Текст книги "Холод"

Автор книги: Кирилл Кудряшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8. Друг, причинивший боль

Все, что произошло после того, как громадное чудовище, отдаленно напоминающее медведя, одним изящным движением перекусило ей руку будто соломинку, запомнилось Геле урывками, и больше напоминало кошмарный сон.

Она смутно помнила чьи-то голоса вокруг себя, которые то ускорялись, сливаясь в протяжный визг, то растягивались словно на испорченном патефоне. Помнила прикосновение к своей руке и боль от укола… Потом ее куда-то несли, мотая из стороны в сторону словно игрушку…

А потом… Потом она осознала, что больше не одинока. Что кто-то еще поселился в ее черепной коробке! Но страха не было! Не было даже удивления – этот кто-то сказал, что он друг, и Геля поверила ему. Этот кто-то сказал, что ему пришлось причинить ей боль ради того, чтобы спастись, и попросил за это прощения. Геля простила его, так и не поняв, как он мог причинить ей боль… он водил ее по лесам и полям, приводил ее на берег чудесной речки, что особенно взбудоражило Гелино воображение, так как, не смотря на то, что зима еще едва успела начаться – она уже забыла, как журчит теплая вода…

Он был всегда рядом, но всегда сокрыт от ее взора, и все те места, куда он приводил ее, – Геля понимала это умом, но отказывалась признать сердцем, – не были настоящими. Он просто водил ее по ее собственным воспоминания или мечтам…

Вот лес, на полянке которого она узнала, что такое поцелуй. А вот и та самая полянка, и даже кажущаяся теперь такой банальной надпись на березе:

«Коля + Геля = FOREVER» 

– тоже сохранилась где-то в закоулках ее памяти. А вот речка… Мелкая, но бурная, пенящаяся белыми бурунами, взлетающими над водой. Такая неземная и прекрасная… Она вообще не из этого мира! Геля точно знала, какой должна быть Толкиеновская Белогривка[1]1
  Белогривка – река в Средиземье, созданном Толкеном во «Властелине Колец». Непосредственно за Белогривкой начинался Кветлориен, владения Галадриэль.


[Закрыть]… Ведь и в детстве и в юности она не раз мечтала искупаться в ней…

Он обещал, что всегда будет рядом, и что не позволит никому обидеть ее, и Геля поверила ему. Поверила его вкрадчивому голосу, звучавшему прямо у нее в голове.

Взамен «голос» просил самую малость – в ближайшие несколько часов, пока сама она еще не может полностью контролировать собственно тело, позволить ему изредка подчинять ее тело себе, брать его под полный контроль. При чем это, как говорил «голос», как раз и необходимо для того, чтобы не дать никому ее обидеть.

И она поверила ему, этому мягкому голосу, излучающему доброту и сердечность. Она без сомнений окуналась в пустоту, когда он отталкивал ее, перехватывая контроль над ее телом. Надолго ли – Геля не знала. В разговорах с «голосом», в этих разговорах ни о чем, и в то же время обо всем, незаметно пролетали часы, которые на поверку оказывались секундами. Омуты беспамятства же, казавшиеся мгновениями падения в темноту, были минутами, в течение которых ее тело, которое нес на руках какой-то человек, становилось пристанищем какого-то иного разума.

Геля помнила прикосновение к ее лицу чего-то влажного, напоминающее первый робкий поцелуй. Но она не открыла глаз – просто не смогла, на то, чтобы поднять отяжелевшие веки просто не хватило сил. И тогда Геля вновь ушла в мир цветов, памятных полян и детских сказок, болтать с незримым «голосом», рассказывающим ей о чем-то, чего она сама не будет помнить, открыв глаза.

Там, в ее мире, провожатым в котором ей служил «голос», она спросила его о том, кто же поцеловал ее там, в реальном мире, и «голос» ответил, что это сделал он, ее сосед по разуму, способный одновременно быть во многих местах.

Геля спросила, как он выглядит, но «голос» ответил, что об этом она узнает со временем, когда на то будет необходимость.

«Пока будь той, кто ты есть…» – сказал он ей, – «Когда придет время быть другой – я скажу тебе… И помогу…»

А потом, спустя какое-то время, соизмерить которое Геля, конечно же, не могла, она почувствовала, что там, в реальном мире, ее веки перестали быть тяжелыми будто листы стали. Почувствовала, как ее (их?) тело вновь обретает способность подчиняться сознанию, и открыла глаза.

Над головой светила длинная люминесцентная лампа, дававшая равномерный белый свет, не раздражавший, и не резавший глаза. Она лежала на кровати в центре небольшой комнаты, вдоль стен которой располагались различные приборы, издававшие характерные, медицинские звуки.

Геля не знала, как слово «звук» может сочетаться с прилагательным «медицинский», но чувствовала, что вопреки законам филологии все же может. Как существует запах больниц – запах хлорамина и стерильных бинтов, различных лекарств и пара из открытого автоклава – запах, знакомый абсолютно каждому, кто хоть раз переступал порог больницы. Как существует запах железной дороги – запах шпального гудрона, разогретого июньским солнцем… Как существуют звуки леса – шорох листвы и мелодичное пение птиц… Так существовали и медицинские звуки – попискивание разнообразных датчиков, шорох ленты самописца ЭКГ и прочее, прочее, прочее…

И, конечно же, легкий медицинский запах присутствовал и здесь, не смотря на кондиционер, установленный под самым потолком… С первых же мгновений Геля не сомневалась в том, что находится в больничной палате. Даже назначения большей части приборов, стоявших вокруг нее, были ей знакомы, хотя ей по работе никогда не приходилось сталкиваться и с десятой их частью.

Провода от приборов тянулись к ее кровати. К ней… И пошевелил сначала правой рукой, а потом ногой, Геля поняла, что вся, с ног до головы, облеплена различными датчиками.

Но почему она здесь? Почему в больнице?

Одного взгляда, брошенного на левую руку, кисти которой Геля совершенно не чувствовала, было достаточно для того, чтобы восстановить в памяти образ оскаленных клыков громадного хищного зверя. И тогда, вместе с воспоминаниями, пришла боль…

Глея не застонала – тихонько и совсем по-детски заскулила, словно маленький ребенок, который поранился, забравшись туда, куда запрещала мама. Как ребенок, который в ужас смотрит на кровоточащую коленку, но с еще большим ужасом ждет того, что ему попадет от мамы… Вот только у Гели не было ободрано колено. У нее была откусана рука, и она отчетливо помнила, кем и при каких обстоятельствах.

Трое врачей вбежали в палату и остановились возле нее, не решаясь сказать что-либо, или сделать. Геля тоже молчала, глядя на вошедших широко раскрытыми глазами. За свою жизнь, большая часть которой прошла в поликлиниках (пусть и стоматологических, но все же…) или в мединституте, она порядком насмотрелась на врачей различных профилей и характеров. Бывали среди них и серьезные, если не сказать суровые, проктологи, обижавшихся при малейших попытках иронизировать над их специальностью, бывали и веселые, добродушные хирурги, способные рассказывать анекдот во время тяжелейшей операции на сердце, и смеяться, не боясь, что дрогнет рука с зажатым в ней скальпелем. Но таких докторов она видела впервые…

Было в них что-то особенное и непривычное. Быть может, более цепкий взгляд, выхватывающий не только то, что должно интересовать этого человека в силу выбранной им профессии – как то бледность лица, величина зрачков, тремор рук и т. д., но еще и как будто пытающийся заглянуть в твою душу. Понять, что ты прячешь в ней, и не может ли ЭТО представлять опасность? Походка – более твердая, торопливая, чеканная. Осанка – прямая, почти как полет стрелы.

И голос, тот самый «голос», существовавший, оказывается, не только в ее выдуманном мире, тут же предупредил: «Это не только доктора… Они умеют не только спасать жизни, но и отнимать их!»

– Где я? – спросила, наконец, Геля, не столько, чтобы получить ответ на этот вопрос (в глубине души она боялась, что ей не ответят), сколько чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Вы в больнице. Все в порядке…

– В какой именно?

– В центральной больнице СО РАН.[2]2
  Центральная больница Сибирского Отделения Российской Академии Наук. Как явствует из названия это заведение занимается отнюдь не тем, что лечит пострадавших в различных авариях или потасовках. Это научное учреждение…


[Закрыть]

Геля присвистнула, на секунду забыв даже о боли в руке, которая, впрочем, теперь не казалась ей не такой уж сильной. Скорее всего ее накачали обезболивающим, и о том, что будет после того, как пройдет его действие, ей не хотелось думать.

– Она оказалась ближе всех, или я – настолько важный гость?

– И то и другое, – не моргнув глазом ответил один из врачей, но «голос» тут же вынес короткий вердикт: «Врет!», – Если вы помните, был сильный буран. Вам вообще повезло, что вас нашли… Вы были в тяжелом состоянии, и бригада «скорой» боялась, что не довезет вас живой. Вот вас и привезли сюда… А потом, когда выяснили, что именно произошло…

Цепкий взгляд доктора, которого «голос» окрестил «доктор-убийца», вновь скользнул по Геле, пытаясь пробраться ей в душу. Врач не может быть обладателем таких глаз…

Еще одна нестыковка… Всем троим было не более сорока лет. Не молоды, но и не стары. А Геля по собственному опыту знала, что в больницах, тем более таких, работают одни лишь старики и молодежь. Старики – это те, кто остался от Советской системы, когда быть ученым-медиком еще было престижно. А молодежь – те, кто косит от армии, поэтому после 27 лет начинает искать работу с большим окладом. Конечно, исключения бывают, и вполне возможно что она могла видеть перед собой одновременно ТРИ таких исключения, но все же внутренняя сигнализация усиленно подавала сигнал тревоги.

– Кстати, – добавил, вдруг, ведущий с ней беседу (допрашивающий ее?) «доктор», – Вы помните, что именно произошло.

– Помню! При чем отлично помню! Мы были втроем на станции. Я, молодой человек…

Женя… Его звали Женя… Монстр выпустил ему кишки, одним укусом разорвав живот. Выпотрошил, словно… словно рыбу!

– … И женщина… Кассирша.

Она звонила кому-то! Не в скорую, нет. Кому-то еще… Таким, вот, «докторам-убийцам». А потом… Потом она падала с рваной раной во весь живот, и ее внутренности пачкали штору красным…Падала, увлекая с собой гардину… А монстр даже не оглянулся… Словно знал, КАК падают гардины. Словно видел это, и видел не раз…

– … Что сталось с ними?

Доктора переглянулись, а затем старший, тот, что говорил с ней, кивнул остальным. «Все нормально», – было в этом кивке, – «Беру все на себя»…

– Они умерли. Оба… Когда мы приехали, было уже поздно. В живых остались только вы. На вас напало какое-то существо?

– Существо? – переспросила Геля, чувствуя, как боль в руке набирает силу. Фантомные боли… теперь она еще долго будет просыпаться от ночных кошмаров. От одного и того же сна, в котором пахнущий сероводородом монстр откусывает ей кисть руки! И каждый раз при пробуждении она будет испытывать эту боль…

«Не будешь!» – сказал «голос», – «Как только все закончится, я избавлю тебя от кошмаров…» как только все закончится? Значит история еще не завершена? И эти «дотора» наверняка ее продолжение…

Но «голос» успокоил ее, уверив, что они, пусть и не на ее стороне, но и не враги ей. У них своя жизнь и свои цели. У них – своя роль во всем этом, но роль слишком маленькая, чтобы ее можно было принимать в расчет.

– Существо?… Да, припоминаю. Что-то громадное, похожее на медведя. Но не медведь… Нет… Что-то другое.

«Доктора» вновь переглянулись. Понимающе переглянулись, как будто знали о чем речь. кассирша звонила не в скорую! Она что-то говорила на счет укушенных… Она боялась женю, потому что думала, что тварь укусила его!

– Что со мной будет теперь?

– А ничего… Полежите у нас… Немного… Поправитесь и поедете домой. Не стану скрывать, нас интересует то существо, что напало на нас. Кем бы оно ни было, пусть даже белым медведем, откуда-то взявшимся в наших краях – мы должны разобраться с этим.

– Вы? – напрямую спросила Геля, – Вы должны разобраться?

– Ну… Я имел в виду… – «доктор» стушевался, запутавшись в собственной лжи.

– Я не говорила, что это существо было похоже на БЕЛОГО медведя!

– Значит… Значит мне показалось… Я почему-то подумал…

– Где я нахожусь? Кто вы? – продолжала напирать Геля, и неожиданно даже сама для себя, добавила, – В каком ведомстве вы служите?

Удар пришелся точно в цель. Строгая выправка, идеальная походка шаг-в-шаг, глаза, привыкшие осматривать не только больного, но и поле боя. Да, это были врачи, но врачи, которые легко могли превратиться в солдат.

Все это помещение пахло не только медициной, но и военщиной. Запах пороха и оружейного масла…

Маски были сброшены. Притворяться больше не было смысла.

– Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы! – отрапортовал старший из «докторов», и, махнув рукой остальным, двинулся к двери.

– Я хочу знать, что происходит! – крикнула ему вслед Геля, морщась от накатившей боли, – Если вы не можете ответить – приведите того, кто может! Я могу узнать, что будет со мной?

«Доктор» остановился у двери и сухо бросил через плечо:

– С вами будет все в порядке.

Хотелось верить, что он не врал…

Остальные двое остались. Видимо они были младше по рангу (по должности? по чину? – как там принято говорить у военных), поэтому пряча глаза, чтобы не встретиться ней взглядом, занялись осмотром. Проверили реакцию зрачков, взяли анализ крови, осмотрели изувеченную руку, на месте кисти которой была теперь профессионально сформированная культя, и тут же с ходу, быстро и безболезненно сменили повязку.

– Болит? – участливо спросил «доктор».

– Да, – созналась Геля, – Чем меня обезболивали?

– Анальгином…

– Чем?! – удивленно спросила она, – Вы что тут все, даже медучилище не оканчивали?

Это объясняло то, что рука болела, пусть и не так сильно, как могла бы. Пусть она была в шоке, пусть долгое время провалялась без сознания (А КСТАТИ, КАКОЕ?) – снимать боль от такого ранения должны были чем-нибудь серьезным!

– А вы, ребята, ногу под местной анастезией ампутировать не пробовали?

– Пробовали! – с вызовом ответил ей «доктор», – В полевых условиях, зазубренным ножом. Вы врач? Вижу, что врач. А я – не только врач, и бывал в таких ситуациях, которые вам и не снились.

– Извините… – пробормотала Геля, – Но все же, почему… Почему мне вкололи анальгин?

– Честно? – «доктор» впервые взглянул ей в глаза, – Я не знаю. Мне не говорят всего, но и того, что я знаю, достаточно для того, чтобы плохо спать по ночам. Вам вкололи анальгин потому, что решили, что так будет лучше для вас. Поверьте хотя бы это и постарайтесь больше не спрашивать ни о чем.

Геля замолчала, наблюдая, как игла шприца входит в ее вену, впрыскивая новую дозу обезболивающего…

– Сколько я была без сознания? – спросила она, – Это то вы можете мне сказать?

– Около пяти часов.

– Чего вы боитесь? Почему мне нельзя колоть морфий? Почему я здесь, а не в обычной больнице? Да и вообще, где я?

– Я не в праве рассказать вам этого. Не спрашивайте меня ни о чем…

Второй «доктор» вышел, прихватив с собой пробирки с анализами. Тот, что говорил с Гелей, лишь кивнул ему, и махнул рукой – «не задерживайся», и когда дверь за ним закрылась, вновь повернулся к Геле.

– Как вас зовут?

– Ангелина… – на секунду ей вспомнилось, как она представлялась Даздрапермой своему попутчику в электричке. Тут же пришло желание не говорить этому человеку своего настоящего имени, но «голос» прошептал ей успокаивающее «Не бойся!» и Геля в который раз решила поверить ему, – Можно просто Геля.

– А я – Игорь. Геля, я не могу вам ничего рассказать, и, возможно, никто не сможет. Но верьте только в одно, здесь обитают не фашисты. Которые намереваются пытать вас в темных казематах. Никто не причинит вам вреда! Поверьте…

– Надеюсь на это… – прошептала Геля в ответ.

«Доктор» ушел, но она не позволила себе вновь провалиться в свой внутренний мир. Пусть непонятно было, что окружает ее, но она, по крайней мере, могла выяснить, что творится у нее внутри.

Все то время, что она была без сознания, видя яркие цветные видения, Геля ни разу не задумалась о том, кто же ведет ее через них, кто дает ей советы и утешает в трудные минуты. Она просто приняла существование «голоса» как должное, признав в нем покровителя и доброго защитника. Но сейчас, чувствуя себя усталой и потерянной, она хотела выяснить о нем все.

– Отзовись! – прошептала она, закрывая глаза и мысленно пытаясь нащупать чужого в собственном сознании, – Отзовись, кем бы ты ни был. Я хочу поговорить с тобой…

Отзовись, и скажи мне, кто ты? отзовись и расскажи, что ты делаешь в моей голове?

Расскажи, что происходит и какова в этом моя роль?

Но «голос» предпочитал молчать… Видимо и у него были какие-то секреты, раскрывать которые до поры до времени он не собирался.

Дверь открылась вновь, и Геля подняла голову, рассматривая вошедшего мужчину.

Он был в форме, полностью стирая все сомнения в том, что дело попахивало оружейной смазкой. Высок, но не слишком то широк в плечах, не стар, но его возраст уже явно перевалил за полтинник. На плечах поблескивали своими звездочками погоны, но Геля, как человек сугубо гражданский, естественно не могла по ним распознать его звание.

Однако весь внешний вид вошедшего, его безукоризненно чистая форма, его прямой взгляд, привыкший к тому, что перед ним склоняют голову – все это говорило о высоком положении этого человека в армии, или какой-либо еще военной структуре, напрямую не связанной с вооруженными силами.

– Здравствуйте, – произнес он, подойдя к кровати, и вежливо склонил голову, – Вы хотели получить некоторую информацию, касающуюся того, что происходит с вами? Я – тот, кто может ее дать.

– Кто вы? – растерянно спросила Геля.

– Генерал Матвеев, Федеральная Служба Безопасности Российской Федерации. Человек, по долгу службы курирующий эту операцию.

– ФСБ… – пробормотала Геля, – Генерал?… Во что же такое я вляпалась?

– А как зовут вас?

– Ангелина… Простите, что сразу не представилась…

– Павел Александрович, – сказал Матвеев, протягивая руку, и Геля вяло пожала ее, тут же скривившись от боли, прострелившей больную руку до самого плеча.

Генерал присел на стул, подвинув его к кровати.

– Я ненадолго заглянул к вам – через десять минут я выезжаю, но на эти десять минут я в вашем полном распоряжении. Что вы хотели бы узнать?

– Все! Все с самого начала.

– Узнать все – невозможно. Особенно в такой ситуации, как наша. Я не в праве говорить вам очень и очень многого.

– Хорошо, тогда более конкретно. Я буду жить? – Геля, наконец-то, задала вопрос, беспокоивший ее больше всего.

– Думаю, что будете. По крайней мере, так считают наши медики. Я очень сожалею по поводу того, что с вами произошло, но…

– К черту ваши сожаления, – зло проворчала Геля, – Где я?

– В районе Бердска, на небольшом военном объекте, построенном как раз на такой случай.

– Я могу уйти?

– Сейчас – нет. Во-первых, я не вправе вас отпускать, а во-вторых – вы просто физически не сможете этого сделать. Вы еще недостаточно окрепли…

– Что за тварь меня укусила?

– Этот вопрос интересует и нас. Именно поэтому и вы, и я, и несколько десятков моих подчиненных, находимся здесь. Мы хотим выяснить, что это за создание, и действовать сообразно обстоятельствам.

– Убить его, или их?

– Сообразно обстоятельствам! – повторил Матвеев, – Остальное для вас не важно.

– Кассирша там, на станции, где это случилось, говорила об «укушенных». О том, что что-то происходит с теми, кого укусила эта тварь. Что должно произойти сом ной? Из-за этого меня здесь держат?

– Это уже не важно. Вам введена сыворотка, противостоящая действию фермента, находящегося в крови этих существ, поэтому сейчас вы уже вне опасности.

– Вы уверены?

Матвеев взглянул на нее, и в его глазах Геля прочла те же чувства, что испытывала сама, только, естественные, притупленные осознанием своей силы и власти. Неуверенность и страх. Точнее – легкая тень страха…

– Когда речь идет об этих существах, Ангелина, никто и ни в чем не может быть уверен. Но мы позаботимся о вас – это я могу обещать.

Геля едва заметно кивнула и закрыла глаза. Генерал поднялся, намереваясь уходить.

– Ничего не бойтесь и ни о чем не волнуйтесь. Сказки о том, что в ФСБ стоят стулья с обивкой из человеческой кожи – не более чем сказки. Мы поможем вам.

– Уходя, выключите, пожалуйста, свет… – попросила она, чувствуя, как холодный свет ртутных ламп, пусть и не очень сильно, но все же давит на глаза.

– До свидания… – попрощался Матвеев, щелкая выключателем и выходя из палаты.

Комната погрузилась во мрак, но мрак не полный, а чуть разбавленный багрово-фиолетовыми тонами. Единственное окно, выходившее на запад, было завешано жалюзи, полоски которых не полностью накладывались друг на друга, в результате чего свет заходящего солнца багровой решеткой проникал в комнату, падая Геле на лицо.

Она вновь открыла глаза, любуясь заревом, и одновременно с чувством восхищения этим зрелищем под сердцем ворохнулся страх. Странный, непонятный страх, которого она не испытывала никогда раньше. Какая-то часть ее боялась солнца, даже такого, уходящего за горизонт, из последних сил цепляющегося за верхний край неба. Какая-то часть ее знала, что солнце способно убивать – даже зимнее солнце, дарящее земле столь малую толику своего тепла, и эта часть, вместе со страхом перед Главным Врагом испытывала радость от того, что Враг уходит прочь…

– Главный Враг… – прошептала Геля, облекая чувства, возникшие в ее сознании в слова, – В Белые Дни он не опасен, как в Зеленые. В Белые Дни не нужно спать, прячась в Породившем.

Откуда эти слова? Эти мысли? Эти чувства, странные и непонятные?

Но некоторой части ее сознания – недавно обретенной части, все эти чувства были знакомы. И Геля знала, что это за часть. «Голос»! Ее проводник в мире грез, ее защитник и советчик.

– Кто же ты? – сама себя спросила она, и на этот раз «голос» соизволил ответить.

«Я – друг, причинивший боль.»

– Друг? Друзья ничего не скрывают друг от друга. Расскажи мне все о себе… и обо мне!

«Ошибаешься. Друзья скрывают правду тогда, когда она может причинить вред. Для того и нужны друзья, чтобы защищать друг друга.»

– Ты говоришь, что причинил мне боль… Кто ты? О какой боли ты говоришь?

«Голос» молчал, но Геля чувствовала его присутствие у себя в голове. Он был там, но молчал, дожидаясь, когда она сама ответит на свой вопрос.

И она ответила…

«Голос» появился сразу же после встречи с тем чудовищем на станции.

Матвеев говорил о том, что укушенные подвергаются каким-то изменениям… Правда, он говорил, что введенная ей сыворотка должна остановить их, но и сам не был уверен в своих словах.

Именно сейчас, после укуса, ее разум стали посещать незнакомые и пугающие мысли и образы. Они пришли вместе с «голосом»…

Она вновь вызвала в памяти те несколько мгновений, которые прошли между тем, как монстр ворвался в комнату, и тем, как она потеряла сознание. Вот это существо делает шаг к кассирше, одним движением отправляя ее на тот свет. Вот шагает к ней, легко откусывая ей кисть руки… Потом был Женя, но она не видела его смерти…

Что было не так? Поведение твари! Ее не удивляли люди, не удивляли предметы в комнате – словно она даже знала назначение каждого из них. И ее глаза… Глаза не зверя – разумного существа. Осмысленные и, даже, будто бы человеческие…

Укус этого существа был причиной всему. Таким образом тварь что-то передала ей – быть может частичку себя, а, быть может, средство связи, пользуясь которым она попадала в Гелино сознание.

«Друг, причинивший боль!»

– Ты – тот монстр!

«Если хочешь – называй меня так, только верь, я – друг! Я сожалею, что сделал тебе больно…»

Друг?! Чудовище из кошмарного сна, ужасное настолько, что одного воспоминания о нем было достаточно, чтобы тело бросило в дрожь. И это существо, частичка его, его душа или что-то, заменяющее ее, находилось сейчас в ее голове!!! Гнездилось в ее сознании и, наверняка, читало все ее мысли!

– Уходи! – прошептала Геля, – Прочь из моей головы! Исчезни…

Из глаз катились слезы. Крупные, соленые слезы – слезы боли и обиды. Друг, казавшийся магом из детской сказки, оказался врагом. Жестоким и свирепым чудовищем…

– Ты сделал меня инвалидом… Чудовище!!! Чего тебе надо от меня?!!

«Прости!» – смиренно произнес «голос», – «Но я не мог поступить иначе. Боль должна была быть достаточно сильной, чтобы ты провалилась в небытие. Чтобы я смог установить контакт…»

– Установить контакт? То есть забраться в мою голову!

«Ты называешь это так, и я не могу винить тебя. Ты должна помочь мне, Ангелина… И это важно не только для меня. Если хоть что-то пойдет не так – исчезну я и весь мой род…»

– Туда вам и дорога, твари!

«Но если исчезнем мы – некому будет дать отпор Невозрожденным! И тогда они, не умеющие усмирять свой голод и свою ярость, сметут этот мир! Превратят его в безжизненную пустыню, а затем умрут и сами, так как не понимают сути Возрождения… Ты должна помочь мне остановить их!»

– Если я помогу… Если все удастся… Ты уйдешь? Ты оставишь меня в покое? Ты, и подобные тебе?

«Я покину твой разум… И никогда клыки Возрожденного не будут обнажены простив тебя… Даже более того – если ты позовешь – вся мощь Возрожденных станет твоей мощью!»

– Я не позову, уж будь уверен!

Солнце опустилось за горизонт, и последние багровые лучи покинули Гелину палату. Главный Враг покинул этот мир, уступая его тем, кто любит холод и ночь. Охотникам, чья светлая шерсть практически сливалась со снегом, и чьи глаза безошибочно находили любой живое существо в холодной ночи.

«Невозрожденные рядом!» – сказал голос, – «Ты – их цель. Они нападут, как только сочтут, что ночь достаточно плотно легла на землю, и никакое оружие людей не сможет их остановить. Вам остается лишь бежать… Мое племя поможет вам!»

– Нам – это все людям в этой больнице?

«Вам – это вам двоим!»

Геля не успела спросить ни кто будет этим вторым, ни как она сумеет куда-то бежать с покалеченной рукой. Дверь вновь открылась, впустив в палату свет ярких ламп, и в ярком прямоугольнике двери замерла высокая человеческая фигура.

Человек сделал шаг вперед, и едва увидев его лицо Геля узнала его, почерпнув это не из своей памяти, а из памяти того, кто делил с ней разум.

– Холод… – произнесла она…