Текст книги "Суровые дни. Книга 1"

Автор книги: Клыч Кулиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Перестаньте, тетя!.. Вы что… убить ее хотите?

Голос его дрожал и рвался, пальцы сжимались в каменеющие кулаки. Казалось, еще одно мгновение – и на голову Садап обрушится удар.

Садап вытаращила глаза. Ее и без того багровое лицо стало черным от прилившей крови.

– Ты, безродный щенок! – заорала она, уперев руки в бока и подступая к попятившемуся Тархану. – Что тебе надо? Захочу – и сожру ее с костями!.. А тебе что? Жалко ее? Я знаю, ты всю дорогу спал с этой потаскухой! У, бесстыжая тварь!..

Она больно ударила ногой Лейлу, сжавшуюся комочком посреди кибитки, ушибла ногу, еще больше рассвирепела от этого и кинулась безжалостно щипать молодую женщину. Лейла застонала.

– Вот тебе, подлая! – задыхаясь, брызгала слюной Садап. – Вот тебе, потаскуха!.. Вот тебе!.. Кричи, гадина, кричи!..

В горле Тархана что-то пискнуло. Он резко повернулся и выбежал из кибитки. Куда? У кого просить помощи? К Перману! – мелькнула мысль, и Тархан широко, чуть ли не бегом, двинулся к кибитке Пермана, торопясь высказать все, что накипело у него на душе.

На пути повстречался Шаллы-ахун. Тархан попытался было миновать его, но не таков был старик. Он остановился, протянул для приветствия руку.

– Ты ли это, иним Тархан? Здоров ли, благополучен ли? Поздравляю со счастливым возвращением! Молодец!

Тархан вынужден был остановиться и ответить на приветствие Шаллы-ахуна. А тот продолжал, не спеша:

– Ваш ахун дни и ночи призывал на вас благословение аллаха. И вот, хвала ему, большинство джигитов вернулись невредимыми, а остальные милостью всевышнего вернутся не сегодня-завтра… Надеюсь, Тархан-джан, ты не забыл своего ахуна?

– Не забыл, мой пир! – сердито буркнул Тархан. – Разве можно вас забыть!

– Вот и хорошо, сын мой, вот и хорошо, дай тебе аллах здоровья и красивую жену. Я так и думал, что ты добрый мусульманин, пусть твоя жизнь будет долгой! Тогда завтра, если будет по пути, зайдешь ко мне?

Упоминание о жене было как щепотка соли на свежую рану

– Да приду же, ахун-ага! – нетерпеливо воскликнул Тархан, переступая с ноги на ногу. – Будьте спокойны, приду!

– Молодец, сын мой, так и надо! – одобрил Шаллы-ахун. – Ты истинный слуга веры и не забываешь, что жертва богу открывает дорогу в рай… Значит, я жду тебя.

Он пошел дальше, а Тархан с неожиданной злобой подумал: «Объедки пошел собирать, старый шакал!»

Перман, поглядывая на спящего Мурадку, тихо разговаривал с женой, когда в дверь ворвался Тархан. Гульджамал сразу отвернулась, закрывая лицо, а Перман дружелюбно сказал:

– А-а, Тархан. Куда же ты подевался? Ну, проходи, садись.

Тархан угрюмо сел на указанное место, не говоря ни слова. Перман с сожалением покосился на жену. Поняв, что мужчинам надо о чем-то поговорить, Гульджамал взяла кумган и вышла.

– Ты ужинал? – спросил Перман, уже догадавшийся, с какой заботой пришел Тархан. – Чего такой хмурый? Что у тебя стряслось?

– Пойди и узнай, что стряслось. Ты во всем виноват!

– Вот тебе и на! – удивился Перман. – Как говорится «все – гиена, но нитки не она украла». Чем же я виноват? Разве я мог знать, что они встретятся нам на пол-пути? Что я ответил бы, если б Караджа, не успев приехать, объявил сердару: «Видел, мол, вашу Лейлу! Перман посадил ее на седло к Тархану и отправил куда-то!» Ты же знаешь этого сплетника Караджу!

– Я знаю теперь, что и твои слова – пустой ветер!

– Не горячись! Объясни толком.

– Ладно, знай – не сегодня, так завтра сделаю свое дело. Пусть потом сердар, если сумеет, закопает меня под седьмым слоем земли, – я ничего не теряю!

– И напрасно спешишь. Надо выждать момент.

– Какой еще момент?

– Не торопись, Тархан-джан. Кто торопится пить горячий чай, тот выплевывает его обратно. Потерпи!

– До каких пор?

Перман положил тяжелую руку на плечо Тархана:

– Пяхей, вот увидишь, все будет так, как я говорил! «Венец терпению – благополучие». Если не станешь горячиться, все обойдется самым лучшим образом.

Тархан промолчал, а Перман, стараясь отвлечь его, сказал:

– Только что приходили ко мне Мяти-ага и другие яшули. Говорят, что и в Серчешме положение тяжелое – кизылбаши чуть не окружили наших. Не подоспей люди сердара Аннатувака, могла бы случиться большая беда. Кизылбаши, говорят, очень уверенно себя чувствуют. Видно, в самом деле есть у них за спиной крепкая поддержка. А вчера в Серчешму приехал сам Абдулмеджит-хан и объявил недельное перемирие. Если на этой неделе не договорятся, дело может далеко зайти. Беда нависла не только над твоей головой, друг мой, у всего народа положение тревожное. Надо сначала народ спасти, а потом > же о своем думать.

– У каждого своя ссадина щемит! – упрямо ответил

Тархан, начавший было успокаиваться, но рассерженный последними словами Пермана.

– А заботы народа тебя, выходит, не касаются? – рассердился и Перман.

– Нет! Если народ не заботится обо мне, почему я должен думать о нем!.. Вот, у тебя есть и дом и семья. А у меня – что? Я – бродяга, пришелец. Для меня все равно, где быть, – на земле, под землей ли…

Тархан говорил с горечью и обидой. И Перман, впервые увидевший друга в таком состоянии, серьезно забеспокоился и переменил тон.

– На народ не надо обижаться, Тархан-джан. В наших невзгодах не народ виноват.

– А кто же виноват?! – спросил Тархан, сверкая глазами. – Адна-сердар? Вот пойду сейчас и перебью весь его род! А Лейлу посажу на гнедого и умчу куда глаза глядят! Пусть догоняет кто смелый! Мне терять нечего, разве только голову, а ее все равно где терять!

Он вскочил на ноги.

– Не дури! – Перман схватил его за полу халата. – Слышишь, Тархан, не дури!

Тархан вырвал полу, ударил дверь ногой и выбежал наружу. Перман, накинув халат и сунув ноги в старые опорки, торопливо вышел вслед.

Он догнал Тархана уже далеко от дома. Крепко взяв его за локоть, сказал:

– Не делай глупости, Тархан! Гнев всегда впереди разума бежит, да в яму заводит… Остановись-ка!

Продолжая широко шагать, Тархан сквозь зубы ответил:

– Пока я стоять буду, Садап душу вынет из Лейлы!

– Постой, Тархан, я сейчас сам поговорю с ней. Только ты не вмешивайся.

– Так и послушала она тебя! Еще больше взбеленится! Она самому сердару печенку ест, не то что…

– Вот увидишь, послушается!

– А если нет?

– А нет, тогда делай, что задумал! Сам тебе помогу!

– Поможешь?

– Аллахом клянусь, помогу!

Они уже подходили к кибиткам Адна-сердара, когда в одной из них раздался душераздирающий вопль. Перман вздрогнул, а у Тархана волосы поднялись дыбом – он, как безумный, рванулся на крик.

– Стой! – догнал его Перман и. еле удерживая, несмотря на свою немалую силу, беснующегося Тархана, сказал: – Послушай, кто кричит!

Вопль повторился.

– Спасите, люди! – орала Садап, захлебываясь слезами. – Ой, спасите! Убивают!.. Илли-джан, сынок, помоги!.. Ой, убивают!..

Тархан вздохнул так, словно вынырнул из глубокого омута, и даже тихо, бессмысленно засмеялся.

– Ее голос, Садап!

Натягивая сползший с плеча халат, Перман сказал:

– Сердар вчера сразу же по возвращении уехал в Серчешму. Видно, сейчас только вернулся…

Свист плети и крики Садап не прекращались.

– Эх, как он ее лупит! – невольно посочувствовал Перман. – Как бы до смерти не забил! Смотри-ка, Илли-хан на помощь пошел!..

Илли-хан опасливо заглянул в кибитку, из которой рвались вопли матери, плаксиво затянул:

– П-п-перестань, п-п-папа! Ч-ч-что ты д-д-делаешь!

Из кибитки вылетел железный кумган, с треском ударился о дверную стойку. Илли-хан испуганно отпрянул и, подвывая, побежал прочь.

– Ну, вот, – сказал Перман, – Садап и без тебя воздали по заслугам… Пошли чай пить!

Тархан согласился. Однако не прошли они и нескольких шагов, как их остановил конский топот. Они прислушались. Еще кто-то из аульчан возвратился? Через несколько мгновений два всадника сдержали горячих коней. Передний нагнулся с седла.

– Это ты, Перман?

– Салам, Ата-хан! – узнал всадника Перман. – Сходи, подержу коня!

– Некогда, брат! Как ваши, все живы-здоровы?

– Одни – здоровы, другие – пока неизвестно. А ты – как?

Ата-Ёмут махнул рукой, невесело оскалил крепкие зубы.

– У меня жизнь собачья – вечно мотаюсь в седле! Сердар дома?

– Кажется, дома… Добрые вести привез?

– Кто их сейчас разберет, какие – добрые, какие – недобрые…

Из кибитки, покашливая и кутаясь в халат, наброшенный наспех на плечи, вышел на голоса разгоряченный Адна-сердар. Перман и Тархан почтительно поздоровались. Сердар протянул обе руки Ата-Ёмуту, здороваясь с ним, как с уважаемым гостем. Перману он руки не подал, а Тархана даже не удостоил взглядом.

– Весть привез! – минуя традиционный ритуал приветствий, сказал Ата-Ёмут. – В среду хаким собирает всех ханов в Астрабаде! Будет очень важный разговор! Я приехал сообщить вам об этом!

– Хорошо, иним, постараюсь приехать, – с необычной готовностью согласился Адна-сердар.

– Тогда – здоровья вам и благополучия? – сказал Ата-Ёмут, невежливо оборвав сердара на полуслове. Он гикнул, крутанул коня на задних ногах и поскакал, обдав стоящих облаком густой пыли. Его безмолвный спутник последовал за ним.

Лицо сердара исказила злая гримаса:

– Хей, не умнеет с возрастом сын неразумного! – пробормотал он, отплюнулся и прошел в кибитку, но не в ту, из которой вышел, а в другую, крайнюю.

Избитая, скорчившаяся Лейла встретила его затравленным взглядом. Она слышала истошные вопли Садап и с содроганием ждала своей очереди отведать плети сердара. Но сердар, видимо, сорвал все свое раздражение на Садап. Он, собственно, и избил ее за то, что застал, когда она измывалась над Лейлой.

– Вставай, приготовь обед! – толкнул он ногой Лейлу.

Лейла поспешно ушла.

Адна-сердар снял тельпек, посмотрел по сторонам, вздохнул и кинул его в угол. Туда же полетел и халат. Усевшись на кошму, сердар задумался, уронив между колен большие сильные руки. От усталости ныли все кости, во рту неприятно горчило. Он сплюнул на холодные угли очага.

От всего случившегося за последние дни впору было заболеть на самом деле. Однако сердар не собирался так быстро сдаваться. Неудача скорее подогрела, чем охладила его честолюбивые замыслы. Он так и кипел желанием отомстить проклятому Шатырбеку, доказать всем свою силу. Но он понимал, что неудачи и крушение его последних замыслов нельзя рассматривать как чистую случайность. Что-то изменилось в мире, что-то постороннее исподволь, но ощутимо вторгалось в отношения между людьми, между племенами. Что это такое, он не знал, но твердо верил: не мог Шатырбек сам, только своими силами, разгромить туркмен и у Куня-Кала и у Серчешмы.

И еще одна мысль не давала ему покоя: кто увез Лейлу из крепости Шатырбека? Этот глупец Илли потерял ее где-то в суматохе. А кто подобрал? Как она оказалась рядом с Перманом и Тарханом? Не растоптали ли его честь вторично? Грязные подозрения не давали сердару покоя. Он мучился, не в силах установить истину.

Он подвинул к себе чайник, бесшумно поставленный возле него Лейлой, наполнил пиалу до половины, вылил обратно – чтобы чай крепче заварился.

В дверях с протянутыми вперед руками показался Караджа.

– Эссалам алейкум, сердар-ага!

– Валейким эссалам! – буркнул сердар, продолжая колдовать над чайником. Он понимал, что Караджа явился не спроста: сердар хорошо знал своего нукера. Когда Караджа приходил просить что-либо или приносил неприятную весть, он останавливался у двери и нерешительно покашливал. Потом осторожно приоткрывал одну створку и просовывал в кибитку голову. Заходил только после разрешения хозяина и стоял у порога, пока его не приглашали сесть. Если же весть могла быть приятной сердару, Караджа, заходя, широко открывал обе створки двери, здоровался с сердаром, как с равным, сам проходил и усаживался на кошме.

Так он поступил и сейчас.

Молчание длилось довольно долго. Караджа несколько раз пытался заговорить, но, не решаясь, только судорожно двигал большим кадыком. Наконец сердар спросил:

– Возвратился здоровым, невредимым?

– Слава аллаху, сердар-ага! Большинство уехавших вернулись.

– Кто еще с тобой вернулся?

– Перман приехал! Тархан приехал! Анна-Коротышка приехал! И Ягмур-ага из плена вернулся!

– Где ты с ними встретился?

– Возле Гапланлы, сердар-ага! Знаете, там у выхода из ущелья большой чинар стоит? Вот там и встретились… Мы с Анна ночевали под чинаром. Утром проснулись, глядим, а конь Анна-Коротышки лежит с раздутым брюхом и пену пускает. Сохрани аллах и помилуй от недоброго! Что, думаем, случилось с конем? Или съел чего-либо или так пора пришла подыхать? До самого полудня ждали, пока он поднимется. Вот тут и подъехал Перман и остальные. А позади Ягмура-ага Лейла сидела!

– Не спрашивал, где он ее нашел?

– Как не спрашивать! Спрашивал! Говорит, когда из Куня-Кала пробивались, она стояла возле дерева и просила: «Возьмите меня с собой! Я жена сердара!» Ягмур-ага и взял.

– «Жена»! – презрительно фыркнул Адна-сердар и спросил после непродолжительного молчания:

– Перман с Тарханом где встретили Ягмура?

– Этого я не знаю, ага, – виновато сказал Караджа.

Понимая, что главного, с чем пришел, Караджа еще не выложил, Адна-сердар хмуро сказал:

– Ну, а еще какие новости?

– Есть еще одна новость, сердар-ага! – ухмыльнулся Караджа и полез было за насвайкой, но, вспомнив, что сердар не любит, когда в его кибитке плюют нас, опустил руку. – Новость такая, сердар-ага. Если я правильно разумею, Анна-Коротышка наскочил в крепости Шатырбека на богатую добычу! Его хурджун полон серебряных вещей!

– Откуда знаешь?

– Своими глазами видел, сердар-ага! Клянусь аллахом, во-от такая огромная чаша! – Караджа широко развел руки. – И вся из серебра! А еще там в материю что-то завернуто, он мне не показал, хоть я и просил показать. Спать ложился – хурджун под голову положил, оправляться пошел – с собой понес! И на поясе у него сабля висит – вся ручка из серебра да еще с узорами!

Караджа ликовал. Однако Адна-сердар не проявил к сообщению ожидаемого интереса. Покачав чайник и сливая в пиалу остатки чая, он равнодушно сказал:

– Продолжай… Какие еще новости?

– Больше ничего не знаю, ага! – растерянно, глотая слюни, ответил Караджа. – Я сам только что вернулся!..

– Что ж. – усмехнулся сердар, – иди отдыхать, наверно, устал с дороги. Иди!

Обманутый в своих ожиданиях, Караджа неохотно поднялся и, попрощавшись, вышел. На улице он столкнулся с Тарханом, возвращавшимся от Пермана.

– Поди-ка сюда, Караджа-батыр! – поманил его пальцем Тархан и, когда Караджа подошел, цепко взял его за плечо. – Послушай, я тебе одно стихотворение прочитаю!

– Пусти, больно! – поморщился Караджа.

– Сейчас отпущу! – блеснул Тархан недобрыми глазами. – Слушан стихи! Их Махтумкули-ага сочинил специально для тебя!

 
Ждет суд тебя за подлый твой язык.
Ты не избегнешь страшной доли, сплетник;
Уймись, молчи! Ты клеветать привык,
Ты причиняешь много боли, сплетник!
 

– Пусти! – заныл Караджа, пытаясь высвободиться из железных рук Тархана. – Пусти, говорю! А то…

– Дальше слушай, – настойчиво продолжал Тархан:

 
Фраги сказал: лжец, сам себя вини
В том, что ты стал позором для родни;
Сам на себя в отчаянье взгляни
И ужаснешься поневоле, сплетник!
 

Караджа потер ноющее плечо, отошел на шаг и воскликнул:

– Эй-хо, смотрите-ка на него! Думаешь, сплетничать приходил? Жрать нечего, за помощью к сердару-ага обращался!

– Сгинь отсюда, нечисть! – цыкнул Тархан. – А то в загривок провожу! Сразу найдешь еду!

Караджа проворно зашагал, поминутно оглядываясь, словно ожидал, что Тархан погонится за ним. Но Тархан и не собирался гнаться. Он только подумал, что этот болтун Караджа мог наплести сердару невесть чего о Лейле, и пожалел, что так быстро отпустил его, не расспросив толком, зачем он в самом деле приходил в такую пору к сердару.

Тархан собирался идти дальше, но из кибитки его окликнул Адна-сердар, видимо, слышавший их перепалку с Караджой. Тархану очень не хотелось сейчас разговаривать с сердаром, поэтому он не пошел к двери, а спросил через стену кибитки:

– Что прикажете, ага?

– Чума тебе на голову: «ага»! – выругался сердар. – Иди сюда!

Тархан обогнул кибитку и вошел.

– Позови ко мне Анна-Коротышку! – не глядя на него, приказал сердар. – Пусть немедленно идет!

Анна-Коротышка сидел в это время в своей ветхой, покосившейся кибитке и со смаком пил чай. Окруженный детьми, – у него было четверо несовершеннолетних юнцов, – он чувствовал себя ханом, наслаждающимся всеми благами жизни, и в душе сотый раз благодарил аллаха за то, что послал не только благополучное возвращение, но и богатую добычу.

Не было у Анна ни скотины возле кибитки, ни вещи, о которой было бы не стыдно сказать: «Она – моя!» Все богатство его состояло из дружной семьи, крепких рук да неистощимого терпения. Очень напугало его то, что конь, взятый за половину добычи у Шаллы-ахуна, лег и стал пускать пену. Но всевышний не допустил свершиться несчастью – и конь, отлежавшись, встал как ни в чем не бывало, он уже возвращен хозяину. Теперь все переменится. Богатство, которое он добыл, рискуя собственной жизнью, поможет встать на ноги и подправить бедное хозяйство. Может быть, даже старшенькому для калыма останется, когда придет время привести в дом невестку.

Когда Тархан подошел к его кибитке, в ней царили шум и гам: визжали дети, хохотал Анна, шутливо сердилась его жена. Здесь была полная противоположность той гнетущей атмосфере, которая царила в новеньких кибитках Адна-сердара.

– Заходи, Тархан! – обрадовался Анна, увидев неожиданного гостя. – Ай, молодец, что зашел! Проходи, садись! Чай пить будем, лепешки есть!.. Молчите вы! – прикрикнул он на расшумевшихся детишек, и те мигом притихли, глядя во все глаза на гостя.

– Спасибо, не буду сидеть! – сказал Тархан, присаживаясь на корточки у очага. – Сердар тебе, Анна, приказал немедленно прийти к нему.

Выражение безмятежной радости сошло с худого, с провалившимися щеками лица Анна. Он погладил редкую рыжеватую бородку.

– Зачем зовет?

– Не знаю. Сказал только, чтоб немедля шел.

– Что я ему, нукер – выполнять приказания? – неожиданно рассердился Анна, но сразу же остыл. – Интересно, какое у него ко мне дело объявилось?

– Клянусь богом, ты меня просто убиваешь своей наивностью! – с легким раздражением сказал Тархан.

– Почему убиваю? – не понял Анна.

– Вот придешь к сердару, тогда узнаешь, почему. Вставай, пошли!

Скрытый смысл слов Тархана обеспокоил жену Анна.

– Скажите нам, если знаете, – попросила она.

Тархан безнадежно махнул рукой:

– Тут, тетушка, нечего гадать. Кто из нас не знает сердара! Думает, наверно, что Анна привез несметные богатства и боится опоздать к дележу!

Тархан хотел сказать еще несколько слов по адресу сердара и ему подобных, но не успел, потому что в дверь просунулась козлиная бородка Шаллы-ахуна. Анна поспешил встретить уважаемого гостя у порога. Ахун поздоровался, скинул с ног ковуши[58]58
  Ковуши – род легкой обуви.


[Закрыть] и прошел к почетному месту. Ребятишки, как ящерицы, юркнули за тряпье, сложенное в дальнем углу. Жена хозяина поспешила за чаем.

Помолчав ровно столько, сколько требовало приличие, Шаллы-ахун потрогал бородку и возгласил:

– Поздравляю тебя, иним Анна, с благополучным возвращением!

– Хвала аллаху, таксир, кажется, все обошлось благополучно, – смиренно ответил Анна.

– Всевышний щедр, иним Анна, он бережет тех, кто обращается к нему с благоговением и выполняет заветы пророка нашего Мухаммеда, да будет над ним милость и молитва аллаха. Вот ты вернулся невредимым, и другие вернулись. А кто задержался, вернется не сегодня-завтра.

– Да будет так, таксир!

Ахун помолчал и взглянул на насупленного Тархана:

– И тебя поздравляю с возвращением, сын мой Тархан! Да бережет тебя аллах под сенью своей!

«Козел ты вонючий! – мысленно выругался Тархан. – Примчался, учуяв поживу! Пришел собирать там, где не сеял!»

– Я пойду, Анна! – сказал он, поднимаясь. – Не задерживайся, сердар не любит ждать.

Услышав это, Шаллы-ахун обрадовался: значит, пришел вовремя. После сердара ничего не останется. Старик повернулся к хозяину.

– Только что пришел домой, а мне говорят: приходил, мол, Анна, коня привел. А я к Ягмуру ходил, поздравил с благополучным прибытием домой… Вот так, иним. Главное – живыми вернулись, сохранил вас аллах. Ваш ахун, иним, дни и ночи проводил в молитвах о вашем благополучии. Скажи, увенчались успехом ваши лишения?

Анна-Коротышка взял коня у ахуна с условием, что отдаст ему за это половину своей добычи, какой бы она ни была. Честный но натуре, довольствующийся тем малым, что давала ему жизнь, он предпочел бы скорее умереть с голоду, чем посягнуть на чужое добро. Поэтому без лишних слов он приволок хурджун и положил его перед ахуном.

– Вот, таксир, сами открывайте и сами делите! Здесь все, что послал мне аллах. Ровно половина – ваше.

Глазки ахуна алчно заблестели, но он смиренно ответил:

– Ай, иним, открывай сам! Сколько решишь дать от своей щедрости, тем я и буду доволен…

Анна еще не развязывал хурджун дома. Дети просили его: «Акга[59]59
  Акга – папа; выражение, типичное для гокленов.


[Закрыть], открой! Ну, покажи, что привез». Но он отговаривался, что еще не время. Он ждал ахуна, чтобы тот не мог упрекнуть его в сокрытии какой-либо вещи. Теперь дети, увидев, что отец взялся за заветный хурджун, позабыли свой страх перед ахуном и потихоньку придвинулись. Глаза их горели неуемным любопытством и тайной боязнью, словно из хурджуна должен был вылезти, как в сказке, лохматый дэв с когтями на пятках.

Ахун равнодушно смотрел на их бледные от постоянного недоедания лица с синими кругами у глаз, на худенькие, в цыпках от грязи руки, на жалкие лохмотья, служащие им одеждой и не прикрывающие даже колен у тех двоих ребятишек, у которых не было и штанов. Он привык на каждом шагу видеть эту жалкую нищенскую жизнь. Он считал бедность участью большинства людей, не удостоившихся, как он, например, или сердар, особой милости аллаха. Нельзя роптать и возмущаться против того, что тебе написано на роду!

Анна развязал левую половину хурджуна и вытащил большое серебряное блюдо. Ахун принял ее дрогнувшими от жадности руками, стал рассматривать затейливый орнамент.

– Сомнительно, иним Анна, чтобы такая вещь была целиком из серебра, – покачал он головой и ханжески поцокал языком. – Нет, она, конечно, посеребренная, но мы согласны взять ее из-за красивого узора… Что там еще?

Анна достал какой-то предмет, завернутый в кусок материи.

– Что-то тяжелое! – пробормотал ахун, разворачивая и путаясь от нетерпения в складках. – Никак золото! Или камни?

Завернутый предмет оказался небольшой шкатулкой черного дерева. Ахун открыл крышку, сотворив предварительно молитву против злых духов. В шкатулке лежал серый замшевый мешочек.

– Бог мой, что это такое? – удивился ахун.

Анна с женой, забывшие про стынущий чайник, зачарованно смотрели на мешочек. Ребятишки, замирая от любопытства, выглядывали из-за их спин.

Ахун помял мешочек своими паучьими пальцами, покачал головой.

– Что-то мягкое… Может быть, мука?.. Или порох?..

Он развязал мешочек и опасливо поднес его к носу.

В ноздри ударил редкий запах хны[60]60
  Хна – краска растительного происхождения, употребляется для окраски волос, иногда ладоней и пяток.


[Закрыть]. Ахун еще раз понюхал, уже с демонстративной осторожностью, и сказал:

– Это наверно, очень редкое и ценное лекарство. Оставь его себе, иним.

И отодвинул шкатулку в сторону.

Анна достал украшенный рубинами золотой браслет. Ахун, не сдержавшись, торопливо выхватил его, отставил подальше, любуясь игрой камней. За этим занятием и застал его Тархан, вернувшийся за Анна по приказанию сердара.

Увидев алчное выражение на лице ахуна, при скрипе двери моментально спрятавшего браслет в складках халата, и покорную позу Анна, присевшего у раскрытого хурджуна, Тархан разозлился и гневно сказал:

– Ну – ка, Анна, немедленно забирай свой хурджун и иди за мной! Для тебя повеление сердара – шутка? Или ты ждешь, чтобы тебя с веревкой на шее повели? Идем!

Ахун быстро ухватился за хурджун.

– Вай-вей![61]61
  Вай-вей – выражение удивления.


[Закрыть] Какое отношение имеет сердар к хурджуну?

– Это, таксир, вы спросите у самого сердара! – злорадно ответил Тархан.

– Но, Тархан-джан, – заюлил старик, – зачем же спешить? Вот мы сейчас…

– Ну нет, – решительно сказал Тархан и взялся за хурджун, – я не могу нарушить приказ сердара!

Он подмигнул Анна, но тот не понял знака и насупился. Зато быстро сообразила его жена и пришла на помощь.

– Чего ты в самом деле медлишь! Если сердар-ага вызывает, не заставляй его ждать!

Шаллы-ахун, не отдавая хурджун Тархану, просительно сказал:

– Вы идите, иним Анна, а я покараулю здесь хурджун!

Тархан, в душе которого боролись и злость и смех, присел, завязывая хурджун, глянул в беспокойно бегающие глазки.

– Не волнуйтесь, таксир, то, что вам положено по праву, не пропадет! Анна привез этот хурджун, считайте, с того света. Если бы он думал обмануть вас, то тысячу раз смог бы сделать это. Сказал бы, что ничего не привез – и дело с концом. Ведь вы сами знаете, что в этом походе людям пришлось не о добыче думать, а о своей голове! И потом пожалейте этих детей! Смотрите, в каких они лохмотьях, в доме нет ни зернышка, а вы…

– Ладно, кончайте! – сердито сказал Анна, которому неприятен был разговор о его бедности.

– А что, неправду он сказал? – вмешалась жена, прикусив от раздражения край яшмака. – Сегодня повеем кибиткам прошла с просьбой дать муки на одну выпечку! Только у одной Огульнабад-эдже и разжилась чашкой джугары… Хлеб, который ты ел, тоже у нее заняла!

Один из мальчиков спросил:

– Мама! А ты завтра будешь печь хлеб?

Женщина промолчала.

Бледное лицо ахуна порозовело. Он посмотрел на детей, на Тархана, облизнул губы и отпустил хурджун. Блюдо и браслет подвинул поближе к себе.

– Что ж, пойдемте, если сердар так торопится!.. А вот это пусть останется здесь, будем считать, что ни чаши, ни браслета не было в хурджуне.

– Верно говорите, таксир! – согласился Тархан ненова подмигнул Анна. – Считаем, что их вовсе не было!

Он перекинул хурджун через плечо и вышел, сопровождаемый Анна. Шаллы-ахун, торопясь и не попадая ногой в ковушу, закричал:

– Не спешите, Тархан-джан! Вместе пойдем!..

– Куда уж без вас! – пробормотал Тархан. – Разве можно уйти без таксира!

Когда они прошли уже порядочное расстояние, Тархан вдруг остановился.

– Знаете что, таксир, – сказал он, – вы мне в тысячу раз ближе, чем сердар… Сердара мы с вами знаем очень хорошо: он не отпустит нас, пока не возьмет все, что ему понравится. Поэтому мое предложение: оставить хурджун дома.

– И я о том же говорил! – обрадовался Шаллы-ахун и сразу схватился за край хурджуна. – Вы с Анна идите, а я подожду вас вместе с хурджуном!

– Э, нет, таксир! – возразил Тархан. – Если мы без вас придем к сердару, он сразу закричит: «Где хурджун!», а при вас он постесняется. Да вы не беспокойтесь! Люди вам доверяют, почему же вы не должны доверять людям? Подождите меня здесь, я – мигом! – И не дав возможности сказать ни Шаллы-ахуну, ни Анна, который уже открыл было рот, побежал назад.

– Хоть вы, тетушка, не будьте глупой и не проявляйте напрасную щедрость! – сказал он, сбрасывая хурджун к ногам жены Анна. – Пока мы ходим, отложите для себя сколько надо!

Адна-сердар, вызвав к себе Илли, которого приучал к расчётам с должниками, расспрашивал, кто из вернувшихся им должен. Должников было много, хотя сердар безбожно драл проценты. Но что поделаешь – лучше отдать лишнее, чем слушать голодный плач детей. Некоторые рассчитались с долгом еще при уборке урожая, однако таких было немного, большинство оставались должны. А сердар был из тех, кто умеет вернуть одолженное сторицей. Вот и сейчас он намеревался побольше содрать с односельчан.

Анна-Коротышка был постоянным должником, и надежды, что он сумеет погасить долги полностью, были у сердара довольно слабые. Поэтому, узнав от Караджи. что Анна вернулся с богатым уловом, он решил немедленно возвратить свое, пока к добыче не приложил руку этот козлобородый Шаллы-ахун. Когда же он увидел ахуна. входящего впереди Тархана, он едва сдержал готовое вырваться «Пошел вон!» и только иронически произнес:

– А, таксир, и вы тоже пожаловали?

По его тону Шаллы-ахун сразу понял тайные мысли Адна-сердара. Однако спокойно сбросил ковуши, уселся на кошме и, посмеиваясь в душе, что сумел-таки перехитрить жадного до чужого добра сердара, с наигранной беззаботностью сказал:

– Ай, услышал от Тархана, что вы благополучно возвратились из Серчешмы, и решил вас проведать!.. Как там дела, в Серчешме, хорошо?

Не ответив на вопрос, Адна-сердар помолчал, тяжелым взглядом уставившись на Анна, который не рискнул пройти дальше порога.

– Я слышал, Анна, – заговорил он наконец, – что тебе счастье улыбнулось? Поздравляю, если так! Как думаешь, сумеем мы сегодня разрешить наши дела насчет долгов, а?

Анна-Коротышка только сейчас уразумел, что его хотят ограбить до нитки, что все надежды на поправку хозяйства летят прахом. Со злым вздохом он ответил:

– Вах, разве бедняку улыбнется счастье? Вот рассчитаюсь с таксиром, остальное – ваше!..

– Почему это «остальное» должно быть нашим? – не выдержал Адна-сердар. – Когда пища перед тобой, губы облизываешь, а когда сыт, хвостом вертишь, да?!

– Ай, сердар-ага, нам до сытости далеко… Вот принесу хурджун, положу его между вами, и делайте с ним, что хотите!..

– Мне твоего хурджуна не надо! Ты мне старые долги верни, а потом уж с кем хочешь рассчитывайся!

Чувствуя, что добро уплывает из самых рук, Шаллы-ахун натянуто улыбнулся.

– Ай, сердар, долги – это вещь такая… Не вернул сегодня, вернет завтра. Да и трудно сказать, что этому бедняге повезло: что-то мне хурджун показался совсем пустым.

– Как это пустым? – вскинулся Адна-сердар. – Вы мне, таксир, зубы не заговаривайте! Я все знаю!

– Вай-вей, сердар, что вы говорите! – испугался ахун. – Кто это старается вам зубы заговаривать! О мой аллах!.. Не сердитесь, сердар, это между нами шайтан пытается пробежать! Гоните его! Не подпускайте близко^ к себе, гоните!

Адна-сердар помолчал. Потом приказал Анна-Коро-тышке:

– Солнце взойдет – чтобы все долги были полностью погашены!

– Ладно, ага, – повернулся к выходу Анна.

Тархан вышел вслед за ним.

– Видал, друг, что делается? – кивнул он в сторону кибитки сердара. – Пиру – дай, сердару – дай… Думаешь, они страдают от бедности, как мы с тобой? Зажали в ладонях со всего света богатство, а глаза – все волчьи, все голодны! Богом клянусь, кинь сейчас между ними хурджун – сцепятся, как собаки! А ты все стараешься честность свою показать. Да кому она нужна? Только смеяться будут, что не перевелись еще на свете такие дураки, как ты! Что головой качаешь? Неправду говорю, что ли?

– Неправду, Тархан! – с глухой болью выдохнул Анна. – Сам знаешь, что я в своей жизни не соврал ни разу, ни в грязном деле не участвовал…

– Хе, праведник! – взорвался Тархан. – Как это не участвовал! А когда мы в набег идем, умываемся кровью бедных людей, последнее добро их грабим, – это, по-твоему, хорошее дело?!