Текст книги "Угольки (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Я чувствую себя странно нехорошо и испытываю иррациональное чувство вины, пока уезжаю, но я выталкиваю эти чувства из своего сознательного разума. Это правильный поступок. Само собой, в городе остались какие-то знакомые мне люди. Я могу найти их. Я не возражаю против тяжелой работы, и я готова наскрести себе какое-то подобие жизни, лишь бы я была сама по себе.

Мне хватает здравого смысла припарковаться за пределами города (у старой заправочной станции у основания горы) и войти в город пешком, а не въезжать. Мотоцикл создает много шума, и лучше не привлекать к себе внимания, пока я не знаю, что ждет меня впереди.

Я много времени пробыла в хижине Кэла, полностью изолированная от остального мира. Я не знаю, что где-либо происходит… не считая тех немногих вещей, что упоминал Кэл. Я смутно ожидаю, что мой родной город будет в схожем состоянии, что и в момент моего отъезда, но я ошибаюсь. Я до боли наивна.

Это похоже на военную зону.

Половина зданий сожжена или обрушена, улицы по большей части пустуют. Я мечусь от одного заброшенного дома к другому, укрываясь и держась не на виду. Тут есть несколько людей, но я никого не узнаю, все они спешат куда-то меж кварталов, которые раньше были теплыми и дружелюбными, но теперь все опускают глаза и не говорят ни слова. Время от времени я вижу группы больших страшных типов с пистолетами.

Я предполагала, что группа, вторгшаяся в этот город, уйдет сразу же, как закончатся ресурсы для разграбления, но должно быть, кто-то остался. Спустя час наблюдения украдкой, я могу лишь предположить, что какая-то банда контролирует город, и все, кто остался жить здесь, зависят от их милости.

Придя к этому осознанию, я паникую. Мне вообще не стоило сюда соваться. Это было глупо. Мне надо было догадаться, что спустя столько месяцев ничто не могло остаться прежним.

Все, кого я знала и кому доверяла, давно исчезли. Я одна и в большой опасности.

Мне удается добраться до старого дома мамы Дерека. Он все еще почти стоит, только передняя стена обрушилась. Я захожу через заднюю дверь и спешу в подвал. Тут пахнет все так же. Ощущается настолько безопасно, насколько это возможно.

Мне надо выбраться из города, обратно к мотоциклу, но мне слишком страшно прямо сейчас отправляться в обратную дорогу. То, что меня никто не видел – чистое везение. Безопаснее будет подождать до темноты и выскользнуть тогда, когда меньше шансов быть замеченной.

Так что я жду в подвале. Час за часом. У меня нет часов, и я не вижу солнце, так что никак не могу оценить ход времени. Но после долгого и очень унылого течения бесконечных минут за маленьким подвальным окошком наконец-то воцаряется темнота.

Тогда я выхожу.

Сначала я хорошо справляюсь. Я до сих пор довольно хорошо помню планировку города, хотя сейчас все выглядит совершенно иначе. Я вижу от силы на полметра перед собой, но так даже лучше. Я двигаюсь быстро и беззвучно, бросаюсь в сторону всякий раз, когда слышу впереди шаги, голоса или звуки двигателя.

Я добираюсь до окраины города, затем перехожу на бег. Теперь осталось около километра до заправки и мотоцикла.

Несмотря на свое явно наивное неведение, я справляюсь лучше, чем ожидала. Возможно, я бы реально унесла ноги невредимой, если бы не джип, заезжавший в город в самый неподходящий момент. Он выезжает из-за поворота, так что у меня есть считанные секунды. Я спрыгиваю с дороги сразу, как только вижу фары, но парни в джипе засекают меня первыми.

Двое из них идут за мной. Я делаю пару выстрелов из пистолета и, должно быть, умудряюсь попасть в одного из них, если судить по злому мату. Но другой ловит меня прежде, чем я успеваю прицелиться снова, хватает меня за длинную косу так резко, что я вскрикиваю. Пока я отвлеклась, он выхватывает пистолет из моей руки.

– Смотрите-ка, – говорит водитель таким голосом, от которого мое сердце ухает в пятки. – Маленькая сучка совсем одна в темноте.

Удерживающий меня тип гогочет – точно так же, как гоготали те парни, что напали на меня и Дерека.

Это до сих пор худший звук из всех, что я слышала.

Жизнь для меня закончилась. Я точно это знаю. Моя кровь несется по венам, гонимая остатками паники, а пальцы на руках и ногах похолодели. Но сейчас мной завладевает нечто еще. Темное, опустошенное облегчение. Все кончено. Скоро мне не придется делать это все… жить.

Может, так будет лучше. Может, я снова увижу Дерека.

В мире не осталось никого, кто переживал бы из-за моей смерти.

– Мы должны отвезти ее к Баку, – говорит тот тип, который до сих пор держит меня за косу. – Жаль, а то можно было бы повеселиться с ней.

Я понятия не имею, кто такой Бак, и мне нет никакого дела. Моя единственная мысль, единственное, что движет мной – это то, что я лучше убью себя, чем позволю им сделать это. Мой пистолет у типа, который схватил меня. Он свободно держит его в другой руке. Должно быть, он считает, что я слишком напугана, чтобы пытаться выхватить оружие, но тут он ошибается. Возможно, я успею выхватить пистолет и нажать на курок прежде, чем он сообразит, что я делаю.

Пуля станет гораздо более легкой смертью, чем то, что может уготовить мне Бак. Я, может, и непростительно наивная, но это я знаю точно.

Я готовлю себя к боли, которую испытаю от пули, но тут знакомый резкий звук заставляет меня подпрыгнуть. Тип позади меня отпускает мою косу и падает на асфальт.

Только тогда я осознаю, что он не отпустил меня. Ему снесли половину башки.

Еще не повернувшись, я уже знаю, что я увижу. Грузовик Кэла остановился за джипом. А сам Кэл вышел и прямо у меня на глазах стреляет в парня за рулем другого автомобиля.

Кэл выглядит жестким как камень. Грубым как гравий. И злым.

Поскольку тот тип выронил мой пистолет при падении, я хватаю его и стреляю в третьего мужчину, единственного, кто еще держится на ногах. Должно быть, я зацепила его прежде, и он уже поднял дробовик на Кэла, но я делаю выстрел получше, попадаю ему в плечо, и он падает, не успев выстрелить.

Кэл хмурится, подходя ближе, и стреляет ему в голову.

Это слишком. Все это. Горе, паника, отчаяние и жестокость. Я отворачиваюсь от Кэла, и меня болезненно тошнит на дорогу. Я сегодня не ела ничего, кроме вяленого мяса, так что почти ничего не выходит. В итоге я оказываюсь на четвереньках на тротуаре.

Пока меня тошнит, Кэл занят. Он проверяет джип, достает пару черных сумок на молнии. Он собирает оружие мертвых мужчин и бросает в кузов своего грузовика. Когда я выпрямляюсь, вытирая пот, слезы и сопли с лица, он разрезает все четыре шины на джипе.

Затем подходит, хватает меня за руку и поднимает на ноги. Мои колени подкашиваются. Я даже не могу стоять.

Это было бы позорно, если бы не все остальные обстоятельства. Куда более худшие обстоятельства.

Не говоря ни слова, Кэл поднимает меня и закидывает себе на плечо как мешок зерна. Он несет меня к своему пикапу. Я смутно осознаю, что мотоцикл, который я оставила на заправке, уже в кузове. Должно быть, он нашел его и последовал по этой дороге к городу.

Чистое везение (хорошее, плохое или нейтральное), что он появился до того, как эти парни увезли меня к какому-то Баку.

Я думала, все скоро закончится, но нет. Потому что Кэл приехал за мной.

Он открывает пассажирскую дверцу и бросает меня на сиденье, захлопнув за мной дверцу. Затем садится на водительское место и переключает передачу, бросая на меня сердитый взгляд искоса.

Именно этот сердитый взгляд снова провоцирует меня.

– Я не хочу жить с тобой, – у меня из носа снова течет, но я могу вытереться лишь своим предплечьем. – Я оставалась там только из-за Дерека.

– Думаешь, я этого не знаю, бл*дь?

– Я не хочу возвращаться.

– Ну, ты совершенно точно, бл*дь, не можешь остаться здесь, – он раздраженно мотает головой назад, туда, где раньше был мой родной город. – Кто твои люди?

Мои люди. Нет у меня никого. Уже нет.

– Моя мама мертва.

– Это я уже знаю, – я никогда не замечала за ним такой открытой злости. – Кто еще у тебя есть? Бабушки-дедушки? Дяди? Братья? Кузены? – он ведет машину, но продолжает поглядывать на меня, тяжело дыша.

– У меня нет никого.

– Друзья? Соседи?

– Их было мало, но теперь они все мертвы.

Он смотрит на темную дорогу перед нами, тускло освещенную фарами грузовика. В следующие пару минут тишину нарушает лишь мое периодическое шмыганье носом.

Наконец, я с трудом сглатываю.

– Просто высади меня где угодно. Я справлюсь.

– Ни за что, бл*дь.

Будь проклят этот мужчина. Я не думаю, что хоть один человек в мире способен разъярить меня настолько сильно и быстро, как он.

– Я не твоя ответственность. Я предпочту быть сама по себе.

– Неважно, что ты предпочтешь. Мир такой, какой он есть. И весь он сейчас такой же похеренный, как и этот город позади. Ты маленькая, и ты до сих пор слишком мягкая. Ты не в безопасности в одиночку.

Впервые за целую вечность я чувствую, что могу суметь заплакать. Мой голос срывается.

– Но…

Он награждает меня очередным свирепым взглядом.

– Слушай, ребенок. Я знаю, что я тебе не нравлюсь. Я знаю, что ты бы предпочла застрять с кем-то другим. Я знаю, что для тебя я всего лишь дерьмовый отец твоего мертвого бойфренда. Но два года назад мир скатился в ад, и прямо сейчас у тебя нет других вариантов. В одиночку уже не безопасно. Я единственный вариант, который у тебя остался.

Нет никаких аргументов, которые я могла бы ему озвучить. Я точно знаю, что он прав. И я могу сколько угодно это ненавидеть, но реальность от этого не изменится.

В этом мире не осталось никого живого, кто мог бы мне помочь. Защищать меня.

Никого, кроме Кэла.

Но он ошибается в одном. У меня есть один вариант. У меня все еще есть тот пистолет. Я могу им воспользоваться. Покончить со всем, совсем как я думала несколько минут назад.

Но материализовавшись, эта мысль тут же рассыпается в ничто.

Я не сделаю этого. Я не убью себя.

Это, может, и проще, но это не в моем духе.

Я начинаю плакать. Почти беззвучно слезы текут по моему лицу, а из носа начинает бежать еще сильнее. Мое тело трясется так сильно, что я крепко обхватываю себя руками в попытках сидеть смирно.

Кэл ничего не говорит. Даже не смотрит на меня. Но через минуту запускает руку в карман на дверце со своей стороны и достает пачку чего-то вроде старых салфеток, прилагавшихся к фастфуду.

Они пахнут плесенью, но я использую их, чтобы вытереть лицо.

Это лучше, чем ничего.

***

Кэл всегда встает рано, но я не сплю, когда он выбирается из постели следующим утром.

Когда тепло, он спит в нижней футболке и боксерах. Мы всегда стараемся уважать приватность друг друга, но невозможно не знать, в чем он спит, когда мы ночуем в доме из одной комнаты.

Он поддергивает свои трусы, потому что они, видимо, сползли в кровати, затем натягивает джинсы и сует ноги в ботинки. Выходит на улицу без единого слова.

Наверное, считает, что я до сих пор сплю.

Он идет в туалет, моется, затем кормит свиней и кур, как делает это каждое утро.

Прошлой ночью я спала лучше, чем думала. На самом деле, я много месяцев не спала так хорошо. Может, я наконец-то приняла, что это моя жизнь, и я никак не могу ее изменить.

Какова бы ни была причина, я точно знаю, чем займусь сегодня.

Я выпрыгиваю из постели, натягиваю джинсы вдобавок к трусикам и майке, в которых спала. Когда Кэл освобождает туалет, я выбегаю пописать, затем возвращаюсь внутрь и приступаю к делам.

Первым делом я снимаю картон с окон, чтобы вновь впустить в хижину свет.

Воздух полон пыли. Я вижу, как она витает в лучах солнца. Так что я открываю входную дверь и все окна в попытках выгнать застоявшийся воздух.

Не то чтобы на улице воздух чистый, но все же лучше того, чем мы дышали внутри.

Я беру из кладовки метлу, снимаю постельное белье с кровати Кэла и с моего матраса. Все это нужно постирать. День выглядит ясным, так что, наверное, получится развесить все для сушки. Я избавляюсь от паутины по углам потолка, когда чувствую позади себя присутствие.

Я поворачиваюсь и вижу, что Кэл стоит на пороге и смотрит на меня.

– Ты что делаешь, ребенок?

– Я больше не буду жить в волчьем логове. Если я остаюсь здесь, тогда мы приведем это место в порядок.

Он не отвечает. Просто наблюдает за мной. Почти осторожно, если я правильно его читаю.

– Это случится, – говорю я ему отрывистым тоном. – Так что иди и принеси еще воды, потому что нам нужно все тут отмыть.

Глава 3

Год четвертый после Падения, лето

Два года спустя я стою в кузове грузовика Кэла и держу винтовку, приставленную к моему плечу.

За последний год нам приходилось уезжать все дальше от нашей горы, чтобы найти дома и удаленные магазинчики, которые еще не разграбили. Все, что в пределах города или небольшого поселения – безнадежный случай. Если местные жители не расчистили все на ранних этапах, тогда там уже побывали банды или стада, опустошившие все ценное. Наша единственная надежда добыть еду и припасы – это маленькие фермы, изолированные хижины да порушенные маленькие магазинчики, раскиданные по провинциальным регионам вроде нас.

Вчера мы с Кэлом собрали вещи для поездки с ночевкой и двинулись на север. Мы нашли три разных не разграбленных дома в ста с лишним милях от нас, и поездка получилась выгодной. Мы нашли столько консервированной еды, сколько не видели уже восемь месяцев. В одном доме оказался полный шкаф одежды. Мужская одежда идеально подошла Кэлу, так что я собрала в сумки штаны, футболки, боксеры-брифы, носки и строгие рубашки на пуговицах. Я хихикаю, представляя его в этих рубашках. Каждый раз, когда я это делаю, он хмурится и требовательно спрашивает, что смешного, но я пока ему не сказала.

Женская одежда мне слишком велика, но я могу приспособить для себя многое из нее. Мне придется, потому что я уже шесть месяцев обходилась двумя парами рваных джинсов и тремя майками, держащимися на последнем издыхании. В другом доме мы нашли для меня менструальные прокладки, что стало облегчением, ибо мои запасы заканчиваются. Мои месячные стали нерегулярными (то ли от стресса, то ли из-за питания, то ли из-за факторов окружающей среды), но я определенно не хочу остаться без запасов необходимого. В том же доме мы нашли столько чистящих средств, сколько никогда прежде не находили, и почти новое постельное белье. Третий дом по большей части обчистили, но я нашла книги.

Очень много книг.

Этим утром мы решили выделить еще пару часов на поиски, прежде чем ехать домой, и только что нашли это старенькое местечко – заправка с двумя насосами и маленький магазинчик.

Я так обрадовалась при виде этого, что реально завизжала – звук, которым я заслужила многострадальный косой взгляд от Кэла. Такое его поведение меня уже не беспокоит, так что я лишь улыбнулась.

– Не косись на меня так. Если бы ты был из визгунов, ты бы тоже визжал.

Он хрюкнул, и мы выбрались из грузовика. Я заняла позицию в кузове, а он взял свои инструменты и сосредоточился на приоритетном – проверяет, не осталось ли бензина в этих резервуарах.

День жаркий. Такой жаркий, каких не бывало уже давно. Солнце на сероватом небе до сих пор выглядит грязноватым, но оно намного ярче, чем было после Падения. Может, спустя четыре года слой пыли в атмосфере наконец-то начинает уменьшаться.

Я тыльной стороной ладони стираю пот с лица и осматриваю старую дорогу в обе стороны. Нигде не видно ни единого признака движения, но это не означает, что все безопасно. Я не опускаю винтовку.

– Есть там что? – окликаю я Кэла, который стоит на коленях возле подземного резервуара, который он только что вскрыл.

– Ага. Полно.

Мое сердце совершает восторженный кульбит. Найти бензин в наши дни – все равно что найти золото.

У Кэла имелись целые резервуары бензина в одном из его сараев, когда мы с Дереком только приехали туда, и нам удавалось довольно часто восполнять запасы тем, что получалось сцедить из брошенных автомобилей. Но так много бензина мы не находили уже больше года.

Кэл берет большой сифонный насос, а я открываю горлышко резервуара для перевозки топлива, который он держит в кузове пикапа. Он всегда занимает почти половину кузова, но оно того стоит. Если у нас закончится бензин, то выживать станет сложно.

Кэлу требуется несколько минут, чтобы полностью напомнить резервуар для перевозки. Я улыбаюсь как идиотка, когда бензин поднимается до самого верха. Кэл тоже рад, хотя он не улыбается губами. Теперь я умею читать выражения его лица так, как раньше не могла.

– Не смотри на меня, ребенок, – говорит он ворчливо. – Смотри за дорогой.

Вспомнив про свою работу, я выпрямляюсь и снова сосредотачиваюсь на нашем окружении, пока он переставляет шланг от насоса, чтобы наполнить бак грузовика. Вокруг до сих пор никого не видно. Мы как будто одни в целом мире.

– Ты же знаешь, что не надо отвлекаться, – бормочет он.

Я знаю. Он хорошо обучил меня за последние два года. Та мягкая, напуганная, наивная девочка, которой я была в момент смерти Дерека, теперь не узнала бы меня. Но сложно помнить всю свою выучку, когда мы вот так запросто нашли целое море бензина.

Закрыв резервуар для перевозки, бак грузовика и подземный резервуар, Кэл говорит, что осталось еще так много, что нам стоит вскоре вернуться с пустым резервуаром и забрать все остальное. Затем он занимает мое место в кузове грузовика, чтобы стоять на страже, пока я пойду проверять магазин.

Его явно забросили много лет назад, и его потрепало от времени, запущения и погоды. Я легким пинком выбиваю дверь, чтобы попасть внутрь. В передней части магазина нет ничего хоть отдаленно полезного, так что я проверяю склад в задней части, обыскиваю разваливающиеся коробки и грязные стеллажи. Все такое отвратительное, что мне почти не хочется трогать. Рассыпавшийся крекер, плесневелые шоколадные батончики, чипсы, которые уже превратились в пыль. Но я все же нахожу запечатанную коробку с туалетными принадлежностями. Зубная паста, щетки, мыло, шампунь, дезодорант. Причем много. А еще лосьон для кожи. Дорогой, подходящий для экземы.

Я месяцами искала такой лосьон.

Я с ошеломленным удовольствием смотрю на содержимое коробки, пока не вспоминаю, что Кэл стоит снаружи и наверняка ворчит, что я такая медлительная.

Мне удается кое-как поднять всю коробку. Она тяжелая, и ее сложно нести, потому что картон в плохом состоянии, и я не думаю, что дно выдержит. Но мне все же удается не дать ей развалиться, пока я волоку это добро на улицу.

– Что там? – спрашивает Кэл, мельком глянув через плечо, затем опять смотрит на дорогу. Он не отвлекается так легко, как я.

– О, сейчас сам увидишь, – я не могу скрыть улыбку.

– Что-то хорошее? – он снова быстро косится на меня.

Увидев, что я вот-вот не удержу коробку, он выпрыгивает из кузова и забирает ее у меня. Я освобождаю место, чтобы он мог поставить ее в кузов, и он шарится, проверяя содержимое.

– Класс, – хмыкает он.

Поистине высокая похвала. Я абсурдно горда собой. Я испытываю абсолютно абсурдное желание обнять его, но я не настолько наивна. Кэл не любит прикосновения еще сильнее, чем я, и даже нечаянное касание – это гарантированный способ испортить ему настроение. Вместо этого я обхватываю руками свою грудь и обнимаю себя.

Его серые глаза сверкают, задержавшись на моем лице дольше обычного. Затем он наконец бормочет:

– Поехали домой, ребенок.

***

Поездка до нашего дома на вершине горы получается долго, но это стоит тех усилий и бензина, что мы потратили. Я в хорошем настроении, и даже Кэл более разговорчив, чем обычно. Он отвечает на вопросы, которые я задаю ему про его путешествия и места, где он бывал. Как и я, он никогда не покидал пределы страны, но в отличие от меня, он путешествовал практически по всей территории того, что раньше было Соединенными Штатами.

Прежние географические границы уже практически утратили значение.

Кэл не особо распространяется о своем прошлом, но судя по тому, что я сумела собрать по маленьким озвученным им деталям, он раньше вращался в суровых кругах. Возможно, даже в среде преступников. Я знала, что он, должно быть, нарушал закон, потому что какое-то время сидел в тюрьме. Что бы он тогда ни сделал, кем бы он ни был, он определенно не хочет мне говорить, потому что всегда закрывается, когда я пытаюсь выведать больше информации. Он даже не рассказывает, как получил все эти ужасные шрамы на его левой руке.

Я знаю, что в прошлом он не был хорошим парнем. Дерек тоже это знал. Поэтому его мама так старалась держать Дерека подальше от Кэла, даже когда мы отчаянно нуждались в его помощи.

Мне нет дела до этого всего. Сейчас Кэл – не плохой мужчина. Он до сих пор грубый, ворчливый, с дурным характером, раздражающе упертый, такой же жесткий и неотесанный, как гравий.

Но он не плохой.

Я больше никогда в это не поверю.

Он приютил меня и ничего не потребовал взамен, хотя у него не было никаких причин так поступать.

Он теперь мой единственный друг и семья, но этого как будто хватало в те два года, что мы провели вместе. Я всегда была той, кому хватало одного человека. Сначала это была моя мама. Потом Дерек. А теперь Кэл. Мне не нужна куча друзей или большое сообщество.

Мне всего лишь нужен тот, кому я могу доверять и о ком могу заботиться, и Кэл стал таким человеком для меня.

Я все еще счастлива и обрадована, когда мы приезжаем домой и распаковываем всю нашу добычу. Мы можем наполнить нашу кладовку и оба шкафчика на кухне. Жилье до сих пор представляет собой маленькую хижину из одного помещения, как и всегда, но теперь это место кажется приятным и знакомым. Я поддерживаю чистоту, и Кэл даже нашел мне нормальную кровать. Односпальную кровать с хорошим матрасом. Кровати до сих пор стоят на противоположных сторонах комнаты, и он подвесил большую штору с моей стороны, чтобы я могла задернуть ее, если захочу больше уединения. На полу даже лежит парочка симпатичных ковриков.

Тут не очень просторно или роскошно, но уютно. Это дом.

Кэл идет позаботиться о курах (зимой нам пришлось зарезать последнюю свинью, когда мы не могли выходить за едой, а куры перестали нестись), пока я занимаюсь ужином.

Ужин состоит из яиц, как и почти всегда, но я открываю банку ветчины Spam, которую мы нашли вчера, и поджариваю ее в качестве добавки. Когда Кэл возвращается, мы едим. Мы оба не особо разговариваем, но это нормально. Мы все равно наслаждаемся едой.

Когда мы прибрались, я беру одну из наших новых книг и сворачиваюсь в кресле, чтобы почитать, а Кэл чистит наше оружие и затачивает ножи.

Когда темнеет, я откладываю книгу. Нет смысла тратить батарейки в фонарике или светильнике, чтобы почитать.

– Я пойду готовиться ко сну.

Кэл кивает и выходит на улицу.

Я бы спокойно переоделась за шторой, но он всегда выходит из хижины, когда я снимаю одежду. В первый год я очень ценила его учтивость, но теперь это кажется бесполезным жестом.

Конечно, я бы и не подумала возражать. Это лишь сделает его ворчливым. Иногда, когда у Кэла особенно плохое настроение, он несколько дней почти не разговаривает со мной. Я ненавижу, когда это случается, так что я почти никогда не испытываю его границы.

Я наливаю колодезную воду в ванну и быстро моюсь, после чего надеваю хлопковую пижаму. Она прикрывает меня почти так же хорошо, как обычная одежда, и я все равно больше не стесняюсь Кэла.

Вернувшись, он уже голый по пояс. Он явно мылся снаружи, потому что с его волос и бороды капает вода.

Я предостаточно раз видела его грудь. В одежде он всегда выглядит большим и крепко сложенным. Будто он в любом помещении занимает слишком много места. Но без рубашки он выглядит иначе. Его плечи широкие, мышцы груди и рук хорошо развиты, но его живот плоский и узкий. У него худая талия и мощные бедра. Шрамы на его руке всегда выделяются, но они не уродливые. Они помечают его как сильного. Стойкого. Как Кэла.

Его тело обладает свирепой грацией, и я неожиданно это подмечаю.

И не по хорошей причине.

– Что делаешь, ребенок? – он хмуро смотрит на меня, вываливая на кровать мешок мужской одежды, который я ранее оставила на его половине комнаты.

– Я ничего не делаю.

– Что-то не так? – его хмурая гримаса сменяется пытливой спешкой.

– Нет. Конечно, нет. Будешь носить эту новую одежду? – я киваю в сторону кучи на кровати.

Его плечи и челюсть расслабляются, когда он поднимает голубую рубашку на пуговицах.

– Не знаю, – он держит рубашку перед собой так, будто та может его ужалить. – Выглядит не слишком комфортно.

Я хихикаю.

– Я тебе где-нибудь найду галстук, и будешь готов отправиться в деловую командировку.

Он слегка закатывает глаза и бросает рубашку, подняв простую белую нижнюю футболку.

Он уже собирается натянуть ее через голову, но тут я замечаю его спину и вспоминаю лосьон, который мы этим утром нашли в магазинчике на заправке.

– Погоди, – говорю я, встаю и беру с полки одну бутылку из тех туалетных принадлежностей, которые я расставила ранее. – Давай я намажу тебе спину этим.

– Все и так в порядке, – рычит он.

– Нет, не в порядке. Все ужасно и становится только хуже. Должно быть, это тебя ужасно мучает.

Он ворчит, но не возражает, так что я считаю его ответ за утвердительный.

Несколько месяцев назад Кэл, должно быть, вступил в контакт с чем-то, что спровоцировало вспышку экземы по всей его спине, и лучше не становится. Я пыталась мазать другим лосьоном (да всем, что только подворачивалось под руку), но становилось только хуже. Он сказал, что с ним такое бывало в прошлом, и помогал только этот лосьон.

И то, что мы нашли его сегодня утром, стало еще одной неожиданной радостью.

– Стой смирно и не ной, – говорю я ему, выдавливая лосьон себе на руку и растирая его между ладонями. – Это займет всего минуту.

Он стоит совершенно беззвучно, совершенно неподвижно, пока я втираю лосьон в его спину. Он стоит возле своей кровати, сжимая руки в слабые кулаки вдоль боков.

Его кожа покраснела. Шелушится. Сходит чешуйками. На некоторых участках есть маленькие бугорки, похожие на сыпь. Мне ненавистно это видеть. От этого в моей груди зарождается боль.

– Черт, Кэл, выглядит ужасно. Почему ты не говорил мне, что стало так плохо?

Он хмыкает.

Я качаю головой и медленными круговыми движениями вожу ладонями по его лопаткам. Когда мои руки становятся сухими, я выдавливаю еще порцию лосьона и втираю в нижнюю часть спины и поясницу.

Он втягивает быстрый сиплый вдох, но ничего не говорит и не шевелит даже пальцем.

– Лосьон слишком холодный? – спрашиваю я. – Или чешется? Прости. Я почти закончила.

На сей раз в ответ не раздается даже хмыканья.

Меня это не особо удивляет, и я стараюсь не воспринимать это на свой счет. Просто ему не нравится, когда его трогают.

Я провожу ладонями вверх до его шеи, куда ранее не наносила лосьон. Мышцы под его кожей такие напряженные, что я буквально чувствую в них узлы.

– Почему ты такой напряженный? – я с минуту массирую обеими ладонями его плечи и шею сзади. Я не уверена, почему я это делаю. Раньше у меня никогда не возникало такого порыва. Но я чувствую странное напряжение внизу моего живота и хочу, чтобы ему стало лучше.

Он втягивает очередной прерывистый вдох.

– Ты в порядке? – спрашиваю я очень мягко, выдавливая еще немного лосьона на ладони и нанося на его спину, чтобы точно затронуть все участки.

Кэл не отвечает.

Я толком и не ожидаю ответа.

Пока я смазываю кожу его поясницы, мои глаза задерживаются на поясе его старых джинсов. Они сползли ниже, чем должны были. Мне нравится, как выглядит его спина, сужающаяся к аккуратному изгибу задницы. Мне нравится, что его штаны сидят так низко, что я почти вижу начало складки между его ягодицами. Я убираю руки от его тела и делаю шаг назад.

– Спасибо, – бормочет Кэл, хватая нижнюю футболку, которую он держал ранее, и выходит наружу.

Остаток вечера он не разговаривает со мной.

***

Следующим утром все возвращается в норму.

Мы собрали такой хороший улов в своей поездке, что следующие пару недель можем никуда не высовываться. Куры хорошо несутся, и этим летом нам удалось вырастить несколько съедобных томатов и кабачков. Мы занимаемся уборкой, организуем свои припасы, стираем постельное белье и сушим на теплом воздухе. В целом это довольно хорошая неделя.

На второй неделе Кэлу уже не сидится, и однажды утром он объявляет, что пойдет на охоту. Поскольку мне больше нечем заняться, я иду с ним.

В течение примерно первого года Кэл периодически подстреливал в лесах оленей, но больше он этого не делает. Большинство из них было убито охотниками или еле-еле кормится оскудевшей растительностью. Мы до сих пор время от времени видим оленей, но Кэл их не убивает. Он говорит, что если не дать выжившим особям шанса, то они совсем вымрут.

Так что мы не убиваем оленей, кроликов или диких индеек, которых иногда спугиваем. Вместо этого мы ищем кабана. Их сейчас в лесах больше всего. По словам Кэла, это одомашненные свиньи, которые вырвались на свободу и одичали. Видимо, они вернулись к жизни в дикой природе более успешно, чем другие животные, и могут выживать на ем угодно.

После обеда мы замечаем нескольких кабанов, движущихся вместе. Кэл мог бы в любой момент подстрелить одного из них, но он позволяет мне самой сделать выстрел. Он всегда говорит, что мне практика нужнее, чем ему.

Я хорошо справляюсь. Я попадаю животному в голову, так что оно умирает сразу и не страдает. У меня нет проблем с тем, чтобы убивать животных ради еды, в которой мы искренне нуждаемся, но мне ненавистна идея о том, что живое существо будет страдать, особенно от моей руки.

Кэл связывает кабана и тащит его обратно к хижине. Когда мы вскрываем и потрошим его, образуется большой омерзительный бардак, но оно того стоит. Мы нарезаем мясо тонкими полосками, чтобы высушить и завялить, но следующие несколько дней мы будем питаться свиными отбивными и вырезкой.

Следующий день становится одним из самых жарких, и из-за жары в сочетании со свиной тушей я чувствую себя не очень хорошо. Так что после обеда я говорю Кэлу, что нам надо сходить к водопаду и искупаться.

Это не очень впечатляющий водопад. Практически ручей, стекающий вниз с небольшой груды камней. Но летом мне нравится приходить сюда хотя бы раз в неделю, потому что это ощущается почти как душ, и тут можно помыться лучше, чем колодезной водой в емкости.

Будь это место ближе, я бы приходила сюда каждый день в теплую погоду, но дорога сюда – настоящий поход, и Кэл не отпускает меня одну.

Кэл стоит на страже с винтовкой, спиной ко мне, пока я снимаю одежду, ступаю на камни и встаю под приятный водопад прохладной воды.

– Сегодня даже не очень холодная! – я радостно подставляю под воду свои длинные густые волосы, чтобы полностью промочить их.

– Не тяни резину.

– Ничего я не тяну, – бурчу я, наливая в ладошку шампунь и взбивая пену на волосах. – Сюда все равно никто не приходит.