Текст книги "Холод"

Автор книги: Кирилл Кудряшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Кирилл Кудряшов
ХОЛОД

Глава 1. Палец рыболова

Женя поморщился, смахивая с бровей и ресниц налетевший снег. В который раз огляделся вокруг, выискивая взглядом хотя бы еще одного такого же идиота, отправившегося на рыбалку в такую погоду. Идиотов не было… Собственно, не было вообще никого и ничего – только бесконечно сыплющийся снег, грозящий превратить его в некое подобие снежного человека. Берега, от которого он особо и не удалялся, также не было видно – все потонуло в снежной пелене.

– Поганый климат! – выругался Женя, легонько подергивая леску. – А с утра так хорошо было…

В самом деле, он не был ни героем, ни хроническим болваном, чтобы в такую погоду отправляться на подледный лов. Нет, это, конечно, здорово – сидеть вот так, под колпаком снегопада, не видя и не слыша ничего вокруг… Романтика… Но на фиг она ему нужна – ему хотелось всего лишь побаловать жену свежей рыбкой, да и вообще просто хорошо провести выходной день. Поэтому утром, порадовавшись солнышку, заливающему город ярким светом, он подхватил под мышку ледоруб, вооружился крючками, лесками и прочими атрибутами, необходимыми рыболову-любителю, и отправился на вокзал, ловить электричку до Обского моря. Видимо, надо было послушаться жену, которая пугала его идущим на Новосибирск циклоном… Подвела проклятая самоуверенность и тот факт, что прогнозы синоптиков сбываются, как правило, даже реже, чем астрологические. Поэтому все нормальные сибиряки давно научились предсказывать погоду с высокой долей вероятности по принципу «Завтра будет то же, что и сегодня».

Вчера был просто чудесный день, да и сегодняшнее утро не стало исключением – солнышко светит, морозец особо не докучает, клев хороший… И главное – рядом ни души! Это у него выходной, а нормальные люди в понедельник как раз на работу выходят, тихонько матерясь и вспоминая недобрым словом выпитое вчера спиртное. И тут – хоп! Ветрище налетел, словно ураган в гости пожаловал, тучи откуда-то набежали… Нет, даже не набежали – примчались, как бомжи на пивную бутылку, честное слово! Он уж всерьез подумывал о том, чтобы свернуть на фиг все свое хозяйство и отправиться домой всего с четырьмя не особо крупными рыбешками в рюкзаке, когда ветер стих также неожиданно, как и начался, правда за десять-пятнадцать минут жуткого урагана успев стянуть к Новосибирску уймищу туч. Ну, точнее, не совсем стих, а просто ослаб до категории «дует, но не сносит», что было в принципе вполне приемлемо.

Громадные тяжелые тучи повисли над городом, практически полностью скрыв солнце, и из них повалил снег, мгновенно окутав мир вокруг белой пеленой. Пожав плечами, Женя успокоился, в очередной раз закинул удочку и стал терпеливо дожидаться, когда же плавающая где-то подо льдом рыбка соизволит попробовать поданную ей закуску. Начавшийся снегопад его особо не волновал – сыплет себе и сыплет – это пускай в городе народ волнуется о том, что дороги заметет, что опять в пробках стоять и так далее. Ему же, хоть и не сильно приятно вот так сидеть и ловить на голову снежинки, в город, в эти самые пробки, хотелось еще меньше. Морозец хоть и крепчал с каждой минутой, но по-прежнему оставался сносным – в конце концов, что такое для истинного сибиряка какие-то двадцать – двадцать пять градусов. Так, мелочь. Жара! Пусть даже и на открытом просторе, в снег и ветер. Все равно мелочь!

Поплавок легонько дернулся, и Женя навострил уши, готовый подсечь в любой момент, но движение больше не повторялось – лишь иссиня-черная вода в лунке пришла в движение, как будто там, в глубине, проплыло что-то большое.

– Большая рыба… – мечтательно пробормотал Женя, вспоминая Хэмингуэя. – Где-то там, внизу, бродит моя большая рыба… Бродит, зараза, наживку нюхает, но не жрет. И правильно, не фиг жрать мою наживку всяким большим рыбам – все равно в лунку не пролезет, хоть задергайся.

Он никогда не был особо уж заядлым рыболовом, поэтому смутно представлял себе даже, что за рыбины лежит сейчас рядом с ним. Пескари? Караси? Ну, ясен пень, что не лососи, и бог с ним. Аналогично он не имел и ни малейшего понятия о том, какая рыба вообще водится в Обском море, и каковы ее предельные размеры.

Собственно говоря, именно это отчасти и было причиной того, что он выбрался на рыбалку утром понедельника, когда народу на льду либо мало, либо нет совсем. Не хотелось ударить в грязь лицом, когда его, рыболова с месячным стажем, спросят соседи по льду, что же он поймал, а он не сможет толком ничего ответить. В самом деле, завсегдатаи подледного лова, наверное, долго бы смеялись, скажи он им, что поймал пяток селедок… Наверное, потом предложили бы ему специальную наживку на килек в масле.

Но учиться никому не рано и никогда не поздно, правильно? И Женя свято следовал этому принципу, считая, что имеет полное право заделаться рыболовом в свои тридцать лет, при том, что раньше ловил рыбу только сачком в аквариуме.

Поплавок дернулся еще раз. Дернулся, и резко ушел под воду.

– Попалась, зараза! – радостно воскликнул Женя, дергая леску вверх, и вытаскивая из лунки… половину рыбины! Бедняга еще продолжала шевелить плавниками, медленно открывая и закрывая свой рот, но и не специалисту в области анатомии представителей класса рыб было бы ясно, что долго это продолжаться не может. Хвост рыбины попросту отсутствовал, и из туловища на снег сыпались кровавые потроха.

Чувствуя в руках предательскую дрожь Женя сорвал рыбу с крючка и отбросил как можно дальше в сторону, чтобы снегопад скрыл от него эти уродливые ошмотья.

– Тьфу, гадость! – он сплюнул на снег, стараясь стереть из памяти образ рыбьих кишок, выпадающих из половины туловища. – Дерьмо! Мерзость!

Он терпеть не мог готовить, и искренне завидовал жене Татьяне, которая могла одновременно потрошить рыбу и разговаривать с ним о том, что из этой рыбы можно будет приготовить. Женя не понимал, как можно без омерзения притрагиваться к этой пакости, соскабливать с рыбы чешую и разыскивать в ее брюхе молоки. Рыбу он любил, но либо живую, либо жареную… ну ладно, мертвая, но пойманная собственноручно – тоже сойдет, но уж точно не разрезанная пополам.

С этого момента можно было считать день испорченным окончательно и бесповоротно – никакой снегопад не мог подпортить настроение начинающему рыболову больше, этот жуткий улов. Желание закидывать леску по новой пропало начисто – словно ножом отрезало… Как ту рыбину…

Тем не менее, еще раз покосившись на свой немногочисленный улов, Женя вновь закопался в походном рюкзаке, разыскивая баночку с наживкой – тестом, замешенным по специальному рецепту бывалого рыболова. Затем, оторвал небольшой кусок теста и, насадив его на крючок, отправил в воду, вновь приняв позу Роденовского мыслителя. Рыбалка – рай для медитации – сиди и размышляй о смысле жизни, смысле смерти или смысле последней серии какого-нибудь латинского «мыла». Не прекращающийся снегопад только усиливал ощущение гармонии с природой, вот только вместо философских мыслей в голову лезли отнюдь не самые приятные, связанные, естественно, с проклятой половиной рыбы, вытащенной из лунки.

Логично предположить, что половинчатые рыбы в Обском море не водятся, равно как и в любом другом – и не важно, пресном, или соленом. Сетовать на радиацию, Чернобыль и Китайские ядерные полигоны также не было смысла… Логичным был лишь один вариант – рыба заглотила наживку, и в этот миг кто-то откусил ей заднюю часть. Кто-то большой…

Женю передернуло при воспоминании о Спилберговских «Челюстях»… Впрочем, гораздо проще предположить, что в Обском море водятся половинчатые рыбы, чем большие белые акулы. Впрочем, зачем большие белые? Рыбка была не из разряда гигантских, тянула на килограмм, а то и меньше, так что отхватить ей хвост одним движением могла бы и средних размеров собака, окажись она любительницей подводного плаванья.

Он рассмеялся, чувствуя, как шок от увиденного постепенно отступает, а на смену образу перекушенной пополам рыбы приходит другой – немецкая овчарка с аквалангом, кружащая сейчас подо льдом. Бред сивой кобылы, но лучше, чем пресноводная акула. Тут же вспомнились легенды австралийских аборигенов об их морском боге, оказавшемся, на поверку, лишь акулой мако. Аборигены, жившие большей частью ловлей рыбы, выдернув из воды половинчатую рыбешку, такую как он сейчас, тут же выкидывали ее обратно, чтобы не разгневать бога. Бывало, что мако, у которой из-под носа уводили недоеденный обед, выпрыгивала из воды, подобно хищно скалящемуся дельфину, и разносила утлую лодчонку в щепки, не то просто из мести, не то ради того, чтобы добраться до своей рыбы.

Машинально отметив про себя, что чтобы не гневить подводного бога, кем бы он ни оказался в родном Обском водохранилище, стоило бы бросить рыбеху обратно в лунку, но теперь уже поздно об этом сожалеть. В такой снегопад ее, наверное, уже начисто засыпало снегом… Да и вообще, к черту все эти суеверия. Поудобнее устроившись на раскладном стульчике Женя намотал леску на палец, предварительно, естественно, натянув на руки перчатки, и, гипнотизируя взглядом поплавок, стал ждать поклевки. Собственно, большинство рыболовов-подледников обходились и вообще без поплавка, ощущая, когда пора подсекать по натяжению лески, намотанной на палец, но Женя все еще не мог избавиться от привычки наблюдать за поплавком. Вот ушел он на глубину раз, второй – вот тогда и пора вытаскивать. А по натяжению лески… Нет, пока что опыта было маловато.

Поплавок дернулся, легонько нырнув.

– Ага… – прошептал Женя, наклонясь к лунке и теперь уже гипнотизируя не поплавок, а рыбу, которая, невидимая его глазу, ходит где-то там, в глубине. – Давай, милая, кушай! Ай, вкуснятинка!

Поплавок ушел под воду еще раз, с тем, чтобы больше не показаться на поверхности. Значит рыбка заглотила крючок! Самое время подсекать!

Женя дернул леску, но вместо того, чтобы выдернуть рыбу из воды, сам едва не упал, ощутив не дюжую силу, тянущую его вниз, под воду. Он дернул сильнее, попытался взяться за леску обеими руками, но не успел – леска дернулась еще раз, бросив его лицом вниз, к самой лунке. Еще один рывок, и его правая рука оказалась по плечо в ледяной воде, а неведомое нечто, которое по силам вполне могло потягаться с крупной акулой, упорно тащило его под лед.

От холодной воды, пропитывавшей куртку, сперло дыхание, и, казалось, остановилось сердце. Указательный палец погруженной в воду руки хрустел, выходя из сустава, и Жене казалось, что этот хруст он слышит даже через слой воды… Боль скрутила руку, завязывая жилы узлами, и даже ледяная вода не могла заглушить ее. А кто-то там, внизу, рвал леску из стороны в сторону, силясь не то освободиться, не то утащить его за собой… Протащить сквозь узенькую лунку, как кусок мяса сквозь решетку мясорубки.

Женя закричал от боли, что было силы упираясь левой рукой в снег и безуспешно пытаясь подняться хотя бы на колени. Боль в скрученном леской пальце стала невыносимой, и он, чувствуя, как адреналин растекается по всему телу, рванулся изо всех сил, одновременно пытаясь дотянуться до рюкзака, в котором лежал складной нож. Перерезать леску… Перерезать леску, иначе конец! Иначе эта тварь там, внизу, утянет его под воду, или просто размажет по льду, таща его сквозь лунку. О том, что даже если он и доберется до ножа, его еще нужно будет открыть, Женя не думал…

Сердце билось, словно колеса скорого поезда на длинном перегоне. Каждое движение, каждое усилие отдавалось болью в руке, исчезнувшей под водой, и когда боль в очередной раз прошла то, что ему казалось пиком его собственной выносливости, Женя даже не придал этому особого значения. Лишь секунду спустя он понял, что его больше ничто не удерживает, и выдернул руку из воды, одновременно откатываясь прочь от проклятой лунки.

Указательного пальца не было! Точнее, не было в привычном Жене понимании – первые две фаланги словно отрезало ножом… Или нет, лучше оторвало мясорубкой. Из обильно кровоточащей рваной раны, украшенной махрами из разорванной кожи и нитей шерстяной перчатки, выпирал развороченный сустав…

Он закричал, теперь уже не от боли, а от испуга, или, даже, от охватившего его животного ужаса. Женя смотрел на свой изувеченный палец, но вместо него видел себя, лежащего на залитом кровью снегу. Нет, не себя, а то, что от него осталось, так как в этом видении ниже пояса у него не было ничего, кроме выпирающих из туловища огрызков костей, да лежащих на снегу кишок. Он отчетливо представил, как нечто, скрывающееся сейчас подо льдом, перекусывает его пополам, как ту несчастную рыбину, которую он так опрометчиво отшвырнул в сторону.

– Господи… – прошептал он, на коленях ползя к своему рюкзаку, чисто интуитивно понимая, что необходимо сделать простейшую перевязку, иначе от потери крови он потеряет сознание. – Господи, помоги…

Дрожащими руками, заливая рюкзак льющейся из пальца кровью, он отыскал какую-то тряпку, сунутую ему заботливой Татьяной, как раз на случай «А вдруг понадобится». То ли женская интуиция могла предчувствовать и подобные происшествия, то ли… А черт его знает! Важно лишь то, что тряпка была.

Кое-как перетянув искалеченный палец, он попытался поднять с земли рюкзак, но вместо этого опять повалился на колени, не в силах совладать с головокружением. Нужно было добраться до станции! Как угодно – хоть ползком, но добраться. Минут двадцать ходу – пятнадцать по льду водохранилища, и еще пять – через маленький лесок. Мелочь, даже в его нынешнем состоянии.

Добраться до станции. Там есть медикаменты, там есть люди, которые помогут… Добраться до станции… Но в какой она стороне?!

Женя закрутил головой, пытаясь понять, в какую же сторону ему нужно двигаться. До берега – рукой подать, и пять минут назад, до того, как нечто, схватившее его крючок, оторвало ему палец, он смог бы определить направление с закрытыми глазами. Впрочем, в таком снегопаде, что открывай глаза, что закрывай – роли не играет.

Куда же идти теперь? Ситуация была бы смешной, не будь она такой жуткой. Город раскинулся вокруг него, и куда не пойди – обязательно выберешься к людям. В любой из сторон света был город… Вопрос лишь в расстоянии! На севере – пять километров, на западе – пятнадцать, на юге – не меньше двадцати, а на востоке, откуда он, собственно и пришел – метров пятьсот! Вот только как, стоя посреди заснеженной равнины Обского моря, определить, в какой стороне север, при том, что даже солнца не видно из-за туч?!

– Спокойно… – прошептал он, баюкая руку, охваченную огнем боли. – Спокойно! Я не могу заблудиться здесь… Как я сидел? Лицом на юг… Рюкзак лежал позади меня… Я передвинул его, когда искал тряпку? Не знаю!.. Кажется, нет. Тогда станция приблизительно там…

Он попытался подняться на ноги, уже и не помышляя о том, чтобы забрать рюкзак. Бог с ним, пусть остается здесь вместе с проклятыми крючками, наживкой и ледорубом. Все равно, если он останется жив, вид рыбы будет еще несколько лет вызывать у него лишь тошноту и жуткие воспоминания.

Вода в лунке звучно всплеснулась, а спустя секунду что-то плюхнулось рядом с ним на снег. Что-то небольшое и темное, размером не более указательного пальца… Или половины указательного пальца! Первых двух фаланг, оторванных с мясом…

Слава Богу, он успел отвести взгляд в сторону за секунду до того, как желудочные спазмы стали бы непереносимыми, и, слава Богу, что колпачок из того, что осталось от его перчатки, не свалился с предмета, выброшенного чьей-то сильной рукой (и рукой ли?) из лунки. Иначе, увидев частичку собственного тела, только отделенную от него, Женя точно оставил бы на чистом снегу свой сегодняшний завтрак, что еще больше подорвало бы его силы.

– Господи! Да что же это? – прошептал он, поднявшись на ноги, но тут же потеряв равновесие от головокружения и вновь упав на колени, практически носом в лунку…

Сил на то, чтобы кричать, уже не было, равно как и сил пугаться вообще. Когда из маленького овального отверстия во льду на него глянула гротескная пародия человеческого лица, в первую секунду Женя просто решил, что видит собственное отражение. Но когда нечто под водой моргнуло большими выпученными глазами, и распахнуло рот, не то в хищной ухмылке, не то в скучающем зевке, он не выдержал. Закрыв глаза, он пополз в том направлении, в котором, как ему казалось, должна была находиться станция, не пытаясь даже подняться на ноги. Он уже не видел, как громадная когтистая лапа, покрытая короткой бледно-желтой шерстью, без единого плеска поднялась из лунки, и уцепилась когтями за лед. Не видел, как напряглись мускулы под кожей чудовища, зато отчетливо слышал треск ломающегося льда за своей спиной, и понимал, что это означает. То, что оторвало его палец, сейчас выбиралось на поверхность водохранилища, проламывая лед своим могучим телом.

Что-то выходило на охоту, и запах тухлых яиц, принесенный порывом ветра, поведал Жене о том, что оно совсем рядом. Но он продолжал ползти вперед, отчаявшись выжить, но все же не желая останавливаться. Полз, словно робот, получивший всего один приказ, и следовавший лишь ему. Минута, две, три… Или тварь потеряла его след – кто ее знает, способна ли она, выходец из подводного мира, вообще ориентироваться на суше? – или и вообще не собиралась его догонять…

Минута, две, пять, десять…

Женя лишь смутно мог ориентироваться во времени, окутанный белой пеленой падающего снега. Время замерло… Или, быть может, наоборот побежало слишком быстро, существенно обогнав его и оставив позади? Он остановился, разрываясь между желанием обернуться, и желанием продолжать свой путь дальше, в надежде, что он двигается в нужном направлении. Болевой шок прошел, головокружение, вызванное не то потерей крови, не то просто ее видом, тоже медленно отступало, и он, наконец, мог трезво оценить создавшуюся ситуацию.

Ситуацию… Иначе и не назовешь. Что-то жуткое, громадное и уродливое выбралось из-подо льда, и… И что? Погналось за ним? Не похоже. Он больше не ощущал даже запаха тухлых яиц, сопровождавшего тот миг, когда тварь выбралась на лед. Он могло настигнуть его уже десятки раз… Или не могло? Разве вытащенная на берег щука способна погнаться за рыболовом, какой бы огромной она не была, и какие бы острые зубы не сверкали в ее хищной пасти?

Превозмогая страх он сел на снег и обернулся, ожидая увидеть оскаленные зубы, готовые сомкнуться на его шее… Тишина. Лишь снег продолжал падать с тихим шелестом, окутывая мир пеленой. Сибирские просторы, мать их!

Что бы ни выбралось из-подо льда, оно не гналось за ним. По крайней мере, пока…

Женя с усилием поднялся на ноги и зашагал в первоначальном направлении, изредка оглядываясь по сторонам. Завеса снежной пелены была настолько плотной, что уже в десяти метрах нельзя было различить ничего… Впрочем, различать было особо и нечего – везде был снег, снег и только снег. Оставалось лишь надеяться на то, что он выбрал верное направление, и очень скоро выйдет или на саму станцию, или, хотя бы, на тот берег, по которому пролегала железнодорожная ветка. В противном случае он имел реальный шанс замерзнуть посреди Обского моря, на крепчающем морозце или, быть может, умереть от потери крови. Впрочем, кровь из плотно перетянутого пальца больше не бежала – так, сочилась, оставляя на снегу ярко красный след… О том, почему подводное чудовище не нашло его, просто следуя по этому кровавому следу, Женя не хотел даже и думать. Не нашло, и слава Богу, и пусть и дальше так остается…

Глава 2. Рука дантиста

Электричка мчалась вперед, отчаянно стуча колесами, и этот звук, наверное, был единственным, что нарушало безмятежный покой тихо падающего за окном снега. За окнами едва-едва проглядывало сквозь снежную пелену серое полотно дороги, да иногда по нему проносились разноцветные пятна автомобилей. Если снег пойдет еще сильнее, подумалось Ангелине, то очень скоро можно будет вообще забыть о том, что еще даже не выбралась из города. Будет казаться, что едешь где-то в районе БАМа, когда вдоль дороги только тайга, тайга и… и тайга.

Она на миг закрыла глаза, вспоминая свою летнюю поездку в Хабаровск, и бескрайнюю тайгу, начинающуюся, кажется, прямо у железной дороги. Тайга – степь – тайга – степь… Нет, там все-таки было хоть какое-то разнообразие, хотя после четырех дней в поезде ее оттуда можно было просто выносить. Здесь же – один снег. Эх, знать не врали синоптики про какой-то циклон, не то пришедший откуда-то, не то образовавшийся прямо над городом. Или антициклон? Знать бы еще, чем они различаются, и какой из них приносит солнечную погоду, а какой вот этот кошмар.

– Это все из-за потепления, – словно прочтя ее мысли сказал сидевший напротив нее мужчина.

– Что, простите? – спросила она, отрывая взгляд от окна, и смотря на него. Хотя, можно было и не спрашивать. Высокий субъект примерно ее возраста – лет, так 25–30, хорошо одетый (правда не по погоде – значит, как и она сама, к прогнозу погоды не прислушался) – его кожанка тянула на всю Гелину зарплату в больнице, а про норковую шапку (которая с курткой вообще, надо сказать, никак не сочеталась), вообще не хотелось думать. Богатей, возможно, из категории «новых русских», хотя их в Новосибирске, слава Богу, пока маловато – предпочитают Москву и прочие крупные города. Но обручального кольца на пальце не видно… Скорее всего одинокий бизнесмен, увидевший в поезде симпатичную девушку в очках в роговой оправе, и решивший познакомиться поближе по принципу «Авось что и выйдет». Также машинально она припомнила, что когда электричка отъезжала от Главного Вокзала, этот парень сидел на пару рядов дальше, и где-то в середине пути подсел к ней, не смотря на то, что абсолютно пустых седушек в вагоне хватало.

– Глобальное потепление, – пояснил он. – Я увидел, что вы с тоской смотрите в окно и, видимо, думаете про себя, откуда взялась эта гадкая снежная каша.

– И вы решили просветить необразованную девушку? – достаточно агрессивно парировала Геля. – Обычно мужчины просвещать меня не рискуют. Едва глянув на лицо. Раз девушка в очках – значит умнее их раз в десять. Быть может, даже профессор в какой-нибудь области…

– А это так? – тут же вклинился собеседник.

– А как вы думаете?

– Ну, на профессора ты не тянешь, – на «ты» он перешел настолько непринужденно, что Геля даже не смогла как следует удивиться или разозлиться. – А вот на кандидата наук… Готов спорить, что ты – кандидат чего-нибудь химико-биологического.

Она непринужденно рассмеялась.

– Почти угадали. Ботаником меня с детства дразнили. Может быть поэтому я в медицинский и пошла. Вот только никакой я не кандидат наук, а так, самый обычный доктор.

– Может быть, перейдем на «ты»?

– А может быть, обратно на «вы»?

От такого оборота событий парень несколько ошалел, но от своих целей отступаться не спешил.

– Хорошо, пусть будет «вы». Прям как в песне поется…

– «В моем поле зрения появляется новый объект…»? – еще разок «припечатала» его Ангелина, – Как у БГ, да?

– Ну и в этой тоже… – бедняга окончательно смутился, явно не зная, как продолжать разговор. Видя его колебания Геля отчего-то решила его пожалеть. В конце концов, он был ей даже немного симпатичен… Ну, разве что немого, да и скоротать дорогу до Искитима за разговором, было не так уж и плохо.

– Так что вы там говорили на счет глобального потепления? – спросила она, улыбнувшись.

Парень ободрился, но от чего-то раскрывать детали мировой экологической катастрофы не торопился. Быть может, от того, что не знал ни единой?

– А как Вас зовут? – не совсем в тему брякнул он.

– Клетимнестра. – выдала Геля свою любимую еще со студенческой скамьи импровизацию. – Фамилию сказать, или и так язык сломаешь?

Парень расхохотался, видимо, сообразив, наконец, что на серьезное знакомство его попутчица не настроена, зато в несерьезном даст ему сто очков форы. Но отступать он не собирался, что, в общем-то, Ангелину только обрадовало. Электричка только-только отъезжала от станции Сеятель, и ей предстояло преодолеть еще немало перегонов прежде, чем въехать в конечную цель пути – Искитим.

– Ураювкос! – бодро представился парень. – Будем знакомы.

– Будем, – улыбаясь согласилась Ангелина, – Но не долго.

– Почему не долго? – озадачился Ураювкос (Геля, конечно, понимала, что Ураювкос из него такой же, как из нее Клетимнестра, но про себя решила называть его именно так).

– А просто я до Искитима еду, и там наши пути красиво разойдутся, как в море корабли.

– Как ледоколы на северном полюсе, – уточнил он, кивая за окно.

– Примерно.

Секундное молчание. Парень, видимо, решал про себя, не стоит ли попросить у нее номер ее телефона, или все же не рисковать получить очередной от ворот поворот…

– Ты кто будешь-то? – спросила она, не выдержав паузы. – Чем живешь, чем на жизнь промышляешь?

– Да так, всего помаленьку. Небольшой семейный бизнес… А ты?

– А я – наркотой промышляю. Иногда, конечно, приходится, и по зубам кому надо надавать…

С парня чуть не слетела его норковая шапка, а челюсть отвисла, казалось, до самых колен.

– Врач я, говорила же уже! – рассмеялась Геля, видя замешательство на его лице. – Стоматолог.

Мимолетное облегчение на лице ее попутчика тут же сменилось еще большим замешательством. Похоже, он привык кадрить или молоденьких студенточек, или… да черт его знает, к чему он привык, но вот стоматолога без бормашины видел первый раз в жизни.

– Бывает… – неуверенно выдохнул он.

– Ты скажи еще, что не у всех проходит! – угрожающе проворчала Геля, с лица которой не сходила улыбка. – Вот только скажи – попадешь ко мне в кресло – все нервы на сверло перемотаю!

Электричка медленно подкатила к станции Обское море и задергалась, словно корова на льду, пытаясь затормозить на занесенных снегом рельсах.

Видя, что от псевдо-Ураювкоса, добиться больше ничего нельзя, Геля вновь обратила взор в окно, разглядывая абсолютно пустынную станцию. То ли дело, что тут летом происходит – день открытых дверей в сумасшедшем доме. Все бегут, суетятся, купальники на ходу теряют… А зимой, да еще и в такую погоду даже моржи, да вездесущие рыбаки попрятались. Сейчас, например, с поезда никто сходить не сбирался, по крайней мере, в этом вагоне. Не зря утром отец подкалывал ее, когда она выходила из дома: «В Искитим поедешь? На юга, в смысле… Смотри, не обморозься!» Таков уж Новосибирск – летом выражение «поехать на юг» означает отправиться на пляж, а вот зимой – угодить в занесенные снегом сосновые леса, в которых, кажется, слово «цивилизация» звучало бы, словно мат в библиотеке.

– ОБСКОЕ МОРЕ… – пробубнил электронный бубнильщик станций, и двери электрички с надсадным шипением распахнулись. Точно, так и есть. Никто не выходит.

И тут ее внимание привлек человек, вышедший со стороны моря, из-за здания станции. Он шел, пошатываясь, словно пьяный, держа на весу праву руку и баюкая ее, как маленького ребенка. Пелена снега практически скрывала его от Гелиного взгляда, но даже так она отчетливо видела, что по всей его одежде красуются бардовые пятна крови, и больше всего их именно на правой руке.

Размышляла она недолго… С ним явно случилось что-то плохое, и еще не известно, окажется ли на станции дежурный (зимой они, как правило, вымирали словно мамонты, мотивируя это тем, что зимой нечего делать на пляжных станциях), а если каким-то чудом и окажется, то кто знает, способен ли он оказать человеку первую помощь. Логичнее всего для этого мужчины было бы, наверное, вскочить в поезд, но он был в таком состоянии, что, кажется, и вовсе не видел стоящей перед ним электрички.

Геля решилась. Подхватив свою сумочку, она бросилась к выходу, на ходу прикидывая, чем из того, что находится сейчас в ней, можно сделать перевязку.

– Эй! – крикнул ей вслед Ураювкос. – Ты же сказал, что до Искитима едешь! Ты не бойся, я не обижу…

– Попробовал бы ты обидеть! – на ходу бросила она, выпрыгивая на перрон в уже закрывающиеся двери. Благо, снега намело столько, что о гололеде можно надолго забыть – каблуки предательски хрустнули, но каким-то чудом остались целы. Хорошо хоть, что ноги не разъехались в разные стороны, как это часто бывает зимой.

Надсадно скрипя и жалуясь на свою нелегкую жизнь, электричка засеменила дальше, оставляя Гелю на пустом перроне. И, возможно, на пустой станции, на которой единственным живым существом был тот человек с окровавленной рукой. Только тут Геле пришло на ум, что человек этот, возможно, пострадал вовсе и не по естественным причинам. Не исключено, ведь, что на него кто-то напал, и этот кто-то сейчас где-то рядом. Или он сам напал на кого-то, но получив отпор? Задумываться об этом было поздно, и Геля, размахивая руками, побежала к ковылявшей в снежной пелене фигуре.

Женя потерял счет времени, уже и не помня, сколько часов (хотя может и минут) прошло с того момента, когда нечто из-подо льда, оттяпало ему палец его же собственной леской. Он брел по льду Обского моря, совершенно не осознавая, куда он идет. В голове засела лишь одна мысль – добраться до станции. О том, что на ней и в самом деле может не оказаться никого – он не думал. За те несколько раз, что он бывал здесь, он ни разу не заходил в вокзал, представлявший собой, фактически, крышу на четырех столбах – одно слово, летняя станция, на которой зимой и билетов-то не продают. Или продают? Как-никак, Академгородок рядом. Студенты…

Мысль об Академгородке придала ему сил, и он заковылял чуть быстрее. От станции до цивилизации еще минут пятнадцать ходьбы – знать бы еще только, в какую сторону. И вообще, добраться бы хоть до железной дороги.

С запада, со стороны моря (впрочем, море здесь было повсюду, расстилаясь безбрежной снежной равниной), вновь налетел мощный порыв ветра, и Женя машинально принюхался. Несколько раз ему казалось, что он ощущал омерзительный запах тухлых яиц, который распространяло подводное чудовище, но всякий раз, оборачиваясь и ожидая увидеть перед собой оскаленную пасть зверя, он видел лишь снег и ничего кроме снега. Так и в этот раз – Женя не мог быть уверенным в том, показалось ли ему, что ветер принес запах чудовища, или же тварь и вправду шла за ним.

Дорога, вдруг, пошла вверх, и Женя даже не сразу понял, что выбрался на пляж. Точнее – на то, что летом являлось таковым. Впереди маячили сосны… Где-то там, за ними, проходит железная дорога. Где-то там есть люди, которые обязательно помогут…

Он зашагал вверх, проваливаясь в глубокий снег. Покалеченную руку он держал на весу, но с тем же успехом мог бы и отпустить ее – она все равно висела бы в воздухе, параллельно земле. Рукав куртки, напитавшийся воды, заледенел, встав колоколом и не давая согнуть рук. Более того, Жене казалось, что заледенела и сама рука – он уже не ощущал ее. Только сейчас он понял, что не выбери он правильного направления, и пойди в противоположную сторону – умер бы посреди Обского водохранилища вовсе не от потери крови, которая была не так уж и серьезна, а от обморожения. Морозец, не так давно казавшийся вполне приемлемым, теперь кусался, почище иной собаки. То ли он так обморозился, то ли вокруг действительно стало холоднее.