выцветшие от постоянной сырости. Хозяев у дженгеля было много, и гостей они не жаловали. Если бы там, где площадка соединялась с тугаем, не было отвесной, словно спиленной, стены, здесь вообще нельзя было бы обосноваться. Останавливающиеся на площадке путники всю ночь жгли большие костры, пугая огнем зверье.

Шатырбек подошел к впадине, опасливо посмотрел вниз и, словно испугавшись, отступил назад.

– Будь осторожен, – предупредил Тачбахш-хан, тоже всматривавшийся в заросли. – В эти тугаи можно войти, но выйти из них трудно.

Шатырбек постоял, задумчиво мусоля в пальцах кончик своего роскошного уса, и подозвал пузатого джигита.

– Построй всех, кто ружья имеет!

Через несколько минут имеющие ружья выстроились у края низины.

– Цельтесь в середину дженгеля! – приказал Шатырбек. – Как только скажу: «Два!» – стреляйте!

Он взял у нукера свою винтовку с инкрустированным серебром прикладом, крикнул: «Раз!»– покосился на свое воинство, крикнул: «Два!» – и спустил курок. Гулкий залп сорвал с деревьев Геокдженгель огромную массу птиц, раскатистым эхом замер в ущелье. Где-то в низине тревожно захрюкали кабаны. Шатырбек покрутил усы с таким видом, будто сделал важное дело, и приказал:

– Человек шестьдесят пусть останутся здесь! Остальных – на ту сторону!

На северной стороне долины начинался широкий, словно гигантские ворота, проход между горными массивами, совсем не похожий на узкую и извилистую южную часть, только что пройденную Шатырбеком. Сквозь него просматривались холмы, поросшие редким кустарником, а за ними вплоть до самого Гургена тянулись орошаемые земли гокленов, ганекмазов и акатабаев.

Шатырбек остановился, задрав голову кверху. Там, в глубокой голубизне, вершины гор будто соприкасались друг с другом.

– Гляди ты, какая мощь у создателя! – преисполняясь религиозного трепета, пробормотал Шатырбек. – Что перед ним смертный!

– Ай, это что! – быстро отозвался Тачбахш-хан. – Ты бы в Курдистане на горы поглядел – вот это да!

Там, где проход кончался, уже стояли шатры, весело потрескивали костры, облизывая красно-желтыми языками черные днища котлов. Шатырбек сглотнул слюну– страшно захотелось выпить чаю.

– Эй, молодцы! – крикнул он. – А ну-ка, чай ускорьте!

Взобравшись на невысокий голый холмик, он посмотрел в сторону Гургена. Насколько хватало глаз, до самой черты горизонта не было заметно никакого движения, только холмы и холмы, то низкие, то повыше, оголенные и поросшие скудной растительностью. Вдалеке чернели несколько стожков сена.

Шатырбек спустился с холма.

– Пошли-ка туда людей, – сказал он джигиту с брюшком, – надо проверить всё до самых стогов. И заросли у подножья гор чтоб не забыли обшарить. А коневоды пусть гонят сюда коней – на ночь здесь останемся. Утром же, даст бог, двинемся на Хаджи-Говшан. На этот раз мы с ними полностью рассчитаемся! Всем глаза выжгу!

Бек сердито нахмурил брови и зло подумал о Хаджи-Говшане. Он был полон злой страсти, все тело его тряслось. Будь в его силах, он сию же минуту поджег бы это селен не, а золу развеял по ветру. Да, сейчас его единственной мечтой было скорее достичь Хаджи-Говшана и растоптать его копытами коней.

Ночь была непроницаемо темной. Тучи, снова обложившие небо, опускались все ниже и ниже, грозя прорваться тяжелым холодным ливнем. Перман с тридцатью отважными джигитами стоял у входа в огромную пещеру на северной стороне кряжа, опоясывающего Геокдженгель. Вокруг пещеры тесно росли деревья, скрывая ее от самого проницательного глаза. Здесь и таились джигиты на протяжении целого дня.

Перман ждал вестника от Мяти-пальвана и нервничал. Ночь шла на убыль, и если скоро рассветет, может рухнуть весь тщательно разработанный план. Перман знал, что Мяти-пальван человек слова, и если до сих пор от него нет никакого сообщения, значит случилось что-то.

В темноте послышался шорох. Перман насторожился, шагнул вперед, положив руку на эфес сабли. Но он увидел двух своих джигитов.

– Никого нет, – негромко сказал один из них. – Мы далеко отсюда ходили.

Второй добавил:

– Собьются с пути да наскочат на кизылбашей – вот будет дело!

Перман задумался на мгновение и решительно хлопнул джигита по плечу.

– Иди, скажи парням, пусть готовятся! Ждать больше нечего, будем выступать, иначе опоздаем!

На последнем совещании в доме Махтумкули был выработан и принят такой план: пока Абдулмеджит-хан не выступил из Куммет-Хауза, надо напасть врасплох на Шатырбека и разгромить его. Для того, чтобы осуществить это, большинство хаджиговшанцев и присоединившихся к ним жителей окрестных сел отойдут от Серчешмы к Гургену, а Перман, отобрав тридцать наиболее храбрых джигитов, затаится в пещере. Как только кизылбаши, увидев, что туркмены ушли, оставят за спиной выход из ущелья в долину, Мяти-пальван со своими ударит на них до рассвета. К этому времени джигиты Пермана займут горный проход и не дадут Шатырбеку возможности отступить.

План обещал быть удачным, так как Шатырбек располагал не особенно большими силами. Однако удар следовало нанести согласованно и обязательно ночью. Что же помешало Мяти-пальвану прислать гонца с известием о готовности? Ведь от пещеры до горного прохода расстояние не малое и пройти его ночью не так-то легко, особенно если учесть, что на пути лежит лощина, сплошь заросшая кустарником.

Но Перман не зря считался не только отменным воином, но и прекрасным следопытом. Он и в товарищи себе отобрал парней с крепкими нервами и сильными ногами, умеющих бесшумно двигаться ночью и не принимающих грозно всхрапнувшего кабана за вражеское войско. Он шел вперед, словно была не ночь, а светлый день, – уверенно и быстро. Его вело безошибочное чутье охотника, и только дважды или трижды под ногой у него легко чавкнула трясина. А вокруг была такая тишина, что даже ушам больно, – а ведь за Перманом двигалось три десятка парней. Не слышно было жалобного посвиста козодоя, угомонились и шакалы, истошно голосившие с самого вечера.

Низина наконец кончилась, и Перман облегченно вздохнул, словно сбросил с плеча пять батманов[97]97
  Батман – 20 килограммов.


[Закрыть] груза. Постоянное напряжение изматывало куда больше, чем самая тяжелая работа. Такое же состояние было, видимо, и у других джигитов, так как со всех сторон послышались облегченные вздохи.

Они остановились у подножья пологого холма. Сразу же за ним начинался старый арык, тянущийся до самого Гургена. От противоположного берега арыка и до горного прохода вела теперь короткая и легкая дорога.

Прихватив с собой двоих джигитов, Перман полез на вершину холма и попытался разглядеть проход. Это ему, конечно, не удалось, зато он увидел два костра – кизылбаши бодрствовали, если не все, то по крайней мере часовые. Медлить было нельзя.

Разделив своих джигитов на три группы и еще раз объяснив каждой из них ее задачу, Перман со своей группой спустился в арык и двинулся по направлению к кострам. Дно арыка было усеяно камнями, и каждый неловкий шаг оступившегося товарища, каждый шорох заставлял Пермана вздрагивать в ожидании грозного оклика: «Кто там?».

Неподалеку от того места, где надо было вылезать наверх, Перман подумал и снял тельпек, зажав его в кулаке. Однако предосторожность не помогла. Внезапно над арыком возникла черная тень кизылбаша, напряженно вглядывающегося в темноту.

– Али, ту асти?[98]98
  «Это ты, Али?»


[Закрыть]

Поняв, что прятаться нет смысла, Перман быстро шагнул вперед, ответив по-персидски:

– Бали![99]99
  Бали – «да».


[Закрыть]

Кизылбаш еще пригляделся и вдруг с испуганным воплем пустился бежать. Не теряя времени, Перман и его товарищи кинулись к проходу. Среди кизылбашей поднялась паника, в отблесках костров замелькали мечущиеся фигуры.

Бросив саблю в ножны, Перман сорвал с плеча ружье и выстрелил, метясь в одну из фигур. Джигиты, у которых ружей не было, подняли отчаянный крик:

– Эй, наступайте!

– Бейте кизылбашей!

– Ловите их, не пускайте!

Паника среди кизылбашей усилилась. Десятка два их побежали к проходу. Перман и его товарищи встретили их в сабли. Несколько кизылбашей упали зарубленные, остальные повернули назад. Их встретили саблями и выстрелами свои же, приняв за нападающих туркмен. В этот момент загремел грозный клич и две остальные группы хаджиговшанцев обрушились на окончательно ошалевшего от страха и неожиданности врага.

Наступил рассвет, а от Мяти-пальвана все еще не было никаких известий. Теперь уже не оставалось сомнения, что произошло что-то непредвиденное и страшное. «Боже мой, – с тоской думал Перман, – неужто Абдулмеджит-хан неожиданно обрушился на Хаджи-Говшан и растоптал беззащитное село копытами коней? Но и в таком случае джигитов должен был бы кто-то известить. Что же случилось? Может, вообще не осталось никого, кто мог бы взять на себя роль гонца?»

Он послал несколько человек привести коней, чтобы быстрее идти на соединение с Мяти-пальваном. Однако понимал, что сразу уехать не удастся, так как много кизылбашей попрятались среди кустарника и их необходимо было выловить, чтобы они не смогли сообщить своим о разгроме в ущелье.

Да, Перману крепко повезло, что среди войска Шатырбека не было сарбазов. Будь они – не помогли бы ни отвага, ни решительность кучки отчаянных джигитов, особенно в тот момент, когда всего десять парней закрывали горный проход до появления остальных двух групп, ударивших с разных сторон, чтобы сделать видимость большого числа нападающих.

Около пятидесяти пленных кизылбашей, понурившись, стояли в сторонке. Среди них находился и Тачбахш-хан. Он был босиком, в нижней одежде и круглой войлочной шапочке, которую надевал на ночь, боясь простудить голову. Однако и в таком жалком виде он стоял важно, выпятив грудь, и хорохорился.

Перман уже понял, что ему в руки попала важная птица, так как знал Тачбахш-хана в лицо. Но, сделав непроницаемое лицо, подошел к пленным и спросил:

– Кто старший?

Джума перевел его слова по-персидски.

– Я старший! – немедленно отозвался Тачбахш-хан и решительно выступил вперед, хотя колени его подрагивали.

– Как зовут?

– Тачбахш-хан… Слыхали, может?

– Слыхал.

– Я и подумал, что наверняка слыхали! – заторопился обрадованный Тачбахш-хан, как будто признание Пермана сразу изменило положение. – Меня и в столице все знают! Я был дружен с самим шахом Агамамедом!

– А вы, случайно, не из потомков шаха-скопца? – издевательски спросил Перман.

Маленький хан нахмурился, строго сказал:

– Хороший джигит не болтает лишнего о шахе вселенной!

– Почему же не поболтать? – спросил Перман и указал плетью на пленных. – Видишь этих бедняг? Кто их привел сюда? Зачем вы пришли на нашу землю? Что вы от нас хотите, а?

Тачбахш-хан смешался и только пожевал губами вместо ответа.

– Я вас спрашиваю! – рявкнул Перман, надвигаясь на вздрогнувшего хана всей своей громадой. – Отвечайте, когда у вас требуют ответа!

Тачбахш-хан жалко улыбнулся.

– Шайтан, сынок, будь он проклят!.. Шантан проклятый мутит разум человека!..

– Неужели шайтан! – всплеснул руками Перман.

– Истинно так, сынок! Это он человека с пути сбивает, разные плохие мысли внушает… Проклятие шантану!

– Так-так, – сказал Перман, щурясь. – Значит, шантан, говоришь?.. А ну, джигиты, освободите его от шайтана… вместе с головой! А труп шакалам выкиньте!

Двое парней схватили Тачбахш-хана под руки и поволокли прочь. Бороздя пятками землю, хан истошно, в смертельном ужасе завопил:

– Сынок!.. Жертвой твоей буду – не убивай!.. Клянусь аллахом, я не виноват! Клянусь верой своей!.. Ради пророка Али, прости мне мою вину, сынок! Пожалей ради детей моих!..

Перман подмигнул джигитам, и те, посмеиваясь, выпустили Тачбахш-хана. Он опрометью кинулся к Перману, упал к его ногам и, плача, полез целовать сапоги.

Брезгливо морщась, Перман сказал:

– Встаньте! Не к лицу валяться человеку, который близок к шахам! Встаньте, говорю вам!

Тачбахш-хан робко поднялся на колени.

– Вах, проклятие всем шахам, сынок! Правду говоришь ты, что бедный люд не виноват, от шахов вся беда идет… Только от них!

С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Перман прогудел:

– Искренне говорите?

– Клянусь аллахом, сынок! – страстно поклялся Тачбахш-хан. – Верой своей клянусь!

– Ну, тогда ладно, – сказал Перман, пряча улыбку, – прощаю тебе твою вину… Шатырбек, кстати, где?

Сразу повеселевший Тачбахш-хан, к которому постепенно возвращался его горделивый вид, ответил не задумываясь:

– Это тоже подлец из подлецов, сынок! Вчера привел нас сюда, а сам взял да и в крепость уехал, вроде бы по делу. А какое у него дело в крепости? Просто счастливый– повезло ему! А во всем он, только он один виноват! А мы – что? Нам как прикажут… Ты поэта Махтумкули знаешь, сынок?

– Доводилось встречаться, – осторожно сказал Перман.

– Вот у него и спроси! Он – правдивый человек, все тебе о нас расскажет! Он…

Один из джигитов что-то тихо сказал Перману на ухо, и тот сразу же ушел, так и не дав Тачбахш-хану высказать свои мысли о Махтумкули. Но хан быстро утешился, найдя себе благодарных слушателей в лице обступивших его джигитов. Они не понимали персидского языка, и хотя смотрели внимательно и дружно цокали языками, вдруг начинали хохотать в самом неподходящем месте. Однако Тачбахш-хан не обижался: после пережитого потрясения все его радовало вокруг.

У ханского шатра, в котором временно расположился Перман, его ждали два запыленных, усталых джигита.

– Что случилось? – спрос ил он, едва поздоровавшись. – Почему так поздно приехали?

Джигиты рассказали о том, что произошло. Вчера после полудня Абдулмеджит-хан неожиданно вышел из Куммет-Хауза и направился к Хаджи-Говшану. Поэтому Мяти-пальвану пришлось изменить маршрут. Они сошлись в Чагыллы, к счастью, уже под вечер. А людей сердара Аннатувака все еще нет. Мяти-пальван оказался в трудном положении и ждет скорейшего возвращения Пермана.