Текст книги "Эпидемия FV (СИ)"

Автор книги: Кирилл Кудряшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

«Я не хотел убивать никого из них!»

«Да ну? А того живодера, который кошку палкой дубасил? Не вмешайся я, ты бы его так там, на остановке, ногами и запинал. И сел бы потом лет на пять – семь! А так – естественная смерть. Остановка дыхания! Никто, ведь, не знает, что я его семь раз душил до посинения, и семь раз позволял ему вновь немного подышать. Он у меня не один раз умер – целых семь».

Женя ненадолго замолчал, обдумывая услышанное. Нет, даже не услышанное, а саму реакцию на него. А именно – никакой реакции. В душе не всколыхнулась волна протеста, не появилось ненависти или отвращения к Бабаю, за то, что тот так жестоко убивал старых маразматиков и пропитых алкашей, в сущности, безобидных. Не возникло ненависти и к себе – за то, что позволял жить такому чудовищу. Разве что радость. Радость от того, что мертв старый живодер, что отдал Богу душу дед, отдавивший ему ногу и еще и заявивший что виноват в этом он сам.

Вроде бы и ненависти к ним он не испытывал, разве что только презрение. Разве ж они виноваты в том, что под конец жизни лишились остатков разума? Или что тяжелая, беспросветная жизнь, заставила их искать истину на дне бутылки?

Хотя нет, все же виноваты. В этом они с Бабаем сходились во мнении – в том, что человек обязан оставаться человеком, не скатываясь до уровня животного, чего бы это ему не стоило. Но в любом случае, была ли их вина в том, что они перестали походить на людей, или нет – они заслуживали смерти. Просто потому, что своим присутствием отравляли жизнь другим. Быть может, не такой мучительной, а быстрой и безболезненной? Может быть… А может быть и нет!

«Все равно, лучше бы ты раньше объявился».

«Боялся, что услышав в своей голове чужой голос, ты пойдешь к психиатру».

«Я и так к нему скоро пошел бы! Уж лучше голоса в голове, чем отключки на несколько часов, во время которых ты, оказывается, для моего же блага устранял всякое чмо и быдло!»

«Не подумал!» – рассмеялся Бабай.

«Думай в следующий раз!» – без какой либо злости ответил ему Женя. – «Так чего сейчас-то объявился?»

«Помощь тебе моя нужна, вот я и решил, что пора показаться. Без меня ты из всей этой заварушки с FV не выберешься! Вот я и подумал, что самое время вмешаться. Особенно когда увидел несущийся на тебя грузовик!»

«Ты спас Марину…»

«Не я, ты! Ты его остановил, я и не думал, что ты такое можешь. В детстве у тебя с трудом получалось камушек-то в воздух поднять, а тут – на тебе, перевернул ЗИЛа… Ну, хотя, если быть честным, помог я тебе немного».

«Спасибо. Действительно самый подходящий момент выбрал, чтобы проявиться. Хотя в тот момент, когда Леха с Сергеем поубивать друг друга решили, мне показалось, ты мне тоже помог».

«Ну, было малость. Поддержал тебя чуток. Ускорил, усилил…»

«А вот Аню ты зря!»

«Зря, зря!» – передразнил его Бабай. – «Вот подожди, закончатся все эти заморочки с FV, сам в ее душу заглянешь, и сам меня попросишь ее прирезать. А я откажусь! Скажу: „Давай-ка сам! Я тебе раньше предлагал? – предлагал. Ты отказался? – отказался. Вот теперь и выкручивайся!“ Посмотрим, что ты мне тогда скажешь!»

«Тебе только волю дай, ты пол мира прирежешь!»

«Да! И остальной половине от этого станет только легче!»

Да уж, с этим трудно было поспорить. Наверное, они с Бабаем действительно были братьями-близнецами, уж больно схожи были их представления о мире. Женя, порою, тоже думал о том, как было бы здорово сократить население земного шара на половину. Хотя от дальнейшего развития этой мысли его удерживала другая: что, если сокращать население планеты будет кто-то другой? Не попадет ли он тогда в ту половину, от которой надлежит избавляться? Бабая эта проблема, похоже, ничуть не волновала.

«А о FV ты что-нибудь знаешь? Может быть, тоже чувствуешь что-то, чего пока не научился чувствовать я?»

«Вряд ли. Я чувствую людей, они для меня – открытая книга. И когда накатывает волн… я не знаю, как еще назвать то, на что телефоны выдают свое FV, я чувствую как что-то в людях меняется. Меняется бесповоротно, не уходит вместе с волной. Но что такое эта волна – я понять не могу?»

«А на нас она действует?»

«Нет. И сразу тебе скажу, я не знаю ни почему на нас она не оказывает влияния, ни что она меняет в остальных. Не знаю!»

«Та девочка в автобусе говорила, что это зло, которое пришло сверху, и теперь расползается. Кажется как-то так…»

«Девочка?» – переспросил Бабай.

«Настя. Голубоглазая маленькая прелесть. Помнишь, когда мы возвращались домой, после того старика, что нам ногу отдавил?»

«Не помню… Я… Я как будто отключался на час, или около того. Как мы убивали маразматика – помню. Потом… Потом не помню!»

«Кажется, провалы в памяти есть у нас обоих!» – отшутился Женя. – «Не важно, долго объяснять. Понять бы, что она имела в виду, при том, что сама толком не понимала».

Бабая известие о провалах в его памяти, кажется, задело за живое. Видимо до сих пор такого не случалось. Про себя Женя отметил две любопытные вещи, во-первых, их с Бабаем память не была общей, а значит он мог скрывать от него свои мысли и чувства, равно как и сам не знал, о чем думает его близнец, сидя запертым в дальнем уголочке его сознания. Иногда чувствовал его эмоции, когда Бабай ощущал сильную злость или радость, и, скорее всего, он точно также чувствовал его настроение. А во-вторых, почему-то Бабай не видел Насти, называвшей его не иначе как «злом у него внутри». И не была ли причиной этого сама Настя, каким-то образом, быть может, сама не осознавая этого, блокировавшая его, запиравшая внутри Жениного сознания гораздо глубже, чем мог это сделать он сам?

«Ладно, давай спать, что ли?» – предложил Женя. – «Поглядим, что день завтрашний нам готовит…»

«Уже сегодняшний», – недовольно буркнул Бабай. – «За полночь уже давно перевалило».

Аня спала, негромком посапывая во сне, лежа боку и обернувшись одеялом так, как умела это делать только она. Голые ноги, зато ухо укрыто! Он наклонился над ней, поцеловал в щеку, легонько коснулся губами Аниного плеча, провел ладонью по волосам.

«И что такого ты видишь в ее душе?» – спросил он Бабая, и не надеясь услышать ответа.

«В том-то и дело что ничего!», – проворчал он в ответ. – «Пуста, как бочка из-под пива. Аромат остался, а пить уже нечего. Лучше задумайся, и скажи мне… Нет, лучше скажи самому себе! Ты ее действительно любишь?»

Женя счел за благо промолчать. Он не знал ответа на этот вопрос.

Марина

Она проснулась рано, не было еще и восьми часов. Проснулась от того, что ребенок в животе начал двигаться, легонько толкая ее изнутри своими ножками. Или ручками? Толчки были достаточно чувствительными, и, положив руки на живот, от чего дочурка тут же успокоилась, Марина подумала, а не рановато ли ребенку ТАК пинаться, когда беременна она меньше трех месяцев? Впрочем, доктор сказал, что все нормально, а значит нужно только радоваться, что дочка растет акселераткой, и стала такой подвижной уже на десятой неделе…

Дочка успокоилась, и Марина встала с постели, потягиваясь. Сергей спал как сурок, и, как она успела убедиться за проведенное вместе время, разбудить его мог только артиллерийский залп под окном. Хотя, чтобы уж со стопроцентной гарантии, пальнуть бы следовало прямо у него под ухом.

Марина на ощупь нашла на тумбочке очки, и как была, обнаженной, подошла к приоткрытому окну. До чего, все же, приятно находиться в такой глуши, где напротив твоего дома не возвышается стена соседнего, за одним из окон которого вполне может стоять какой-нибудь извращенец с биноклем. Здесь посторонних взглядов можно было не бояться – окно номера выходило на озеро, безмятежно сверкающее в лучах только что взошедшего солнца. Ну а если проснется Сережа… Его взгляд посторонним считаться не может…

Стоять у окна, чувствуя, как тянущая из него прохлада холодит кожу, было настолько приятно и легко, что в памяти даже не сразу всплыли события вчерашнего дня. «Голое безумие», FV, множество смертей и горящий поезд, проносящийся под мостом.

Марина закрыла глаза, прогоняя это воспоминание. Это было вчера. Это уже в прошлом, как и все остальное. Сегодня новый день! Под этим ярким солнцем, на берегу этого озера, не может существовать зло! Сюда не может добраться FV. Не может, и не доберется! Не тронет ни ее саму, ни ее еще не родившуюся дочку.

Что-то было не так. Как-то непривычно, не так как раньше. Не так как вчера!

Марина не сразу поняла, что именно, а потом, осознав, не сразу смогла заставить себя мысленно произнести это слово еще раз.

Дочка!

Ничего! Страшные образы, ставшие уже привычными за последние несколько дней, не появились. Она набралась смелости, зажмурила в глаза, и мысленно произнесла еще одно заветное слов: «ребенок».

Вновь ничего.

FV ушло! Или, может быть, просто-напросто они вырвались из его сетей. Покинув Медянск, покинули зону, зараженную этим вирусом, облучаемую этими волнами, или чем-то еще! Здесь и сейчас его больше нет!

То-то дочка так зашевелилась сегодня утром, должно быть танцевала от радости, что FV больше не давит на нее! Марине и самой хотелось пуститься в пляс! Хотелось разбудить Сергея, покрыть его лицо поцелуями, обнять так крепко, как она только сможет, и когда он обнимет ее в ответ – прижаться к нему, и еле слышно прошептать ему на ухо: «Ты скоро станешь папой!»

Сотовый, лежавший на тумбочке, вдруг завибрировал, отчего сердце Марины остановилось. Но нет, вслед за гудением полилась и музыка, а взяв его в руки Марина увидела на экране мамину фотографию. Ей звонила мама!

– Мама! – крикнула она, от чего Сергей буквально подскочил в постели. Но в порыве радости это совершенно ее не волновало. Пора просыпаться! Пора радоваться жизни! FV больше нет! – Мама, ты как?

– Нормально! – раздался в трубке родной голос. – А как ты? Все в порядке?

– В полном! Мы в санатории, как и планировали! Я хотела тебе позвонить, но телефоны не работали! Где ты?

– В Новосибирске, в гостинице. С нами все в порядке, только отец… Отец руку сломал. Врачи говоря. Перелом легкий, все обойдется.

Динамик сотового был достаточно громким, Марине даже пришлось немного отстранить телефон от уха, чтобы не оглохнуть, и Сергей прекрасно слышал практически каждое слово. И с каждой секундой все шире и шире расплывался в радостной улыбке.

– Что случилось? Как вы добрались?

– Мириша, давай я тебе потом все расскажу. Сейчас отца в больницу повезем, гипс накладывать, да и денег на телефоне нет. Все потом, ладно?

– Ну хоть в двух словах, мама! Что творится в Медянске?

– Кошмар, Мариш, – разом растеряв всю звеневшую в голосе радость, ответила она. – Полный кошмар! Нам повезло, что мы быстро сориентировались. Когда накатило, и все попадали без сознания, мы как только очнулись, не стали даже вещи собирать. К черту вещи, живыми бы остаться! Побросали в сумки документы, и к Михалу Дмитричу! Он же один живет, и машина у него… Он нас и забрал… По дороге в аварию попали, там отец перелом свой и заработал. Но все в порядке… Это если вкратце. Давай потом поговорим, когда увидимся. По телевизору говорят что завалы разбирают, что скорее всего через пару дней в Медянск можно будет вернуться. Если наш дом, конечно, цел…

– Мама, плевать на дом! – в порыве радости крикнула Марина. – Главное, с вами все в порядке!

– Все, Мариша, давай. Созвонимся потом, как только поймем что можно возвращаться.

Она положила трубку, и сделала именно то, о чем думала минуту назад. Бросилась к Сергею, обвила руками его шею, и прижалась к нему так крепко, как только могла.

– Ты все слышал?!!

– Слышал! – он повалил ее на кровать, и сел рядом, держа ее ладони в своих. – Мобильники работают, связь восстановлена. С твоими родителями все в порядке! Сейчас, своим позвоню!

Он сделал попытку встать, но Марина удержала его, и сама рывком села на кровати, обняв его и положив голову ему на плечо. Ее переполняла радость. FV ушло! Теперь все будет в порядке! Теперь можно и сказать ту главную новость, которую она так долго носила в душе.

– Сережа… – прошептала она, щекоча губами его ухо. – А ты скоро станешь папой!

Он стремительно повернулся к ней, и несколько секунд пристально смотрел ей в глаза, а потом расплылся в улыбке.

– Насколько скоро?

– Через шесть с небольшим месяцев!

– С ума сойти! Так вот почему тебя подташнивало по утрам! И давно ты это знаешь?

– Чуть больше недели!

– И ты молчала?

– Сначала хотела сюрприз сделать. А потом началось все это… Как-то даже говорить об этом было страшно. В своем-то будущем уверенности не было, не то что… Ну, ты понимаешь!

– Понимаю…

Она попыталась подняться, но теперь уже он повалил ее на кровать, сам вытянувшись рядом.

– Мальчик? Девочка?

Его пальцы пробежали по телу Марины от груди до пупка, и там, развернувшись в теплую и ласковую ладонь, легли на живот.

– Девочка! Егоза та еще!

Еще несколько минут они лежали рядом, крепко прижавшись друг к другу. Только он, она, и их малышка, все остальное было не важно. Пение птиц за окном было фоном. Страшные события ушедшего дня были прошлым. Важно было лишь то, что они – семья! Семья из трех человек.

– Ты рад? – спросила, наконец, Марина. Она и не сомневалась в ответе, просто… Просто не знала, что сказать еще.

– Безумно! Даже слов не нахожу! Думаю, вот, что теперь делать…

– А что теперь делать?

– Ну, во-первых, теперь я каждый день буду делать дома уборку. Никакой пыли! Ни малейшей пылинки! Никаких теперь вин, даже самых лучших, и даже по праздникам! Каждый, кто рискнет закурить в твоем присутствии, должен будет съесть свою сигарету! И с работы ты, наверное, должна будешь уволиться!

– Сережа, я еще только на втором месяце!

– Ну и что! Зарабатываю я прилично, а у тебя на работе вон какие ужасы в последнее время творятся! Нет, ты будешь сидеть дома, писаться зеленью, и наслаждаться жизнью!

– Ну хорошо! – рассмеялась Марина. – Да будет так! А сейчас вставай и звони своим. Я думаю, что с ними тоже все хорошо, но будет лучше, если об этом ты узнаешь от них. Заодно, пусть по крупицам, но соберешь какие-нибудь новости, что в городе творится…

А в городе творился кошмар. С Сережиными родителями тоже все оказалось в порядке, и даже более того, не смотря на то, что покинуть Медянск они не то что не успели, но даже и не попытались, логически рассудив, что при том ужасе, что творился на улицах, в своих четырех стенах будет все же безопаснее, у них обошлось даже без бытовых травм.

– Практически сразу, как ты мне позвонил, – говорил Сережин отец, Александр Петрович. – Началось полное сумасшествие. Строго говоря, оно началось и до этого, но после твоего звонка стало и вовсе полным. Мать кричит мне что во дворе драка, что два мужика пытаются друг другу в горло зубами вцепиться, и тут я чувствую, что падаю. Все как-то поплыло, поехало. Я к ней, успел подхватить, и мы вместе упали на пол. Без сознания были минут десять, не знаю точно, не засекал. Потом очнулись – все в порядке, при чем с обоими. Никаких намеков на агрессивность, на желание раздеться – в общем, вирус перешел в совершенно иную стадию. И, скажу я тебе, эта стадия была похуже предыдущих!

Трухачев старший, отставной майор ВДВ, рассказывал спокойно, подпуская в свой рассказ минимальное количество эмоций. Делился информацией, а не выплескивал ужас от пережитого. И от звуков его голоса становилось еще спокойнее, все сильнее в душе Марины укреплялось чувство, что самое страшное позади.

– Сначала хотели, как ты и сказал, выбираться из города, но стоило только раз глянуть в окно, как это желание отпало начисто. Аварий – хренова туча. Без чувств падали все – кто шел, кто ехал, кто стоял у плиты. Смотрю, «Волга» в столб влетела, «Жигуленок» перевернувшийся лежит. И это во дворах! Что творилось на трассе – вообще подумать страшно. Где-то вдалеке виден столб дыма – что-то горит. Я как представил, что во всем городе творится – решил, что из дома не выйду вообще, пока все это не закончится. Тут самое страшное, что могло случиться – это то, что мы могли с ума сойти, но это могло произойти и в дороге. От этого, ведь, не убежишь?

Еще боялись пожара, но опять же, дом кирпичный, весь не заполыхает. А как в окно выгляну, смотрю, там – горит, там – горит. Представляешь, сколько водителей заживо сгорели на дорогах? В общем, решили остаться дома. И ведь Бог миловал, в нашем доме ничего не загорелось. Не повезло тем, у кого газ был подведен. По телевизору передавали, что по всему городу взрывы гремели. Как минимум, десятка – двух домов больше нет в принципе. Разнесло по самый фундамент…

Связь тоже отрубилась вместе с нами. Ни телефона, ни радио, ни телевизора. Что происходит – могли судить только по тому, что видели из окна. Минут, наверное, через пол часа, накатило еще раз. Но мы к этому готовы были, сидели на диване, чтобы ни обо что головой не стукнуться. Когда очнулись, первое что бросилось в глаза – столб дыма через пару домов от нас. Утром в новостях сказали что там милицейский вертолет упал. Где-то часа через два снова теряли сознание. Город к этому моменту как будто вымер. Все или разъехались, кто успел, или сидели по домам, как мы. Повсюду пожары, но никто их не тушит. Пожарники боятся из гаража выехать, чтоб по дороге не отключиться, или, еще того хуже, не отключиться стоя в огне. Если пожар начинался в одной квартире, и его не тушили за несколько минут своими же силами – полыхать начинал весь дом. Кое где до сих пор горит, хотя Медянск теперь похож на муравейник. Кругом солдаты, медики, пожарные. МЧСовцев в городе больше, чем жителей! Всем страшно, но вроде бы с ночи ничего больше не происходило.

– А связь давно восстановили? – спросил Сергей.

– А черт ее знает, восстанавливал ли ее кто, и почему она отключалась. Домашний телефон не фурычит. Телевизор и радио включились часа два назад – благо, что электричество не отключалось. Хотя, это нам так повезло – в новостях говорят что во многих районах обрыв линий электропередач. А сотовые мы как-то и проверить не додумались, рассудили, что раз домашний сдох, то и сотовый наверняка скончался. Мы вообще их в руки брать боимся. Ты заметил, что каждый раз перед тем, как все в обморок выпадали, мобильники, которые все это время молчали как мертвые, начинали жужжать, а потом на экране появлялось FV.

– Заметили, пап… Вот только мы сознание теряли всего один раз, после чего телефоны умерли, и до утра признаков жизни не подавали.

Поговорив с отцом еще минуты две, затребовав маму, и расспросив еще и ее, Сергей все-таки отключился, лучась радостью.

– Отец считает что это еще не конец. Что все это – подготовка к чему-то, и что дальше будет хуже. Мама в это не верит, но его послушает, поэтому они сейчас собирают вещи, и через пару часов, если опять в обмороки падать не начнут, уезжают из города.

– Ну и пусть уезжают, если им так спокойнее будет! – воскликнула успевшая одеться Марина. – А я твердо знаю, что все позади. Я это чувствую, понимаешь? Все плохое, что могло произойти, уже произошло, и теперь жизнь будет постепенно налаживаться. И наладится!

Она не могла объяснить своей радости и переполнявших ее чувств. Не смогла бы объяснить, даже если бы захотела, что все плохое кончилось просто потому, что теперь она снова может и вслух и про себя произносить заветные слова.

«ребенок»

«дочка»

«мама»

«папа»

И больше никакого FV! Больше никаких чудовищ, бродящих вокруг нее, и с каждой минутой побирающихся все ближе. Маленьких, от силы полуметровых, но смертельно опасных. FV ушло, и она это знает точно, потому что больше не чувствует страха.

– Пошли остальных будить, порадуем новостями!

Леху с Дашей будить не пришлось – на стук в дверь им открыла одетая, вполне выспавшаяся Даша, глаза которой буквально светились от счастья.

– Вы уже тоже все знаете, да? – спросила она, едва открыв дверь, и взглянув на них. – Вижу, что знаете. Мобильники заработали, Лешка радио поймал. Половины радиостанций в эфире нет, но это уже что-то. И все только и говорят что о Медянске. Погибших сотни, если не тысячи, но все налаживается!

– Знаем, знаем! – воскликнула Марина, обнимая подругу. – С родителями-то созвонились?

– Созвонились! Мои – на пути в Хабаровск. Лешины в Новосибирске, в гостинице. Переждут там день, и решат, ехать ли дальше, во Владивосток, или возвращаться в Медянск.

Леха сиял, как начищенный пятак, и Марине пришла на ум неприятная, темная мысль: «А не сменилось ли „Голое безумие“ новым проявлением, „Ярым оптимизмом“ или „Заводным счастьем“?» Однако мысль эта пропала, стоило им, уже вчетвером, постучаться в комнату Жени. Он открыл сонный, едва продравший глаза, и видимо с трудом понимающий, где он находится. И почему-то от его взгляда у Марины засосало под ложечкой. Каким-то чужим, незнакомым был этот взгляд, да к тому же тяжелым. Словно свинцом налитым.

– Не будите, да не будимы будете! – буркнул он, видимо, на автопилоте. Но увидев перед собой четыре счастливые физиономии, тут же проснулся. – Что, новости какие-то?

– Не какие-то, а радостные!

Аня тут же стала набирать номер мамы. Женя промедлил несколько минут, сначала расспросив у них все, что они знали, чем вновь удивил Марину. Что-то в нем изменилось за эти дни, прошедшие под знаком FV. Он и раньше был прагматиком, с процессором, заложенным в мозг, но даже за ним такого раньше не наблюдалось. Где-то в Медянске его родные, и неизвестно, все ли с ними в порядке, а он же, вместо того чтобы как все остальные тут же броситься к сотовому телефону, первым делом выясняет подробности того, что узнали все они.

Сейчас он больше походил на робота, чем на человека. Или на солдата, этакого сына полка, который в армии с детства, и не представляет себе другой жизни. Который после боя сначала размечает на карте, какую территорию удалось отвоевать, и сколько высот занять, и только потом интересуется потерями. Какой ценой удалось занять эти высоты.

По весне этого года Даша предложила ей и Ане, чисто женской компанией отправиться в сауну, отметить восьмое марта. Мол, праздник наш, женский, и мы хотим отдохнуть, а не радовать весь день взгляды мужчин своей природной красотой. Предложение с восторгом было принято, при чем как женской половиной их компании, так и мужской. Парни отправились в один номер пить пиво и говорить о футболе и борьбе, а девушки – в другой, чтобы поговорить, естественно, о парнях. И естественно о своих.

Слово за слово, шутка за шуткой, и Аня, после третьего стакана пива, заговорила о Жене.

– Наверное, за это я его и люблю, – говорила она. – За его непохожесть на других. Но иногда он кажется мне каким-то странным. Вот мы оба с ним бухгалтеры, но почему-то я не могу мыслить одними цифрами, так как он. Он вроде бы нормальный человек… Да о чем я, вы его тоже не первый год знаете. Бывает веселым, бывает, что злится. Но у него какой-то другой образ мышления. Он все пытается делить на белое и черное, верное и не верное, и уходит глубоко в себя, если не может в чем-то определиться, отнести что-то к той или иной категории. Первый раз такого человека вижу!

– Действительно, – рассмеялась тогда Марина. – Я уверена, что именно за это ты его и любишь.

Тогда они посмеялись над этим, и, вроде бы, забыли. Не забыла, наверное, одна Аня, которой с Жениными странностями приходилось не только мириться, но и жить. И теперь, вот, Марина сама задумалась, как же мало она знала о нем… О человеке, которому в минуту отчаяния доверила свою жизнь, или, вернее будет сказать, свою смерть.

Как же легко он тогда ответил ей, что сможет ее убить, если…

Если со мной что-то произойдет… Обещай, что… Что поможешь мне уйти.

А как легко ей дались эти слова, обращенные к нему! Смогла ли бы она также легко попросить у Сережи прекратить ее мучения, если… Если что-то произойдет? Нет, не смогла бы. Почему-то она знала, что с подобными просьбами обращаться нужно именно к Жене.

Где-то в груди вновь проснулась смутная тревога. В живот заворочалась малышка, получившая от нее порцию беспокойства. Прославленная женская интуиция пыталась что-то сказать своей хозяйке, но то ли не могла сформулировать, то ли… То ли это была никакая не интуиция, а просто страх, боязнь всего на свете, возникший после пережитого.

После десятка безрезультатных попыток, Аня спрятала телефон в карман.

– Никто не берет трубку, – сказала она. – Ни мама, ни отец.

Вот уж чего Марина не ожидала от Жени, так это того, что он, секунду назад определявший количество захваченных (а точнее – потерянных) высот, обнимет ее, прижмет к себе, и позволит заплакать, уткнувшись лицом ему в рубашку, да еще и весьма выразительным взглядом потребует от остальных, чтобы они ретировались из его комнаты.

Выходя Марина только пожала плечами. Действительно, как же многого она о нем не знала, не знает, и, вероятнее всего, и знать не будет.