Текст книги "Имаджика: Пятый Доминион"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

3

Лидер позвонил Оскару утром семнадцатого января с сообщением о том, что бывшая жена его брата осведомлялась о его местонахождении.

– А она не сказала, зачем ей это нужно?

– Нет, причины она не назвала. Но определенно она что-то вынюхивает. На прошлой неделе, насколько мне известно, она виделась с Эстабруком трижды.

– Спасибо, Льюис. Я ценю твою преданность.

– Оцени ее в наличных, Оскар, – ответил Лидер. – А то я поиздержался на Рождество.

– Ну когда я оставлял тебя с пустыми руками? – сказал Оскар. – Держи меня в курсе.

Адвокат пообещал так и поступать, но Оскар сомневался, что тот сможет предоставить ему еще какую-либо полезную информацию. Только действительно отчаявшиеся души доверяют свои тайны адвокатам, а Юдит вряд ли можно было отнести к этому разряду. Он никогда не видел ее – Чарли об этом позаботился. Но если она хотя бы в течение некоторого времени способна была выносить его общество, значит, у нее железная воля. А тогда напрашивался вопрос: с чего бы это женщине, которая знает (предположим, что это так), что муж пытался убить ее, искать его общества, если только у нее нет какого-то скрытого мотива? А возможно ли, чтобы вышеупомянутый мотив заключался в стремлении разыскать его брата Оскара? Если это так, то подобное любопытство должно быть уничтожено в зародыше. И так уже слишком много переменных вступило в игру, а тут еще эта чистка, предпринятая Обществом, и неизбежно идущее по ее следам полицейское расследование, не говоря уже о новом слуге Августине (урожденном Дауде), который в последнее время уж слишком стал задирать нос. И уж конечно, самая ненадежная переменная, которая сидит сейчас в сумасшедшем доме рядом с пустошью, – это сам Чарли, вполне возможно, с мозгами набекрень и уж точно непредсказуемый, с головой, набитой такими вещами, которые могут причинить Оскару немало вреда. Вполне возможно, что когда он заговорит – а это лишь вопрос времени, – то кому прошепчет он на ухо признания, как не своей любопытствующей женушке?

В тот же вечер он послал Дауда (он никак не мог привыкнуть к этому святоподобному Августину) в клинику с корзинкой фруктов для брата.

– Познакомься там с кем-нибудь, если получится, – сказал он Дауду. – Мне нужно знать, что болтает Чарли, принимая ванны.

– Почему бы не спросить у него об этом лично?

– Он ненавидит меня – вот почему. Он думает, что я украл у него чечевичную похлебку, когда папа ввел в состав «Tabula Rasa» меня, а не Чарли.

– А почему ваш отец поступил так?

– Он знал, что Чарли очень неустойчив и может принести Обществу больше вреда, чем пользы. До настоящего времени он был под моим контролем. Он получал маленькие подарки из Доминионов. Когда ему было нужно что-нибудь из ряда вон выходящее, вроде этого убийцы, ты прислуживал ему. Все началось с этого трахнутого убийцы, так его мать! Ну почему ты сам не мог прикончить эту женщину?

– За кого вы меня принимаете? – сказал Дауд с отвращением. – Я не могу иметь дел с женщиной. В особенности с красавицей.

– Откуда ты знаешь, что она красавица?

– Я слышал, как о ней говорили.

– Ну ладно, мне нет дела до того, как она выглядит. Я не желаю, чтобы она вмешивалась в мои дела. Выясни, чего она добивается. А потом мы придумаем, как противодействовать ей.

Дауд вернулся через несколько часов с тревожными новостями.

– Судя по всему, она уговорила его взять ее с собой в поместье.

– Что? – Оскар вскочил со стула. Попугаи встрепенулись и приветствовали его восторженными криками. – Она знает больше, чем ей положено. Проклятье! Сколько сил потрачено, чтобы отвести подозрения Общества, и вот появляется эта сука, и мы в большем дерьме, чем когда-либо!

– Еще ничего не случилось.

– Случится! Еще случится! Она придавит его своим маленьким ногтем, и он выложит ей все.

– Что вы собираетесь предпринять?

Оскар подошел, чтобы успокоить попугаев.

– В идеальном варианте? – сказал он, приглаживая их взъерошенные крылья. – В идеальном варианте я стер бы Чарли с лица земли.

– У него были сходные намерения по отношению к ней, – отметил Дауд.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что вы оба способны на убийство.

Оскар презрительно хмыкнул.

– Чарли только играл с этим, – сказал он. – У него нет мужества! У него нет воображения! – Он вернулся к своему стулу с высокой спинкой. Лицо его помрачнело. – Дело не выгорит, черт побери, – сказал он. – Я нутром это чую. До этих пор все было шито-крыто, но теперь дело не выгорит. Чарли придется изъять из уравнения.

– Он ваш брат.

– Он обуза.

– Я имел в виду: он ваш брат. Вам его и отправлять на тот свет.

Глаза Оскара расширились.

– О господи, – сказал он.

– Подумайте, что скажут в Изорддеррексе, если вы сообщите им.

– Что? Что я убил брата? Не думаю, что это их очень обрадует.

– Но то, что вы сделаете, сколь бы неприглядным это ни казалось, вы сделаете для того, чтобы сохранить тайну. – Дауд выдержал паузу, давая мысли время расцвести. – Мне это кажется просто героическим. Подумайте, что они скажут.

– Я думаю.

– Ведь вас по-настоящему беспокоит только ваша репутация в Изорддеррексе, а не то, что происходит здесь, в Пятом? Вы же сами говорили, что этот мир становится день ото дня все скучнее и скучнее.

Оскар задумался ненадолго, а потом сказал:

– Может быть, мне действительно стоит ускользнуть? Убить их обоих, чтобы уж точно никто не знал, куда я отправился…

– Куда мы отправились.

– …потом ускользнуть и войти в легенду. Оскар Годольфин, который оставил труп своего сумасшедшего брата рядом с его женой и исчез. Да. Неплохой заголовок для Паташоки. – Он поразмыслил еще несколько секунд. – Назови какой-нибудь классический способ родственного убийства? – спросил он наконец.

– С помощью ослиной челюсти.

– Глупость какая.

– Придумайте что-нибудь получше.

– Так я и сделаю. Приготовь мне выпить, Дауди. И себе тоже. Мы выпьем за бегство.

Глава 20

1

Миляга и Пай двигались по Паташокскому шоссе уже шесть дней (определяемых не по часам на запястье Пая, а по то усиливающемуся, то ослабевающему свечению павлиньего неба). Так или иначе, на пятый день часы приказали долго жить, сведенные с ума, по предположению Пая, магнитным полем вокруг города пирамид, который они проезжали. С тех пор хотя Миляге и хотелось сохранить некоторое представление о том, как течет время в покинутом ими Доминионе, это было уже невозможно. За несколько дней их организмы приспособились к ритму нового мира, и он направил любопытство на более подходящие объекты, в основном на местность, по которой они путешествовали.

Характер местности часто менялся. В первую неделю они проехали равнину, затем район лагун Козакозу, на пересечение которого потребовалось два дня, а потом оказались среди рядов древних хвойных деревьев, таких высоких, что облака застревали в их верхушках и висели там, словно гнезда пернатых обитателей эфира. На другой стороне этого величественного леса горы, которые Миляга заметил еще несколько дней назад, стали видны уже довольно отчетливо. Пай сообщил ему, что хребет называется Джокалайлау и предание гласит, что эти высоты были вторым (после Горы Липпер-Байак) местом отдыха Хапексамендиоса на Его пути по Доминионам. Можно было подумать, что места, по которым они проезжали, не случайно напоминают пейзажи Пятого Доминиона. Они были выбраны как раз из-за сходства. Незримый прошел по Имаджике, роняя по пути семена человеческого рода, вплоть до самого края своего святилища, чтобы побудить на новые свершения свой любимый вид. И, как всякий хороший садовник, Он разбросал эти семена там, где была наибольшая надежда на их процветание. Там, где местная растительность могла быть легко уничтожена или потеснена, там, где жизнь была достаточно тяжелой, чтобы выжили лишь самые стойкие, и в то же время земля была достаточно плодородной, чтобы они смогли прокормить своих детей, где шел дождь, где был свет, где все превратности жизни, укрепляющие вид внезапными катастрофами – бурями, землетрясениями, наводнениями, – встречались в изобилии.

Но хотя многое казалось земному путешественнику знакомым, все же ничто, включая самый ничтожный камешек под ногами, не было точно таким, как в Пятом Доминионе. Некоторые из этих несоответствий сразу бросались в глаза: зелено-золотой цвет неба, например, или слоноподобные улитки, ползающие под увенчанными облачными гнездами деревьями. Другие несоответствия были менее явными, но не менее причудливыми – вроде диких собак, время от времени появлявшихся рядом с дорогой, с бесшерстной, сверкающей, как патентованная кожа, шкурой; и не менее гротескными – вроде рогатых воздушных змеев, которые кидались на любое мертвое или умирающее животное на дороге и отрывались от трапезы, расправляя свои багровые крылья, словно плащи, только когда оказывались уже почти под колесами; и не менее абсурдными – вроде многотысячных колоний белоснежных ящериц, которые собирались по краю лагун и, подчиняясь волнообразно распространяющемуся среди них внезапному импульсу, совершали головокружительные акробатические сальто.

Возможно, попытка найти новые формы выражения для этого опыта была заранее обречена на провал, ибо размножение простым делением различных баек о путешествиях просто-напросто истощило словарь открытий. Но тем не менее Миляга раздражался, когда обнаруживал, что находится во власти клише. Путешественник, воодушевленный нетронутой красотой или устрашенный природным варварством. Путешественник, глубоко тронутый посконной мудростью или остолбеневший от невиданных достижений научно-технического прогресса. Снисходительный путешественник, смиренный путешественник, путешественник, жадный до новых горизонтов, и путешественник, горестно томящийся по дому.

Из всего этого списка банальностей, пожалуй, только последняя ни разу не срывалась с уст Миляги. Он думал о Пятом Доминионе, только когда эта тема всплывала в разговоре с Паем, что происходило все реже и реже, так как практические нужды требовали к себе все больше внимания. Сначала с едой, ночлегом и топливом для машины не было никаких проблем. Вдоль шоссе постоянно попадались маленькие деревеньки и кемпинги, где Пай, несмотря на отсутствие наличных, всегда умудрялся раздобыть жратву и обеспечить ночлег. Миляга сообразил, что у мистифа есть в запасе множество мелких трюков, которые помогают ему так использовать свои обольстительные способности, что даже самый хищный хозяин кемпинга становится уступчивым и мягким, как шелк. Но когда они пересекли лес, проблем стало больше. Основная масса попутных машин свернула на перекрестках, и шоссе из оживленной магистрали с великолепным покрытием выродилось в двухполосную дорогу, на которой ям было больше, чем асфальта. Украденный Паем автомобиль не был приспособлен к превратностям долгого путешествия. Он начал выказывать признаки усталости, и, принимая во внимание приближение гор, они решили остановиться в следующей деревне и выменять его на более надежную модель.

– На что-нибудь такое, что еще способно дышать, – предложил Пай.

– Кстати говоря, – сказал Миляга, – ты ни разу не спросил меня о нуллианаке.

– А о чем было спрашивать?

– О том, как я его убил.

– Я полагаю, ты использовал свое дыхание.

– Похоже, ты не слишком этому удивлен.

– А как же иначе мог бы ты это сделать? – заметил Пай с обескураживающей логичностью. – У тебя была воля, и у тебя была сила.

– Но откуда я их взял? – спросил Миляга.

– Они у тебя всегда были, – ответил Пай, что навело Милягу на гораздо большее количество вопросов, чем он первоначально собирался задать. Он начал было формулировать один из них, но неожиданно почувствовал, что его укачивает. – Пожалуй, неплохо бы остановиться на несколько минут, – сказал он. – Кажется, меня сейчас вырвет.

Пай остановил машину, и Миляга вышел. Небо темнело, и какой-то ночной цветок наполнял своим дурманящим ароматом воздух. Со склонов сходили стада издававших протяжное мычание белобоких животных, в сумерках покидавших пастбища. Скорее всего они были родственниками земных яков, но здесь их называли доки. Опасные приключения в Ванаэфе и на забитой до отказа дороге в Паташоку казались теперь очень далекими. Миляга глубоко дышал, и тошнота, как, впрочем, и вопросы, уже больше не беспокоила его. Он поднял взгляд на первые звезды. Некоторые из них были красными, как Марс, другие – золотыми: осколки дневного неба, отказавшиеся погаснуть.

– Скажи, этот Доминион находится на другой планете? – спросил он у Пая. – Мы в какой-то другой галактике?

– Нет. Пятый Доминион отделен от остальных не космическим пространством, а Ин Ово.

– А вся Земля входит в Пятый Доминион или только часть ее?

– Не знаю, – сказал Пай. – Думаю, что вся. Но у каждого своя теория.

– Какая у тебя?

– Ну, когда мы будем перемещаться из одного Примиренного Доминиона в другой, ты все поймешь. Между Четвертым и Третьим, Третьим и Вторым существует множество проходов. Мы войдем в туман и выйдем из него уже в другом мире. Очень просто. Но мне кажется, границы подвижны. По-моему, на протяжении столетий они меняются. Меняются и очертания Доминионов. Может быть, точно так же будет и с Пятым. Если он будет примирен, границы его распространятся до тех пор, пока у всей планеты не будет доступа к остальным Доминионам. Честно говоря, никто не знает, как выглядит Имаджика в целом, потому что никто никогда не составлял карты.

– Но кто-то должен попытаться.

– Может быть, ты и есть тот человек, который сделает это, – сказал Пай. – Перед тем как стать путешественником, ты был художником.

– Я был специалистом по подделкам, а не художником.

– Но у тебя умелые руки, – сказал Пай.

– Умелые, – согласился Миляга тихо. – Но никогда не знавшие вдохновения.

Эта грустная мысль заставила его немедленно вспомнить о Клейме и обо всех остальных знакомых, которых он оставил на Земле, – о Юдит, Клеме, Эстабруке, Ванессе и прочих. Чем они заняты в эту прекрасную ночь? Заметили ли они его исчезновение? Едва ли.

– Тебе лучше? – спросил Пай. – Впереди у дороги я вижу огни. Может быть, это последний населенный пункт перед горами.

– Я в хорошей форме, – сказал Миляга, забираясь обратно в машину.

Они проехали около четверти мили и увидели деревню, перед которой их продвижение было остановлено появившейся из сумерек девочкой, перегонявшей через дорогу стадо доки. Она была во всех отношениях нормальным тринадцатилетним ребенком, за одним лишь исключением: ее лицо и те части ее тела, которые выступали из-под платья, были покрыты оленьим пушком. На локтях и на висках, где пух рос особенно длинным, он был заплетен в косички, а на затылке девочка вплела в него разноцветные ленты.

– Что это за деревня? – спросил Пай, пока последний доки тащился через дорогу.

– Беатрикс, – сказала она и от себя добавила: – Нет места лучше ни в каком раю.

Потом, согнав с дороги последнее животное, она растворилась в сумерках.

2

Улицы Беатрикса оказались не такими узкими, как в Ванаэфе, но и они не были приспособлены для езды на автомобилях. Пай запарковал машину на окраине, и они отправились по деревне пешком. Скромные дома были построены из охристого камня и окружены посадками растения, представлявшего собой гибрид березы и бамбука. Огни, которые Пай заметил издалека, светились не в окнах: это оказались подвешенные к деревьям фонари, ярко освещавшие улицы. Почти каждый участок мог похвастаться споим фонарщиком. Их роль исполняли дети с лохматыми, как у пастушки, лицами. Некоторые сидели на корточках под деревьями, а некоторые небрежно уселись на ветках. Почти во всех домах были открыты двери, и из нескольких доносилась музыка. Фонарщики подхватывали мелодию и танцевали под нее в пятнах света. Если бы Милягу спросили, он сказал бы, что жизнь здесь хорошая. Не слишком бурная, может быть, но хорошая.

– Мы не можем обманывать этих людей, – сказал Миляга. – Это было бы нечестно.

– Согласен, – ответил Пай.

– Так как же нам обойтись без денег?

– Может быть, они согласятся обменять машину на хороший обед и парочку лошадей.

– Что-то я не вижу здесь лошадей.

– Сойдет и доки.

– Мне кажется, они слишком медлительны.

Пай указал Миляге на вершины Джокалайлау. Последние следы дня еще медлили на их снежных склонах, но при всей их красоте горы были такими громадными, что глаз едва мог различить уходившие в небеса пики.

– Медленно, но верно – это как раз то, что понадобится нам там, – сказал Пай. Миляга согласился с ним. – Пойду попробую найти кого-нибудь главного, – сказал мистиф и направился к одному из фонарщиков.

Привлеченный громким хохотом, Миляга прошел немного дальше и, повернув за угол, увидел дюжины две деревенских жителей, в основном мужчин и мальчишек, стоявших перед театром марионеток, устроенным под навесом одного из домов. Спектакль, который они смотрели, находился в полном противоречии с мирной атмосферой деревни. Судя по шпилям, нарисованным на заднике, действие происходило в Паташоке, и в тот момент, когда Миляга присоединился к зрителям, два персонажа – толстенная женщина и мужчина с пропорциями зародыша и умственными способностями осла – находились в самом разгаре такой яростной семейной ссоры, что шпили сотрясались. Кукловоды – три худых молодых человека с одинаковыми усами – не считали нужным прятаться и, возвышаясь над балаганом, произносили хриплый диалог, сопровождаемый звуковыми эффектами и сдобренный барочными непристойностями. Потом появился еще один персонаж – горбатый брат Пульчинеллы – и незамедлительно обезглавил остолопа. Голова полетела на землю. Толстуха упала перед ней на колени и зарыдала. После этого из-за ушей отрубленной головы появились ангельские крылышки, и она полетела в небеса под фальцет кукловодов. Последовали заслуженные аплодисменты зрителей, во время которых Миляга увидел на улице Пая. Рядом с мистифом был подросток с кувшиноподобными ушами и волосами до пояса. Миляга пошел им навстречу.

– Это Эфрит Великолепный, – сказал Пай. – Он говорит: подожди секундочку, так вот, он говорит, что его матери снятся сны о белых, лишенных меха мужчинах и ей хотелось бы с нами встретиться.

Улыбка, пробившаяся сквозь шерстяной покров Эфрита, была кривоватой, но обаятельной.

– Вы ей понравитесь, – объявил он.

– Ты уверен?

– Разумеется!

– Она покормит нас?

– Ради лысого беляка она сделает все, что угодно, – ответил Эфрит.

Миляга бросил на мистифа исполненный сомнения взгляд.

– Надеюсь, ты все хорошо обдумал, – сказал он.

Эфрит повел их за собой, болтая по дороге. В основном его интересовала Паташока. Он сказал, что мечтает увидеть этот великий город. Не желая разочаровывать мальчика признанием, что он ни разу не пересек границу городских ворот, Миляга сообщил, что Паташока – обитель непередаваемого великолепия.

– Особенно это относится к Мерроу Ти-Ти, – сказал он.

Мальчик радостно улыбнулся и сказал, что сообщит всем, кого знает, о том, что встретил безволосого белого человека, который видел Мерроу Ти-Ти. «Вот из такой невинной лжи, – поразмыслил Миляга, – и создаются легенды». У двери дома Эфрит сделал шаг в сторону, чтобы Миляга первым переступил порог. Его появление испугало находившуюся внутри женщину. Она уронила кошку, которой расчесывала шерсть, и немедленно упала на колени. В смущении Миляга попросил ее встать, но произошло это только после долгих уговоров. Но, даже поднявшись на ноги, она продолжала держать голову склоненной, украдкой кося на него своими маленькими черными глазками. Она была низкого роста – едва ли выше, чем ее сын, – и лицо ее под пухом имело правильные черты. Она сказала, что ее зовут Ларумдэй и что она с радостью примет Милягу и его леди (она имела в виду Пая) под гостеприимный кров своего дома. Младшего сына Эмблема заставили помогать готовить еду, а Эфрит принялся рассуждать о том, где они могут найти покупателя для машины. Ни одному человеку в деревне она не нужна, но на холмах живет мужчина, которому она может пригодиться. Зовут его Коаксиальный Таско, и Эфрит испытал значительное потрясение, узнав о том, что ни Миляга, ни Пай ни разу о нем не слышали.

– Все на свете знают Беднягу Таско, – сказал он. – Когда-то он был королем в Третьем Доминионе, но потом его народ был истреблен.

– Ты сможешь представить меня ему завтра утром? – спросил Пай.

– Ну, так до утра еще сколько времени! – сказал Эфрит.

– Тогда сегодня вечером, – сказал Пай.

На том они и договорились.

Появившаяся на столе еда была проще той, что им подавали во время их путешествия, но от этого не стала менее вкусной: мясо доки, вымоченное в вине из корнеплодов, хлеб, разные маринованные продукты, в том числе и яйца размером с небольшую буханку, и похлебка, которая обжигала горло не хуже красного перца, так что у Миляги, к нескрываемой радости Эфрита, даже выступили слезы. Пока они ели и пили (вино было крепким, но мальчишки глушили его, словно воду), Миляга задал вопрос о виденном театре марионеток. Всегда готовый похвастаться своими познаниями, Эфрит объяснил, что кукловоды отправляются в Паташоку впереди воинства Автарха, которое спустится с гор через несколько дней. «Кукловоды очень популярны в Изорддеррексе», – сказал он, и в этот момент Ларумдэй велела ему замолчать.

– Но, мама… – начал было он.

– Я говорю, замолчи! Я не позволю говорить об этом месте в моем доме. Твой отец пошел туда и не вернулся. Не забывай об этом.

– Я собираюсь отправиться туда, после того как увижу Мерроу Ти-Ти, как мистер Миляга, – с вызовом заявил Эфрит и заработал звонкий подзатыльник.

– Хватит, – сказала Ларумдэй. – Мы и так уже слишком много говорили этим вечером. Не мешает чуть-чуть и помолчать.

Разговор после этого затих, и только после того, как трапеза была окончена и Эфрит стал готовиться отвести Пая на холм, чтобы встретиться с Беднягой Таско, настроение его улучшилось и ключ энтузиазма забил из него с новой силой. Миляга хотел пойти с ними, но Эфрит объяснил, что его матери (в этот момент ее не было в комнате) хотелось бы, чтобы он остался.

– Будь с ней поласковее, – заметил Пай, когда мальчик вышел на улицу. – Если Таско не понадобится машина, возможно, нам придется продать твое тело.

– А я-то думал, ты у нас специалист по таким вещам, а не я, – ответил Миляга.

– Ну-ну, – сказал Пай с усмешкой. – Я думал, мы договорились не касаться моего сомнительного прошлого.

– Ну так иди, – сказал Миляга. – Оставь меня в ее нежных объятиях. Боюсь только, придется тебе вытаскивать шерсть у меня между зубов.

Главу семьи он нашел на кухне: она замешивала тесто для завтрашнего хлеба.

– Вы оказали великую честь нашему дому тем, что пришли сюда и разделили нашу трапезу, – сказала она, не отрываясь от работы. – И пожалуйста, не подумайте обо мне плохо из-за того, что я спрашиваю… – Голос ее снизился до испуганного шепота. – Чего вы хотите?

– Ничего, – ответил Миляга. – Вы и так уже были более чем щедры ко мне.

Она с обидой посмотрела на него, словно желая покалить, как это жестоко с его стороны – дразнить ее таким пот образом.

Мне снилось, что кто-то придет сюда, – сказала она. – белый и без меха, как вы. Я не была уверена, мужчина это или женщина, но теперь, когда вы сидите за этим столом, я нижу, что это были вы.

«Сначала Тик Ро, – подумал он. – А теперь и эта женщина. Что такого особенного в моем лице? Что заставляет людей думать, что они знают меня? Неужели у меня есть двойник, который разгуливает по Четвертому Доминиону?»

– А кем вы меня считаете? – спросил он.

– Я не знаю, кто вы, – ответила она. – Но я знала, что, когда вы придете, все изменится.

Неожиданно, когда она говорила, глаза ее наполнились слезами, которые потекли вниз по шелковистому меху ее щек. Вид ее горя расстроил Милягу, но не потому, что он дал повод для ее слез, а по какой-то непонятной причине. Не было сомнений – он снился ей. Выражение потрясенного узнавания на ее лице, появившееся, когда он вошел, достаточно красноречиво об этом свидетельствовало. Но что означал этот факт? Они с Паем оказались здесь случайно. Завтра утром они уйдут, покинут мельничную запруду Беатрикса, не оставив после себя даже кругов на воде. После того как он покинет деревню, он не будет иметь никакого значения для жизни этой семьи, разве только как тема для разговоров.

– Я надеюсь, что ваша жизнь не изменится. Кажется, здесь очень неплохо.

– Действительно, – сказала она, утирая слезы. – Здесь безопасно. В таком месте хорошо растить детей. Я знаю, что Эфрит скоро уйдет. Он хочет увидеть Паташоку, и я не смогу его остановить. Но Эмблем останется. Он любит холмы, ему нравится ухаживать за доки.

– И вы тоже останетесь?

– Да. Мои путешествия уже закончились, – сказала она. – В молодости я жила в Изорддеррексе, неподалеку от Оке Ти-Нун. Там я и встретилась с Элои. Когда мы поженились, мы сразу же уехали. Это ужасный город, мистер Миляга.

– Если это такой плохой город, то зачем же он туда вернулся?

– Его брат вступил в армию Автарха, и когда Элои услышал об этом, он отправился туда, чтобы попытаться убедить его дезертировать. Он сказал, что это позор для всей семьи – иметь брата, который получает мзду от убийцы.

– Он человек с принципами.

– О да, – сказала Ларумдэй с нежностью в голосе. – Он прекрасный человек. Спокойный, как Эмблем, но с любопытством Эфрита. Все книги в доме – его. Он читал все подряд.

– Как давно он ушел?

– Уже слишком давно, – ответила она. – Боюсь, брат убил его.

– Брат убил брата? – сказал Миляга. – Нет. Я не могу в это поверить.

– В Изорддеррексе с людьми происходят странные вещи, мистер Миляга. Даже хорошие мужчины сбиваются с пути.

– Только мужчины?

– Этим миром правят мужчины, – сказала она. – Богини ушли из него, и мужчины захватили власть повсюду.

В ее словах не было обвинения. Она говорила об этом как о свершившемся факте, и ему нечего было возразить. Она спросила, не заварить ли чай, но он отказался, сказав, что хочет прогуляться и подышать немного свежим воздухом, а может быть, и разыскать Пай-о-па.

– Она очень красивая, – сказала Ларумдэй. – Но умна ли она?

– О да, – заверил он. – Она очень умная.

– Ум – редкое качество у красавиц, не правда ли? – спросила она. – Странно, что я не видела ее во сне за столом рядом с вами.

– Может быть, видели, но забыли.

Она покачала головой.

– Нет, этот сон снился мне много раз, и он всегда был одним и тем же. Кто-то белый, без меха, сидит за моим столом и ест вместе с моими сыновьями и со мной.

– Боюсь, я недостаточно блестящий гость, – заметил Миляга.

– Но ваш приход – это только начало, правда? – сказала она. – А что произойдет потом?

– Я не знаю, – ответил он. – Может быть, ваш муж вернется домой из Изорддеррекса.

Она посмотрела на него в сомнении.

– Что-то произойдет, – сказала она. – Что-то, что изменит нас всех.