Текст книги "Искатель, 2000 №8"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

«ИСКАТЕЛЬ» – советский и российский литературный альманах. Издаётся с 1961 года. Публикует фантастические, приключенческие, детективные, военно-патриотические произведения, научно-популярные очерки и статьи. В 1961–1996 годах – литературное приложение к журналу «Вокруг света», с 1996 года – независимое издание.

В 1961–1996 годах выходил шесть раз в год, в 1997–2002 годах – ежемесячно; с 2003 года выходит непериодически.

ИСКАТЕЛЬ 2000

Содержание:

ДОРОГИЕ НАШИ ЧИТАТЕЛИ!

Анатолий КОВАЛЕВ

1

2

3

4

Кир БУЛЫЧЕВ

INFO

notes

1

2

3

ИСКАТЕЛЬ 2000

№ 8

*

© «Издательство «МИР «ИСКАТЕЛЯ», 2000

Содержание:

Анатолий КОВАЛЕВ

ЛОВУШКА

Повесть

Кир БУЛЫЧЕВ

ИЗ ОГНЯ В ПОЛЫМЯ

Рассказ

ДОРОГИЕ НАШИ ЧИТАТЕЛИ!

В 2001 году начнут выходить два новых журнала – «Фокус-покус» (ориентирован главным образом на детей) и «Детективы «Искателя» (это издание относится к чисто детективному жанру).

Подписка на новые журналы начинается с 1 сентября 2000 года.

Со следующего номера «Искателя» возобновляются рубрики «Мир Курьезов» и «Обмен». Учитывая ваши просьбы, мы проведем в недалеком будущем очередной розыгрыш лотереи на знание вами жанров детектива и фантастики. Награды найдут своих героев.

Еще мы хотели бы получить от вас отзывы о лучших произведениях, опубликованных в этом году во всех наших изданиях. Писатели, чьи произведения будут повторяться в ваших письмах чаще других, будут отмечены редакцией специальными призами.

В 4 номере «Мир Искателя» читайте изящный детектив Керен Певзнер «Смерть саксофониста»; документальный детектив Кира Булычева «Тайна графа Эрролла», а также фантастическую повесть Павла Амнуэля «Каббалист».

«Заповедник смерти» – так называется повесть Василия Головачева, которая вошла в 4 номер журнала «Библиотека «Искателя».

«Фокус-покус» – 38166,

«Детективы «Искателя» – 38304,

«Искатель» – 70424, 42785 и 40940,

«Мир «Искателя» – 40920,

«Библиотека «Искателя» – 42827,

детский журнал «Колокольчик» – 79035 («Пресса России»),

26089 (Роспечать).

Эти издания можно приобрести и в редакции.

Анатолий КОВАЛЕВ

ЛОВУШКА

Я в отчаянии, Люда! Люда, я в отчаянии! У меня остался последний шанс, и теперь только судьба распорядится, кто кого. Пять лет назад мне повезло. Ты помнишь мое тогдашнее состояние? Я был на грани… Этот тип мне звонил каждый день в одно и то же время, в восемь тридцать утра. Поднимал меня тепленьким с постели. Он задавал всегда один и тот же вопрос: «Витя, когда?». Осторожничал, гад! Боялся, что телефон прослушивают. Ни слова, ни звука лишнего! «Витя, когда?»

Я не знал «когда». Вернее, догадывался, что никогда, но таким ответом мог бы подписать себе смертный приговор. Я мямлил что-то несуразное, всячески тянул время. Мое не проснувшееся сознание в такие минуты могло подкинуть совершенно фантастическую идею немедленного получения денег. Он не верил ни единому слову и на следующее утро звонил опять.

Я ненавидел своего кредитора до рвоты, я желал ему мучительной смерти. А еще его жене, детям и всем близким и дальним родственникам. Я выкалывал ему глаза, вспарывал брюхо, отрезал гениталии… Ночью так здорово фантазируется, а наутро – «Витя, когда?». И монстр, бушевавший в тебе всю ночь, превращается в безропотного пацана, тупого двоечника, не выучившего таблицу умножения.

И снова урок математики. «Счетчик» щелкает каждый день. И летят, летят доллары. Куда они летят, эти мифические доллары? У меня никогда не было таких денег. Мои доходы от продажи книг не составляли и десятой части этой суммы!

Впрочем, что я тебе рассказываю. Ты сама все помнишь. Ты была тогда рядом. Целыми днями стояла с лотком на Невском и продавала эти гребаные альбомы по живописи. Ты работала без выходных. Ты радостно сообщала мне, за сколько ушел Дюрер, а за сколько Кранах. Ты выгребала все до копеечки, второй месяц не получая зарплаты. И ты, конечно, знала, что это бессмысленные деньги, что нам с тобой никогда…

Потом ты меня часто спрашивала, куда делся мой кредитор, почему он мне больше не звонит. Я придумывал разные отговорки, я скрывал от тебя правду. Ты начинала о чем-то догадываться, но боялась собственных догадок. Мы больше не торговали альбомами по живописи. У меня теперь был другой бизнес.

Если бы ты меня любила по-настоящему, то есть слепо, без мелочной подозрительности (я знаю, что такая любовь существует), мы бы не расстались и по сей день. Но ты задавала слишком много вопросов. Ты хотела знать, откуда я беру деньги, а я отвечал: «Не твое дело!» Конечно, грубо по отношению к женщине, которая пожертвовала для тебя всем. Но грубость ты терпела и терпела обман. А вот пакетик с героином, который обнаружила в подкладке пиджака…

Ты больше не нуждалась в моих объяснениях, оставила записку на столе и исчезла навсегда. Да, я торговал наркотой и занимаюсь этим до сих пор. При этом не сел на иглу, как некоторые. Остался тем же нормальным мужиком, и даже в какой-то степени интеллигентом. (Не подумай, что набиваюсь в женихи. В моем положении это глупо.)

Не знаю, связала ты как-нибудь тот пакетик героина с неожиданным списанием моего долга или нет, но все в этом мире взаимосвязано. Может, ты подумала, что я стал рабом моего кредитора и готов ради него на все? А с человеком, падшим так низко, не стоит связывать свою судьбу? Если ты так подумала, то почти была права. Но это самое «почти» и довело меня нынче до отчаяния.

В одном прекрасное утро, когда ты ушла на Невский, а я опять не смог ответить ничего путного на вопрос: «Витя, когда?», мне позвонил один кореш. Странный звонок. Я даже имени этого парня не помнил. Познакомились в пивном баре. Виделись еще раза три, не больше. Короче, приятель приятеля, подобных знакомств у меня уйма.

«Говорят, у тебя проблемы?» – начал он без лишних разговоров. Я обрадовался, что могу в очередной раз поплакаться в жилетку, ведь многие, прознав о моих делах, избегали меня, словно я – спидоносец. На помощь с его стороны я не рассчитывал, разве что на сочувствие. Это тоже не мало, когда ты на грани…

«Сколько ты ему должен?» Парень, в отличие от кредитора, называл вещи своими именами. Мне терять было нечего, и я сказал ему цифру. «Ты готов заплатить половину этой суммы, чтобы отправить твоего кредитора на тот свет?» – с ходу предложил он. «Я и трети не наскребу». Тогда я не принял его слова всерьез. Парню хотелось показать, как он крут, поиграть в американское кино. Что ж, я не против, хоть какое-то разнообразие.

Он предложил встретиться вечером в пивнушке на Пестеля. Кажется, там мы и познакомились.

«Я поговорил с одним важным человеком, – сообщил он мне за кружкой пива, – твое дело можно уладить». – «Каким образом?» – «Мы утром уже об этом говорили». – «Ты собираешься его?..» – «Нет, не я, найдутся другие исполнители». – «Но у меня нет денег». – «Это плохо. Это очень плохо». Парень напускал на себя важный вид, и мне время от времени хотелось рассмеяться. Подобные экземпляры не редкость в наше время, а демонстрация крутизны всегда нуждается в зрителях. «Один важный человек заинтересован в твоей дальнейшей судьбе, – продолжал он, – но если у тебя нет денег, то придется поработать на этого человека».

Я не верил своим ушам. Кто-то нуждается в моей рабсиле, когда кругом полно безработных. То же самое я предлагал моему кредитору – отработать свой долг, но он только посмеялся надо мной. «Ты же хлюпик, интеллигентишка, а в моем деле нужны парни с крепкими нервами».

«Если ты согласен, – продолжал мой спаситель, – тогда твоему кредитору осталось жить несколько часов». Он загадочно при этом улыбался и чертил на столешнице пустой кружкой круг.

Я был согласен на все, лишь бы не слышать каждое утро, в восемь тридцать: «Витя, когда?» Я даже не поинтересовался, какая работа меня ожидает. Я не боялся работы.

Парня звали Алексом. Он позвонил через сутки и сообщил, что своего кредитора я могу навестить в морге и что долг платежом красен. Так я стал мелкооптовым торговцем наркотиками.

Первые два месяца всю выручку я отдавал Алексу, а потом мне дали заработать. Тогда-то и появились у тебя вопросы. Ты, конечно, решила, что я начал баловаться наркотой. У Алекса было желание посадить меня на иглу. И после твоего ухода я мог бы сломаться, уже начал курить анашу, но меня остановил смешной случай. Или теперь он кажется смешным?

Как-то прогуливаясь по делам в районе Университетской набережной (догадываешься, какие дела, ведь студенты – мои потенциальные покупатели), я встретил Марка Майринга. Знаю, что это имя тебе ни о чем не говорит. Ты будешь долго удивляться, но это мой двоюродный брат. Сейчас объясню. Моя тетка, папина сестра, вышла замуж за еврея, после чего вся семья от нее отвернулась, а мой папаша даже проклял сестру. Я некоторое время не подозревал о существовании двоюродного брата, хотя тот появился на свет двумя месяцами раньше. Мы впервые столкнулись уже подростками. То ли мой папаша к тому времени смягчился, то ли ему что-то надо было от этого Майринга, а ради выгоды он всегда поступался принципами. Короче, тетку с мужем и сыном пригласили к нам в гости. Марек мне тогда не понравился. Угрюмый, молчаливый, каждое слово взвешивает. Я любил веселых и словоохотливых. К тому же папаша в тот вечер окончательно поссорился с теткой. Краем уха я слышал, что они спорят об Америке. Мы тогда жили в Алма-Ате, и мой отец мечтал о сладкой западной жизни, а родители Марека, видно, не разделяли его устремлений.

С братом Майрингом я сталкивался еще несколько раз, на студенческих тусовках. Он учился в медицинском. Наше общение носило характер мимолетности, казалось ненужным и необязательным. Мы стеснялись друг друга, и никто не подозревал о нашем родстве.

Потом я перебрался в Питер, и все это само собой вылетело у меня из головы. И вдруг такая встреча на Университетской набережной! Я его не узнал, это он окликнул меня и распростер руки для объятия. Я никогда не был антисемитом, как мой папаша, и мы с кузеном впервые обнялись. Он потащил меня в кабак на Первой линии, милое, уютное заведение, и мы проболтали допоздна. Странно, но мы почувствовали себя очень близкими родственниками, которых разлучила война или что-то в этом роде. Может, потому, что встреча оказалась чуть ли не мистической или потому, что мы впервые очутились на нейтральной полосе, вдали от наших родителей с их дурацкими дрязгами?

Мой кузен преуспел в этой жизни. После института он занялся фармацевтическим бизнесом, организовал собственную фирму, возил лекарства из скандинавских стран. Перевалочной базой был Питер, тут он, в конце концов, и решил обосноваться.

А совсем недавно купил в центре города аптеку.

«А чем занимаешься ты?» – поинтересовался он. «Да так, коммерцией». Не говорить же ему, что я тоже в своем роде фармацевт, только он людей лечит, а я их калечу.

На прощание мы обменялись телефонами, но до последнего времени встретиться не удавалось. Я пару раз забегал в его аптеку, звонил ему домой, но вскоре понял, что Майринг не из тех людей, что сидят на месте.

Эта встреча, как говорится, оставила глубокий след, ведь по сути мы с ним соревновались, нас и запустили в жизнь почти одновременно. Мы оба родились в чужом городе, в одной социальной среде, наши семьи считались благополучными, мы хорошо учились, поступили в институты, а дальше… Дальше сын презираемых всей нашей семьей родителей взобрался на гору. Пусть не на самую высокую, но все же… А я… Я по горло увяз в болоте.

Я твердо поставил себе цель выкарабкаться из болота. Я преуспел в своем «фармацевтическом» бизнесе, купил квартиру и машину. Я был сверхосторожен и ни разу не засветился в милиции. Я долго готовился к разговору с Алексом. «Прошло пять лет. Я достаточно поработал на тебя и твоего хозяина. Пора завязывать».

Но разговор не состоялся. Месяц назад на Малом проспекте Васильевского острова был расстрелян совсем новенький «БМВ», а пассажирами его оказались Алекс, его хозяин и двое телохранителей. Этот сюжет несколько раз крутили по телевизору, потому что хозяин Алекса был известным в городе авторитетом.

Что скажешь? Провидение? Ангел-хранитель? Конечно, моей радости не было предела. Я начал строить планы на будущее. Чем бы таким заняться, созидательным? Хотелось приносить пользу людям и стране. (Это я так издеваюсь над собой.) Правда, наркоманы еще долго будут доставать. Если бы эти бедолаги были моей единственной проблемой!

Неделю назад, ровно в восемь тридцать, зазвонил телефон. Заметь, телефон в моей новой квартире. «Витя? Надеюсь, узнал? – Этот голос я узнал бы среди тысячи. – Когда?» И этот такой лаконичный и такой убийственный вопрос мне давно никто не задавал.

Кошмары иногда возвращаются. Никто и не подумал избавить меня от кредитора. С ним просто договорились.

Он назначил встречу в летнем кафе, напротив Гостиного Двора. Уличные музыканты наяривали что-то бодренькое. Люди вокруг смеялись и о чем-то возбужденно говорили. Было много иностранцев, их, наверно, возбуждало приближение белой ночи. «Выпьем за встречу», – предложил кредитор. Он расщедрился на бутылку водки и пару бутербродов. «Этот ужин приплюсуете к моему долгу?» – «Ну, что ты, Витя! Мы ведь солидные люди. Стоит ли мелочиться?» Он достал из кармана пиджака пожелтевшую от времени бумажку, сложенную вчетверо. Он мог бы ее не разворачивать, я сразу узнал мою расписку. «За пять лет, знаешь, сколько набежало?» – «Могу представить». – «А мы договоримся полюбовно. – Он был ласков и дружелюбен, как никогда раньше. – Пять лет назад ты был голодранцем и взял у меня кредит под никчемный бизнес. Книжки, альбомчики и прочая туфта. Не хотел пачкаться, Витя? А пришлось. Теперь по уши в дерьме, зато есть квартира и машина…» – «Вам бы проповеди читать, а вы в ростовщики подались», – не выдержал я, и в следующую минуту был бы раздавлен за такую дерзость, но тут произошло непредвиденное. Мой рыжеусый кредитор остолбенел, и его взгляд застыл, будто за моей спиной происходило что-то ужасное. Я обернулся. За соседний столик усаживалась довольно симпатичная пара. Мужчина лет сорока в безупречном костюме и блондинка с красивой фигурой. Легким кивком головы мужчина приветствовал моего кредитора. Еще я заметил, что девица присосалась к банке с джин-тоником, а ее кавалер помешивает пластмассовой ложечкой кофе. Отвернувшись, я услышал незнакомую речь, как мне показалось, что-то прибалтийское или скандинавское.

Рыжеусый наконец взял себя в руки. Он свернул мою расписку и опустил ее обратно в карман. «Ладно, парень», – сказал он, понизив голос. Может, не хотел показывать своего волнения? «Меня вполне устроит твоя квартира… В противном случае жди в гости моих ребят».

Не поверишь, но домой я ехал окрыленным. Я видел страх в его расширившихся, как у кота, зрачках! Дикий страх затравленного зверя! Это дорогого стоило. Я больше не боялся моего кредитора. Я понял, что он действует внаглую, ведь наверняка был договор между ним и хозяином Алекса, и он бы так не оборзел, если бы Алекс с хозяином не отправились на тот свет.

У меня возник план. Я решил избавиться от рыжеусого традиционным способом. Ведь я пять лет считал его трупом, так пусть истина восторжествует! Видишь, в кого я превратился, Людка? Это тебе не альбомчиками торговать на Невском! Ты скажешь, у тебя сейчас не такое отчаянное положение, как тогда. Отдай этому упырю, что он просит, и начни все сначала. Фига! Я ему ни копейки не должен! Я рисковал жизнью и свободой, и я сыт этим дерьмом по горло! И потом, где гарантия, что через пять лет, в третьем тысячелетии, в восемь тридцать утра, я не услышу опять: «Витя, когда?» Кошмар может преследовать всю жизнь. Так что…

На этом нелепом, бодрящем «так что» щелкнула клавиша диктофона, пленка закончилась. Правда, имелась другая сторона кассеты, но там было Непознанное. «Nevermind», концерт группы «Нирвана». Депрессивный голос Кобейна^[1] как нельзя лучше соответствовал обстановке.

Виктор улыбнулся. Его скуластое, загорелое лицо подошло бы для съемок вестерна; и, как в кино, настроение тут же сменилось, кустистые черные брови нахмурились, на лбу углубились морщины.

– Зачем я это делаю? – продолжал он говорить с выключенным диктофоном. – Убийство еще не совершено, а уже имеются два свидетеля. Глупо.

Он завернул кассету в полиэтиленовый пакет и открыл ключом ящик письменного стола. Там хранился «Стечкин». Пистолет нужен был для самообороны. На тот случай, если кто-нибудь из знакомых наркоманов вздумает разжиться на халяву его добром. Он даже раздобыл два патрона. Хватит, чтобы попугать и не слишком напугаться самому.

Виктор резко задвинул ящик. Вариант с пистолетом ему не подходил. Кредитор опять назначит встречу в каком-нибудь кафе. Всегда выбирает людные места. И если открыть пальбу, скрутят в два счета.

Он прошел на кухню. На верхней полке буфета стоял маленький пузырек, обклеенный черной бумагой. Его бы он не променял и на трех «Стечкиных» с кучей патронов в придачу. Чего ему стоил этот пузырек! Как он уговаривал Марека, как стелился перед ним. Отец, наверно, в гробу перевернулся! Майринг был непреклонен. Он решил, что кузену обрыдла вся эта канитель под названием «жизнь». Пришлось колоться. Тут уж Марек совсем встал на дыбы. Получается, что брат его втягивает в убийство? Да, получается. А ты как хотел? Кредитор тебя тоже потянет, как родственника! (Домашняя заготовка.) Ему все известно о нашем родстве и о твоем материальном положении. (Тоже домашняя заготовка). Они могут взять в заложники твою жену и детей. (Чистой воды импровизация.) Брат наконец клюнул. Виктор сумел задеть его за живое. Пузырек, полученный через день после этого разговора, грел душу, хотя Марек и бросил на прощание: «Знать тебя больше не желаю!»

Жаль, конечно, потерять кузена, который мог стать настоящим другом. Единственным другом. С друзьями Виктору всегда не везло. Например, Людмила. Он считал ее самым близким, самым преданным другом.

– Решил исповедаться перед убийством, дурак! – произнес он вслух, ставя на место пузырек с ядом. – Исповедоваться надо перед собственной смертью…

Но уничтожить кассету рука не поднималась. Какой-то незнакомый голос внутри шепнул: «Пригодится».

Виктор безвольно опустился на диван. Закрыл глаза и как заклинание стал произносить одну и ту же фразу: «Завтра я его убью», пока не провалился в сон.

В последние дни он засыпал охотно и спал подолгу, но на этот раз его разбудил звонок. Звонили в дверь и довольно настойчиво. Так звонят, когда уверены, что хозяин дома. Впрочем, об этом он не успел подумать.

– Будете держать в дверях или пригласите даму в комнату?

Трудно было поверить, что это не сон. На пороге стояла та самая блондинка из летнего кафе. Сразу вспомнились остановившиеся глаза кредитора, хотя тот вряд ли мог испугаться такой красивой девушки, скорее всего – ее кавалера.

– Алло! Вы меня слышите?..

У нее легкий изящный акцент, глаза неестественного, изумрудного цвета и пикантная родинка на правом крыле носа. А еще короткое, обтягивающее платье и такие изгибы форм, что впору взвыть мужику, истосковавшемуся по женским формам. И аромат какой-то дурманящей травки. Уж в травках он знает толк.

– Трудно с вами…

– Пардон! Я как-то… не ожидал… Проходите, пожалуйста.

Ему сразу понравилась ее улыбка. Совсем не высокомерная, а простая и очень обаятельная. Девушка расположилась в кресле, закинув ногу на ногу.

– Вы – Виктор Владимирович, правильно? А я – Инга. – Она протянула ему руку для пожатия, но Виктор к ней приложился губами.

– Не знаю, что вам предложить. Может, кофе?

– Не беспокойтесь. Сначала поговорим о деле, а потом о напитках.

– У вас есть ко мне дело?

– Разумеется. Иначе зачем я здесь? Мы ведь уже виделись, не так ли? – сразу приступила она к делу. – Несколько дней назад вы сидели за соседним столиком в кафе и беседовали с Вахом.

Он никогда раньше не слышал кличку кредитора, называл его по имени, отчеству.

– Вы – старый должник Ваха. И надо думать, не сегодня завтра наступит час расплаты?

– Откуда вы все знаете? – У Виктора кружилась голова от запаха ее тела, и он старался не смотреть на ее ноги, обнаженные. В его вопросе скорее слышался похотливый стон, чем удивление.

– Вах сейчас в таком положении, когда не скрывает своих должников, а всячески их демонстрирует. Он в тот вечер вас демонстрировал…

Последняя фраза резанула и моментально вывела его из состояния гипноза.

– Мой кредитор – ваш должник? И вы не хотите, чтобы я с ним расплатился?

– Откуда вы все знаете? – передразнила Инга и даже сымитировала похотливый вздох.

– Но какая в этом выгода? – Он все-таки удивился.

– Мы не будем сегодня говорить о выгоде.

– А чем займемся? – Виктора забавлял ее акцент и деловая интонация.

– Когда вы встречаетесь с Вахом?

– Он должен завтра утром позвонить.

– Вы откажетесь платить по счетам.

– Тогда нагрянут его ребятишки и набью мне морду. Это в лучшем случае.

Девушка сделала вид, что решает в уме сложную математическую задачу, а потом неожиданно выдала:

– Вы скажете Ваху, что оформили дарственную на своего ребенка.

– На какого ребенка? – засмеялся Виктор. – У меня нет детей.

Инга таинственно улыбнулась и спокойно сказала:

– У вас есть ребенок, Виктор Владимирович. Мальчику скоро исполнится пять лет, и проживает он вместе с мамой, в городе Бабаево, Вологодской области.

Неизвестно, чего он испытал больше в эту минуту: радость от неожиданного сообщения или страх по поводу ее осведомленности? Вот почему Люда не стала поступать в университет. Она бросала его, будучи беременной. Значит, поставила на нем крест, раз до сих пор не подала о себе весточки. А он возьмет да и подарит ее ребенку квартиру в Санкт-Петербурге.

– Мы можем оформить дарственную, а еще лучше завещание (меньше волокиты), прямо сегодня.

Она умеет подслушивать чужие мысли!

– Ну, скажу я ему про дарственную, а что дальше? Он все равно будет требовать денег.

– Это сколько угодно. Вешайте ему лапшу на уши.

– Да уж было дело…

– Скажите, например, что у вас имеется свидетель, который может подтвердить, что с Вахом пять лет назад расплатился некто Зуб.

Она знала хозяина Алекса?

– Но у меня нет никакого свидетеля, и я понятия не имею, как Зуб договорился с моим кредитором.

– Я тоже понятия не имею, но это не важно. Надо немного блефовать, а свидетель всегда найдется, еще и не один. Зуб вам лично сказал, что расплатился. Стойте на этом до конца.

– Уговорили, – выдавил он из себя улыбку, а потом переспросил: – У меня действительно есть сын? Надеюсь, это не блеф?

– Мы обязательно с вами выпьем по этому поводу, – пообещала Инга, – когда сделаем наши дела. Нотариус уже заждался…

Нотариальная контора оказалась совсем рядом. Они подъехали туда на его машине. Их действительно ждали. Мало того, бумаги уже были оформлены.

– Почему завещание? – поинтересовался Виктор. – Мы говорили о дарственной.

– Для дарственной потребуется много бумаг, – вмешался нотариус, мужчина средних лет, с крупной, потной лысиной, которую он то и дело вытирал носовым платком, как посудомойка супницу.

– Завещание никогда не поздно переписать, – подмигнула Инга, – а с дарственной все куда сложнее.

После того как он поставил свою подпись, Виктор подумал о смерти. Странно, что ему, тридцатидвухлетнему парню, приходится составлять завещание. А может, здесь какой-то подвох? Но подвоха он не чувствовал. Инга отдала ему копию свидетельства о рождении Андрея Викторовича Чернобровкина. Людмилина фамилия. Парень родился в октябре девяносто четвертого года. А Людка сбежала в марте. Значит, была на втором месяце. Поэтому он ни черта не заметил. Так от кого же ждать подвоха? Кому теперь выгодна его смерть? Четырехлетнему Андрейке?

Он на время успокоился, пока не возникло новое подозрение. А вдруг копия липовая? И нет в помине никакого Андрея Викторовича, а есть только Инга, которая, по всей видимости, умеет блефовать, да еще ее хозяин, которого так боится Вах.

– Каким напитком отпразднуем сделку? – прервала его мысли девушка.

Они уже подъезжали к дому, и Виктору показалось, что Инга задремала. Всю дорогу она сидела с закрытыми глазами, крепко сжимая в руках сумочку.

– Может, махнем в ресторан?

– Думаю, рановато. И потом, я не одета для ресторана. Лучше будет, если мы выпьем у вас дома. – При этом она как бы случайно коснулась его руки, сжимавшей рычаг переключения передач, и Виктор почувствовал, как кровь запульсировала в висках.

«Пусть я прошляпил квартиру, зато будет о чем вспомнить! Такие цыпочки на дороге не валяются!»

Они сошлись на ломбардийском пино нуар и бургундском алиготе. Виктор предпочитал напитки покрепче, но сделал уступку даме.

Между тем дама приказала откупорить обе бутылки и выпить на брудершафт. Ему нравилось, что она берет инициативу в свои руки, потому что всегда чувствовал себя скованно в обществе женщины, а тем более иностранки.

– Мне – черного, а себе – белого, – продолжала распоряжаться Инга. – Потом поменяемся бокалами. Люблю мешать цвета. Так скорее пьянеешь.

Она стояла возле окна, и пино нуар в ее бокале, казавшееся густым и черным, будто вспыхнуло на свету, как вспыхнуло рубиновое кольцо на безымянном пальце девушки. Впрочем, его не волновали ни кольцо, ни оттенок пино нуар и ни пустословие Инги. Ведь предстоял долгий и томительный поцелуй, и не только…

– Виктор, вы сегодня совершили благороднейший поступок. Не всякий мужчина решится отписать квартиру незаконнорожденному сыну, которого и в глаза не видел. Ради бога, не ищите в моих словах иронию! И оставьте подозрения. Можете прямо сейчас вызвать Люду на переговоры. У меня есть телефон переговорного пункта.

Он подумал о кассете, на которую продиктовал звуковое письмо. «Я в отчаянии, Люда!» Теперь положение казалось ему не таким уж отчаянным.

– Успеется, – ответил Виктор и представил, как Инга прижимается коленками к его бедрам, принимая в свое лоно.

– Выпьем за вашего сына.

Поцеловались они довольно холодно. Она пресекла его страстный порыв.

– Теперь мне – белого, а себе – черного. И немного музыки. У тебя есть Моцарт?

– Что-то из «Женитьбы Фигаро», но в современной обработке.

– Неплохо. Скажу по секрету, Моцарт меня возбуждает.

Пока он рылся в компакт-дисках, она сама разлила вино.

– А ты кто по национальности? – неожиданно поинтересовался Виктор. – Финка?

– Почти.

Он не стал интересоваться, что значит «почти». Главное, чтобы все было на месте, а в этом он почти не сомневался. И еще у него совсем исчез страх перед кредитором, а ведь он поступил ему наперекор. Присутствие Инги вселяло смелость.

Фривольные куплеты из финала оперы пелись невыразительными голосами по-английски, да еще под электронику.

– За что выпьем теперь?

Она ждала его на диване. Он уселся рядом, с бокалом в руке и обнял за плечи.

– За старую любовь! – подмигнула Инга и добавила: – Которая приносит плоды…

– Может, лучше – за новую?

– Нет, за старую, – не согласилась она и принялась смаковать бургундское.

Пино нуар не вспыхнуло в его бокале, потому что в комнату заглянули сумерки.

Виктор сделал большой глоток и тут же выпучил глаза, а потом схватился за горло так, будто его сдавило невидимой удавкой. Бокал, залив брюки вином, скатился на пол.

Девушка спокойно дождалась агонии, продолжая смаковать бургундское. Когда Виктор окончательно успокоился, откинувшись на спинку дивана, она запустила руку в карман его брюк и достала ключи от письменного стола.

В ящике стола ее заинтересовала аудиокассета, упакованная в полиэтилен. Выключив бездарную обработку Моцарта, она поставила кассету и устроилась в кресле. Казалось, труп хозяина квартиры ее совсем не беспокоит. Труп остывал у нее за спиной, а голос Виктора жил еще сорок пять минут, взволнованный и грустный. Потом запел Кобейн, вызвав ухмылку на лице девушки.

Звуковое письмо она стерла, оставив только две первые фразы: «Я в отчаянии, Люда! Люда, я в отчаянии!».

1

«Скитания окончены. Бродяжка угомонилась, обрела покой и тепло. А не пойти ли на дно, к рыбкам?»

Пираньи сгруппировались за стеклом аквариума, с надеждой поглядывая на девушку, приблизившую к ним свое лицо. Вряд ли они были очарованы ее египетским профилем, волной иссиня-черных волос, голубыми глазами, а тем паче мыслями девушки. С виду безобидные рыбки, если не считать вездесущего одноглазого самца, да и он не внушает страха. А попробуй сунуть им палец!

– Ваш кофе, Аида.

Новая официантка Люда никак не может перейти с ней на «ты». Провинциальный синдром. А сама-то она разве не из провинции? Не из жуткого захолустья на краю земли? То бишь на границе с Китаем. Первые двенадцать лет жизни в этой дыре ей показались адом. Вот и пошла она по миру. Целых десять лет понадобилось бродяжке, чтобы наконец угомониться, обрести свой угол. «Углом» Аида называла пятикомнатную квартиру на Фурштадтской. Уже больше года жила в Санкт-Петербурге и считала его своей настоящей родиной. По крайней мере, здесь родился ее прадед и здесь умерла прабабушка.

Старая Аида, мудрая, ворчливая цыганка, полвека провела в разлуке с любимым городом, а вернувшись, прожила всего три дня, да и то в полном беспамятстве. Последние слова сказала по-венгерски, и только правнучка их поняла: «Не будет нигде покоя. Одни скитания. Вечные скитания…»

Что имела в виду почти столетняя старуха: свою загробную жизнь или таким образом напутствовала правнучку, так и осталось неизвестным. Во всяком случае, теперь некому погадать на картах, чтобы предсказать дальнюю дорогу, а сама Аида никуда не собирается. Ей уютно в этом городе, в этом кафе, за этим столиком, с остывающим капуччино и любопытными пираньями за стеклом аквариума.

Она всегда мечтала о большом уютном доме для своей семьи. Мечта сбылась. Правда, от семьи остались только сводный брат да мачеха. Еще есть отец, но он далеко, и у него своя семья. Родион до сих пор переписывается с ним, помнит и любит. Для Аиды же отец – нечто чужеродное, когда-то ненавистное, с годами ставшее пустым местом. Однажды ей приснилось, что она любит отца. Только во сне он ее называл «бабушкой». Сон показался ей отвратительным, но с тех пор появилось ощущение дряхлости, словно призрак старой цыганки поселился у нее внутри и Аида теперь приходилась бабкой собственному отцу.

Недавно папаша дал о себе знать – прислал на день рождения открытку с сухим, традиционным поздравлением. Она не собирается ему отвечать. Еще, чего доброго, надумает приехать! Предлог имеется, и не один – обнять детей, навестить могилу бабушки. К чертовой матери! Она не потерпит в своем доме отца! Пусть снимает номер в гостинице, если ему приспичило!

Нынешний уклад жизни казался ей слишком спокойным и счастливым, чтобы в нем что-то менять. Каждое утро она выпивала чашку кофе в «Коко Банго» на Литейном. Потом отправлялась в увлекательное путешествие по антикварным магазинам и художественным салонам. Обедать предпочитала в китайском или японском ресторанах. Вечером ее можно было снова застать в «Коко Банго». Здесь уже все ее знали, и она знала всех. Ночью в кафе давали стриптиз. Аида любила смотреть на обнаженное женское тело и с некоторыми девушками даже завела знакомство.