Текст книги "Сочинения в двух томах. том 1"
Автор книги: Клод Фаррер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)
Глава вторая
ПЕРЕД ПОСВЯЩЕНИЕМ
Когда удалилась последняя из «не очень важных особ», Селия снова очутилась одна: маркиза Доре должна была уезжать, так как обедала в городе.
– Рыжка! – позвала Селия.
Девчонка, чтобы подать на террасу чай, приукрасила себя белым передником и розовой лентой. Но теперь, когда гости ушли, Рыжка вернулась в первобытное состояние. И явилась на зов хозяйки с черными до локтей руками.
– О Господи! – воскликнула Селия. – Когда же, наконец, ты станешь меньше пачкаться и больше мыться?
Девчонка разразилась хитрым смехом.
– И не мечтайте об этом, мадам Селия! Как только я стану такой же чистой, как вы, я устроюсь по моему вкусу.
Она предусмотрительно прикрылась локтем. И пощечина Селии не долетела до ее румяной рожицы.
– Что же, подавать вам, наконец, умываться?
Умывшись, причесавшись, одевшись и приготовившись к выходу, Селия снова вернулась на террасу и задумалась.
Терраса служила лучшим украшением виллы. Ничто: ни сад – роскошное гиацинтовое и нарциссовое поле, окруженное кустами роз и сирени, которые распространяли такое сильное благоухание, что у гулявших быстро начинала кружиться голова, ни китайский киоск – забавный маленький павильончик (он возвышался в конце цветочного поля, и его колокольчики, позванивая от дуновения ветра, пробуждали все соблазны роскоши в умах окрестных школьниц, уже достаточно подготовленных к ним если не телом, то духом), – ни сама вилла величиной с ладонь, новая и кокетливая, с оштукатуренными голубыми стенами, с нависшей, как зонтик, крышей, с полом, выстланным гладкими провансальскими плитками, – ничто не могло сравниться с этим маленьким выложенным кирпичом прямоугольником, продолжавшим дом на уровне нижнего этажа. Он находился со стороны, противоположной саду, и занимал пространство между улицей Сент-Роз и тропинкой вдоль берега моря. Низкая ограда вокруг всего участка служила балюстрадой этой террасы, и можно было, облокотившись на нее, обозревать и дачную улицу, всю в зелени и цветущих кустарниках, и. широкий залив, рейд с лиловыми берегами.
Улица Сент-Роз – самая красивая из улиц Митра, самого красивого квартала Мурильона. А Мурильон, торговая и морская окраина Тулона, в иерархии городов следует сразу за Парижем, как город, в котором живут, чтобы любить с вечера до утра и думать с утра и до вечера.
– Он был еще здесь в прошлую пятницу!.. – прошептала Селия, вспомнив уехавшего любовника.
Она постаралась представить себе пароход, быстро уносивший его далеко-далеко, – большой белый пароход, с развевающимся черным дымом. Его острый киль прорезал сейчас теплые волны Красного моря на пути из Суэца в Перим. По не зависящим от нее обстоятельствам Селия разбиралась в географии лучше, чем полагается женщинам ее круга. И названия Суэц и Перим делали для нее вполне ощутимым то огромное и с каждым днем увеличивающееся расстояние, которое отделяло ее от него.
– Он был еще здесь в прошлую пятницу, – повторила она. – В прошлую пятницу мы обедали с ним на этой террасе. Он украсил весь стол венецианскими фонариками. А прислуживал нам лакей из «Цесарки» вместе с Рыжкой. Как это было славно, наш последний обед…
Она вся съежилась.
– Теперь я совсем одна, и лакей из «Цесарки» не придет сюда больше. Рыжка ничего не умеет, не может сварить даже яйца всмятку. Не то чтобы Доре была не права… Но не всем так везет, как ей. И так трудно устроить свой дом, когда нет никого, кто бы помог тебе в этом.
И быстрыми шагами она вошла в дом. Лампа еще горела в спальне – остальные комнаты были погружены в глубокий мрак, – а черный коридор производил унылое впечатление покинутого жилья. Только из кухни пробивался свет сквозь дверную щель: Рыжка доканчивала оставшееся после чая печенье при свете какого-то огарка.
– Ты, я вижу, не стесняешься!
– А что ж! Ведь вы все равно уходите! Не лежать же им до завтрашнего дня.
Она говорила с полным ртом и даже не поднялась с табуретки. И Селия ничего не возразила, поддавшись ее наивно-дерзкому тону. Конечно, нужно бы браниться, кричать, а лучше спокойно, не сердясь, взяться за девчонку, обучить ее, «обтесать», как говорила маркиза, объяснив ей толком, что с хозяйкой не спорят, что ее выслушивают стоя, а вечером, при наступлении темноты, зажигают лампы. Конечно, нужно было бы сказать ей все это. Но это слишком длинно. И у Селии не хватило храбрости начать такую долгую речь.
– Посвети мне, – сказала она, – я ухожу.
Рыжка проводила ее со своим огарком, держа его между двумя пальцами; она считала подсвечники ненужной роскошью – они мгновенно покрываются ржавчиной, едва к ним прикоснешься, а кому охота чистить лишнюю вещь…
Дверь заскрипела на ржавых петлях, и Селия очутилась на улице.
Была темная ночь. Только один дрожащий и тусклый фонарь светил желтым пятном в этой тьме, которая сливала в одно деревья, дома, стены и землю. Море было совсем близко; его не было видно за кустарниками, выросшими на краю скал, но глухо слышалась его спокойная ночная песнь.
Селия пошла по дороге и отдалилась от моря. Пройдя короткую Сент-Роз, по Авеню де ля Митр она повернула на бульвар Кунео. Мимо нее стрелой промчался трамвай, оставляя за собой широкую полосу белого света. Он исчез за артиллерийскими казармами, и Селия, проводив глазами его ослепительный бег, наткнулась на тротуар, не видный ей из-за наступившей густой тьмы.
Кое-где в домах окна были освещены. Но ставни были закрыты повсюду. Все лавочки затянули свои витрины. Только одна дверь матового стекла пропускала наружу свет из нижнего этажа. Бульвар казался улицей в мертвом городе.
Селия подошла к стеклянной двери, повернула дверную ручку и вошла. Весь нижний этаж был занят рестораном, именовавшимся семейным пансионом. Со времени отъезда своего любовника Селия привыкла проводить здесь почти все вечера. Нельзя же каждый день обедать в «Цесарке»: слишком дорого, да и слишком далеко – из Мурильона до города нужно ехать трамваем по меньшей мере полчаса. Как быть в те вялые дни, когда встаешь при наступлении сумерек, часами сидишь в сандалиях на босу ногу около умывальника и чувствуешь такую усталость во всем теле, что не в силах ни налить горячей воды, ни даже губку поднять? А уж обедать дома и вовсе немыслимо! Это хорошо только для тех, кто поселился вместе со своим другом. Тогда можно играть в замужнюю женщину и обустраиваться. А когда живешь одна, ремесло предъявляет свои требования: нужно выезжать, одеваться, раздеваться, бегать по портнихам, показываться на людях в любое время дня и ночи; да и весь дом – одна большая спальня. Ну и устраиваешься как-нибудь – проглотишь рагу и бобы из соседней харчевни за тридцать пять су с вином, перед тем как отправиться в казино, в литерную ложу, и сидишь там, надев на себя на двадцать луидоров атласа и перьев да блесток на пятнадцать…
При входе гостей встречала радушная хозяйка.
– Здравствуй, Селия! Как живешь, красавица?
Это была огромная женщина, родом из Марселя. Казалось, ее жирная кожа была насквозь пропитана провансальским маслом. Ее звали матушка Агассен. У нее была настолько прочно установившаяся репутация славной женщины, что она могла без всякого риска запятнать ее, оказывая самые разнообразные услуги своим клиентам и пристраивая свободных дам к господам, находящим вкус в коротких связях, – она заранее получала свою долю из гонораров, которые вышеупомянутые господа выплачивали вышеупомянутым дамам по окончании такой связи. Все клиентки относились к ней с глубоким уважением и очень возмущались, когда какой-нибудь скептически настроенный друг, посмеиваясь над их наивностью, восклицал: «Да она вас стрижет, как овечек». – «Все это клевета и зависть – матушка Агассен вне подозрений и оказывает нам совершенно незаменимые услуги».
И Селия первая была убеждена в этом.
Матушка Агассен и в самом деле очень хорошо относилась к ней, так как с первого взгляда угадала в ней выгодное приобретение, с которым можно «повозиться».
– Ты, красавица, приходишь как раз вовремя! Я дожариваю для тебя бифштекс!
Всем своим клиенткам матушка Агассен говорила ты.
У нее их было двенадцать – главным образом женщины Мурильона, обслуживающие исключительно офицеров колониальных войск. Колониальные офицеры живут особняком от офицеров флота – их любовницы не такого высокого полета, но более хозяйственны и более верны своим друзьям (или, по крайней мере, лучше изображают верность). Когда человек возвращается во Францию, проведя перед этим три-четыре года на Лаосской или Суданской земле в самом черном, в самом нечеловеческом одиночестве, ему так хочется поселиться спокойно вдвоем, у своего очага! Многие офицеры-колонисты, вернувшись издалека, сразу же отправляются к матушке Агассен, зная, что найдут у нее большой выбор свободных невест. И семейный ресторан служил брачной конторой.
– Что ж ты не останешься у нас сегодня вечером? После обеда лейтенанты устраивают пирушку в задней комнате. Оставайся, красавица! Что? Свидание в твоем казино? Ну брось! Все свидания – сущие пустяки.
Несмотря на увещевания хозяйки и на красноречивые взгляды длинного лейтенанта, по-видимому только что вернувшегося из какого-нибудь Сенегала, Селия все-таки отправилась в путь. Конечно, матушка Агассен всегда давала полезные советы. Но в баре казино ровно в десять вечера – самое шикарное время! – маркиза Доре должна была торжественно представить свою младшую подругу.
Поэтому Селия отправилась в путь, и залитый белым электрическим светом трамвай понес ее в город, прорезая сонное предместье.
Глава третья,
ОКАНЧИВАЮЩАЯСЯ СОВЕРШЕННО НЕОЖИДАННЫМ ОБРАЗОМ
Под гром рукоплесканий занавес поднялся в третий раз. И маленькие жонглерши, взявшись за руки, еще раз вышли, чтобы раскланяться, улыбнуться и послать воздушные поцелуи публике, которая их так неистово вызывала. Но на этот раз кричала и аплодировала только галерка, набитая матросами, солдатами и их подругами, потому что между вторым и третьим вызовом ложи опустели как по мановению волшебного жезла: аристократия казино бросилась к бару, чтобы с боем занять те восемь табуретов напротив стойки, с которых можно было триумфально возвышаться над толпой опоздавших, которым приходится чуть не драться, чтобы раздобыть себе коктейль, и кричать, как оголтелым, чтобы хоть кто-нибудь обратил на них внимание.
Маркиза Доре была опытным стратегом и сразу заняла два самые видные табурета в глубине зала, куда не долетали брызги от проливаемых за стойкой вин; заняв такую выгодную позицию, она усадила Селию рядом с собой. Бар уже почти не вмещал всех желающих, хотя дверь все отворялась и все протискивались запоздавшие…
И было так приятно, спокойно сидеть перед своим стаканом и соломинкой и с сожалением поглядывать на стоящих вокруг, томимых жаждой.
– Мы заняли самое лучшее место, – объявила маркиза Доре. – Теперь предоставьте действовать мне – антракт не успеет кончиться, как я познакомлю вас с самыми видными моими друзьями.
В этот момент в бар вошла женщина под руку с высоким добродушным человеком; заметив Селию, она начала протискиваться к ней и протянула ей руку через толпу.
– Добрый вечер, мадам! Как хорошо вы устроились! Вам повезло! Будьте так добры, скажите бармену, чтобы он приготовил мне мартини, а вы мне его передадите – я никак не могу добраться до стойки. Ах, я еще не представила вам моего друга! Лейтенант флота Мальт Круа… мадам Селия.
Это была юная Фаригулетта – она прекрасно справлялась со своей ролью покровительницы Селии. Лейтенант флота поцеловал руку Селии, протянутую через толпу.
– Я несколько раз встречал вас с Ривералем перед его отъездом в Китай. Теперь, когда вы овдовели, надеемся видеть вас иногда среди нас?
– Все пропало! – трагикомически сказала Фаригулетта. – Он начнет изменять мне с вами, этот мотылек! Тем хуже для меня, конечно: мне не следовало бы подводить его к вам – у вас слишком красивая шляпа! Впрочем, если он не изменит мне до завтра, я умолкаю: мы поженимся только на сегодняшнюю ночь.
Она весело смеялась, как смеется маленькая и наивная девочка.
Вдруг ее поднял на руки человек, которого она толкнула, пробираясь к Селии.
– Она весела, как всегда, шалая девчонка! Разрешите, Мальт Круа?
И, не дожидаясь разрешения ее господина и повелителя, он с удовольствием расцеловал девочку в обе щеки.
– Ну вот! – сказал он, отпустив ее. – Это отучит вас говорить гадости, самой того не замечая. Пейте теперь вашу отраву, вот, я передаю ее вам, чтобы не затруднять вашу подругу, на которой такая красивая шляпа!
Маркиза Доре сказала Селии на ухо:
– Еще один офицер. Все они знакомы между собой и очень дружны. То, что он сделал, считается вполне обычным. Поцеловать женщину при ее любовнике… Они не придают этому никакого значения, конечно, если он не влюблен в нее, но такое становится известно сразу всем…
Появлялись все новые женщины с новыми спутниками; все они были на ты друг с другом и ласково друг друга задевали. Селия сразу же заметила, что, несмотря на страшную тесноту, благоприятствующую всяким грубостям, здесь никто не был груб. Более того, к женщинам относились с каким-то почтительным уважением. Несмотря на внешнюю фамильярность, повсюду царила вежливость. Все здоровались по способу лейтенанта Круа – и непременно целовали руку женщины – перед тем как поцеловать ее в шею или в щеку.
Две другие дамы, Уродец и Крошка БПТ, пробивали себе дорогу к стойке. Они были совершенно одни, без спутников. И сами заказали себе коктейль. Но, когда они пожелали расплатиться, хозяин отказался принять от них деньги.
И Селия услышала следующий диалог:
– Это решено, мадам.
– Кем?
– Тем, кто уехал и принял на свой счет угощение дам, которые будут без спутников.
– Но кто он?
– Мы сами не знаем его имени.
Селия подумала о Риверале и обернулась к маркизе… Та победоносно улыбалась, слыша этот разговор:
– Ну, что я вам говорила сегодня днем? Разве это могло бы быть у Максима и прочих?
Во всем остальном это сравнение напрашивалось. Тулонский бар был менее обширен и просторен и не так роскошен, как парижский, но по стилю постройки и по деталям устройства, по меблировке и по способу обслуживания стремился подражать ему. На этом завершалось их сходство. И даже без слов маркизы Селия видела, что, действительно, здесь случалось много такого, чего не могло бы случиться там, и наоборот.
Здесь основным тоном была вежливость. Все были хорошо воспитаны или, по крайней мере, хотели казаться воспитанными. Особенно женщины, почти все без исключения, ласково и любезно относились к каждому и даже друг к другу.
Только одна вдруг составила исключение из общего правила. Она вошла с сильным шумом и стала кричать и требовать, чтобы ей освободили какой-нибудь табурет, хотя все табуреты были прочно заняты и было совершенно очевидно, что это невозможно. Получив наконец от бармена бокал шампанского, который он протянул ей через два ряда голов, она половину пролила на чей-то костюм и чье-то платье и даже не извинилась.
– Кто это? – спросила Селия у маркизы.
– Это так… – с презрением ответила та. – Она из Марселя, грубое созданье, с которым не должна знаться ни одна порядочная женщина. Ее прозвали Жолиетта, вероятно оттого, что прежде она обслуживала матросов: ведь «Жолиеттой» называется марсельский порт.
– Она недурна собой.
– Но так вульгарна!..
Расталкивая локтями публику, новая посетительница добралась до стойки. Тут она повернулась, и Селия смогла разглядеть ее в профиль. Она была, действительно, недурна собой, и даже самая ее грубость сообщала ее лицу какую-то животную жестокую красоту. Высокая и сильная, стройная, мускулистая, она заставляла забыть свои слишком крупные руки, слишком широкий стан и слишком могучую шею. Правильные классические черты лица отлично гармонировали с низким лбом и пышной копной волос, нависшей над густыми бровями. Выкрашенные в рыжий цвет, похожие на лошадиную гриву, они невыносимо резали глаз в сочетании с ее горячей матовой кожей брюнетки; но чувствовалось, что этот бешеный контраст изобретен и усилен ею же самой…
– Она должна иметь успех, – сказала Селия.
– Никакого, – ответила маркиза. – Здесь не любят этого кабацкого жанра.
Кабацкий жанр – это действительно было так. Как бы в подтверждение этого, марсельская женщина вдруг начала изрекать довольно неприятные тирады по адресу своего ближайшего соседа, который провинился только тем, что не обратил на нее никакого внимания.
– Нечего сказать, хороши! – бормотала она. – Напустили матросню.
Человек, о котором она говорила, собственно, не был матросом. Под грубой курткой виднелся вязаный синий тельник – рубашки, очевидно, не было, – воротничком ему служил шерстяной, небрежно повязанный галстук.
– Отчасти она права, – прошептала Селия. – Он совсем не принарядился для казино.
– Что ж, – ответила маркиза, – никто не наряжается для казино. Кому какое дело – он ни с кем не разговаривает и сидит себе спокойно на своем стуле. Жолиетте следовало бы оставить его в покое. Он ей даже не отвечает.
Слова ее были прерваны каким-то волнением. За минуту до этого в бар тихо вошла красивая бледная женщина; сначала на нее не обратили внимания, но кто-то из морской компании вдруг узнал ее и воскликнул:
– Жанник! Ур-ра! Браво, Жанник! В баре было так скучно без Жанник!
Ей устроили настоящую овацию. Она сначала отбивалась, восклицая нежным и глуховатым голосом:
– Да замолчите же наконец! Вот сумасшедшие! Как будто без меня совсем нельзя обойтись! Глупости! Если бы не Л’Эстисак, который вытащил меня сегодня из кресла…
Она разразилась смехом, который перешел в приступ кашля.
Маркиза Доре приподнялась на перекладине своего табурета.
– Здравствуйте, Жанник!
Та весело ответила ей, наконец откашлявшись:
– Добрый вечер, Доре! А вы все хорошеете! Так это и есть та подружка, о которой вы мне говорили? Добрый вечер, мадам! Буду рада видеть вас с Доре в Тамарисе. Сама я так расклеилась, что не бываю в гостях ни у кого. Скоро я смогу выехать только на дрогах.
– Не каркайте, как ворона, – отеческим тоном пробурчал ее спутник.
Это был человек огромного роста, широкий в плечах; его борода, напоминающая ассирийскую по своей форме, была двух цветов, рыжего и черного, как обычно случается с хорошо пропитанными морским ветром бородами. По-видимому, этот Геркулес заботился только о том, чтобы защитить свою спутницу от толкотни и давки и довести ее до укромного уголка, где ее уже ждала чашка чаю, быстро приготовленная по его приказанию барменами.
– Это Л’Эстисак! – шепнула Селии маркиза Доре.
– Л’Эстисак?..
– Ну да, герцог настоящий!.. – И так как Селия все шире и шире раскрывала глаза. – Не может быть, чтобы вы не знали его хотя бы по имени. Гюг де Гибр, герцог Л’Эстисак. Представитель одного из самых знаменитых родов Франции, лейтенант флота, триста тысяч франков дохода. Никто не поверит этому, увидя его здесь, среди нас, так он просто держится. Этот не станет хвастать. Да вы увидите сами.
И она дружески окликнула его:
– Добрый вечер, Л’Эстисак! Как поживаете?
Герцог вежливо поклонился ей:
– Как всегда, хорошо. И вы тоже, конечно! На вас приятно смотреть, дорогая моя, – вы хороши, как роза.
Повернувшись к Доре, он также увидал человека в синей тельняшке и матросской куртке, который продолжал спокойно выслушивать насмешки своей соседки, Жолиетты. И сразу подошел, протягивая ему руку.
– Как, и вы здесь, Лоеак?
– Я, – лаконически ответил человек в тельнике. – Рад вас видеть.
– И я тоже, дружище! Что вы делаете в Тулоне?
– Жду отправки. Мое судно сейчас в Сен-Луи на Роне.
– Ваше судно? Какое судно? Вы сделались моряком?
– Грузчиком. Нанялся на лионский пароход.
– Неужели?
– Ну да. Ваше здоровье, Л’Эстисак!
И человек в тельняшке со спокойствием изваяния опрокинул свой стакан.
– Л’Эстисак! – еще раз окликнула маркиза Доре. – Подойдите сюда на минутку. Я познакомлю вас с моей подругой.
– Иду, – отозвался герцог. – Я сейчас вернусь к вам, Лоеак. Пройдите пока в мою ложу, номер три… Поболтаем!
Он подошел и прежде всего потребовал, чтобы дамы выпили еще коктейля в честь Селии.
– Скажите, – вполголоса спросила маркиза, – этот смешно одетый человек – действительно ваш друг?
Герцог стоял за табуретом, одной рукой обнимая Селию, а другой маркизу. Он улыбнулся.
– Да, это мой друг, деточка.
– Но ведь он грузчик! Это правда?
– Правда. Ведь он сам сказал мне это. Значит, это должно быть правдой.
– Но как его зовут?
– Его зовут граф Лоеак. А также – маркиз де Виллен. Как видите, ваш товарищ по титулу.
– Не смейтесь надо мной… Так он граф, маркиз или грузчик?
– Грузчик, граф и маркиз. К тому же достаточно богат, по крайней мере состоятелен, – по миллиону в каждом кармане.
– Может быть, он просто сумасшедший?
– Нет – он скучает. В прошлом году я встретил его в цирке – он был клоуном. Но ему не стало веселее от этого. Теперь он грузчик. Сомневаюсь, чтобы это развеселило его. О, та из вас, которая рассеет скуку этого человека, не потеряет времени зря – выгодное и доброе дело.
Он с внезапной грустью посмотрел на обеих женщин.
– Попробуйте, если он вам нравится!
Но Жанник уже звала его из другого конца зала:
– Л’Эстисак! Я иду в ложу! Уже звонок…
Он пошел за ней.
Публика теперь уходила из бара гораздо медленнее, чем наполняла его в начале антракта. Никто не торопился занять свою ложу или кресло, чтобы увидеть вечных дуэлистов или еще раз услышать всем известную певицу-«шансонетку». Продолжали болтать, прощаться, назначать свидания друг другу.
Грузчик, граф и маркиз не двинулся с места. Облокотившись о барьер, упершись лбом в кулак, он сосредоточенно смотрел в землю и, казалось, не замечал образовавшейся вокруг него пустоты.
Маркиза Доре нагнулась к Селии.
– Совет Л’Эстисака совсем не так плох! Хотите, я попрошу, чтобы в следующем антракте вам представили Лоеака, взгляните на него. Право, он не дурен! И может быть, очень занятно приручить такого дикаря.
Но Селия смотрела в другую сторону…
– Доре! – вдруг прошептала она изменившимся голосом. – Посмотрите, там около дверей за кулисы… Вы… его знаете?
Маркиза повернулась на своем табурете.
– Это маленький Пейрас. Ну еще бы! Его все знают.
Она с опасением взглянула на свою спутницу.
– Впрочем, осторожнее, милочка! Надеюсь, что вам не придет в голову влюбиться в этого мальчишку. Господи! Да кажется, это уже и случилось…
И, действительно: большие черные глаза Селии уже не отрывались от «мальчишки», следили за каждым его движением. Конечно, он вполне заслуживал внимания: еще совсем молодой, лет двадцати или двадцати двух; тонкий и стройный, как молодое деревцо; несмотря на это – довольно плотный и широкоплечий; при этом с самой веселой и задорной физиономией, какую только можно себе представить, маленькие острые усы придавали его лицу решительный и почти воинственный вид.
– Но, голубушка! – повторяла маркиза Доре материнским тоном. – Если вы станете так воспламеняться ни за что ни про что, вам хорошо будет только в первые дни и ночи! Затем…
Но Селия больше не слушала:
– Доре! – снова прошептала она. – Доре! Если вы действительно его знаете…
Маркиза отрицательно покачала головой.
– Вот именно. Если я его действительно знаю… Вы непременно должны сделать эту глупость!.. О Господи! Все женщины одинаковы. Ну что ж… Пусть будет по-вашему!..
Она крикнула:
– Пейрас!
«Мальчишка» обернулся.
– Идите сюда! Вы одержали победу.
Он бросился к ней:
– Неужели? О небо!.. Да будет трижды благословен тот день…
Он говорил шутливо-напыщенным тоном. И его миндалевидные глаза, синие как васильки, весело и хитро поблескивали. Схватив маркизу за руку, он продолжал в том же тоне:
– О божественная синьора!.. Моя жертва – это вы…
Она пожала плечами.
– Молчите!.. Будьте хоть один раз в жизни серьезны. На пять минут, чучело!.. Я хочу представить вас моей подруге Селии. Будьте с ней поласковей. Селия, разрешите вам представить господина гардемарина Бертрана Пейраса: он только что вышел из пеленок – постарайтесь быть с ним построже.
Она соскочила с табурета и удалилась.
Оставшись вдвоем, Пейрас и Селия с некоторым смущением посмотрели друг на друга; он ничего не говорил; она краснела, как вишня.
С минуту они молчали. Но они впились глазами друг в друга и не опускали глаз. И мало-помалу их уста начали улыбаться.
Наконец гардемарин стряхнул эту нелепую застенчивость, так не соответствовавшую его характеру, и, взяв под руку свою «жертву», без всяких предисловий прошептал ей:
– Вам очень хочется посмотреть спектакль до конца?
«Жертва» отрицательно мотнула головой.
– Значит…
Он сказал только одно это слово, но очень выразительно. И они направились к выходной двери. У бара тулонского казино есть свой отдельный выход на спокойную улицу, без всякой толкотни и давки. К этой-то двери и направились они, взяв друг друга под руку.
Бар почти опустел. В нем оставался только мрачный, по-прежнему погруженный в свои мысли Лоеак и марсельская женщина, Жолиетта; она внимательно следила за всем происходившим и, по-видимому, сильно интересовалась всем, что ее не касается.
Она не пропустила ни одного жеста, ни одного слова из того, что произошло. И, как только увидела, что новая пара направилась к двери, торопливо пошла навстречу ей.
Она подошла к выходу одновременно с ними. И в нешироком коридоре задела гардемарина, блеснув ему глазами так, что даже Селия заметила это.
Чуть не вышло скандала. Селия в бешенстве выпустила руку спутника и повернулась к неожиданной сопернице:
– Ах вот как! Однако вы не стесняетесь!
– А вы, я вижу, тоже, – дерзко ответила та.
По счастью, здесь был именно Пейрас.
– Успокойтесь, сударыни, успокойтесь!..
И, бросив каждой из них быстрый, такой быстрый взгляд, что каждая женщина подумала, что он относится только к ней, вывел Селию из бара.
