Текст книги "Возвращение Эмануэла"

Автор книги: Клаудиу Агиар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Солнце уже взошло. Заглядывая в окно, оно освещало небольшую комнату, где я, проснувшись, лежал на раскладушке, укутанный в толстое одеяло, пропахшее человеческим потом. Ошеломленный, я встал и тут же обнаружил, что мой пластиковый пакет исчез. Его потеря меня очень расстроила. Но главное, я не знал, как оттуда выйти. Накатила тоска. Это чувство знакомо всем побывавшим под арестом.

Надев ботинки, я застегнул пуговицы на рубашке, подтянул сползшие брюки, которые стали на мне изысканно болтаться, и глубоко вздохнул. Вспоминая, что произошло вчера, я не мог с уверенностью отделить сон от реальности. Во рту стояла горечь. Глаза пощипывало. Я с трудом открыл их из-за начавшегося нагноения. Нос был заложен полностью. Меня всю дорогу не отпускал насморк. В пустом животе урчало. Однако в первую очередь мое беспокойство было связано с тем, как отсюда выбраться.

Через некоторое время в дверь постучали и невидимый мужчина властным голосом сказал, что пора вставать. Тогда до меня дошло, что я не арестован. Я сам мог открыть дверь и выйти, значит, был свободен. За дверью стоял полицейский. Приветливо взглянув на меня, он улыбнулся и, положив мне на плечо свою огромную ручищу, произнес:

– Итак, мой дорогой, как спалось?

Поблагодарив его за внимание, я ответил, что спал хорошо и что уже отдохнул. Полицейский, поманив меня за собой, шагнул в сторону рабочего помещения. Там на столе я увидел свой пакет. Мое удостоверение личности и прочие бумаги лежали рядом. Он сел и распорядился, чтобы я сделал то же самое.

– Эмануэл Сантарем! Так тебя зовут? Я должен был проверить твои документы, потому что по этому шоссе болтается много разных типов, и если…

Здесь он оборвал свою речь или я перестал его слышать. Именно в этот момент вошли двое полицейских. Один из них, положив на стол газету, показал ему напечатанный в ней снимок:

– Посмотри, в каком виде нашли труп водителя белой легковушки! Просто жуть берет. И совсем рядом! Недалеко от Рибейра-ду-Помбал. Бедняга! А какая дыра в черепе! Это может быть только пулевым ранением. И все из-за машины… а она как сквозь землю провалилась. Энеас, зверь бродит где-то здесь, на свободе.

Старый полицейский взял газету в руки и начал громко читать заметку вслух. Закончив, он не удержался от комментария:

– Боже Милосердный! Значит, мы должны повысить бдительность, осматривая каждую белую машину такого типа. Бедняга! И семья осталась теперь без кормильца, без опоры, без…

Вошедшие, исподтишка подталкивая друг друга и фыркая непонятно по какому поводу, обменялись жестами, говорившими о том, что лучше не высовываться. Энеас, как будто не замечая этого, продолжал в том же духе, однако, когда один из его коллег не смог удержаться от хохота, сказал им обоим на полном серьезе: «Успокойтесь, друзья мои, я не собираюсь молоть языком понапрасну. Жизнь состоит не только из благих намерений, я знаю. Но тяжело видеть, как страдают дети из-за безотцовщины».

Теперь полицейские рассмеялись в открытую. Они издевались над Энеасом. На самом деле Энеас был хороший человек и, кажется, у него были разногласия с сослуживцами. Только позже мне стало известно, что поводом для разногласий был я. Спор между ними начался раньше, и Энеасу пришлось, повысив голос, сказать тому, что помоложе, чтобы он оставил меня в покое и шел инспектировать машины, проезжавшие мимо без помех. В ответ молодой полицейский, вынув изо рта сигарету, громко рассмеялся. И как раз это и разбудило меня. По словам Энеаса, они думали, что именно я совершил преступление. Если бы я знал об их споре, то сразу бы понял реплику, задевшую моего покровителя: «А может, ты хочешь выудить рыбку один и записать все заслуги на свой счет?» Но тогда я пропустил это мимо ушей…

В присутствии трех полицейских я не знал, как быть. Я заметил, что один из них смотрит на меня с таким недоверием, что невольно заелозил на своем стуле, готовый повторить все, что уже успел рассказать Энеасу: кто я, откуда иду и так далее. Однако Энеас резко поднялся и, сложив лежавшую на столе газету, заявил:

– Вы должны усвоить одну вещь: если кто и не виновен в этом преступлении, то это как раз Эмануэл Сантарем, гражданин, находящийся перед вами! Если хотите знать, он идет по этому шоссе пешком, несмотря на холод и зной; терпит лишения и на каждом шагу подвергает себя опасностям, потому что у него нет денег, чтобы купить автобусный билет до Сеара. Знаете, откуда он идет? Из Сан-Паулу! Из Сан-Паулу, понятно? Вот все его документы, смотрите: удостоверение личности, трудовая книжка, характеристика, медицинская книжка, диплом дорожно-строительного техникума. Он – почти инженер. Если Бог даст, мой сын когда-нибудь получит такую же профессию, как у него. Посмотрите хорошенько на эту фотографию. Нет никаких сомнений, что это его лицо. Так или не так?

Мне стало настолько стыдно, что я готов был расплакаться. Полицейский говорил очень убедительно и серьезно, поэтому его коллеги, переглядываясь и бросая на меня восхищенные взгляды, принялись изучать мои документы. Наконец тот, что был помоложе, все-таки спросил, почему же тогда я иду один, попрошайничая, а может и нет, но, в любом случае, больше похож на бандита или вора. Энеас подошел ко мне вплотную и, чтобы подбодрить, слегка дотронувшись до волос, поднял мою голову и ответил:

– Пойдем, Эмануэл! Не плачь, мой мальчик, Бразилия нуждается в своих сыновьях независимо от того, белые они или черные, богатые или бедные, сильные или слабые, некрасивые или красивые. Почему мы должны его подозревать?

Я опустил голову и понял, что теряю сознание. Симптомы были те же, что и тогда, когда я свалился от голода возле одного ресторана в Сан-Паулу Столы, стены и излучающие здоровье фигуры людей, изображенных на календаре бегущими на фоне сельского пейзажа, внезапно начали расплываться. Человеческие голоса перестали доходить до моего слуха, и все вокруг завертелось. Попробовал поднять голову, сопротивляясь обмороку, но эти усилия оказались напрасными. Я рухнул на стол, а с него соскользнул на пол. Приходя в себя, я почувствовал, что кто-то поддерживает меня за бока. Это был полицейский Энеас, принесший чашку горячего кофе. Два его друга поглядывали на меня испуганно.

Я сделал несколько глотков и подождал, пока кофе подействует. Все постепенно пришло в норму. Зрение вернулось, и я снова мог твердо стоять на ногах. Оставалось лишь определиться с тем, что же делать дальше.

Со мной рядом находился только Энеас. Двое других полицейских работали снаружи, инспектируя проезжавшие машины. Сказав, что мне нужно придти в себя полностью, Энеас тоже вышел, и я остался один. Взяв со стола газету, я увидел фотографию человека, для меня (даже если бы было доказано обратное) убитого Блондином. Хотя я видел этого мужчину лишь мельком, не вызывало никаких сомнений, что это был он. Теперь на его лице, сфотографированном на фоне какой-то рытвины, застыли ужас и удивление. Возможно, что эти чувства он испытал, когда за мгновение до выстрела увидел оружие, приставленное к своей груди или к голове. Почему Блондин поступил так с человеком, сделавшим ему одолжение? Бедняга, если бы он посадил в свою машину и меня, ничего бы с ним не случилось.

Глядя на газетный снимок, я отчетливо слышал его густой и властный голос: «Беру только одного». Но произнес ли он эту фразу сам или ее подсказывало мое подсознание? Думаю, что это были его слова и что это соответствует действительности не в меньшей степени, чем то, как уже тронув машину, он с силой захлопнул дверцу перед моим носом. Почему он так поступил?

Я задавал себе эти вопросы, но, если честно, фото мертвого тела, напечатанное на первой странице, не вызвало у меня ни злорадства, ни сожаления. Конечно, было какое-то неопределенное внутреннее чувство неприятия, возможно – разочарования. Достоин ли каждый человек такой любви, какую проявил ко мне полицейский Энеас? Не знаю. Успел положить газету на стол, прежде чем трое полицейских неожиданно вернулись в дежурное помещение. Они снова спорили. Я поднялся и, улучив удобный момент, осмелился взять слово, сказав, что, если можно, мне бы хотелось продолжить свой путь. Они и так очень помогли: я немного поспал, поел, поэтому…

Получилось так, как будто я подслушал разговор, состоявшийся между ними чуть раньше. Потому что Энеас мгновенно отреагировал, вызвавшись попросить кого-нибудь из шоферов, едущих в Ресифи, Натал или Форталезу, прихватить меня с собой. Не мешкая, подойдя к столу и взяв в руки огромную дорожную карту, он обосновал свое решение, обращаясь главным образом к полицейским, словами о том, что сразу видно кто есть кто. Услышав это, оба вышли из помещения, в то время как Энеас снова начал успокаивать меня:

– Послушай, Эмануэл, я пока еще начальник над ними. Они на самом деле только кажутся плохими людьми. Я прямо сейчас начну подыскивать для тебя попутку. Так что вперед! Идем со мной! Я сделаю все, что от меня зависит. Ты ни за что не уйдешь отсюда пешком!

Я держался при Энеасе. В одной руке у меня был пакет. Другой рукой я сжимал документы в кармане, чтобы в случае необходимости можно было бы быстро их достать. Останавливая машины, Энеас поочередно заводил разговор с их владельцами, указывая им на меня, так как я стоял немного в отдалении, умирая от стыда. Хлопоты Энеаса затягивались. В большинстве случаев люди, сидевшие за рулем, ограничивались тем, что отрицательно качали головой. Один из них показал полицейскому номер той самой газеты, где была помещена фотография убитого. Все оказалось не так просто. И все же Энеас не отказывался от своего намерения. Продолжая останавливать машины и инспектируя их, одновременно он просил за меня. Его коллеги проверяли документы и осматривали машины, как бы забыв о моем существовании. Когда один из них ушел в дежурное помещение и долго оставался там, разговаривая по рации или по телефону, количество остановленных у поста автомобилей увеличилось.

В самом хвосте очереди, стоя у шестого от ее начала автомобиля, Энеас разговаривал с пожилым человеком, находившемся за рулем древней развалюхи. Разговор шел оживленный и, кажется, получался. Подняв глаза, я увидел, что Энеас жестом подзывает меня:

– Ну вот, дорогой, это и есть тот парень. Его зовут Эмануэл Сантарем, и я готов за него дать руку на отсечение. Послушайте, сеньор, мой отец говорил мне, что хорошего человека сразу видно!

Намерения полицейского Энеаса были добрыми, но пожилой господин посмотрел на меня так, как рассматривают скотину – лошадь, быка, осла, свинью или, в лучшем случае, негра. Это было слишком. Есть же пределы терпения? Я потупил взгляд и не сказал то, что должен был сказать: чтобы меня оставили в покое, ведь я не скотина… Поэтому я задохнулся от возмущения, и оно должно было найти себе выход самостоятельно. В присутствии этих людей мои слова прозвучали так, как если бы заговорило само чувство униженности:

– Не беспокойтесь, я пойду пешком…

И я действительно пошел, но в противоположном направлении, настолько мне было не по себе. Тогда Энеас подбежал ко мне, схватил за руку и отругал:

– Ты с ума сошел, парень! Как же ты думаешь добраться до Сеара, если пошел в Байю? Это очень длинная дорога, Эмануэл! А этот человек едет в Ресифи и согласен взять тебя с собой. Давай не будем больше терять времени!

С этими словами Энеас подталкивал меня к машине пожилого господина, который дружески улыбался. Обращаясь ко мне, он сказал: «Поехали, Эмануэл! Садись!» Энеас сам взялся за ручку дверцы, ни за что не хотевшей открываться. Хозяин машины, находившийся уже по другую сторону, крикнул: «Теперь ее нужно вверх, а потом снова резко вниз, чтобы она открылась». Так как дверца не поддавалась, он, уже было сев за руль, вышел и распорядился: «Давай, чтобы не терять времени, влезай через мою дверцу».

Все в этой машине было слишком старым. Так как ничего другого не оставалось, я перелез через шоферское сиденье и устроился рядом, дожидаясь, пока Энеас закончит меня характеризовать. Наконец пожилой господин занял свое место, захлопнул дверцу и прокричал последние слова прощания полицейскому, махавшему нам вслед.

Автомобиль медленно тронулся и покатился по шоссе, убого и беспорядочно чихая, как будто бы демонстрируя тем самым свою неспособность преодолеть обозначившийся впереди подъем. Оглянувшись, я увидел около поста трех споривших полицейских. Они энергично жестикулировали. Старый двигатель тянул из последних сил, и мы еле тащились. Шофер, не отрывая глаз от дороги, пошутил: «Старик, котелок и невод служат до тех пор, пока не прохудится дно, юноша!» Автомобиль, как будто почувствовав себя оскорбленным, выстрелил целую автоматную очередь из выхлопной трубы, набирая скорость на спуске.

Нам предстояло преодолеть серьезное испытание. Начинавшийся подъем был длинным и извилистым. Переехав через реку Сан-Франсиску, недалеко от Порту-Реал-ду-Колежиу, мы оказались в исконных местах проживания древнего индейского племени, почти вымершего. Там эти немногочисленные индейцы назывались ксукурус, дальше – фулниус. Разбросанные по сертанам [10]10
  Сертаны – засушливые степи на северо-востоке Бразилии.


[Закрыть], они всюду имеют разные названия, но на самом деле в прежние времена входили в состав большого народа карири, имевшего свой язык и богатую культуру. Теперь от нее остались лишь кое-какие воспоминания, если судить по примитивной керамике, выставляемой вдоль шоссе на продажу как сувениры. Пожилой господин, который вел машину нарочито медленно, рассматривая этот товар, указал на селение, расположенное на другом берегу, уже в Сержипи (оно называлось Каррапишу), и сообщил мне тоном знатока, что керамические изделия оттуда пользуются большим спросом и стоят дорого, возможно, представляя собой последние образцы подлинного индейского искусства, когда-то здесь процветавшего.

Тут же он проинформировал о том, что мы ненадолго задержимся в Пиларе, небольшом городке близ Масейо. Мне уже стало понятно, что ехать молча он просто не в состоянии. Хорошо, что его болтовня не утомляла, была безобидной и даже вызывала у меня интерес. Он говорил обо всем, причем с относительно глубоким знанием дела. Например, когда мы снизили скорость, проезжая опасный поворот, он высказал некоторые соображения, коснувшись технических характеристик автострады, соблюдаемых при строительстве. Должно быть, полицейский Энеас сказал ему, что я в этом разбираюсь. Это могло быть так: «Почти инженер, сеньор!» Что за ерунда! Не отвечая, я слушал его вполуха:

– Посмотри, Эмануэл, на эти кривые перепада высот, а точнее, попробуй мысленно соединить линиями точки, находящиеся на одной и той же высоте. Сразу станет видно, как здорово построено. Думаю, уклоны, согласно принятым стандартам, минимальны. Когда таких стандартов не было, инженеры интуитивно строили точно так же.

Речь шла о простых и даже банальных вещах, но все же я откликнулся на это его замечание, сказав, что сегодня скат или наклон рельефа относительно горизонта определяют по формулам. Для этого достаточно знать две вещи: перепад высот и расстояние по горизонтали. На практике это то же самое, что горизонтальная проекция. Потом одну величину делят на другую, результат умножают на сто и получают таким образом процентное отношение.

Пожилой господин немедленно отреагировал, как настоящий маэстро:

– Верно, мой дорогой, и только так мы сможем узнать, каким будет скат: крутым или пологим, с постоянным наклоном или с переменным.

Следующей рекой, которую нам следовало преодолеть, была Корурипи. Она была уже хорошо видна, когда я почувствовал, что машина теряет скорость, причем не на подъеме, а на абсолютно ровной дороге. Было непонятно, почувствовал ли эту перемену в поведении своего автомобиля мой пожилой спутник, так как, не обращая внимания на возникшую проблему, он спросил меня, знаю ли я, куда течет эта речка. Я ответил, что по всей вероятности она впадает в Сан-Франсиску – в единственную крупную реку, которая есть поблизости.

– Нет, мой дорогой! – ответил он. – Эта речка впадает прямо в океан! Не так далеко отсюда она впадает в Атлантический океан, образуя мыс Понта-ди-Корурипи. Впрочем, все это великолепие обречено на исчезновение, потому что сахарные заводы сбрасывают в нее свои производственные стоки.

Пока он рассуждал об опасностях загрязнения окружающей среды, машина продолжала замедлять ход. Вдруг она захлебнулась в приступе сухого кашля, сотрясаясь всем корпусом, как туберкулезник. Это заставило шофера улыбнуться и свернуть на обочину:

– Старому ослу нужны крепкие удила, дорогой! Мне известны все его капризы. Так как другого выхода нет, остановимся здесь.

Двигатель вздохнул еще пару раз – как будто бы в нем что-то закипело, – и, издав последний скрежет, перестал подавать признаки жизни. Водитель выключил зажигание, немного подождал и вышел из машины. Открыв капот, убедился, что неисправен радиатор. Он подтекал, и температура воды поднялась выше нормы. Устранить поломку было несложно. К тому же река оказалась рядом, так что не нужно было носить воду издалека.

Пожилой господин достал из-под сиденья набор инструментов и уточнил диагноз. Вода вытекала из патрубка. Сначала нужно было его отсоединить. Сняв патрубок и обнаружив в нем с одного конца, в том месте, где крепится хомутик, трещину, он отложил вышедшую из строя деталь в сторону:

– Этот уже ни на что не годится. У меня есть запасной. Надо его поискать. Ну и раз уж мы остановились, давай принесем немного воды из реки!

Берег весь зарос травой и напоминал ухоженную лужайку перед домом. Это заставило нас сесть и засмотреться на воду. Впереди русло изгибалось и река поворачивала в сторону океана. Дул ветерок. Жары не чувствовалось. Я растянулся на спине, подставив лицо под горячие лучи солнца. Мой спутник, продолжавший сидеть, обратил внимание на то, что осталось для меня незамеченным:

– Какого темного цвета стала вода! Когда я был молодым и проезжал здесь, эта река была на удивление красива. Вода в ней была светлой, чистой и настолько прозрачной, что просматривалось дно. Видно было грунт, гальку, мелких рыбешек, сновавших туда-сюда целыми стайками. Теперь они, бедняги, ушли отсюда. И в этом виноваты заводские стоки. Загрязнение приводит к исчезновению животных, но оно убьет и людей.

Не было никакой возможности заставить его помолчать. От загрязнения природной среды он перешел к Амазонии, к ее рекам и растительному миру, и вдруг спросил меня, почему Риу-Негру называется черной. Прежде чем ответить, чтобы не сморозить глупость, я попытался вспомнить, что мне довелось читать или, возможно, слышать на этот счет. Я уже ни в чем не уверен полностью. Но тогда, чтобы лишить его возможности снова начать говорить, сказал, что, должно быть, воду окрашивает присутствие в ней нефти. Не раздумывая, он принялся объяснять, почему реки бывают белыми, желтыми и черными. При этом он стал медленно прохаживаться, поглядывая то на меня, то на воду реки Корурипи.

Прервавшись только для того, чтобы показать мне голыши, лежавшие на берегу, он продолжил:

– Подвижный камень не обрастает тиной, заметил? Белые реки, строго говоря, нужно называть желтыми, потому что вода в них имеет такой оттенок. Как мы знаем, это обусловлено не деятельностью человека, а естественными процессами. Главным образом вода окрашивается за счет того, что размывает почву и часто уносит ее в виде взвеси. Больше всего на цвет оказывает влияние суспензия, образуемая глиной. Наиболее показательны в этом отношении реки Китая. В Америке в качестве примера могут быть названы такие реки как Мадейра, Тромбетас, Бранку, где встречаются оползни, иными словами, глина из-за эрозии осыпается с берегов, попадая в основное русло. Черные реки – явление более любопытное. Например, вода из черной реки, налитая в прозрачную стеклянную посуду, будет чистой и светлой. И, тем не менее, в реке, как это ни парадоксально, она кажется черной. Почему? Потому что в ней растворены кислоты, которые получаются в результате разложения органических веществ растительного происхождения. Берега таких рек тянутся на огромные расстояния и сплошь покрыты разного рода растительностью. В результате цвет воды в черных реках не имеет ничего общего ни с глинистой взвесью, ни с нефтью.

Пожилой человек продолжал говорить, все больше удивляя и даже пугая меня своими энциклопедическими познаниями. Он знал буквально обо всем и довольно глубоко. Но из всего, о чем он успел наговорить мне за время нашего совместного пути, самое сильное, действительно неизгладимое впечатление на меня произвело то, как много ему было известно о колибри. Он (я даже не спросил, как его зовут) начал говорить на эту ни к чему не обязывающую тему потому, что одна колибри, из числа самых маленьких, зависла почти над нашими головами, демонстрируя оперение радужного цвета, блестевшее на солнце.

Птица грациозно просовывала свой тонкий и длинный клюв внутрь цветка, и я, привлеченный ее движениями, не поддающимися описанию, сказал ему, больше для того, чтобы сменить тему, чем сделать признание, что чувствую угрызения совести, когда вспоминаю, как в детстве убивал этих птиц.

– А-а-а, мой дорогой, – произнес он осуждающим тоном, – тогда ты можешь считаться пропащим человеком, потому что убил одно из самых прекрасных созданий, подаренных нам природой! Ты знаешь, колибри встречаются исключительно, запомни хорошенько, исключительно у нас в Америке! Всего их более семисот видов. В Бразилии встречаются около ста сорока, самых редких. Манера летать и красота оперения колибри изумительны. Вульгарное название той, что мы видели над цветком, – «красный хохолок». Она, кстати, самая крохотная. Но есть и крупные. Вес «красных стрел», например, может достигать двадцати восьми граммов..

Дальше моего собеседника нельзя было остановить. А я-то думал, – он об этом ничего не знает или знает только то, что нам всем известно о птицах.

Наконец, закончив свою затянувшуюся лекцию, посвященную сразу всему многообразию природы, он взглянул вверх, как будто бы жил по солнечным часам, и поднялся со словами: «Пора снова в путь, мой дорогой! Радиатор, должно быть, уже остыл».

Меня буквально оглушили все эти сведения. Я всегда считал, что убивал самых обычных пташек, ничего особенного из себя не представляющих. Виноват в том, как я поступал с ними в детстве, был Май-да-Луа. Это он сказал мне, что тому, кто съест сердце колибри, будет сопутствовать удача. Самое настоящее суеверие. Я съел несколько больших и маленьких птиц. Несмотря на то, что предварительно их обваливали в муке, они, зажаренные на углях, превращались в ничто, в комочки, которых не хватало и на один зуб. Позже Май-да-Луа сказал, что злодейство приносит удачу только, если сердце съедается сырым, еще теплым. В это время перед нашими глазами колибри судорожно била крыльями в предсмертной агонии. Тогда я поссорился с Май-да-Луа и больше никогда не доверял ему, за исключением случаев, когда он хвастался своими победами на поприще секса. Это он умел как никто другой. Правду он говорил или врал, но этот его опыт заставлял нас подчиняться ему в других делах…

После того как мы полностью устранили поломку, машина не захотела заводиться, и это означало, что моя одиссея должна продолжиться. Мне пришлось толкать автомобиль по шоссе, в то время как пожилой господин, сидя за рулем, кричал изнутри: «А теперь, давай! Сильнее! Давай!» Впереди показался небольшой мостик, и к тому же шоссе пошло вверх, что еще больше осложнило ситуацию. Стало ясно, что скоро машину нельзя будет сдвинуть ни на миллиметр. Она превратилась в груду старого бесполезного железа, выкачивавшего из меня последние силы. Я уже не в состоянии был толкать ее более чем на три шага, но шофер продолжал кричать изнутри: «Давай! Соберись с силами, мой дорогой!»

Машина начала скатываться назад. Я чувствовал себя настолько вымотанным, что стал опасаться, как бы она не раздавила меня своими колесами, если потеряю сознание. Заметив, что автомобиль пятится, шофер скомандовал: «Попробуем в другую сторону! Давай, заходи спереди и постарайся, мой дорогой!» Я снова начал толкать, но уже назад, под уклон, в то время как шофер включал по очереди то одну, то другую передачу Однако машина на это не реагировала. В тот момент у меня даже возникли подозрения, что он согласился взять меня не потому, что его убедил полицейский Энеас, а по той причине, что хотел иметь человека под рукой на всякий случай. Одновременно я благодарил судьбу за то, что она послала мне такую старую машину, как эта, потому что если бы пожилой господин ехал на новом автомобиле, возможно, он даже и не задумался бы о том, что ему смогут понадобиться мои услуги.

Выйдя из машины, он стал объяснять, почему она не заводится. Подпирая ее со стороны багажника и заодно восстанавливая силы, я ничего не слышал. К счастью, в этот момент сзади, из солидарности, остановился автомобиль поновей. И его водитель согласился оказать нам помощь. Осмотрев бампер, он посигналил, предупредив таким образом, что начинает толкать. Пожилой господин выжал сцепление, включил передачу, и его старушка, несколько раз вздрогнув, завелась.

Первые звуки ожившего двигателя, похожие на взрывы, заставили всех рассмеяться. Автомобилист, оказывавший помощь, затормозил, подождал, пока наш двигатель станет работать уверенно, и обогнал нас. При этом пожилой господин горячо поблагодарил его, несколько раз надавив на клаксон и помахав ему вслед рукой. Дальше мы без приключений доехали до Пилар и, пообедав там, снова взяли курс на Ресифи.

В Жаботау, уже поздним вечером, вблизи казарм, огороженных длинным забором, мы застряли в огромном скоплении автомобилей. Откликнувшись на наши попытки выяснить, в чем дело, кто-то сказал, что солдаты инспектируют все машины подряд и проверяют документы. Мой спутник полностью сохранял спокойствие и, как ни в чем не бывало, продолжал рассказывать мне свои истории. Однако до меня уже не доходило ни одного его слова. Я мог думать только об одном: о том, что меня могут арестовать из-за Блондина.

К нам медленно приближались два солдата. Видимо, было заметно, что я слишком нервничал, и пожилой господин попробовал меня успокоить:

– Обычное дело, мой дорогой! После того как происходит военный переворот или революция, они всегда несколько дней занимаются этим.

Когда, наконец, настала наша очередь, он предъявил свои документы одному из солдат, который на них едва взглянул. Сразу же посмотрев в мою сторону и даже не протянув руки, чтобы взять мои документы, он раздраженно приказал мне выйти из машины и следовать за ним на контрольно-пропускной пункт. Я испугался настолько, что весь похолодел и потерял речь. Второй солдат, громко хлопнув в ладоши, распорядился, чтобы машина проезжала: «Пошел! Не загораживай проезд!» Взяв свой пакет, я вылез из машины и последовал за солдатом, в то время как пожилой господин, удивленно глядя на меня и не в состоянии понять происходящего, трогая машину, высунул голову и спрашивал, за что они забирают парня. Солдат, показывая ему жестами, чтобы он не останавливался, крикнул: «Креол задержан как подозреваемый!»