Текст книги "Танец с дьяволом"

Автор книги: Кирк Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава XIII

1987.

ЛОНДОН.

Иссиня-черное тело Бобби Томаса блестело от пота. Он со стоном перекатился на спину, задев Любу ногами.

– Полегче, полегче, – сказала она, но Бобби уже не слышал.

Его жена Элис укрыла его простыней, поманила Любу за собой и, прихватив несколько разбитых ампул с клочьями ваты, вышла из комнаты.

В туалете она спустила их в унитаз.

– Боже, откуда такая бешеная прыть? – вздохнула Люба.

– Зато сейчас лежит трупом, – Элис уселась на биде.

В этот вечер после выступления Томаса в переполненном «Палладиуме» они еще завернули в бар и крепко выпили, а потом приехали в номер отеля «Савой». Ночь была бурная, еще более бурная, чем обычно. Бобби был неутомим, чередуя Элис с Любой, Любу с Элис, а под конец взял обеих одновременно.

Люба, неторопливо одевшись, повернулась к Элис, расчесывавшей волосы перед зеркалом.

– Знаешь, у меня совсем мелких нет… Ты мне не подкинешь – на такси?

– Зачем такси, когда машина у подъезда? – презрительно улыбнулась Элис, продолжая причесываться.

Люба стиснула зубы, понимая – Элис хочет, чтобы она попросила как следует.

– Ладно. Дай, сколько не жалко.

Элис все с той же улыбкой на губах взяла свою сумочку, лежавшую на мраморной доске умывальника, вытащила две смятых сотенных бумажки, протянула их Любе.

– Спокойной ночи Бобби можешь не желать, – она послала ей воздушный поцелуй и скрылась в спальне.

Люба еще минуту постояла в полумраке роскошного туалета, посреди которого стояла низкая, вровень с полом, ванна. На столике громоздились нарядные флаконы от Тиффани и Картье. Трудно было побороть искушение.

Тяжело вздохнув, она привычной дорогой выбралась из многокомнатного номера в пустынный коридор.

– Добрый вечер, мадам, – вежливо, слишком вежливо поздоровался с ней лифтер.

Прохаживавшийся у подъезда швейцар снял фуражку, открывая перед Любой дверцу длинного автомобиля. Она взглянула на часы – четверть пятого. Как только она села, шофер молча рванул с места. Он явно злился.

«Ну и черт с тобой, – подумала Люба. – Сама с собой поговорю, и то интересней».

Она устала от Бобби и Элис. Все бы ничего, не будь они такие жмоты. Эти знаменитости, кажется, считают, что за любовь им должны платить, а не они. Вот Дэнни был щедр, но с него она денег не брала. Ей вдруг стало грустно: не верится, что она его больше никогда не увидит.

Лимузин, взвизгнув тормозами, остановился у дверей ее дома.

– Спокойной ночи, Джо, – попрощалась она, но водитель в ответ пробурчал что-то невразумительное и, чуть только она захлопнула дверцу, отъехал.

Люба нашла в кармане ключи и медленно стала подниматься по лестнице. Трудный день, трудный вечер, трудная ночь – все по полной программе, без дураков. А сейчас уже почти утро. Она зажгла свет и вздрогнула от пронзительного лая испугавшегося пуделя.

В дверях спальни появилась заспанная Магда.

– Сто раз тебе говорила – бери собаку на ночь к себе: эти пудели – жуткие невропаты.

– Он еще маленький, он поумнеет и исправится, – Магда взяла пуделька на руки, прижала к себе и чмокнула в нос.

Дэнни в последнее время заменил для нее весь мир, и больше она ни в ком не нуждалась, почти не выходя из дому и сутками сидя взаперти. Любу раздражало постоянное присутствие рядом другого человека: живописью она любила заниматься в одиночестве.

Она прошла в ванную, разделась, взглянула на себя в зеркало и увидела, что прядь волос вдоль щеки склеилась от пота и спермы.

– И черт с ним! Не буду мыться, сил нет, – она вытерла лицо и волосы полотенцем и, как была голая, вышла в коридор.

Не обращая внимания на Магду, стоявшую в прежней позе на прежнем месте, она пошла к себе. Слава Богу, хоть комната у каждой своя.

– Люба, – проговорила вслед мать. – Опять миссис Маккивер приходила за деньгами.

– Возьми в сумке в ванной, – не оборачиваясь, произнесла Люба.

Закрыв за собой дверь, она рухнула на кровать. В первые дни по приезде в Лондон ей было совестно, что она бросила Магду в Брайтоне. Однако очень скоро ей понравилось жить одной, превратив вторую спальню в мастерскую. Слишком долго они с матерью были неразлучны. И вот теперь опять жили бок о бок, только деньги теперь зарабатывала она. Из Брайтона Магда привезла 300 фунтов – 300 фунтов за два года каторги.

Где остальное? Куда запрятал полковник Джонсон деньги – и деньги немалые: отель ломился от постояльцев, а прислугу он себе нашел даровую.

Дверь скрипнула. Люба продолжала лежать с закрытыми глазами, надеясь, что мать уйдет.

– Люба…

Она приподнялась, села в кровати, взглянула на Магду:

– Что ты хочешь? Уже поздно. Я очень устала.

Магда робко шагнула вперед, держа в руке скомканные купюры.

– Двести фунтов – этого мало за квартиру…

– Что я могу сделать?

– Мы и так за месяц задолжали…

– Больше у меня нет.

– Надо где-то достать, – не отставала Магда.

– Интересно – где? Что ты предлагаешь?

– Может быть, продать картину? – робко спросила Магда. – Миссис Маккивер приглянулась одна… Зачтет в счет долга…

– Нет.

– Но их там так много.

– Нет! Ты слышала, что я сказала? Это мое!

– Но где же мы возьмем денег?

– Не «мы», а ты! – завизжала Люба, срываясь с кровати. – Выйди на улицу, постой на углу, может, подцепишь клиента, заработаешь больше, чем я! Ты же моя наставница! – Она грохотала ящиками, хлопала дверцами шкафа в поисках сигареты. – Куда мне до тебя?! Я мало приношу?! Попробуй, оторви задницу, пошевелись – может, тебе щедрей заплатят?!

Магда беспомощно смотрела на нее. Люба, отвернувшись, прикурила и жадно затянулась, но ярость продолжала клокотать в ней.

– Какого дьявола ты сюда приперлась? Каждый раз что-нибудь новенькое, а отдуваюсь и плачу за все я! К чертовой матери все! Не могу больше! Сил моих нет!

Она не слышала, как мать вышла из комнаты, а когда обернулась, той уже не было. Люба с размаху ткнула окурок в пепельницу и снова упала на кровать. Она пыталась заснуть, но сон не приходил. Как легко ранить того, кого любишь.

Магда была ей хорошей матерью. Она уехала из Бродков в Краков, чтобы начать вместе с нею новую жизнь. Она была сильная, стойкая, а когда они вырвались наконец из Польши, возлагала столько надежд на брак с полковником Джонсоном. Она считала этот брак спасением, он оказался ее погибелью. Тут-то ее дух и надломился.

Люба ясно представляла себе, как Магда сбегает вниз по ступенькам, как склоняется над распростертым телом мертвого мужа, как достает ключ из аккуратно застегнутого карманчика. «И это было сделано для меня», – думала она. Как страшно, наверно, ей было… Магда внушала ей восхищение своим умением выжить и победить в любых обстоятельствах. Никто не знает, как много связывает их, сколько всего они испытали вместе – никто, даже Дэнни.

Чувствуя себя безмерно виноватой, она затаила дыхание, прислушалась. В квартире стояла тишина.

Тогда она поднялась и, бесшумно ступая, пошла в комнату Магды. Там было темно. Люба прилегла на кровать к Магде, обняла ее.

– Мама… Прости меня… Это я сгоряча… Наговорила сама не помню чего… Я ведь так не думаю. – Магда была неподвижна. Люба слегка потрясла ее за плечо. – Ну-ну, просыпайся. Сейчас я тебя разбужу, – со смешком добавила она.

Она перевалила мать на спину – та не сопротивлялась. Любу вдруг стала бить дрожь. Она поспешно включила свет и увидела пустой флакон из-под таблеток. Глаза Магды блуждали, рот был полуоткрыт. Люба на мгновенье замерла, но быстро справилась с собой.

– Магда! – крикнула она и стала бить ее ладонью по щекам.

Изо рта матери вырвался странный горловой стон.

Люба продолжала бить. Дыхание Магды было едва уловимым.

ГОЛЛИВУД.

Дэнни не помнил, когда он в последний раз испытывал такой трепет, входя в кабинет Арта Ганна. Уже на протяжении многих лет, стоило лишь ему задумать новый фильм, Милт устраивал ему встречу, а Ганн, выслушав несколько фраз, прерывал его неизменным: «Пойдет! С Богом!» Однако сейчас он собирался предложить нечто необычное и не был уверен в успехе предприятия.

– Садитесь, – сказал Арт Ганн, не вставая из-за своего массивного стола. – Ну, что у нас на очереди – «Париж – рок», «Рим-рок»?

Подбородок Дэнни дрогнул, он повернулся к Милту за поддержкой.

– Не валяй дурака, Арти, – сказал тот. – Мы пришли обсудить фильм, который хочет сделать Дэнни, – «Всякий человек». И ты это отлично знаешь.

Арт так сильно раскурил сигару, что на галстук посыпались искры.

– Слушаю, – сказал он и взглянул на часы. – Только покороче.

Сквозь плотное облако сигарного дыма Дэнни неясно различал лицо Ганна. За годы их знакомства он набрал несколько лишних килограммов, лишился большей части волос и сохранил прежнюю манеру общения – отрывистую и жесткую.

Дэнни заговорил обычным тоном:

– Я давно вынашивал эту идею.

– Весьма драматическое начало.

– Дослушай, потом будешь шпильки пускать, – вмешался Милт.

– Верно. Изложите свою идею в трех фразах.

Дэнни вдруг растерялся. Он не знал, с чего начать. Когда он дома обдумывал «Человека», то видел каждый эпизод будущего фильма, а сейчас в голове было совершенно пусто.

– Я снял для «ЭЙС-ФИЛМЗ» пятнадцать картин… – поднявшись, нерешительно заговорил он.

– …принесших недурную прибыль, – не выпуская изо рта сигару, сказал Ганн.

– Вы никогда не читали мои сценарии…

– Незачем. Я нутром чую удачу.

– Потому что доверяли мне.

– Доверял.

Дэнни всем телом подался вперед:

– И сейчас доверяете?

Арт сидел не шевелясь, только переводил глаза с Дэнни на Милта и обратно. На узле его галстука наросла порядочная горка пепла.

– Начинает попахивать шантажом. С чего бы это?

– Вы доверяете мне? – стоял на своем Дэнни.

– Доверяю, – после секундного замешательства ответил Ганн. – Но фильм должен принести прибыль. – Пепел скатился с галстука и исчез за крышкой стола. – Ну, излагайте идею!

– Этот фильм будет обращен ко всем и к каждому… Он о том, что любой из нас обязан давать отчет в своих поступках, подводить итог…

– Отчет? Итог? Подождите, я вызову нашего бухгалтера.

– Арти, я же просил! – вскинулся Милт.

– Ладно-ладно, молчу. Продолжайте.

Дэнни откашлялся.

– Я уложусь в три фразы, как вы просили. В прологе мы видим героя фильма – он художник – на смертном одре. Далее он вспоминает свою жизнь, подводит ей итог, и мы вместе с ним видим, как он загубил свой талант. Поправить уже ничего нельзя – слишком поздно, – он замолчал и сел.

Арт Ганн сычом смотрел на него и на Милта.

– Такое, значит, кино будет?

– Да.

– Что-то не верится мне, что его будут смотреть.

– Это вечная и всеобщая тема, – Дэнни пытался скрыть тревогу.

– И вы ее вынашивали годами?

– Да.

– Лучше было бы сделать аборт.

– Черт тебя подери! – снова, как чертик из табакерки, взвился Милт. – Я не позволю оскорблять клиента!

– Милт, не кипятись.

– Позволь тебе напомнить, Арти, – Милт потряс указательным пальцем перед сигарой, – как этот человек много лет назад сидел на этом самом стуле и предлагал тебе переделку «Принца и нищего». Тебе и тогда не нравилась эта идея – до тех пор, пока не потекли денежки. Сколько миллионов ты сделал с тех пор на подростковых фильмах?

– Милт, – зажав сигару в зубах, Ганн воздел пухлые руки, пытаясь успокоить агента. – То было тогда. Теперь – это теперь. Дэнни, продолжайте.

Тот хранил молчание.

– Дэнни, я жду. Вы что, с ума сошли?

– По всей видимости. – Он встал и подошел к письменному столу. – Мы с вами в расчете. Я не собираюсь вымаливать у вас постановку. Я ухожу.

– Что? – Ганн выронил изо рта окурок сигары.

– Дел с «ЭЙС-ФИЛМЗ» больше не имею.

Он повернулся на каблуках и направился к двери. Милт, выпрыгнув из кресла, загородил ему дорогу.

– Дэнни, Дэнни, успокойся.

Арт Ганн вышел из-за стола.

– Уйти вы не можете – у нас контракт.

– Да плевал я на ваш контракт! Я найду студию, где мне дадут снята мою картину!

Ганн обеими ручищами ухватил Дэнни за плечи.

– Ладно, хватит. Найдете. Уже нашли. Называется «ЭЙС-ФИЛМЗ». – Он потащил его к дивану. Дэнни не сопротивлялся. Ганн уселся и усадил его рядом. – Рискну. Но денег дам мало. Смету урежу до предела. И попробуйте только выйти за нее! – Он обнял Дэнни за плечи.

У Дэнни словно разжалась внутри какая-то пружина. Забавный субъект этот Арт Ганн – вызовет к себе лютую ненависть и вдруг станет симпатичен.

Милт вместе со стулом придвинулся к дивану:

– Бумаги я подготовлю.

– Не торопись. – Арт повернул к нему голову. – Этот ваш фильм пойдет в связке с двумя другими – с «Лондон-рок» и… – достав из нагрудного кармана сигару, он откусил кончик, выплюнул его и договорил: – …и с «Рим-рок».

– Какой еще «Рим-рок»? – завопил Милт. – Что за чушь?! Так не пойдет!

– Пойдет, пойдет, – заверил его Ганн, раскуривая сигару. – «Рим-рок» мы с итальянцами накрутим в два счета. Я своему слову хозяин.

Дэнни не слушал: он был на седьмом небе от счастья. Он мог начинать съемки «Человека». Он знал, что создаст шедевр.

* * *

– Ну, брат, я и не подозревал, что ты такой бешеный, – сказал Милт, когда они вышли из кабинета.

– Я дрался за свою жизнь.

– Ты меня просто потряс. И что же, ты в самом деле собирался уйти со студии?

– Разумеется.

– Ну, значит, ты и впрямь полоумный. Если «ЭЙС-ФИЛМЗ» похоронила идею, кто ее воскресит?

– Да хоть «КОЛАМБИА ПИКЧЕРЗ».

– Сказал тоже! «Коламбиа»! Там директоры меняются чаще, чем мужья у Зазы Габор! Сколько их там было за последнее время – Бегелман, Прайс, Макэлвин, Даун… не помню, как ее там. Начнешь излагать идею одному, глядь – в кресле уже другой. И еще, говорят, японцы собираются ее купить.

– Японцы – это хорошо. Может, они введут новое правило: провалил картину – делай харакири.

Милт раскатисто хохотал до тех пор, пока служитель не подал со стоянки его «мерседес».

В машине он бормотал:

– Я смутно помню содержание, давно не перечитывал, но то, что ты рассказал Арти… Отчет, итог, смерть, Страшный Суд…

– Короче говоря, тебе не нравится.

– Да нет, не то что не нравится, но просто… понимаешь ли… В общем, Кафку напоминает. Ну, помнишь, я тебе рассказывал про фильм Джо Эпстайна?

– Помню. Один из твоих самых первых клиентов. Ну, и о чем оно?

– Да ни о чем. Стоит еврей перед дверью судьи и пытается понять, в чем его преступление.

– И что?

– Да ничего. Весь фильм об этом.

– Но это же глупо.

– Дэнни, ты – гой, а чтобы понять это, надо быть евреем. А Джо – даже слишком еврей.

– Но «Человек» – это совсем другое дело: там есть и сюжет, и…

– Дэнни, ты знаешь, как я тебя люблю, но, ей-Богу, это все слишком глубокомысленно. Это для интеллектуалов. Подожди, не перебивай. Это не мое дело. Я получаю комиссионные, ты снимаешь кино. Главное – то, что Арти дал зеленый свет. Так что – полный вперед!

БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.

Дэнни в своем любимом твидовом пиджаке и в рубашке с открытым воротом, волнуясь, ехал на встречу с дочерью. На Родео-драйв он заметил в витрине фешенебельного магазина подарков огромного, чуть ли не в натуральную величину, плюшевого медведя и притормозил. Потом в безотчетном побуждении зашел в магазин.

Никого из продавцов там не оказалось. Дэнни нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока не привлек внимания высокомерного клерка, который надолго скрылся в служебном помещении, потом появился с известием, что «мишки» раскуплены, но он получил разрешение продать того, что был выставлен в витрине.

Дэнни, то и дело поглядывая на часы, торопливо расплатился и, не дожидаясь, пока медведя завернут, поспешил к выходу.

Вбежав в зал ресторана «Эль-Падрино», он стал озираться, ища Патрицию.

– Дэнни! – окликнули его.

Он обернулся и увидел Брюса Райана, сидевшего за столиком в обществе обоих прихлебателей и совсем юной хорошенькой девушки, не сводивших с него восторженных глаз.

– Рад познакомиться, – Брюс под смешки своих дружков пожал медведю лапу.

Дэнни попытался представить себе, как выглядит этот красавец в черной шелковой дамской рубашке. Он поздоровался и собирался пройти дальше, однако Брюс протянул руку и задержал его.

– Мне жаль, что не ты будешь снимать меня с Сидни Шелдон в новой ленте. Я требовал, чтобы ставил ты, но кто-то захотел, чтобы это был Джефф Кэнью.

– Он отличный режиссер, а я все равно занят, – Дэнни хотел двинуться дальше, но Брюс не пускал:

– Это чем же?

Дэнни совсем не хотелось делиться с ним творческими планами. Его выручил старший официант Тони:

– Ваш столик накрыт, мистер Деннисон.

С бьющимся сердцем он через заполненный посетителями зал ресторана прошел в заказанный кабинет – и замер, наткнувшись на стальной взгляд краснолицего человека за столом. Это был Джи-Эл Стоунхэм.

– Где Патриция?

– Сядьте, – сказал краснолицый человек. – Это – мистер Маккрейчен, – представил он сидевшего рядом тучного мужчину, в клетчатом костюме, на который пошло слишком мало материала, чтобы прикрыть такое брюхо. Крахмальный воротник белой сорочки врезался в толстую шею.

Дэнни, чувствуя знакомую пустоту под ложечкой, обвел комнату взглядом, сел и на свободный стул посадил медведя.

– Что будете пить?

– Ничего, благодарю вас. Я жду Патрицию.

– Она не придет.

– Что, простите?

Стоунхэм невозмутимо поднял стакан, сделал большой глоток мартини, облизнул языком губы, поставил стакан на стол. Его спутник сидел молча и неподвижно, пил только воду.

– Мы договорились с ней пообедать здесь, – нарушил тягостное молчание Дэнни.

На красном лице не дрогнул ни один мускул, лишь едва заметно разжались тонкие губы:

– Она не желает вас видеть.

Дэнни почувствовал, как застучала кровь в висках, на миг поднялась волна дурноты, но он справился с ней и сказал:

– Мистер Стоунхэм, я вам не верю.

Красное лицо перекосилось издевательской усмешкой:

– Не верите – не надо. Ждите, если угодно, хоть до второго пришествия.

Тошнота усилилась. Стоунхэм допил свой мартини, бросил взгляд на своего спутника. Широкая толстая рука положила на стол купюру. Оба стали подниматься, и в эту минуту Дэнни выкрикнул:

– Я – ее отец!

Джи-Эл, набычившись, кольнул его стальными глазами:

– Эту ошибку мы исправим.

Дэнни схватил его за горло:

– Ты, подонок…

Он даже не успел заметить движения клетчатого мистера Маккрейчена, но рука его словно попала в тиски и в следующее мгновение была уже намертво прижата к столу. Стоунхэм, не обращая внимания на то, что на них уже оборачивались с других столов, поправил галстук и понизил голос до шепота:

– Веди себя прилично, прощелыга. И помни – ты разведен.

– Я разведен с твоей дочерью, а не с моей. Я ничего не подписывал.

– Стефани подписала. Проконсультируйся с адвокатом. Я назначен опекуном девочки.

Дэнни показалось, что он сейчас потеряет сознание. Тиски разжались. Простучали удаляющиеся шаги. Он сидел, не поднимая головы.

Подошел официант, взял со стола пустой стакан из-под мартини и двадцать долларов.

– Угодно посмотреть меню, сэр?

– Принесите двойную водку со льдом, – все так же уставившись в пол, ответил он.

Лишь после второй порции он совладал с тошнотой, но зато почувствовал, как ломит предплечье.

Он взглянул на безразличную ко всему плюшевую морду и, когда официант поставил перед ним третий стакан, потребовал лист бумаги и конверт.

Потягивая ледяную водку, он придумывал, что написать.

Наконец его осенило:

 
Милой дочке
Четыре строчки
Ныне и присно и в час любой
Помни, Патриция – я с тобой!
 

Потом выложил на стол деньги, поднялся, сгреб медведя и на нетвердых ногах двинулся к выходу. Он вдруг как-то очень быстро опьянел, его шатало.

Так он добрел до стойки портье и водрузил на нее медведя.

– Передайте это мисс Патриции Деннисон… – стараясь не запинаться, проговорил он. – И записку тоже.

Портье взял конверт, удивленно посмотрел на покачивающуюся перед ним пьяную фигуру.

– Минутку, сэр.

Дэнни обеими руками оперся о стойку, чтобы сохранить равновесие. Медведь глядел на него равнодушными пуговичными глазками.

Портье, вернувшись, чуть громче, чем следовало бы, сообщил, что среди проживающих в отеле мисс Деннисон не значится.

– Этого не может быть! – взревел Дэнни.

– Сожалею, сэр.

Дэнни усилием воли собрал разбредающиеся мысли.

– А-а! А Патриция Стоунхэм – значится?

– Да, сэр, – быстро ответил тот, – Мисс Патриция Стоунхэм зарегистрирована. – Взяв ручку, он зачеркнул «Деннисон» и сверху написал «Стоунхэм».

Дэнни смотрел, как движется его рука, и почти ничего не видел из-за навернувшихся на глаза слез.

* * *

Когда такси доставило его домой, он, спотыкаясь, побрел по ступеням террасы на теннисный корт, заполнил машину старыми мячами и включил ее. Механическая рука начала подавать. Дэнни схватил ракетку. Каждый раз, когда он изо всех сил отбивал мяч, уносившийся то за ограду, то в дальний угол, перед ним возникало красное лицо Стоунхэма.

Наконец мячи кончились, а Джи-Эл и его клетчатый спутник были уничтожены. Дэнни с победным воплем швырнул ракетку в воздух, побежал к сетке, запутался в ней и повалился на другую половину площадки.

Он пришел в себя оттого, что кто-то громко звал его по имени:

– Дэнни! Дэнни! Прости, старина, я опоздал!

Со стороны дома приближался Милт в костюме для тенниса. Увидев ползающего по корту Дэнни, он обомлел.

– Что ты тут делаешь? Я думал, мы сыграем сет-другой…

Дэнни осоловело глядел на него.

– Ты что – пьяный, что ли?

Ответ был очевиден.

Поднявшись, Дэнни побрел к дому. Милт подобрал с земли его пиджак, выключил машину и побежал следом.

У дверей он догнал его. Дэнни рылся в карманах – искал и никак не мог найти ключ. Потеряв терпение, он саданул кулаком в стекло, разбил его и, запустив руку в образовавшуюся дыру, открыл дверь изнутри.

Милт никогда еще не видел друга в таком состоянии. Чуть поколебавшись, он осторожно прошел по осколкам в дом. Дэнни был на кухне. До отказа раскрутив кран, он сунул голову под струю холодной воды, потом вытерся краем рубашки.

– Что-то рановато для возлияний, – заметил Милт. – Ты что – обедал?

– Да уж, накормили досыта.

Дэнни, все еще чувствуя головокружение, побрел в гостиную, рухнул на диван и уставился на аквариум.

– Вот и я теперь вроде нее…

– Вроде кого?

– Вон – плавает брюхом кверху, – он показал на еще одну дохлую рыбу.

Милт снял очки и протер стекла.

– Дэнни, что стряслось?

– Это неинтересно, Милт. Тебе – слушать, а мне – рассказывать.

– Ну-ну-ну, перестань. Друг я тебе или нет? Выкладывай, что случилось.

Дэнни с глубоким вздохом начал было излагать все, что произошло в «Эль-Падрино», потом вдруг замолчал, закрыл глаза.

– Знаешь, твой тесть дал тебе дельный совет. Почему бы тебе и вправду не обратиться к юристу? По крайней мере, все хоть станет на свои места. Я уверен, Стив Гордон поможет, найдет какую-нибудь лазейку. Позвони-ка ему.

Дэнни слабо улыбнулся.

– Ты – настоящий друг, Милт. Мне вроде стало чуть полегче.

– А кроме консультации, тебе надо и съесть чего-нибудь. Сиди тут, смотри телевизор, – он всунул Дэнни в руку пульт дистанционного управления, – а я смастерю сандвич, если, конечно, в гойском доме найдется из чего.

Дэнни защелкал переключателем, невольно улыбаясь тому, сколько шума производил Милт, шаря в поисках съестного на кухне. Он уже собрался было идти ему на подмогу, но голос из телевизора привлек его внимание к экрану.

– Жадность – это нормально. Жадность – это здоровое чувство. Жадность не мешает самоуважению, – во весь экран появилась победная улыбка Айвана Боэски, затем послышался голос комментатора: – Мы видим мистера Боэски, которому суд только что вынес приговор по делу о незаконных торговых операциях…

– Вот, Дэнни, это называется «у человека неприятности», – сказал Милт, появляясь в дверях с нарезанным ржаным хлебом и открытой банкой сардин.

– Чего его дернуло на это дело? Он со своими партнерами вполне законно зашибал миллионы в год.

– Человеку всегда мало.

– Тут ты прав, Милт: человеку всегда мало.

– Кстати, – Милт взглянул на часы, – у меня свидание с Мэрилин. Сам же говоришь, что человеку всегда мало, а потому придется тебе поесть в одиночестве. – Он ринулся к двери, на пороге обернулся: – У тебя есть ее телефон?

– Есть. Если позвонит Сара, я скажу, что ты только что от меня выкатился, а потом сыграю боевую тревогу.

– Ты – настоящий друг.

– И как наши дела с Мэрилин?

Милт со смехом похлопал себя по ширинке брюк:

– Грандиозно.

Вслушиваясь в рев удаляющегося автомобиля, Дэнни медленно поднялся, двумя пальцами взял с тарелки сардину, Но она показалась ему похожей на дохлую тропическую рыбку, и он положил ее обратно. Потом подошел к аквариуму, вытащил плававшую брюхом кверху рыбу, а четырем оставшимся подсыпал корму, на который они жадно набросились.

– …мистер Тэд Роузмонт, – вдруг услышал он голос комментатора, – бывший президент лос-анджелесского «Секьюрити-бэнк», признанный судом виновным в расхищении пяти миллионов долларов, сегодня начал отбывать свой приговор в федеральной тюрьме Ломпок… – Дэнни взглянул на экран. – О-о, старый знакомый! Тот самый, закадычный друг Стоунхэма! Его лучезарная американская улыбка потускнела, когда он в наручниках входил в ворота тюрьмы, – где проведет два года.

Дэнни выключил телевизор. Боэски, Роузмонт – мелочь по сравнению с Джи-Эл, а тот смышлен. Он знает, как вести дела, чтобы не вляпаться. Его так просто не ухватишь.

Он пошел на кухню, выбросил сардины в мусоросборник. Перед глазами стояло красное лицо Стоунхэма, острый язык, слизывающий мартини с мокрых тонких малиновых губ.

Что ж, найдется управа и на него. И ему придется когда-нибудь давать отчет в том, как он распорядился своей жизнью, и тогда никакие богатства не помогут и не спасут.

Дэнни задумчиво вытирал руки кухонным полотенцем. Черт побери! Как же это он раньше не додумался! Он даже стукнул кулаком по краю раковины. «Человек» – ведь это пьеса о стяжательстве, прямая параллель! Это вовсе не о художнике! Его собственная неизбывная вина сбила его с толку.

Действие фильма будет разворачиваться на Уолл-стрит.

* * *

Приехав на авеню Звезд, Дэнни на подземной многоярусной стоянке с трудом нашел своему «ягуару» место и, твердя про себя его номер, 4–2В, поднялся в лифте на восемнадцатый этаж. Чем ближе был он к цели, тем сильнее волновался. Он вошел в приемную юридической фирмы, владельцев у которой было не меньше, чем у конторы, представлявшей интересы Стоунхэма, и его почти сразу же проводили в кабинет Стива Гордона.

Этот фешенебельный и неброско отделанный кабинет, от пола до потолка заставленный солидными томами в кожаных переплетах, произвел на него гнетущее впечатление. Дэнни, не садясь, а расхаживая по ковру вдоль высоких окон, выходящих на океан, который в этот прозрачный день не был скрыт туманной дымкой, изложил суть дела.

– Могу ли я вернуть свою дочь?

Стив подошел к нему, притронулся к его плечу:

– Прежде всего сядьте.

Дэнни не тронулся с места.

– Стив, только я вас очень прошу ответить мне коротко и ясно, без этой вашей юридической абракадабры и по возможности без латыни.

– На этот счет можете быть спокойны, – улыбнулся одними глазами тот. – Я ведь тоже отец и понимаю ваши чувства. Так сколько лет Патриции?

– Семнадцать.

– И все-таки, Дэнни, сделайте милость – сядьте, – он подвел его к дивану и усадил. – Ну что мне вам ответить? Пожалуй, что нет.

– То есть у меня нет никаких законных прав на нее? – вскинулся Дэнни. – Выходит, что Стефани подписалась как бы за нас обоих?!

– Дэнни, что там Стефани наподписывала – это дело десятое…

– Так почему же мы не можем притянуть этого мерзавца к суду? Я готов биться до последнего – сколько бы это ни стоило! Я последнюю рубашку заложу!

– Ну, во-первых, на такой процесс никаких рубашек не хватит, а, во-вторых, там без столь ненавистной вам абракадабры не обойтись. И все равно – дочку вам это не вернет, – Стив говорил тихо и монотонно. – Ладно. Представим себе, что мы подаем в суд. Патриции уже семнадцать. Ее придется выводить на процесс, Дэнни, и любой судья непременно спросит ее, с кем она хочет быть. Неужели вы хотите, чтобы она прошла через это? – Дэнни сцепил челюсти так, что на щеках заиграли желваки. – Говорю вам как друг, а не только как юрист: откажитесь от этой идеи, нельзя загонять девочку в угол.

– Так что же мне делать, Стив?

– Запастись терпением. Постараться наладить отношения с Патрицией. Показывать, что вы любите ее, невзирая ни на что. В конце концов, выбор действительно за нею.

– Стоунхэм держит ее чуть ли не взаперти и не дает ей видеться со мной. Я не могу поговорить с ней даже по телефону.

Стив обнял его за плечи.

– Надо найти способ, Дэнни, завоевать ее любовь и доверие, и я уверен – вы его найдете. Странно это прозвучит из уст юриста, но отцовская любовь горы может свернуть.

* * *

Выйдя от Гордона, Дэнни вспомнил, что в том же доме, но двумя этажами ниже, находится теперь агентство мистера Милтона Шульца – несколько компьютеризированных кабинетов. Дэнни еще не бывал здесь и в очередной раз поразился прихотливому вкусу миссис Сары Шульц. Милт сидел за столом в виде корявой грубо обтесанной коряги на тоненьких кривых ножках – в моде был этот стиль.

– Я пошел королевской пешкой… – говорил он в трубку и, увидев Дэнни, приглашающе взмахнул рукой. – Что? Ну да, сицилианская… Конечно, сицилианская, какая же еще? – Он показал на стул. – Да? Ферзевой гамбит? А что это такое? Ну ладно, ко мне тут пришли, за обедом поговорим. Да, я же обещал, значит, буду у тебя. – Он повесил трубку. – Вот они, детки-то. – Милт глядел на Дэнни из-за настольной лампы, сделанной из куска окаменевшего дерева. – Ведь это я выучил засранца играть в шахматы, а он теперь разговаривает со мной, как со слабоумным кретином. Да, кстати, о детях! Как со Стивом?

– Ты был прав. Мне стало легче. Спасибо.

– De nada[3]3
  Не за что (исп.).


[Закрыть], – почему-то по-испански ответил Милт. – Чем бы еще тебе помочь, старина?

– Чем? Удели исключительно мне одному пять минут твоего драгоценного времени.

Милт ткнул в кнопку селектора:

– Ни с кем не соединять! – И откинулся на спинку кресла. – Я весь – внимание!

– Милт, я решил все перекроить в «Человеке». Фильм будет начинаться с заседания правления некой корпорации, которое ведет крупный и нечистоплотный маклер с Уолл-стрит.

– Позволь, такое кино, кажется, уже есть?

– Какое кино?

– «Уолл-стрит».

– Да ты не понял! В нашем фильме только начало и финал происходят на Уолл-стрит.

– А впечатление такое, будто я это уже видел…

– Ты дослушай! На титрах идет душераздирающий вой сирены – «скорая помощь». У председателя правления какой-то фирмы, некоего Эдварда Эвримена, сердечный приступ. Носилки, карета, больничная палата. И вот отсюда начнется «флэшбэками» история его жизни. Лежа на смертном одре, он вспоминает ее.

– Боже, вот тоска-то! Секс хоть будет?

– Специально для тебя вставлю нескольких голых баб, – выдавил из себя Дэнни.

– И это будут лучшие сцены! Ну, дальше что?

– Дальше? Дальше будет его жизнь. Люди, ставшие нищими, потому что он закрыл фабрику… И прочее. Я еще не дописал. А в конце он понимает, сколько зла он причинил всем своей алчностью. Понимает, но уже поздно. Финал я дам такой: в предсмертном бреду он снова видит себя молодым, посреди Уолл-стрит, где падает и умирает. Ну, что скажешь?