Текст книги "Танец с дьяволом"

Автор книги: Кирк Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава XVI

1988.

ЛОНДОН.

Кот вспрыгнул на стол, потерся о руку Любы, но она мягко отодвинула его в сторону, и он, осторожно пройдя между пачками счетов, нашел наконец подходящий листок бумаги и улегся на него.

«Боже, – думала Люба, – ничего себе начинается новый год! И откуда взялась такая пропасть счетов?» Она получила от сестры миссис Маккивер сто фунтов за портрет ее собаки и двадцать пять – от водопроводчика за небольшой эскиз, но это все оказалось каплей в море. Она достала из-под брюха кота записку Дороти:

Сегодня вечером – встреча с рок-группой.

Она ненавидела эти встречи, но делать нечего. Слава Богу, что Дороти сменила гнев на милость. Она скомкала записку, швырнула ее в мусорное ведро, но не попала. Кот подхватил бумажный шарик и стал катать его.

Где же взять денег? Вечер с молоденьким рок-певцом не решит проблемы. Остается один выход – эта мысль давно уже засела у нее в мозгу. Так или иначе, терять ей нечего.

* * *

На следующий день, ничего не сказав Магде, она отправилась на вокзал Виктория и купила билет до Брайтона и обратно.

Под уныло моросящим зимним дождем гостиница «Гринфилдс Инн» казалась заброшенной и обшарпанной. Большой щит на газоне сообщал «ПРОДАЕТСЯ» и рекомендовал за более подробными сведениями обращаться в Королевский брайтонский банк. Люба огляделась по сторонам – на улице, как всегда в «мертвый сезон», не было ни души – и подошла к подъезду. Он был заперт. Тогда она пошарила в цветочном горшке перед входом, откуда до сих пор торчала ярко-красная пластиковая герань, выудила оттуда ключ.

Ей было неуютно и страшновато в холодном пустом доме, где так гулко раскатывалось эхо ее шагов. Но она знала – деньги должны быть где-то здесь. Больше полковнику спрятать их было негде. Она десятки раз думала об этом, мысленно обшаривая каждый уголок отеля, и пришла к выводу, что лучше места для тайника, чем в «цоколе», не найти. Да, они там! Она вспомнила тот день, когда полковник заставил ее перетаскивать мыло, салфетки, полотенца и прочую дребедень на чердак, и она впервые поняла, что у него не все дома. Дело было не в его ненормальности – просто он не хотел, чтобы она здесь появлялась. Но куда же он запрятал деньги?

У дверей его кабинета она замедлила шаги, заглянула в дверь, потом вошла. Сколько кошмарных воспоминаний связано с этим местом! Бюро было отперто и пусто, на вешалке аккуратно висел его кургузый белый пиджачок. Интересно, а в чем же его хоронили? Он бы, разумеется, хотел лечь в гроб в парадном мундире при всех орденах… Стоп! Вот оно! Ну, конечно!

Люба бросилась вверх по лестнице, представляя себе на бегу, о чем думала Магда, таща последний ящик мыла туда, на чердак, где лежал бездыханный полковник…

Уже смеркалось. Она зажгла свет и, поглядывая, не осталось ли на железных ступенях следов крови, стала взбираться на чердак. Добралась и окинула взглядом гору коробок мыла и туалетной бумаги… Сколько раз она пряталась здесь и рисовала, пока полковник разыскивал ее… Вот здесь, направо у стены стоял деревянный сундук, на который она забиралась. Она попыталась поднять тяжелую крышку – заперт!

Она слетела по ступеням вниз, на кухню, спугнув мышку, юркнувшую за плинтус. Достала из ящика деревянную колотушку, топорик для колки льда и побежала обратно. Она не сомневалась, что деньги – там, в сундуке. Вставила толстое лезвие в щель под крышкой и принялась бить по обуху молотком. Крышка подалась неожиданно легко, она откинула ее и увидела аккуратно сложенный полковничий парадный мундир и сверху – фуражку. Она вынула это из сундука. Под мундиром оказались сабля, африканская резная фигурка-талисман, каска, стек. Люба растерянно обшарила сундук. Пусто. Больше ничего. Но этого не может быть! Она уверена, что тайник где-то здесь. Нагнулась над сундуком, чтобы сложить в него доспехи полковника и вдруг замерла. Потом провела пальцами вдоль нижнего края и в самом углу нащупала едва заметную скобочку. Она потянула – и дно сундука выдвинулось, открывая потайной ящик. В нем лежала железная коробка. Люба торжествующе схватила ее. Коробка была заперта. Улыбаясь, Люба потянулась за топориком.

– Кто здесь? – раздался мужской голос.

Черт! Она стремительно задвинула второе дно, запихнула в сундук все, кроме мундира и коробки, захлопнула крышку.

– Кто здесь? – снова прозвучал голос.

Люба обвернула коробку мундиром, прижала его к груди и стала спускаться по крутым железным ступеням. На площадке, задрав голову, стоял полисмен.

– Боже мой, сержант Суинни! Это вы? Я так рада вас видеть! Вы меня напугали.

– Мисс Джонсон! В каких странных местах мы с вами встречаемся! Что вы здесь делаете?

– То же самое я могу спросить у вас, – кокетливо ответила Люба, спускаясь по ступенькам и подходя вплотную к нему.

– Я увидел свет, мисс Джонсон, и зашел погасить его.

– Дорогой сержант Суинни, мне сюда ужасно не хотелось возвращаться, да еще одной, но мать… Вы не представляете, как много это значит для нее! – Она положила свободную руку ему на плечо и заглянула в глаза.

– Но, мисс Джонсон, отель опечатан и идет с торгов, отсюда ничего нельзя выносить.

– Конечно, но мама была в таком горе, что забыла захватить при отъезде этот мундир… Полковник Джонсон воевал в нем в Африке, это наша семейная реликвия, – Люба прижалась к нему грудью.

– Да, конечно… я понимаю, но… все же, мисс Джонсон, это не положено…

Глубокая скорбь появилась в ее глазах.

– Ну, если так, заберите его.

– Да нет, я думаю, ничего страшного.

Пока они шли по коридору к лестнице, Люба несколько раз будто случайно споткнулась. Сержант обнял ее за талию, чтобы поддержать. Свет он выключить позабыл, а Люба не напомнила.

– Вы не сочтете меня нахалом, мисс Джонсон, если я опять приглашу вас на чашку чая? – застенчиво спросил покрасневший сержант.

– Вовсе нет. Беда в том, что мне надо успеть на лондонский поезд.

– Но вы хоть позволите проводить вас на станцию?

– Мне не хочется вас затруднять…

– А мне хочется вас проводить.

– Спасибо. Я в самом деле должна вернуться в Лондон: мать будет беспокоиться.

– Надеюсь, она вскоре утешится.

Люба снизу вверх взглянула на него, сжала его руку:

– Нет, сержант, пройдет еще много времени, прежде чем заживет эта рана.

– Понимаю, понимаю, – с искренним участием ответил он. – Но, может быть, хоть этот мундир внесет покой в ее душу.

– Вы и не представляете, как много это для нее значит, – сказала она, не сводя с него затуманенных глаз.

Когда они пришли на станцию, по радио как раз объявили посадку на лондонский поезд. Прежде чем войти в вагон, Люба обернулась и поцеловала сержанта в губы.

– Я вам так благодарна…

Поезд тронулся, и мимо окна проплыл оцепеневший сержант Суинни.

* * *

– Люба… Люба, где ты это… – Магда глядела на мундир. – Где ты это достала?

– Из сундука.

– Ты была в Брайтоне?

– Конечно.

– Ты что, спятила?

Люба, не произнеся ни слова, швырнула мундир на пол, а железную коробку водрузила на стол.

– Что это?

Люба, молча улыбаясь, принесла стамеску и молоток, примерилась, размахнулась и воскликнула:

– С Новым годом!

Коробка с треском открылась, и по столу разлетелись туго спрессованные пачки банкнот.

БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.

Студия не работала, и Дэнни был уверен, что его не хватятся. Он мог затаиться. Настроение, овладевшее им в самолете, не проходило – какая-то затянувшаяся истерика. Он запер двери, задернул шторы, отключил телефон и стал пить. Водка не помогала – страх не проходил.

Когда Стоунхэм приведет свой приговор в исполнение? Что скажут окружающие его люди? Какими глазами посмотрит на него Милт? Разоблачен, разоблачен! И Патриция… От одной мысли о дочери он холодел. Она и так – на грани самоубийства. Что может он сделать для нее? В силах ли он помочь ей, даже если Стоунхэм ослабит контроль? Ни на один из этих вопросов ответов он не находил.

Там, в особняке, последнее слово вроде бы осталось за ним, но он-то отлично понимал, кто вышел победителем. Стоунхэм связал его по рукам и ногам и все туже стягивал узлы, не давая ему ни двигаться, ни действовать, ни говорить, ни дышать.

Дэнни просидел за бутылкой много часов, не вставая. Он снова и снова наполнял свой стакан, не обращая внимания на красную лампочку, пульсирующую на крышке факса. Ему хотелось только одного – погрузиться в пьяную одурь, заснуть и не просыпаться. Но мигающая лампочка раздражала – свет ее проникал даже под закрытые веки. Он потянулся выключить факс, и на стол выполз листок бумаги. В глаза бросилось одно слово – «Патриция».

Он взял листок в руки, попытавшись сфокусировать на нем осоловелые глаза. Это было письмо от адвоката Стоунхэма:

Настоящим уведомляем Вас, что Патриция находится в частной лечебнице, где ей оказывают квалифицированную помощь. Ее состояние улучшается. По мнению врачей, курс займет несколько месяцев. В течение этого срока ей предписано воздерживаться от контактов с кем бы то ни было.

Дэнни несколько раз перечитал факс. «Улучшается» – это главное. Куда ее поместили, не сообщается, но он был рад получить от Джи-Эл и такую малость. Может быть, Стоунхэм изменил свое решение и не станет губить близкого Патриции человека? Да возможно ли это? Или он всего лишь принимает желаемое за действительное?

* * *

Но, по счастью, вскоре он с головой ушел в работу над «Человеком», и это оказалось наилучшим способом совладать с гнетущей тревогой. Два месяца подряд он занимался подготовительным периодом – вносил изменения в режиссерский сценарий, выбирал места натурных съемок, смотрел макеты декораций и эскизы костюмов, репетировал с актерами и сам не понимал, что выглядит в глазах группы каким-то маньяком, пока Слим не сказал ему:

– Босс, стоит ли так уж из кожи вон лезть. Слава Богу, не первая лента.

– Слим, эта картина очень много значит для меня: я думал о ней много лет.

– Босс, мы с тобой не первый день знакомы, я же вижу: тебя что-то гложет. Еще же ничего не решено. У Стоунхэма может ничего не выгореть из его затеи.

– Слим, мне плевать на него и на его затеи, – сказал Дэнни резче, чем ему хотелось. – Давай-ка продолжим.

– Хорошо, босс, – ответил Слим, немного оторопев от этого тона.

Первая сцена прошла очень успешно, – Дэнни наложил на хроникальные кадры игровые эпизоды, снятые на студии: толпа дилеров, вскидывающих руки и истерично выкрикивающих ставки.

Когда он скомандовал: «Стоп! Снято!» – все присутствующие в павильоне невольно и не сговариваясь зааплодировали. Он отвесил своей группе шутливо-церемонный поклон, глядя при этом на разрумянившуюся, неистово бьющую в ладоши Лили – очень хорошенькую в своем голубом полотняном платье. Она оказала ему неоценимую помощь и оказалась просто незаменимой. Видя, что он чем-то угнетен, не задавала никаких вопросов и оказывалась на месте всякий раз, когда была нужна ему. За это время он по-настоящему привязался к ней.

* * *

В пятницу вечером съемки приостановились – за субботу и воскресенье Дэнни должен был внести в сценарий небольшие изменения. Все шло хорошо, но Дэнни постоянно ощущал подспудную неясную тревогу. В субботу, стоя у окна и поджидая Лили, он вдруг заметил коричневый невзрачный «седан», кативший по улице медленно, словно водитель искал нужный ему номер дома.

«Седан» притормозил у его ворот. Оттуда вышел человек в черном. Дэнни увидел белый воротничок и крест на груди. Наверно, будет просить пожертвований. Злясь на неожиданную помеху, он открыл дверь. У пастора было круглое, гладкое, как у младенца, лицо без всяких признаков растительности. Обширную сияющую плешь обрамляли кое-где кустики рыжих волос. Он широко улыбался, показывая передние, широко расставленные зубы. Дэнни никак не мог вспомнить, где он видел этого человека раньше.

– Дэнни Деннисон?

– Да.

– Вы позволите мне войти?

– Пожалуйста, а в чем, собственно…

– Меня зовут преподобный Каллаген, – и, улыбнувшись еще шире, добавил: – Но вы называли меня – Рой.

– Рой?! – глаза Дэнни полезли на лоб.

– Да, это я, Дэнни!

Дэнни крепко обнял гостя, прижал его к себе и буквально втащил в комнату.

– Рой! Я думал, мы никогда с тобой больше не увидимся! – Он даже стал запинаться от радостного волнения. – Я пытался разыскать тебя, но в приюте мне отказались дать сведения о том, где ты…

– Знаю. И я тебя искал.

Дэнни, отступив на шаг, вглядывался в лицо Роя.

– Но как же ты меня нашел?

– Я недавно посмотрел фильм некоего Дэнни Деннисона. Называется «Лондон-рок».

– Страшная гадость, наверно?

– Не знаю, мне понравилось. А потом я вспомнил, что наша учительница миссис Деннисон постоянно водила тебя в кино, сопоставил факты и сделал выводы.

Дэнни только качал головой, веря и не веря.

– А потом, как заправский детектив, пошел по следу. И вот я здесь – немного растолстевший, но прежний Рой.

– Я был уверен, что твои родители первым делом постараются тебя откормить.

– Да уж, они постарались и преуспели. И, знаешь, они меня не бранили, когда я несколько раз намочил-таки простыни, – Рой расхохотался.

– Не могу поверить, что вижу тебя, – Дэнни снова крепко обнял его. – Ну, пойдем, пойдем, выпьем чего-нибудь за встречу. Что ты предпочитаешь?

– Не знаю… Может быть, пива? Все, что угодно, кроме красного вина – его мы пьем каждое воскресенье.

Оба захохотали, радуясь встрече. Дэнни непослушными руками откупорил бутылку пива, себе налил водки.

– За нас!

– За приют Св. Иоанна! – подхватил Рой. – Если б ты только знал, Рой, как часто я вспоминал те дни!

Усевшись рядом, они смотрели друг на друга, узнавая тех мальчиков, какими были сорок лет назад.

– Рой, Рой… Вот бы не подумал, что ты станешь священником!

– Да, понимаешь ли, Дэнни, я вовремя понял, что звездой бейсбола мне не быть, – оба засмеялись, вспомнив, как Рой сидел на скамье запасных. – Ну, а если серьезно, то в этом ты виноват.

– Еще бы! Я во всем виноват – и в том, что ты писал в постель, и в том, что стал преподобным.

Рой, закинув голову, снова рассмеялся.

– Дэнни, я никогда не забуду того, что было – моей коробки из-под сигар и твоих сказок на сон грядущий… – Он ласково стиснул его плечо. – Твоя доброта согрела мне душу… И мне захотелось чем-то помочь другим. Я служил Господу в разных странах, а теперь мне дали возможность нести свет Христова учения австралийским аборигенам.

– Ого! Это далековато! А ты не мог бы попроситься куда-нибудь поближе, раз уж мы с тобой наконец встретились?

– Я, Дэнни, всего лишь следую стезей, предначертанной мне Богом, – произнес Рой, и Дэнни услышал в его голосе уверенность и силу, которые дает лишь верный выбор цели.

– Родители, наверно, гордятся тобой?

– Наверно, гордятся. Упокой, Господи, их души. Они погибли, Дэнни, погибли три года назад в автокатастрофе. На них налетел пьяный водитель.

– Какой ужас…

– Да. Но я уже примирился с этой потерей. Мне жаль того водителя – как страшно жить с таким грехом на совести…

– Жалко? Да я бы его задушил собственными руками!

Младенческое лицо Роя расплылось в ласковой улыбке.

– Сказано, Дэнни: «Не судите…» Мы должны только жалеть и сострадать.

Дэнни глядел на него недоверчиво.

– И ты никогда ни на кого не злишься? Никого не ненавидел?

– Почему же, в молодости такое со мной случалось. А теперь я обрел дар понимания… Ну, хватит о грустном! Расскажи мне о себе, о том, как ты жил. Я ведь знаю только, что миссис Деннисон усыновила тебя, и ты стал знаменитым кинорежиссером. Ты женат? Дети есть? Дом, у тебя, я вижу, прекрасный – жить да радоваться! А?

Дэнни, поднявшись, прошелся по внутреннему дворику, поглядел на видневшиеся за оградой холмы. Рой подошел к нему, мягко положил руку ему на плечо.

– Друг мой, я слышу, как душа твоя плачет. Что тебя гнетет?

Дэнни отрывисто фыркнул:

– Исповедники, кажется, сидят за такой особой занавеской?

– Что ты, Дэнни, я и не думаю исповедовать тебя, а просто спрашиваю…

– У меня тяжелое время, Рой: я полон такой ненависти… – проговорил Дэнни сквозь стиснутые зубы. – Я ненавижу своего тестя… Что он сделал с моей женой, что он сделал с моей дочерью… Я ненавижу тайну, которая лежит у меня на сердце, ненавижу постоянное чувство вины… Я хотел бы рассказать тебе… Да не могу.

Рой взял Дэнни за обе руки, крепко сжал их.

– Не мучай себя. Может быть, и не надо об этом говорить сейчас. Просто подумай об этом, загляни себе в душу. И в нужном месте в нужное время высшая сила придет к тебе на помощь.

Дэнни допил свой стакан:

– Давай еще понемножку?

Рой вздохнул:

– К сожалению, не могу. Мне надо ехать. Вечером у меня самолет.

– Какая досада, Рой, ты и представить себе не можешь, как мне… – он не договорил.

Они стали спускаться по ступенькам.

– Бог даст, еще увидимся, Дэнни.

Он чувствовал ком в горле – точно вернулся тот день, когда Роя, прижимавшего к груди коробку из-под сигар, увозили из приюта. Он так и не выдал ему свою тайну – ни тогда, ни сейчас. Не хватило сил. Он глядел на круглое гладкое лицо друга – совсем нет морщин, нет следов страданий.

– Счастливый ты, Рой.

– Это больше, чем счастье, Дэнни. Это чувство того, что я исполнил порученное мне.

– Приятно, наверно.

– Да. Это благодатное, прекрасное чувство. Знать, что ты должен делать в этом мире, и делать это – блаженство.

– И в душе у тебя мир?

– Если человек верен себе, в душе у него мир.

Они в последний раз обнялись, и Рой уехал. Дэнни медленно, очень медленно вернулся в дом. Прощальные слова друга звучали у него в ушах.

* * *

Вернувшись в гостиную, он услышал раздающуюся сверху музыку. Наверно, Лили прошла в дом, пока они с Роем сидели в патио: она любила, чтобы во время работы тихо звучала музыка. Но Дэнни был сейчас совершенно не готов диктовать.

Он сел в гостиной, глубоко задумавшись над тем, что сказал ему Рой, но музыка постепенно привлекла его внимание. Это была компакт-диск с записью Тины Тернер, которую так любила Лили. Раньше он как-то не вслушивался в текст:

 
К нам приходят повеселиться:
Для того и сидим мы тут,
Но гостям мы не смотрим в лица,
И не знаем, как их зовут.
Нам без разницы – он ли, ты ли,
Молодой или старичок,
Лишь бы вовремя заплатили…
Ножки врозь – и смотри в потолок!
 

Жалоба проститутки. Интересно, и Люба чувствует то же самое? Но ведь она с него никогда не брала денег. Почему?

Он быстро поднялся, самому себе боясь дать ответ на это. Он исключил ее из своей жизни и не собирался снова думать о ней. Поднявшись в свой кабинет, он выключил стерео.

– Очень громко, да? Простите, – сказала Лили. – Музыка – моя страсть, мне лечиться надо…

– Нет-нет, что вы, я сам люблю музыку.

– Я вас видела в патио у бассейна с каким-то священником, но не стала мешать душеспасительной беседе, – засмеялась она.

– Спасибо, – серьезно ответил Дэнни.

– Я и не знала, что вы католик, – сказала Лили, включая компьютер.

– А я не католик.

– А кто?

Дэнни поглядел в ее открытое лицо: на простой вопрос она хотела получить простой ответ.

– Я принадлежу к епископальной церкви, а этот священник – мой старинный школьный товарищ. У него с вами есть кое-что общее.

– В самом деле? Что же?

– Ему тоже нравится «Лондон-рок».

Она рассмеялась:

– Уверена, ему понравится и «Человек». Ну, что – приступим?

– Давайте. На чем мы остановились?

– Вы хотели переписать тот кусок, где герой решает захоронить токсические вещества в заповеднике.

– Да-да! Мы добавим, как он дает взятку смотрителю парка.

– Можно мне сказать?

– У нас свобода слова, Лили.

– Знаете, мне кажется, вы чересчур суровы к нему… Рисуете его одной черной краской. Так легко окарикатурить этот образ.

– Ничего, мы в эту ловушку не попадемся.

– Я вовсе не хочу показаться навязчивой, но…

– Но приходится, да?

– Ну серьезно, Дэнни, вспомните хоть «Гражданина Кейна» – вы же сами говорили, что без борьбы света и тьмы нет драмы. Помните, как он на смертном одре думает о самой своей большой драгоценности – о санках, которые были у него в детстве? В то время он был чист душой.

– Наш герой списан с Джи-Эл Стоунхэма, – твердо сказал Дэнни. – А мой тесть никогда не был невинен и чист душой. Он – воплощение зла.

Лили, пораженная тем, как прозвучали эти слова, не стала больше возражать.

Дэнни расхаживал по кабинету взад-вперед, стараясь сосредоточиться.

– Что-то не работается мне сегодня, – наконец признался он.

– Сделаем обеденный перерыв?

– И есть не хочется – больно уж жарко.

– Окунитесь в бассейн, освежитесь. Я и сама бы с удовольствием искупалась.

– Отлично! Тут наверняка найдется подходящий купальник.

– Да ну вас! – она выключила компьютер. – У вас в фильме девушки нагишом по крышам бегают, а вы вдруг ударились в ханжество – купальник! Купание в голом виде – старинная американская народная забава, – и она исчезла в соседней комнате, крикнув оттуда: – Я возьму полотенца!

Дэнни, немного растерявшись, откатил стеклянную дверь и вышел прямо в патио, потом после небольших колебаний разделся и бросился в воду, а когда вынырнул, увидел на бортике обнаженную Лили.

– Холодная вода? – крикнула она.

– Божественная!

Она почти без брызг прыгнула в воду и подплыла к нему.

– Врать-то зачем, мистер Деннисон? Вода как лед!

Минут десять они плескались в бассейне, чувствуя себя вполне естественно и наслаждаясь этим. Лили первая вылезла на бортик и, отряхиваясь, побежала в кабинет. Дэнни последовал за нею – она энергично растиралась полотенцем в ритме мелодии Тины Тернер.

«Она красива, – подумал Дэнни, – и знает это».

– Ну, как? – спросила Лили, выжимая прядь волос. – Лучше стало?

– Гораздо лучше.

– Испытали прилив жизненных сил?

Он медленно подошел к ней, вода ручьями стекала с его тела.

– Вроде бы да. А вы?

– В известной мере.

Полотенце упало с ее плеч. Она подошла к Дэнни вплотную и закинула руки ему за шею. Дэнни прижал ее к себе, стал гладить ее плечи, грудь, бедра, потом вместе с нею опустился на ковер. Она была готова принять его, и он испытывал острое, всепоглощающее желание. И тут в голове прозвучали слова песенки, и тяга к ее телу исчезла.

Дэнни высвободился и лег рядом с нею.

– Что с тобой?

– Извини, я оказался не в форме…

Она зажала ему рот:

– Ш-ш, ни слова.

– Сам не понимаю, что со мной…

– Это с каждым может случиться.

– Да, острый приступ полового бессилия.

Лили повернулась на бок, чтобы видеть его лицо.

– У женщин тоже такое бывает, но мужчины об этом даже не догадываются, – мы умеем притворяться.

– Да уж, – сказал он. – У нас проще: стоит или не стоит. Тут уж не притворишься.

– Дэнни, у тебя сейчас такое трудное время, такое множество проблем, ты снимаешь замечательный, сложнейший фильм.

– Ты прекрасно умеешь утешать.

– Позволь мне что-нибудь приготовить – это я делаю еще лучше.

Он покачал головой:

– Не знаешь, почему все женщины всегда старались меня накормить? Неужели у меня такой истощенный вид?

– Нисколько не истощенный. Просто я подумала – вкусная еда могла бы тебя переключить… А я бы осталась у тебя на ночь, и мы лежали бы рядом, гладили бы друг друга – без всякого секса… А?

– Спасибо тебе, Лили, за все спасибо. Но лучше мне побыть одному.

Когда она уехала, он набросил халат и снова спустился в патио.

Странная история. Лили настоящая женщина – красивая, излучающая радость и жизнелюбие, и вместе с тем очень тактичная. Он вспомнил, как она стояла на бортике: безупречно очерченная грудь, блестящие каштановые волосы… Он хотел ее. Что же случилось?

Это проклятая песенка напомнила ему про Любу. Он разозлился. «Выкину к черту этот диск! – подумал он и тотчас опомнился. – Не хватит ли глупостей?!» – и с кривой улыбкой покачал головой. Что бы ни случилось, во всем виновата Люба.