Текст книги "Возвращение Эмануэла"

Автор книги: Клаудиу Агиар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Сама мысль отдохнуть на обочине принесла такое же облегчение, какое испытывает человек, увидевший спасительный берег после кораблекрушения. Я лег. Ноги болели не так уж сильно. А вот голову никак не удавалось удобно устроить. После нескольких попыток подняться пришлось отказаться от этой затеи. Каждый раз мешало головокружение. Возможно, давал о себе знать пустой желудок или воздух, заполнявший живот, плюс жажда, накопившаяся за время пути. Лучше было оставаться в лежачем положении, пока организм не выработает вновь хотя бы немного энергии. Дотронувшись до правой ноги, я почувствовал наивное желание, чтобы головная боль спустилась туда. Попробовал согнуть другую ногу и убедился, что обе они еще слушаются. А значит, можно было пройти еще тридцать или сорок километров – именно такую цель я себе поставил.

Когда головная боль усиливалась, казалось, что она перекатывается из одного места в другое, словно путешествуя по поврежденной зоне мозга. Чтобы выдержать эту пытку, я клал голову на маленький чемоданчик, служивший мне подушкой на холодной красноватой земле. Место, где я лежал, было предварительно расчищено моими ногами. Сверху меня укрывала тень, падавшая от векового дерева, росшего совсем недалеко от края шоссе.

После того как усталость в очередной раз не позволила встать и погреться в рассветных лучах солнца, я достал из чемоданчика старое одеяло и, быстро устроившись, скрестил руки на груди и закрыл глаза. На мгновение удалось позабыть обо всем, что произошло в предшествовавшие дни. Но не так просто избавиться от воспоминаний. Начали возвращаться места, увиденные в первые минуты поездки на автобусе из Сеара в Сан-Паулу, впечатления от первых дней, прожитых в огромном городе, подробности проживания в пансионе доны Женовевы. Казалось, что всем этим пронизан воздух, которым я дышал. Затем, однако, пришло ощущение, что образы, возникавшие в моем мозгу, были искаженными. Постепенно они стали угасать. Неспособный больше что-либо контролировать, я погрузился в спасительный сон.

Проснувшись, прежде чем вернуться на шоссе, я посмотрел на дерево и поблагодарил его, как будто оно было человеком. А ведь здесь, вдруг скользнула мысль, осталась часть меня самого. Там, где я лежал и беззаботно спал, царил покой, который, по сравнению с тем, что происходило на шоссе, можно было считать райским. Интересно, откуда взялось это, почти религиозное, чувство благодарности? Ведь все мы знаем, что дерево – всего лишь неподвижный ствол, укорененный в земле. Охваченный непривычным чувством, я попытался отогнать его от себя. И даже подумал, не было ли оно признаком слабости, проникающей через самую широкую дверь – дверь наших желаний. Это даже рассмешило, потому что, согласно пословице, у желания лицо еретика. Я же, наоборот, становился душевным и признательным, благодаря какой-то загадочной силе, толком не понимая, защищала ли она меня или лишь на какой-то момент превратила в часть того векового дерева.

Я чувствовал жалость к самому себе, вынужденному идти и идти. Все было ясно: чтобы выжить, человек должен пребывать в движении. Дерево же, напротив, углубляясь в толщу земли, должно было становиться все неподвижней. Понятно, что я стал по-другому видеть природу. Теперь мне нравилась сельская местность, и я начал забывать неугомонность больших городов. Снова посмотрев на могучее дерево, я увидел, что ветер дует сильнее, заставляя листочки на его верхушке шевелиться с каким-то неописуемым удовольствием. В тот же миг осознал, что если растения имеют названия, они, должно быть, и думают, и даже страдают так же, как и мы. Ствол, посаженный в землю, вызывающе прямой, уверенно исполняющий роль хозяина всех этих веток и ответвлений, символизирует радость долгой жизни, одаренной вечной молодостью, ежедневно отражающейся в наших взглядах. Если дерево и не способно ходить, то все же оно владеет силой, которой оно постоянно преодолевает невзгоды в течение своего существования.

С тех пор как я вновь отправился в путь, прошло уже много часов. Солнце, светившее прямо над головой, рождало странное ощущение. Казалось, что аккуратно сложенные каменистые уступы небольшого горного кряжа слышат мои шаги. Хорошо было видно, куда ступали ноги. Все дорожные указатели просматривались как на ладони. С каждым шагом крепло желание встретить людей. Хотелось посмотреть, как они на меня отреагируют. Ведь человек, идущий по шоссе в одиночку, может беседовать только с деревьями и камнями. Нет, я не сошел с ума. Я просто вынужден делать нечто необычное и должен забыть, что всего-навсего иду пешком в Сеара.

Подсчитав еще раз километраж, я вновь испытал страх, осознав невозможность добраться пешком до места назначения, находящегося в трех тысячах километров! Между тем у меня не было иного выхода. Добраться до далекой родины – либо оказаться в могиле. О смерти не хотелось думать даже в шутку. Вновь произвел подсчеты и вспомнил, что когда ехал на автобусе из Сеара в Сан-Паулу, кто-то сказал мне, что нам предстоит проехать три тысячи и двадцать четыре километра! Это означало, ни больше, ни меньше, что нужно шагать минимум еще два месяца при условии, если проходить по пятьдесят километров в день. А как это сделать, если чувствовал себя уставшим всего лишь после одной ночи пути?

Никогда не думал, что буду спать под открытым небом, совсем один, на холодной земле. Теперь придется. Но я смирился с этим. Недаром есть поговорка, что человек способен привыкнуть ко всему. В большом городе мне пришлось привыкнуть сначала к неудобной кровати в дешевом пансионе, затем – к малюсенькому помещению, напоминавшему тюремную камеру. Сейчас предстояло бороться то с жарой, то с холодом, глазеть на раскинувшиеся по обеим сторонам кофейные плантации и при этом не терять способность реагировать на неприятные неожиданности, подстерегающие человека, идущего по шоссе. На что я мог посетовать? Чего хотел больше: смерти или удачи? Удача встречается только в фантазиях, на страницах романов, в которых феи, визири, эмиры, купцы, принцессы и принцы, юные красавицы, рабы и евнухи, цари и калифы в мгновение ока перевертывают жизнь простого смертного, околдовав его или целиком изменив действительность, положив конец ее величию или убожеству.

Поразмышляв об этом, я попробовал обдумать все еще раз. Ясно, что невозможно идти столько дней. Кроме того, как быть с самыми насущными вопросами: еды и сна? Чтобы продолжать путь, нужна по крайней мере уверенность, что в один прекрасный день выйдешь все-таки на прямую дорогу, ведущую в Сеара. Почему не остановиться и не попросить помощи у людей, находившихся поблизости? Можно обратиться к тем, кто живет в ближайших домах, работает на бензозаправках, в барах, закусочных, в церквах. Но очень скоро я отказался от этой идеи и решительно зашагал по асфальту.

Тень, падавшая от моего тела на землю, показывала, что день близился к закату. А за ним последует вторая ночь, снова сгустится пугающая темнота. Вдруг меня охватило сомнение: идти ли всю ночь или остановиться и лечь спать? Ответа на этот, казалось бы, простой вопрос не было. В лицо подул легкий ветерок. Без малейшего усилия он проникал в мои легкие. Ситуация вдруг показалась почти забавной и я вернулся к прежнему решению: идти и никого не просить о помощи.

Все было против меня, кроме дороги, которая, ни на что не жалуясь и не строя никаких расчетов, хотела, чтобы мои ноги ею обладали. Я стиснул зубы, поднял голову, отметив машинально, что иду под уклон, и ускорил шаг, оставляя позади глухой порывистый звук от ботинок, принадлежавших когда-то Лауру, моему лучшему другу.

Постоянно приходилось жмуриться, и вдруг с последним всплеском угасающей мысли я безотчетно похолодел от ужаса. Спас резкий прыжок в сторону. Машина, ехавшая прямо на меня, громко засигналила и пронеслась впритирку. Казалось, что яркое солнце, обжигавшее мое лицо, о чем-то предупреждало. Я услышал хрип авто, пронесшегося на бешеной скорости, и едва успел отметить его голубой цвет, сразу же слившийся с небом, на котором в тот момент не было облаков. Отступив к обочине и попытавшись сообразить, в чем причина случившегося, я вдруг почувствовал, что вновь вышагиваю по асфальту, что было опрометчиво.

Может, уже на первых пядях этого пространства, предназначенного для транспорта, нет места для пешехода? Кто знает? Может, именно это хотел сказать мне автомобильный сигнал? Следовало уважать принятые человечеством условности. Или у этого водителя было сердце еще более черствое, чем большинство других шоферских сердец, не принимающих в расчет таких как я, без гроша в кармане затерявшихся в пути? Кто знает? Но на что можно рассчитывать, если ни о чем не просишь? Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Выигрывает лишь тот, кто играет. Как я мог выиграть, если не рисковал? Сколько времени удалось бы сэкономить, проехав хотя бы час? Сто километров – два дня пути. Вот это была бы настоящая удача!

Я замедлил шаг. Мысль попросить подвезти показалась мне в ту минуту самым лучшим решением. Стал без конца поглядывать назад, чтобы определить тип автомобиля. Во-первых, я отдавал предпочтение малолитражкам и, во-вторых, тем, в которых сидел только водитель. Однако все они проезжали, не снижая скорости, никак не откликаясь на мой призыв. Мало кто утруждал себя тем, чтобы хотя бы взглянуть на меня и отрицательно покачать пальцем. Редко кто сигналил. Были и такие, что, ухмыляясь, еще сильнее давили на газ, будто хотели сказать мне: оставайся здесь, горемыка!

То, что поначалу казалось возмутительным, после нескольких часов ходьбы стало привычным. Каждый раз, заслышав рев машины, уже независимо от ее марки, я поднимал голову и правую руку, оставляя на несколько секунд большой палец вытянутым вверх. Это, помимо прочего, означало для меня, на первый взгляд, маленькую, а на деле огромную победу над самим собой, победу человека, идущего пешком и решившегося попросить, чтобы его подвезли. Жест получался автоматически и только когда я увидел, что солнце скрывается за холмами, стала очевидной бессмысленность моей затеи.

Правая рука устала сильнее, чем ноги. Но, как только появлялась машина (а в то вечернее время их было множество), какая-то непонятная внутренняя сила заставляла меня поднимать руку и к своему ужасу я слышал собственный голос, также автоматически отвечавший себе, что на этот раз повезет.

Не помню, сколько времени я пребывал в таком состоянии. К отчаянию добавились галлюцинации: будто бы я раздвоился и начал разговаривать с самим собой, находя оправдание всему происходившему с двух противоположных точек зрения. В конце концов голод и жажда, одолевавшие меня, одержали верх над надеждой поймать желанную попутку. Я увидел себя со стороны, шагающим молча. Ругательства, как в собственный адрес, так и в адрес тех, кому было наплевать на меня, иссякли. Наступило просветление.

Решил, что просплю большую часть ночи, устроившись точно так же, как утром – под развесистым деревом. А на рассвете следующего дня, еще до восхода солнца, вновь отправлюсь в путь. Только так я мог пройти как можно больше, прежде чем начнется жара. Продолжал идти, и моя рука с вытянутым вверх большим пальцем-попрошайкой сама поднималась при приближении машин, неизменно проезжавших мимо. Жест получался непроизвольно. И из-за этого я злился на себя: ну и дерьмо же ты, Эмануэл!

И вдруг нашелся выход. И очень простой: идти по другой стороне. Улучив удобный момент, без риска, я быстро перебежал шоссе. Так мне удалось избавиться от своего трусливого поведения. Встречный транспорт ехал в Сан-Паулу, куда ни за что на свете я не хотел возвращаться. Машины ехали с той же скоростью, но теперь – не туда, куда нужно было мне. Рука успокоилась. Я полностью подавил в себе желание поймать попутку. Теперь меня интересовало только одно – найти развесистое дерево, чтобы спрятаться под ним на ночь. Места вокруг были достаточно обжитыми и ухоженными. Реденькие лесочки с высокими деревьями как назло находились вдали от шоссе. Попасть туда незаметно можно было только под покровом ночи.

Но мне повезло. До наступления темноты, уже гасившей сияние зелени, обогнув небольшой ручей, я оказался вблизи деревьев, под которыми еще издали наметил провести ночь, и увидел белые домики, спокойно гнездившиеся на склоне небольшого холма. Прежде чем устроиться на ночлег, можно было добраться до жилья, попытаться раздобыть еды и расспросить о дорогах.

Мои мысли прервал необычный звук автомобильного клаксона, напоминавший скорее рев разъяренного быка. Машина медленно катилась в попутном для меня направлении. Это показалось странным, и пришлось прибавить шаг. Автомобиль продолжал настойчиво сигналить. Сам не знаю почему, но в этом было что-то пугающее. В страхе наткнуться на каких-нибудь злодеев я еще прибавил шагу, – и в конце концов побежал.

Необъяснимый ужас у меня вызвал белый хетчбек – спортивная модель с большими фарами и огромными колесами, диски которых были покрашены в цвет темного золота. Ускорять бег не имело никакого смысла, поскольку машина тоже увеличила скорость и вновь стала сигналить. Мгновенно над автострадой нависла гнетущая тишина. Никакого другого транспорта не было. Неожиданно раздался голос: идите сюда, пожалуйста, мы же не звери. Тут я увидел, что в машине находилось два человека. Я успокоился и остановился. Водитель тоже притормозил и поманил меня. Подождав несколько секунд и посмотрев направо и налево, осторожно пересек дорогу.

Человек спросил, куда я иду. И сразу, как будто мой ответ его и не интересовал, предложил подвезти. Я заупрямился, глупейшим образом сказав, что, мол, спасибо, не надо. Тогда молодая девушка открыла дверцу и тоном, не терпящим возражений, произнесла: «Не глупите, дорогой, садитесь, мы – люди мирные». Водитель подвинул пакеты, разбросанные на заднем сиденье, и, улыбаясь, с силой стукнул по ним со словами «тут все чисто, мой дорогой, садитесь». Но прежде чем я уселся, девушка взяла один из пакетов и предупредила: «Осторожно, он хрупкий, как яйцо». И затем попросила взять пакет на колени.

Блондин, сидевший за рулем, надавил на газ так резко, что застал меня врасплох. Удар головой был не сильный и всего лишь послужил предупреждением, что надо быть осторожным при торможении, трогании с места и на поворотах, вызывавших визг шин.

Автомобиль мгновенно набрал бешеную скорость. Казалось, что еще чуть-чуть – и я взлечу.

По правде говоря, сидеть было не слишком удобно, поскольку задняя часть кузова была сильно скошена, чтобы придать машине форму рыбы, а, может, какого-то зверя. Я слегка помассировал правой рукой голову и заметил, что девушка наблюдает за мной, хотя и продолжает болтать с белокурым шофером, как если бы они были одни. Вскоре, однако, она повернулась и, прервав беседу с блондином, еще раз попросила: «Поосторожнее с яйцами, мой дорогой!» Ее приятель довольно откровенно сострил по этому поводу. Острота не произвела ни малейшего впечатления. Девушка и без того постоянно улыбалась. Тем не менее она спросила: «Какие яйца?» Ясное дело, что речь шла не о его яйцах. Расхохотавшись, она обратила свою улыбку на меня. Я же покрепче уцепился за пластиковую ручку, находившуюся почти на потолке салона, потому что колеса вновь заскрежетали на очередном опасном повороте.

Мои глаза, широко раскрытые и впившиеся в автостраду, читали дорожные плакаты, призывавшие к осторожности или услужливо предлагавшие перечень больниц, куда можно было бы обратиться в случае аварии. Мелькали указатели спусков, предупредительные знаки, ограничивающие максимальную скорость при въездах в населенные пункты… Но как я понял, их не существовало для водителя, управлявшего транспортным средством с ужасающим безразличием, едва шевеля руками и ногами. Казалось, что автомобиль ведет не живой человек, а робот, заранее запрограммированный на поступки и жесты, нервировавшие меня.

Даже захотелось продолжить путь пешком. Пусть медленно, зато – менее опасно. Но нельзя было отворачиваться от судьбы, потому что эта машина на самом деле была ниспослана мне свыше. Мы мчались со скоростью, превышавшей сто двадцать километров в час. А значит, за два часа гонки преодолевалось расстояние, которое я мог пройти как минимум за четыре дня!

Это чудо прогресса облегчало мои страдания, хотя поза, в которой я сидел, была неудобной из-за невозможности вытянуть ноги. Но теперь дело было уже не только в ногах, натруженных быстрой ходьбой, тысячами и тысячами шагов посреди отчаяния и кошмаров. Острейшая боль исходила также из глубин моего пустого желудка, настойчиво напоминавшего, как и в предыдущие дни, о постоянном и неутолимом голоде. Все пригодное для пищи было съедено: кусок сыра, хлеб, печенье и мармелад. Невероятно, но этот скудный рацион удалось растянуть на целые сутки. Поэтому чувство голода нарастало одновременно с наступлением темноты, надвигавшейся еще более стремительно, чем спортивный автомобиль летел вперед.

На прямых участках сладкий и радостный голос девушки, не прекращавшей болтать, смешивался с шумом ветра, бившегося о стекла. Она постоянно отвлекала внимание своего приятеля от дороги и не стесняясь целовала его в губы. Скорость при этом не снижалась. Опуская глаза, я видел, как его нога жмет на педаль акселератора. Меня беспокоила напряженная натянутость его нервов в сочетании с расчетливой лихостью. Не следя за дорогой и то и дело отпуская руль, он с силой прижимал к себе смуглое тело девушки, держа руку на высоте ее упругой груди. Она опиралась на рукоятку переключателя скоростей, не проявляя ни малейшего протеста. Сцена нервировала и интриговала меня. Почему такая спешка? Побыстрей приехать, чтобы заняться любовью? Зачем целовать ее в таком неудобном положении, если чуть позже они окажутся в доме и у них будет целая ночь, чтобы удовлетворить свои желания?

Машина лишь чудом держалась на шоссе, в то время как водитель, одной рукой едва касаясь руля, другой – ласкал девушку. Но мне не хватало смелости сделать ему замечание за столь странное поведение. К тому же я не имел ни малейшего представления не только о том, каким образом машина не слетает в кювет при скорости более ста километров в час, но и об отношениях между людьми, оказавшими мне услугу, и поэтому попытался побороть свое беспокойство, переключившись на созерцание пейзажа.

Однако на этом участке автострады природа не баловала буйством красок. А спектакль двух любовников продолжался. Прохладный ветерок заставлял парочку еще глубже погрузиться в свои любовные игры, при полном безразличии к моему присутствию. Казалось, только я замечал дорожные знаки, предупреждавшие о крутом повороте, ограничении скорости до восьмидесяти километров…

Я перестал смотреть по сторонам и сконцентрировал внимание на поведении девушки, резко контрастировавшем с горячностью ее спутника. Что-то подсказывало мне, что между ними есть нечто большее, чем просто дефицит новизны, обычно угрожающий супругам, не всегда знающим, как нарушить рутину семейной жизни. Белокурый тип не заметил интереса, с которым я присматривался к ним.

Девушка, помимо редкой красоты, обладала ослепительной улыбкой, из тех, что появляются на лице не только в результате сокращения мышц губ или щек, а исходят из глубины глаз, как бы из самых глубин души, где, вероятно, зарождается человеческая искренность. Ей не нужно было исповедоваться передо мной. Ее улыбка, успокаивающая и открытая, говорила гораздо больше, чем любые слова. В то же время такая улыбка могла превратиться в могучее оружие, с помощью которого обольстительная женщина способна подчинить каждого мужчину.

Она сидела, но поскольку я находился сзади как бы на возвышении, то спинка переднего кресла не мешала мне ее рассмотреть всю. Постепенно передо мной предстали стройные ноги, округлые ягодицы, тонкая талия, упругие груди среднего размера под обтягивавшим их простеньким, но изящным платьицем. Даже мужчина рядом с ней выглядел обаятельным, вызывающим восхищение. Водитель вел себя как любовник, подлинный хозяин положения, при этом не допуская каких-либо грубостей. Я же только наблюдал, ловя скрытые улыбки девушки и ее взгляд, время от времени доходивший и до меня и говоривший гораздо больше, чем все услышанные слова. Этого взгляда было достаточно, чтобы почувствовать невероятную силу добра, излучавшегося ее глазами.

Ничто не мешало водителю обнимать ее, целовать, ласкать грудь, просовывая руку в разрез платья, чтобы ощутить тепло смуглой кожи. Включенный в эту эротическую игру, я тоже получал удовольствие, ощущая себя частью происходившего. И все внутри меня начало беспорядочно пульсировать. Был момент, когда она громко вскрикнула, потому что блондин, видимо, дотронулся до самого чувствительного места. Ей это было приятно, судя по раздавшемуся затем смеху. Крик получился естественным, как будто они играли в прятки. В тот момент я, поневоле ставший свидетелем всей этой любовной сцены, испытал самое настоящее удовольствие и тоже заулыбался. И сразу же попытался взять себя в руки, чтобы никто ничего не заметил, с испугом почувствовав, что мой член пришел в состояние эрекции. Да это было и не удивительно.

Небольшой странный сверток все время находился у меня на коленях. Я положил его таким образом, чтобы девушка не заметила ничего необычного, и слегка наклонился вперед, во избежание возможных неприятностей, в случае если, скажем, случится внезапная остановка. Ведь парочка ничего не сказала о том, сколько времени придется ехать и куда они направляются.

Обуздать желание оказалось непросто. Увиденное заставляло чувствовать, будто все это происходит со мной. Тогда я решил закрыть глаза. Стало еще хуже. Возникали эротические фантазии. Так воображение господствовало над реальностью, и мои желания возрастали под воздействием его силы.

Наконец девушка добилась своего, удовлетворив приятеля. Устроившись поудобнее на сиденье, она положила сумочку на пол машины, повернулась ко мне, оперлась подбородком на подголовник и сомкнула ресницы. Ее лицо, пылавшее от эмоций, связанных с тем, что только что произошло, постепенно приняло нормальный вид. Теперь оно выражало покой. Похожее состояние начало овладевать и мной. Все еще с опаской я взглянул на нее.

Через несколько минут она открыла глаза и тут же заставила удивиться. Слегка улыбнувшись, она спросила, как меня зовут. Замешкавшись от неожиданности, я, заикаясь, несколько раз переспросил:

– Вы хотите знать мое имя? Ну, что ж, пожалуйста, меня зовут… Ну, хорошо, мое имя Эмануэл Сантарем.

Этого было достаточно, чтобы водитель, внешне оправившийся от любовных баталий, выкрикнул со своего места: «Все в порядке, Эмануэл, пока мы едем вместе, никто не обязан делать то, чего он не хочет.

Чувствуй себя свободно, и можешь называть и меня и ее, как тебе заблагорассудится».

Мне не удалось услышать конца фразы, потому что ее улыбка затмила все слова. Крепко удерживая правое ухо водителя, девушка объясняла ему, что родилась женщиной и что ей нравится удовлетворять свое любопытство: «А что в этом такого, дорогой?» Он поднял руку и, высвободив голову из плена, пустился в рассуждения.

– При крещении меня назвали Алешандри, но все зовут Блондином. Попросту Блондином! Видать, Господь так пожелал. Господь или дьявол, мне без разницы! В моем царстве царствует тот, кто подчиняется, если, конечно, имеет голову на плечах. Правда, любовь моя? – И опять придвинулся к девушке.

Воспользовавшись безмолвием поцелуя, вновь соединившего их губы, я попытался осознать услышанное. Блондин вмешался в разговор, чтобы сказать: все, что говорится – правда. У каждого своя правда. Иначе говоря, если кто-то врет, делая это правдоподобно, – правдиво, несмотря на то, что одна наша ложь неизменно порождает другую, а, значит, быть лжецом – то же самое, что быть искренним и правдивым.

Не успев подобрать слова, чтобы сказать что-нибудь в ответ на услышанный вздор, я оказался обезоруженным звонким хохотом девушки, отреагировавшей так на тираду своего дружка. Возможно, этот хохот был вызван не столько экстравагантным смыслом сказанного, сколько серьезностью тона. Он все это произносил, подкрепляя слова движениями пальцев и взглядами, которые бросал то на дорогу, то на меня, то на девушку, слушавшую его с невинным видом.

Если это и была шутка, то следует признать, что Блондин самозабвенно отдавал всего себя во власть столь своеобразной манеры нести чушь. Но к моему ужасу, сформулированная им мысль казалась мне в то же время верной, потому что по отношению к нему в возникшей ситуации я был волен говорить и делать то, что считал для себя выгодным.

Молодая женщина вновь прижалась к нему и несколько раз поцеловала. Наблюдая за ее движениями и чувствуя кожей соприкосновение сгорающих от желания губ, я проглотил слюну. Ничего другого не оставалось. Искоса, будто сам того не желая, а на самом деле сознательно, я наблюдал за происходящим, чувствуя его абсурдность, поскольку и сам уже перестал обращать внимание на бесконечные опасности, поджидавшие практически неуправляемую машину. Заметил, что перестал ощущать ноги, и даже пустой желудок, казалось, смирился и не урчал.

Несколькими минутами позже девушка захотела узнать что-нибудь о моей жизни.

– Давай, Эмануэл, расскажи нам свою историю. Что заставило тебя идти пешком по шоссе? Куда ты идешь?

Я провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть капельки пота, выступившего по всему телу. И ответил, что шел в Сеара. И не смог продолжить, так как она рассмеялась, а затем произнесла: «Какой ты смешной, Эмануэл! Как это можно идти пешком в Сеара? У тебя с головой все в порядке, Эмануэл?»

– Естественно, дорогая, – вклинился в разговор Блондин. – Спорим, что он делает это, потому что у него нет ни гроша! Но он идет вперед к счастливой жизни!

Она замолчала и виновато посмотрела на меня. Я, оценив такую непосредственность, попытался что-то объяснить, одновременно стараясь поудобнее устроить свои «уснувшие» ноги.

– Да, это правда, у меня нет денег, но в один прекрасный день я приду туда, где родился – в Сеара, чтобы вновь увидеть своих знакомых, своих родителей, братьев и сестер, друзей.

Блондин повернулся в мою сторону, однако девушка вновь стала теребить его ухо, потребовав, чтобы он посмотрел в зеркало заднего вида, расположенное над лобовым стеклом, и сказала: «Дорогой, ты начинаешь мне нравиться, потому что тот, кто страдает, способен лучше понять других».