Текст книги "Эпидемия FV (СИ)"

Автор книги: Кирилл Кудряшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Женя

Рабочий день перестал быть рабочим еще в обед. Весь «Астроленд» стоял на ушах, обсуждая пожар на ГЭС. Для компании эта новость была животрепещущей уже потому, что сегодня на склад должна была приехать фура с радиаторами из Казахстана, которая намертво застряла в громадной пробке, образовавшейся на левом берегу Медянки на подъездах к плотине, и часа три добиралась до центра, чтобы перемахнуть на другой берег.

Трое из менеджеров фирмы жили в коттеджном поселке на берегу водохранилища, и вполне закономерно опасались того, что домой они доберутся разве что к ночи, когда чудовищная пробка худо-бедно рассосется.

С расспросами все, естественно, приставали к Жене, потому как сдуру сболтнул, что автором репортажа, крутившегося сейчас по всем каналам города, была его близкая знакомая, равно как и фотографии, лежавшие на всех новостных сайтах, были сделаны его подругой.

Часам к четырем по городу поползли еще более зловещие слухи. Если до обеда все только и говорили о возможном прорыве плотины, то к вечеру разговоры переключились на неизвестный вирус, витающий в воздухе и сводящий людей с ума. Кто-то связал появления на улицах голых сумасшедших с пожаром на ГЭС, и если сначала это сообщение вызвало у него лишь мимолетную улыбку – Леха уже скинул ему по «Аське» Маринину теорию – то когда сводки новостей подтвердили и сам факт этого коллективного сумасшествия, и количество смертей, он всерьез задумался о том, что Маринина теория заговора вполне могла оказаться правдой.

Еще раньше ему позвонил Сергей, рассказав о нападении на Дашу, и пригласивший их с Аней заночевать у Лехи. Так, на всякий случай.

– Мы еще точно не решили, – сказал он. – Но скорее всего заночуем у них. Спать, правда, придется на полу, но что нам, впервой, что ли? Зато если кто-то из нас начнет откалывать номера – остальные его скрутят и вызовут скорую. Мне бы как-то не очень-то хотелось задушить Марину, а потом выпрыгнуть из окна.

– Ты тоже думаешь, что на ГЭС было что-то… секретное?

– Я не знаю, что и думать. Может быть это и совпадение, но первый случай произошел именно на ГЭС, и именно во время пожара.

К пяти на МГС появилось сообщение о том, что пожар на ГЭС полностью потушен, и, не смотря на то, что плотина пока еще закрыта для проезда – по ней позволят пройти пешеходам, которых на той стороне будут ждать автобусы и маршрутные такси. Руководство ГЭС, в один голос с мэром и губернатором уверяли, что никакой секретной лаборатории, разрабатывающей биологическое оружие на плотине не было, и быть не могло.

Первые лица города, правда, признавали факт какого-то массового психоза, и призывали органы правопорядка быть начеку, равно как и всех обычных граждан. Приступы сумасшествия начинались с одного и того же симптома – человек начинал раздеваться, после чего его поведение становилось агрессивным. Все пятнадцать зафиксированных случаев закончились трагически, в первую очередь для самих повредившихся рассудком. Схема их действия была одной и то же – раздеться, наброситься на тех, кто находился рядом с ними, используя как оружие любой подручный предмет, и через несколько минут – покончить жизнь самоубийством.

Милиция призывала всех, кто заметит начавшего раздеваться человека, попытаться задержать его, и не позволить причинить вред себе и окружающим. Но с тех пор, как в районе 13–14 часов по городу прокатилась волна сумасшествия – подобных случае больше не было.

Этот факт тоже прекрасно укладывался в теорию о психотропном оружии, о чем тут же начали судачить в форумах и чатах. Дескать, газ, выброшенный в воздух при взрыве, снесло ветром. Ветер дул в сторону Новосибирска, и по слухам многие его жители уже заперли окна и двери, и проклеивали скотчем все щели, в попытке сделать свои квартиры герметичными.

Медянск потихоньку сходил с ума. Впрочем, в этом были свои плюсы. Улицы стремительно пустели, и даже вечная пробка под окном «Астроленда» рассосалась, превратившись в жиденький поток машин. По крайней мере, легче будет добраться домой!

Аня, в отличие от него, кажется, вообще не приняла всерьез происходящего в городе кошмара. Не то, чтобы она не верила в этот загадочный вирус – даже если отбросить новости, сочтя их «уткой» или розыгрышем, Даша уж точно не стала бы разыгрывать их таким образом. О происшедшем с Дашей Аня узнала от него, посочувствовала, позвонила ей, и посочувствовала уже лично. Однако от приглашения переночевать всем вшестером, плюс Лехина мама (спасибо хоть только мама – отец в командировке, и должен был вернуться только завтра к обеду) отказалась. Зато активно приглашал к себе его самого.

«Нет, Анют, извини – хотел сегодня дома уборку сделать», – отписался он в «Аське», добавив в ответ на ее залившегося краской смущения колобка-смайлика свое *от сожаления опускаются уши*. «Мы же завтра в „Дзержинский“ уезжаем, вот я и не хочу в квартире бардак оставлять».

«Жаль…» – ответила она, и молчала оставшиеся до конца рабочего дня пол часа.

Попрощавшись со всеми, Женя как всегда направился на автобусную остановку. Город казался вымершим. Редкие прохожие не шли – почти бежали, подозрительно оглядываясь на других. Руки у некоторых были спрятаны в карманы, и Женя поневоле задумался, а не сжимают ли они сейчас рукояти ножей, или даже пистолетов?

Пустая дорога радовала – значит добраться ему удастся без пробок. Но в то же время, как теперь ходят автобусы? Быть может водители тоже попрятались по домам? Опасения оправдались – автобус до Сосновки пришел через двадцать минут, когда Женя уже готов был ехать на такси, водитель которого наверняка содрал бы с него лишнюю сотню «за риск». А что, логично, вдруг по пути он набросится на него?

Войдя в автобус, Женя с опозданием подумал о том, что он будет делать, если раздеваться начнет водитель? Скорее всего – просто молиться.

Не смотря на слухи и опустевший город, сидячих мест в автобусе не было. Правда и стояли-то от силы человека четыре – обычно в это время была страшенная давка. Во взглядах пассажиров читалась настороженность и опасение. Все косились друг на друга, и даже старались отодвинуться от соседа как можно дальше, насколько это вообще позволяли узкие сиденья. Даже старушки, обычно легко находящие друг с другом общий язык, на почве ненависти к правительству, сейчас молчали, исподлобья зыркая на окружающих.

Он устроился поудобнее, привалившись спиной к поручню, и приготовился к получасовой поездке до дома. Хотя, если автолюбители сейчас попрятались – ему вполне может повезти доехать и минут за двадцать. В кармане завибрировал и тут же умолк сотовый. Женя не стал даже доставать его – и так знал, что на экране опять горит fv. Ну и пусть – уже в который раз он отметил про себя, что давно надо спросить у Сергея или у Лехи, что творится у них в конторе. Впрочем, нет – у Лехи спрашивать бесполезно.

Или, быть может, шалит вовсе не «МедСота», а его собственный мобильник?

Телефон снова загудел, и на этот раз следом за гудением полилась и музыка. Даша…

– Привет, Дашонок! Ты как?

– Да нормально я, Жень, нормально. С тобой-то все в порядке?

– А как еще?

– Я переживаю, что ты к нам не приехал. Может передумаешь? Мы за тебя волнуемся…

– Да все будет хорошо. Я за новостями слежу, с трех часов ни одного случая сумасшествия. Поговаривают, что то, что выбросилось с ГЭС, унесло ветром, и теперь Медянск безопасен, а вот Новосибирску скоро придется туго.

– Мы тоже из Интернета не вылезаем, и телевизор всегда включен. Про это уже в Москве говорят, на центральных каналах. Мои фотографии уже несколько раз мелькали, – в голосе Даши слышалась вполне закономерная гордость. – Ладно, ты будь осторожен.

– Постараюсь, – ответил он. – Пока!

– Удачи! – напутствовала Даша, и отключилась.

Пряча трубку в карман, Женя улыбался. Кому-то могло бы показаться странным, что о нем беспокоится жена лучшего друга, а не его собственная девушка, но для него и Даши ничего странного в этом не было. Если бы его сейчас спросили, «почему?» – он вряд ли с ходу подобрал бы достойный ответ. Просто между ними было какое-то родство душ. Они понимали друг друга без слов, и Даша не раз говорила, что разговаривать о чем-то с ним ей гораздо проще, нежели с Лехой. Она любила своего мужа, но считала Женю лучшим другом, без общения с которым она не могла прожить и дня.

Женя всегда первым видел новые Дашины фотографии. И нередко она прислушивалась к его критике, если они в чем-то ему не нравились. Прислушивалась, и никогда не обижалась, часто следуя его советам. Он был экономистом, и не имел ни малейшего отношения к искусству, но, тем не менее, никто лучше него не понимал Дашиных фотографий.

Как-то она прислала ему фотографию стакана с водой, сопроводив письмо коротким сообщением о том, что никто этой фотографии не оценил. Леха – тот и вообще лишь покачал головой, интересуясь, какому журналу она это отправит? Самой Даше фотография безумно нравилась, и ей не хватало одного – названия.

Кухонный стол, граненый стакан, до половины наполненный водой. Классическое «Наполовину полон, или наполовину пуст?». На гранях играет свет, кое где разлагаясь в радугу. Стакан как стакан, на фоне ничем не примечательных обоев с желтыми звездочками.

Стакан на фоне звездного неба?

Тест на оптимизм?

Вода ли в нем?

Женя сыпал названиями, и каждое из них вроде бы и подходило фотографии, а вроде бы и не очень. Оно должно было быть невероятно цепляющим, дабы дополнить кадр, который большинство зрителей могли и не оценить.

И тогда на ум Жене пришли строчки из Куваевского мультфильма: «А ты записался в нарко БАРАНЫ?» – «А мы вчера записались… Помнишь? Ты еще полчаса стакан с водой фотографировал!»

Так родилось название «Что курил фотограф?», с которым этот кадр собрал положительные отзывы сотен посетителей Дашиного сайта.

Он не понимал только, почему когда на нее напал этот ее порнушник, Даша первым делом позвонила Марине, а не ему? Он бы тоже сорвался и полетел к ней, других вариантов не было… Хотя, наверное просто сработал рефлекс, первым делом позвонить лучшей подруге, а не другу. Он поежился, подумав о том, что этот порнушник вполне мог убить Дашу. Ему вообще до сих пор и в голову не приходило, что с Дашей, такой милой и добросердечной, может что-то произойти. Это было все равно как допустить, что кто-то может попытаться убить ангела! Такое и в самом деле могло придти на ум только сумасшедшему.

В автобусе было жарко. Женя покосился на люк, но потом прикинул, какой вой поднимут сидящие рядом старушки, которых тут же продует насквозь, да так, что даже печень через поры кожи сквозняком выдует, отказался от этой мысли. Лучше уж снять куртку, и нести ее в руках. Неудобно, но нервы целее будут.

Он как раз начал вытаскивать руки из рукавов, когда краем глаза заметил справа от себя движение. Поднял голову, и едва не расхохотался – пассажиры подались от него прочь, вжимаясь друг в друга и спинки сидений. Никак не срегировал лишь дед, мирно посапывающий на сиденье прямо возле него – тому вообще было глубоко по барабану, что происходит и в мире, и непосредственно рядом с ним.

– Да я всего лишь куртку снять хотел, – улыбнулся Женя, разводя руками. – Нормальный я. Нормальный!

Кто-то, успокоившись, вздохнул. Какая-то бабулька заохала, те кто помоложе – улыбнулись, оценив юмор ситуации. Какой-то мужик, единственный, кто не отшатнулся, а наоборот подался к нему, выдохнул: «Ты, парень, так больше не шути!» – и уселся на свое место.

Женя рассмеялся, тем самым, видимо, окончательно развеяв все подозрения о себе, как об очередной жертве загадочного газа или вируса. Помнится, когда-то давно, когда в Китае завелся неизлечимый вирус атипичной пневмонии, точно также народ реагировал на любого человека с насморком. А коронной шуткой того периода был способ значительно увеличить свободное место вокруг себя в давке. Чихнуть, сопроводив сие действие замечанием: «Чтоб я еще раз в Китай поехал!!!»

Народ в автобусе вернулся в свое прежнее состояние – настороженно-напряженное. На Женю же, наоборот, накатило спокойствие и умиротворенность. Автобус шел ровно, без рывков и дерганий – дорога была практически пустой, и Жене светило попасть домой на полчаса раньше обычного. Ровное покачивание расслабляло, а от тепла клонило в сон. Женя задремал, привалившись к поручню. Кто сказал, что стоя спят только лошади? Нет, еще и люди, пять лет проездившие в институт на другой конец города, и привыкшие спать не только стоя, но и вися на поручнях.

Разбудили его достаточно бесцеремонно – он почувствовал, как ему наступают на ногу, вынырнул из дремы, но выдернуть ногу уже не успел. Сидевший рядом дед решил, видимо, выйти на следующей остановке, и спускал ноги с небольшого возвышения, на котором стояло сиденье. Естественно, смотреть, куда он эти самые ноги спускает, он не собирался, а потому сейчас стоял все тяжестью у Жени на ботинке.

– С ноги моей сойди! – зло сказал Женя. Какое уж тут уважение по отношению к пожилым людям, когда эти пожилые люди топчут твои новые ботинки, как будто так и надо? И ведь как будто не чувствует, что стоит не на полу!

Можно было, конечно, резко выдернуть ногу, но Женя боялся что тогда ботинок деда просто сдерет с его обуви кожу, а так он отделается лишь тем, что придется ее основательно почистить.

– А чаво это ты тута ноги свои расставил? – прошамкал дед, не трогаясь с мета.

Салон автобуса начал растворяться в белой пелене. Наверное, тот кто впервые употребил выражение «Ярость застилала глаза», страдал тем же недугом, что и Женя.

– Стою я тут… – стараясь оставаться спокойным, ответил он, видя что головы пассажиров повернулись к ним, и в их глазах читался живейший интерес. Любители зрелищ, мать ихнюю! Чем же кончится дело? Кто кого? Молодой, или пожилой?

– Дык не хрена стоять тута, когда я иду!

У деда определенно был маразм, при чем далеко не на ранней стадии. На вид ему было лет восемьдесят, и сохранить рассудок в этом возрасте получалось далеко не у всех… Умом Женя это понимал, но ум уже был не властен над расползающейся белой пеленой.

Зачем ему жить? Чтобы вот так ездить в автобусе, отдавливая всем ноги, чтобы скандалить по поводу того, что ему не уступили место? Портить настроение другим? Убить его – милосердие! И для него, и для окружающих. Схватить за горло, и душить, пока не закатятся его глаза. Убить… Убить… Убить…

Женя сдался, позволив очертаниям салона полностью расплыться в белой пелене. Ярость клокотала в груди, требуя прямо сейчас ударить старика в лицо, в переносицу. Чтоб треснули кости, чтобы он подавился собственными зубами…

Зубы на подушке…

Почему?

Аня…

Образ Ани мелькнул в памяти в последний раз, и отступил, полностью вытесненный яростью.

Он пришел в себя в автобусе, сидящим у окна. За окном было еще светло, но солнце уже коснулось горизонта, из чего можно было сделать вывод что с того момента как он потерял над собой контроль, прошло не больше двух часов. Впрочем, зачем делать какие-то выводы, когда можно просто посмотреть на часы, точнее – на сотовый. 19–50. Отключился он ориентировочно в пол седьмого, значит прошло не более полутора часов.

На сотовом – три не принятых вызова. Два – Аня, один – Даша. Ладно, с этим разберемся позже.

Так, уже хорошо… отсутствовал он недолго. Второй вопрос – где он. Женя огляделся по сторонам. Автобус ехал по самой окраине Сосновского района, в сторону центра. То есть он давно проехал свою остановку, промотался где-то полтора часа, после чего вновь сел в автобус и поехал обратно. Спасибо, что хоть очнулся он даже до того, как проехал свою остановку вторично, и что вообще не укатил обратно в центр. Бывало и хуже, при чем гораздо хуже.

Женя оглядел себя с ног до головы. Все как обычно. Все так, как и было до провала в памяти. Только на ботинке, отдавленном дедом-маразматиком, красовался отпечаток.

Спрашивается, где он был все это время? Ответ очевиден: черт его знает! Все как обычно, и от дома он относительно не далеко. Ехать осталось минут десять. Что ж, надо позвонить Ане – чего это она так настойчиво его искала?

Он достал телефон, намереваясь набрать ее номер, когда, вдруг, отчетливо ощутил у себя между лопаток чей-то взгляд. Женя обернулся… В полупустом автобусе ехали от силы человек десять, так что выискивать того, кто так пристально наблюдает за ним, не было нужды. Он сразу же увидел ее. Девочка лет семи, в школьной форме, сидящая через три сиденья от него с молодой красивой женщиной. Их сходство бросалось в глаза – почти наверняка мать и дочь.

Поймав его взгляд девочка вскрикнула, и закрыла лицо руками, что не могло не привлечь внимания матери.

– Что случилось? – она говорила негромко, но Женя все же слышал ее. Девочка ответила совсем уж шепотом, так что ее слов он не расслышал, но ответ матери он слышал хорошо. – Опять? Не думай об этом.

– Он не знает, понимаешь! – уже громче сказала она, делая попытки встать, но мать удержала ее.

– И ты не знаешь. Тебе нет до этого дела.

– Но мама…

– Простите, – вставая, сказал Женя. Разговор явно шел о нем, и какое-то шестое чувство подтолкнуло его, подсказав, что он должен выяснить, о чем именно идет речь. – Но можно узнать, чего именно я не знаю? Мне показалось, что вы говорите обо мне.

– Вам показалось! – резко бросила мать.

– Нет, мы говорили о вас! – быстро сказала девочка, – Присядьте, я должна вам кое-что сказать. Мама, возьми меня на колени.

Женя украдкой огляделся по сторонам. Остальные пассажиры дремали – поглядывали на них, но без особого любопытства. Скандала не намечалась, никто ни с кем не ругался – на что же тут смотреть?

Мать проворчала что-то себе под нос, но усадила дочку к себе на колени, освобождая Жене место. Теперь их лица находились почти на одном уровне, и девочка, подавшись к нему, едва слышно прошептала ему на ухо.

– Внутри вас – зло!

Где-то под солнечным сплетением что-то ворохнулось, а к горлу подступил комок. Первым его побуждением было вскочить, рассмеяться, сказать матери что у ее дочки явно не все в порядке с головой, вернуться на свое место и докемарить до своей остановки. Забыть об этом ребенке, как он каждый раз выбрасывал из головы мысли о том, где он бывает, когда перестает быть самим собой.

Но Женя остался…

– Почему ты так решила? – спросил он.

– Простите нас, – вмешалась мать. – Моя дочка очень впечатлительная. Она не хотела вас обидеть!

– Мам, помолчи! – с недетской серьезностью велела девочка, и продолжила, обращаясь уже к Жене. – Потому что я чувствую его в вас. Оно у вас в душе!

– В каждого в душе есть немного зла, – возразил он.

– Немного – у каждого. У некоторых его много, но они знают об этом. Некоторые пытаются контролировать это, кого-то это даже получается. Но вы не можете, потому что даже не знаете о том, что в вас живет зло. Я никогда еще не ощущала такой силы!

– И что же мне делать?

Он не иронизировал, он спрашивал абсолютно серьезно. Вот так, сразу, безоговорочно, он поверил этому ребенку. Поверил, нутром чувствуя, что она права. Что в его душе живет что-то такое, что чувствует эта малышка. Что-то, что пугает ее. Да чего там, это что-то давно пугало его самого.

– Я не знаю, – подумав, ответила девочка. – Я чувствую его в вас, и все. Чувствую, что оно очень сильно…

– Оно сильнее меня? – спросил Женя, и затаил дыхание в ожидании ответа.

– Не знаю. Если вы создали его, то вы сильнее. А если оно вас, то сильнее оно.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Я иногда сама не понимаю, – опечалилась девочка. – Я просто чувствую.

Автобус притормозил на остановке, но поскольку она пустовала, и выходить никто не собирался – поехал дальше. На следующей остановке Жене пора было выходить.

– Вы выходите на следующей, – напомнила девочка.

– Знаю, – уже не удивляясь тому, что это знает она, ответил он. – Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

– Кажется, нет… – грустно ответила она.

– Как мне избавиться от него? Или, хотя бы, как понять, что оно из себя представляет?

– Я не знаю… Я чувствую, что какая-то ваша часть знает об этом, но когда-то давно, еще в детстве, вы запретили сами себе даже думать о нем. Когда-то вы знали, но заставили себя забыть.

Детство… Он и сам чувствовал, что что-то скрывается там, в глубинах памяти, на самой кромке воспоминаний, отделяющих память от детского беспамятства. Что-то, омытое кровью. Что-то, чего он не мог вспомнить.

– Спасибо… – поблагодарил он. – Я постараюсь найти это зло. И тогда посмотрим, кто из на сильнее.

– Это хорошо, что вы хотите этого. У вас может получиться…

– Скажи, а ты не чувствуешь, что происходит сейчас в городе? – спросил Женя, и тут же почувствовал озлобленный взгляд матери. Кажется, девочка тоже ощутила мамино недовольство.

– Мама с папой старались не дать мне этого узнать. Запрещали включать телевизор, чтобы я не увидела новостей. Но я чувствую… Чувствую зло. Другое, не такое как ваше. Большое, опускающееся на город.

– А ты не чувствуешь, откуда оно исходит? Не от плотины?

– Оно опускается сверху. Оно уже опустилось, и теперь расползается.

По коже Жени поползли мурашки.

– Вам страшно? – спросила девочка, глядя на него небесно голубыми глазами.

– Страшно, – признался он.

– И мне страшно. Ваше зло – оно только ваше. Оно может выплеснуться на других, может навредить, но оно ваше. То же, что пришло в город, расползается по всем людям. Ваше живет в вашей душе, а это селится в телах.

Автобус сбавлял ход, подъезжая к остановке.

– Вам выходить, – напомнила девочка.

– Я знаю…

– Так выходите! – потребовала мать. – Настя вам не пророк, не новая Ванга! Как мне уже надоели все, кто хочет от нее что-то узнать! Она ребенок, понимаете? Ей и так тяжело жить с этим!

– Я понимаю… – Женя поднялся. – Но я хотел бы…

– Я уже сказала вам все, что знаю, – сказала девочка. – Вам больше незачем оставаться.

– Значит тебя зовут Настя… А я – Женя.

– Очень рада была с вами познакомиться, – улыбнулась девочка.

Автобус открыл двери, впуская одинокого пассажира.

– До свидания! – попрощался Женя, направляясь к двери. – Удачи тебе.

– И вам удачи.

Женя проводил трогающийся автобус взглядом, помахал рукой Насте, помахавшей ему в ответ. И когда автобус скрылся за поворотом, услышал ее голос в своей голове.

«Если произойдет что-то страшное – найдите меня»

Он хотел было ей ответить, но не знал как. Сконцентрировался, представил ее лицо, ее голубые глаза, и мысленно четко и внятно произнес: «Обещаю!» Он не знал, дошло ли до нее его мысленное послание, но еще несколько секунд спустя вновь услышал ее голос, будто эхо от уже услышанной фразы.

«Найдите меня… Пожалуйста!»

А потом накатил страх. Ее страх, посланный ему вместе со словами. Ощущение скорой приближающейся беды, и страх перед ней.

Женя встряхнул головой, и зашагал в сторону дома. Пройдя пол дороги вспомнил про телефон, и про звонки Ани и Даши. Достал трубку, набрал Дашин номер.

– Еще раз привет! Чего звонишь?

– А ты чего не отвечаешь? – обеспокоено спросила она.

– В автобусе ехал, не слышал. Телефон-то в сумке…

– А, тогда понятно. А мы просто малость беспокоиться начали. Аня Леше позвонила, интересовалась, не у нас ли ты. А то, говорит, тебе звонила, а ты трубку не берешь. Ну, тогда и мы забеспокоились. И ты знаешь, у нас с Мариной у обеих, вдруг, такое чувство возникло, будто бы ты в беде.

– Естественно, – усмехнулся он. – После Аниного-то звонка.

– Кстати, нет. Оно у нас появилось незадолго до него.

– Да это вы просто друг-друга накручиваете. Все со мной в порядке. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи… – эхом откликнулась Даша.

Разговор с Аней прошел примерно по той же схеме. «Чего звонишь?» – «А чего не отвечаешь?» С той лишь разницей что у нее никакого нехорошего чувства не было, она позвонила просто так.

– Все друг за друга беспокоятся, вот и я начала беспокоиться за тебя, – объяснила она. – Весь Медянск только и говорит об этом «голом сумасшествии».

– Да брось ты, мне кажется, все уже позади!

Ваше живет в вашей душе, а это селится в телах.

Что она имела в виду? Может быть, зло, которое ощущала Настя – и есть какой-то вирус, попавший в атмосферу после взрыва на ГЭС. Действительно ли все позади, или «голое сумасшествие» – лишь первые симптомы болезни?

Оно опускается сверху. Оно уже опустилось, и теперь расползается.

Верить ли словам девочки-медиума, при том что она сама не понимает того, что чувствует?

Расползается…

– Вот увидишь, завтра все уже будет по-прежнему. Пробки, суета, разговоры. Столько смертей за один день – это, конечно, трагедия, но уже завтра все начнет забываться.

– Хотелось бы…

А если завтра будет только хуже?

Когда он вернулся домой, в квартире было пусто и одиноко. Как, впрочем, и всегда. Типичное холостяцкое жилище, хранившее память о женских руках, но, увы, только память. Аня бывала здесь только в гостях, не ощущая себя хозяйкой. А в последнее время ему все чаще хотелось, чтобы у его квартиры была именно хозяйка…

Женя переоделся, как всегда после приступа беспамятства вдумчиво разглядывая одежду. Первое время – с ужасом, ожидая увидеть на ней капли крови, а потом – уже просто по привычке. Как всегда – ничего. Ни крови, ни каких-то иных следов. Как всегда, по земле он не валялся, никого не бил, и вообще, как будто просто прокатился туда обратно на автобусе. Знать бы еще, зачем?

Внутри вас – зло!

Связано ли это с его «отключками»? А если да, то что делает это зло, когда его сознание отсутствует? И что такого произошло в его детстве, что он не может, или не хочет этого вспомнить?

Решение проблемы пришло в голову само, и Женя поразился тому, что раньше не додумался до этого. Позвонить родителям! Он может не помнить чего-то происшедшего в детстве просто потому, что был мал, но разве родители могут не помнить того, что произошло с их сыном? Не раздумывая более, он набрал номер телефона родителей.

– Да… – раздался в трубке усталый голос мамы.

– Привет! Как у вас там?

– Да как обычно… – мать оживилась. Еще бы, он, ведь, не звонил родителям уже дня два, а она хоть и давно свыклась с тем, что ее сын теперь живет один, но все равно скучала. – Новости смотрим. Везде только про наш городок и говорят.

– Не удивительно. Сегодня один псих на Дашу напал.

– Да что ты! – ужаснулась мать. – Из этих? Ну, голые которые?

– Из них самых! Но ты не переживай, все в порядке. Отделалась испугом и парой синяков. Мам, я ж тебе по делу звоню…

– По какому делу? – насторожилась она.

– Да спросить кое-что хочу. Отец дома?

– Да нет… В гараже возится… Ну так спрашивай.

– Ты не помнишь, когда я еще в детский сад ходил… Как бы это сказать… Там, ведь, что-то произошло?

Он услышал, как на том конце провода мать сдавленно охнула…

– Мама? – позвал он. – Ты здесь?

– Да… – ответила она. – Просто… Столько лет прошло. Мы думали, ты забыл об этом.

– А я и забыл. Я ничего не помню, но в последнее время все чаще вспоминаю какие-то отрывки. Чувствую, тогда произошло что-то страшное. Настолько страшное, что я, кажется, заставил себя забыть об этом.

– Не телефонный это разговор, Женя. Приезжай завтра к нам, тогда и расскажу.

– Нет, мам. Я же тебе говорил, мы завтра вечером в санаторий уезжаем на все выходные. Расскажи сейчас.

– Попробую… – вздохнула мать. – Я и сама хотела это забыть, хоть и не видела всего того, что видел ты. Тебе тогда еще четырех лет не исполнилось. Мы тогда еще в коммуналке жили, на Широкой. Помнишь?

– Помню.

– И в садик ты там ходил… Неплохой был садик, в общем-то. Не плохой и не хороший. Как все в Советском Союзе…

Больше всего он любил играть на улице, и когда его группу выводили погулять, и все дети собирались на веранде, чтобы поиграть в предложенные воспитателем игры, он любил прятаться за ней. Там, за верандой, начиналась ограда, но перед оградой в огромном количестве была высажена зеленая изгородь, полностью скрывавшая играющих детей от внешнего мира. Розы, шиповник, малина…

Он любил прятаться за верандой, сидеть там в кустах и мечтать… Мечтать о том, как вырастет, как полетит на луну… Да мало ли, о чем может мечтать трехлетний ребенок? Теперь он уже и не помнил тех мечтаний…

Пару раз воспитатели теряли его, пугались и бросались на поиски. Возвращали, усаживали в круг играющих детей… Но он снова уходил в свой живой шалашик, под сень роз и шиповника, не находя ничего интересного в играх с ровесниками. Со временем воспитатели привыкли, и лишь изредка заглядывали за веранду, чтобы убедиться что он там, уже не пытаясь усадить его вместе со всеми.

Впрочем, иногда он и сам присоединялся к играющим детям. Иногда, когда было настроение. Единственное, чего он не делал никогда – это никогда не приглашал в свое убежище никого! И даже более того, пугал детей, иногда заглядывающих к нему, что здесь, в кустах, живут ведьмы, домовые и злые бабаи, которые только и ждут того, как бы схватить зазевавшегося ребенка. Ну а он сам – в ладах с темной силой, и только ему бабаи позволяют играть здесь.

А потом что-то произошло… что-то, после чего он перестал даже заходить за веранду…

– Ты еще любил играть за верандой… – продолжала мать.

– Я помню, мам… Это было мое укромное место.

– Ты был не слишком общительным ребенком.

– Я был таким всегда… Я помню, что-то случилось именно там, за верандой. Что-то, после чего я боялся даже приблизиться к ней.

– Да. Ты вообще отказывался идти в детский сад, и мы забрали тебя оттуда.

– На меня напали? – догадался он. – Какой-нибудь маньяк вроде Чикатилло, поджидающий детей в таких, вот, кустах?

– Нет, напали не на тебя… Никто так и не узнал, что тогда случилось. Почему-то тебя упустили воспитатели, и почему-то ты пошел гулять один, незадолго до обеда. Зачем – никто так и не понял, дети, ведь, вообще далеко не всегда способны объяснить свои действия. Тебе захотелось погулять, и ты ушел. Хватились тебе перед обедом. Наверное, около часа прошло… Начали искать.

– И нашли за верандой… – прошептал Женя. Запертые в подсознании воспоминания вливались в голову потоком расплавленной стали.

– Я заглянула туда, когда тело уже унесли, так что я не видела самого страшного. Того, что видел ты. Там везде была кровь. Кусты были просто залиты ей, и там стоял запах… Такой приторный, я его запомнила на всю жизнь. Мне говорили, когда тебя нашли – ты был весь в крови, и сначала воспитатели испугались, что ты тоже мертв. Ты лежал, свернувшись калачиком, не шевелясь. А когда к тебе прикоснулись, наверное, хотели проверить пульс, тебя начало трясти. Тебя била дрожь, и ты кричал что-то о каком-то бабае!

Бабай вырвался! Бабай здесь! Бабай вырвался!

– Там убили одного из моих воспитателей? – теперь он вспомнил и это…

Кровь… Везде кровь. На листьях шиповника, на цветах роз, на еще зеленых ягодах малины. Все вокруг стало алым… Сначала ему кажется, что на земле лежит несколько тел, но потом он понимает что это одно тело, изувеченное до неузнаваемости! Расчлененное, местами – с содранной кожей. Кишки обмотаны вокруг висящей на лоскуте кожи головы, правая рука сжата в кулак, и в пространство между большим и указательным и большим пальцем был втиснут вырванный глаз.