Текст книги "Искатель, 2000 №8"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Аида так верно передала хрипловатый голос Борзого, со всеми шероховатостями уральского говора, что оба компаньона не удержались от смеха. И в это время в гостиничный номер внесли три бутылки «Шато Марго».

– Нет, нет! – замахал руками Борзой. – Если позволите, я принесу нашей «Перцовочки».

Когда он ушел за водкой, Аида накинулась на бедного Гедеминаса:

– Что ты здесь плел на счет политики? Об этом мы, кажется, не договаривались? Все политики – свиньи!

– Лучше быть киллером? – усмехнулся он.

– По крайней мере, честнее! И не вздумай ничего подписывать, пока он не уберет своих подонков от моего дома!

– Хорошо. – Гедеминас поднял руки вверх, окончательно сдаваясь перед ее красотой. – В гневе ты прекрасна!

В этой позе его и застал вернувшийся компаньон.

– Так будет продолжаться всю жизнь, – прокомментировал он. – Эта дамочка быстро возьмет тебя в руки! Не успеешь опомниться, как окажешься у нее под каблуком!

– Надо так понимать, – Аида зажгла сигарету и затянулась, – начались свадебные поздравления. – Пустила струйку дыма в потолок.

– Вроде того, – поднял на нее бровь Борзой.

– Не ссорьтесь! Не надо! – мирил их Гедеминас. – Зачем портить настроение? Ты, Олег, должен понять. Инга нервничает. Твои люди до сих пор стерегут ее дом. Давай отбой. И подпишем бумаги.

– В самом деле, – согласился Борзой, – надо поберечь ребят.

Он позвонил и громко закричал в трубку (может когда-то работал на стройке или на заводе, хотя подобные экземпляры чаще встречаются на лесоповале):

– Миша, давай ребятам отбой! Пусть едут в гостиницу бухать! Все нормалек! У нас тут тишь, да гладь, да волчья… Тьфу, ты!., да божья благодать!

Потом позвонил другой бригаде и тоже приказал бухать.

– Мы тут бухаем, а им что груши околачивать?

– Все правильно, Олег, – поддержал его Гедеминас, – ребятам тоже надо расслабиться. Нелегкое это дело ловить шаровую молнию!

– Если бы не ты, со своей любовью, она бы у меня сегодня поплясала!

– Давай-ка за работу! – предложил литовец, и они перешли в другую комнату, где стоял письменный стол, и там разложили свои деловые бумаги.

Аида осталась в гостиной-прихожей наедине с бутылками.

Настроение Борзого заметно улучшилось после подписания бумаг. Его лицо, ставшее багровым от мозговых потуг, оказалось способным на некоторые мимические упражнения, и Аида впервые увидела, как он улыбается. Но улыбка Борзого скорее напоминала оскал саблезубого тигра.

– Теперь можно и на брудершафт! – потер он ладонями.

– А не обкакаетесь? – с серьезным видом поинтересовалась Аида, отчего мимические упражнения пришлось прекратить.

– Инга! – отдернул ее Гедеминас. – Ну, зачем ты? Пора идти на мировую!

– Я не против, – безразличным тоном заявила она, – но мне придется с ним поцеловаться.

Как жениха Гедеминаса вряд ли устраивала такая деталь. Но разве откажешь компаньону по бизнесу?

– Я тебе прощу маленькую измену, дорогая.

– Это по-товарищески, – заметил Борзой.

– Вы разве уже не брезгуете ведьмой? – подколола Аида.

– Я буду думать, что целуюсь с Жанной д’Арк, – парировал тот, – ее, кажется, тоже сожгли.

– Сначала за нашу сделку! – разливая в фужеры вино, предложил Гедеминас.

– Было бы странно пить за нашу помолвку на брудершафт с твоим компаньоном, – заметила Аида по-литовски.

– Не умничай! – ответил ей жених. – И прекрати подшучивать над ним! О твоем же благе забочусь! Кто знает, что у него еще на уме?

– Не-е, ребята, так не пойдет! – обиделся уральский компаньон. – Вы уж выражайтесь при мне доходчиво!

– Это наше личное, семейное, – оправдывался литовец. – Может, все-таки вина? – Он поднес к третьему фужеру бутылку «Шато Марго».

– Ни в коем случае! – запротестовал Борзой и поспешил наполнить свой фужер «Перцовкой».

Они стояли в центре просторной гостиной-прихожей, подняв фужеры, и Гедеминас провозгласил:

– За нашу русско-литовскую корпорацию!

– Как это делается-то? – почесал затылок компаньон.

– Всему вас учить приходится!

Их руки сплелись змеями, а встретившиеся взгляды пылали ненавистью друг к другу. Впрочем, взгляд Аиды в ту же секунду смягчился и она даже улыбнулась. Борзой в ответ скривил рот и успел сказать одними губами: «Сейчас я тебя сделаю!», но она понимала его без слов. Девушка раздула ноздри, вдыхая аромат вина, но тут же поморщила нос, почувствовав, как воняет из его фужера.

– Давайте, давайте, не стесняйтесь! – подбадривал Гедеминас. – Только все до дна! Все до дна, непременно!

И они выпили до дна, единым порывом. А вот до поцелуя дело не дошло. Борзой раскрыл рот, вдыхая воздух, будто «Перцовка» ни на шутку обожгла ему глотку. Обхватил горло пальцами и повалился на пол. Конвульсии продолжались несколько секунд.

Аида, как ни в чем не бывало, уселась в кресло и закурила, а Гедеминас остался стоять, завороженно глядя на поверженного компаньона, поднеся ко рту фужер с непри-губленным вином.

– Ты бы выпил, что ли, – вывела она его из состояния ступора.

– Что с ним? – не верил своим глазам литовец. – Эпилепсия?

– Эпилепсия! – засмеялась Аида. – За кого ты меня принимаешь? Сдох твой компаньон, Гедеминас! Почил в бозе! Радуйся и выпей за упокой!

– Ты его отравила?

– Нет, это сердечный приступ! – издевалась она. – До такой степени боялся со мной целоваться!

– Чем ты его могла отравить? Он пил свою водку… Он сам наливал…

– Пока вы там строчили свои писульки, я подсыпала кое-что в его говенную «Перцовку».

– Прямо в бутылку?

– Ну да! Ты ведь не собирался пить водку, милый? Видишь, я ничем не рисковала.

На Гедеминаса было жалко смотреть. Он хотел отпить из своего фужера, но задумался, стоит ли это делать… Поставил фужер на стол. Упал в кресло. Вытер манжетом рубахи пот со лба. Унять дрожь в коленях не получалось.

– Зачем ты это сделала?

– У меня с ним старые счеты.

– Но я только что подписал…

– Порви! Донатас бы не одобрил твои действия. Получается, что я зря старалась.

– При чем здесь Донатас? – развел он руками. – А обо мне ты подумала? Что я буду делать с трупом? Здесь – гостиница, и на каждом этаже – портье.

– Это твои проблемы, – отмахнулась девушка.

– А как же ЗАГС? – спросил он потерянным голосом.

– Какой ЗАГС? – сначала не поняла она, а потом вспомнила: – Ты все еще хочешь на мне жениться? Бедный мальчик!

«Бедный мальчик» был старше ее на шестнадцать лет, но губы надул, действительно, как ребенок.

– Я люблю тебя, Инга, еще больше, чем прежде.

– Это неправда, Гедеминас! Ты любишь не меня, а мое умение с легкостью убивать. Чем больше трупов, тем больше твоей любви. Я раскусила твой план. Вернее, ты сам отчасти выдал его Борзому. Ты решил надеть на меня маску. Маску жены Гедеминаса. Поселить в Москве. А дальше… Дальше тебя интересовала вовсе не политика. А расширение твоего бизнеса. Разве не так? И все эти разговоры о Жанне д’Арк – чушь собачья. Это понял даже Борзой. Но я оценила твою уловку. Я люблю находчивых людей. И я готова выйти за тебя замуж, но только не сейчас. Мне необходим отдых. Я хочу читать книги, слушать любимую музыку, ходить с сестренкой по театрам. Я хочу пожить хоть немного нормальной, человеческой жизнью! Месяц или два – не знаю сколько. Деньги все равно скоро кончатся. Есть у них такая особенность. Придется обождать с женитьбой, мой бедный мальчик!

Она подняла с пола сумочку и направилась к двери.

– Куда ты собралась?

– В Москву. Ты ведь хотел, чтобы я там жила.

– У тебя там есть родственники или знакомые?

– Нет. А у тебя?

– Погоди-ка! Я напишу адрес моей московской квартиры. Там, правда, живет одна… Как бы тебе объяснить…

– Любовница, – подсказала ему Аида. – Нам нечего стесняться друг друга. Ведь наш будущий брак – это всего лишь сделка.

Гедеминас протянул ей клочок бумаги с адресом и произнес упавшим голосом:

– И постарайся не попадаться на глаза портье…

Ей раньше никогда не доводилось бывать в Москве. Но на любование красотами времени не было. Положение казалось безвыходным, ведь в гостиницу они не могли пойти из-за Дуняши. В ее свидетельстве о рождении указаны и отец, и мать, и совсем другое государство. Возникнут вопросы, на которые не хотелось бы отвечать. Светиться на московской квартире Гедеминаса у нее тоже не было никакого желания.

Пришлось действовать молниеносно, как она привыкла в экстремальных ситуациях. Накупила газет, пошла на переговорный пункт, потащила за собой мачеху и сестренку, и принялась обзванивать агентства по торговле недвижимостью. В конце концов ей повезло. Предлагалась двухкомнатная квартира в поселке Мамонтовка за смешную цену.

Это оказался убогий, двухэтажный, шлакоблочный дом с газовой колонкой на кухне, с наружными электропроводами, с уродливым счетчиком в прихожей. Имелась еще масса недостатков, На которые она решила не обращать внимания. Бывшие хозяева оставили раздолбанную мебель, потому что лень было выкинуть на помойку. Обстановочка напоминала полуразрушенный дом на окраине Питера, где ее чуть не изнасиловали парни Борзого.

– Здесь мы будем жить? – широко раскрыв глаза, спросила у сестры Дуняша.

– Жить можно и в коробке из-под телевизора, – с ухмылкой ответила та, и малышка тут же расплакалась.

– Зачем ты ее пугаешь? – покачала головой Патимат.

Мачехе было все равно, где жить. Жаль только, что могила Роди теперь далеко.

– Быстро она привыкла к хорошему! – Аиду возмущали слезы девочки. – Погляди на эту фифу!

– Да она просто устала, – защищала Дуняшу Патимат. – Ты требуешь от нее слишком многого. Что она видела в своей жизни? Забытый Аллахом городишко в степи? И вот, опять захолустье!

– Сколько мы с тобой прожили в захолустье, вспомни? И ничего. А здесь – рядом Москва. Совсем близко. Я даже не рассчитывала на такую удачу.

Еще в поезде она все рассчитала. Купит на первое время квартиру в Подмосковье и пропишет в ней Патимат. Та, после развода с отцом, взяла свою девичью фамилию. А эти стервятники будут искать Аиду Петрову! И флаг им в руки!

Девочка успокоилась. В открытую дверь заглянула кошка, трехцветная, желтоглазая. Посмотрела на всех по очереди и сделала нерешительный шаг в квартиру.

– Говорят, что трехцветная кошка приносит счастье, – улыбнулась гостье Патимат.

– А японцы считают, что в кошек переселяются души умерших родственников…

В Питер она вернулась через пару дней. Предстояло продать квартиру, мебель и часть антиквариата, включая книги Родиона. Дни стояли на редкость теплые. Она наслаждалась последними днями бабьего лета, Петербургом и любимым домом на Фурштадтской. У кого не было всего этого, тот никогда не сможет измерить масштабы катастрофы в ее душе.

Никаких вестей из Каунаса, Екатеринбурга и Львова она не получала. И была чрезвычайно рада этому обстоятельству. Казалось, весь мир забыл про нее.

Она много спала и видела странные, почти инопланетные сны. Вот только в садах теперь по ночам было холодно.

4

Соня встретила ее с распростертыми объятиями.

Марк принимал душ в ванной комнате нотариуса, и они в ожидании его устроились в гостиной, напоминавшей музей.

– Как девочка? – первым делом поинтересовалась Софья.

– Вспоминает вашу дачу с восторгом и особенно Магду.

В это время на кухне что-то разбилось, и из уст Софьи вырвалось матерное слово.

– Кто там у вас? – напряглась Аида.

– Кухарка. Она испекла нам пирог с вишней и ставит сейчас самовар.

«Значит, старая грымза еще не сдохла, а так рвалась к врачу!»

– Она очень хорошо готовит, – продолжила девушка светскую беседу.

– Как вы устроились в Москве?

– С комфортом.

– О, Москва – прекрасный город! И главное, процветает. А наш Питер год от года хиреет. Везде нужен хозяин. Москве в этом случае больше повезло. Слышали, в День Морского флота не было фейерверка! Это уже ни в какие рамки не лезет!

Аида еще больше напряглась. Кто-то ей уже говорил про фейерверк в День Морского флота. Вернее, про его отсутствие.

Она бы и дальше перечисляла недостатки и преступления питерских градоначальников, если бы не появился Майринг в полосатом махровом халате.

– Соня завела любимую пластинку! – подмигнул он Аиде.

– Вот сволочь! – возмутилась Софья. – Пойди лучше на кухню спроси все ли готов к нашему чаепитию.

– Он меня постоянно прикалывает! – пожаловалась она, как только Марк вышел за дверь. – Как жена с ним столько лет прожила, не понимаю! Я бы и года не вынесла! Конечно, он человек с юмором, но всему есть границы! Он может меня опозорить перед людьми!

Аида упорно молчала, она уже пожалела, что пришла сюда. Надо было позвонить и вежливо отказаться. Нет ничего хуже, когда при тебе ссорятся супруги, и тем более любовники.

На балконе установили специальный стол и водрузили на него огромный самовар. Кухарка бросала на бывшую пленницу уничтожающие взгляды.

Все суетились вокруг предстоящего чаепития, а она, будто пригвожденная к креслу, оставалась сидеть в гостиной. Ее уже не смущали ни убийственные взгляды кухарки, ни сарказм поднадоевших друг другу любовников. Аида почувствовала опасность. Это всегда приходило внезапно, как запах серы от нечистого. Она бы обязательно обратилась к врачу, если бы хоть раз ошиблась.

– Ты так и будешь здесь сидеть? – обратился к ней Май-ринг. – Наверху уже все накрыто.

Кроме них в гостиной никого не было, и она бы могла признаться Марку в своих опасениях, но побоялась выглядеть смешной. Сомнамбулой поднялась из кресла и последовала за ним.

– Я нахожу затею довольно опасной, – высказалась она уже на балконе.

– Чего ты больше боишься: сквозняка или папарации? – пытался острить Майринг, но она видела, что ему тоже немного не по себе.

Аида наотрез отказалась сесть лицом к Невскому, как предложила ей хозяйка, и устроилась за самоваром, лицом к реке.

Они приступили к трапезе, обменявшись собственными прогнозами погоды в Петербурге на конец сентября.

– А где вы будете справлять Миллениум? – с умным видом поинтересовалась Софья.

– До него надо дожить, – со всей присущей ей серьезностью ответила Аида. – До наступления нового тысячелетия еще целых пятнадцать месяцев.

– О! Вы относитесь к разряду скептиков! Мы с Марком отметим Миллениум через три месяца. Правда, Марк? А вы ждите еще пятнадцать…

– Она права, – принял он сторону Аиды. – И все эти рекламные фишки рассчитаны на дураков и невеж.

– Вы слышали, Инга? Он назвал меня дурой и невежей! – Соня презрительно улыбнулась.

– Прекратите ругаться при мне, а то я сейчас уйду! – Больше всего ей хотелось сделать именно это. – Как два старых еврея, право.

– Откуда ты знаешь про старых евреев? – невесело засмеялся Марк.

– Я как-то целый год прожила в еврейской семье.

– Ты никогда не рассказывала. А мне это очень интересно!

– Да что рассказывать, – неожиданно смутилась Аида. – Это было в Оренбурге, семь лет назад. Меня подобрала на улице пожилая еврейская чета.

– Как подобрала? – удивилась Соня.

– Мне нечего было есть и некуда было пойти погреться, а мороз стоял около тридцати градусов. И я решила замерзнуть. Просто взять и замерзнуть. Села в сугроб и закрыла глаза. И все. Очнулась в комнате, натопленной так, что сказала себе: «Вот я и в аду!». Дом у старичков был деревянный, с русской печью. Я лежала под ватным одеялом, абсолютно голая, а по телу растекался жар. У меня поднялась температура. Зато по иронии судьбы я ничего себе не отморозила.

Старичков звали Самуил Яковлевич и Дина Яковлевна, будто брат и сестра, они и внешне были очень похожи, и фамилии носили почти одинаковые Ростоцкий и Стоцкая. Они родились в маленьком местечке на Украине, и в детстве их даже путали, потому что Дину родители часто стригли наголо, боялись тифа. Поженили их совсем молодыми, в шестнадцать лет. По местечковым понятиям это уже считался поздний брак.

Во время войны они чудом спаслись и успели эвакуироваться на Урал с грудным младенцем. А после войны решили жить в Оренбурге, потому что возвращаться было некуда. Из родственников тоже никого не осталось.

Я полюбила этих милых старичков и, наверно, поэтому так долго у них прожила. Между собой они общались на идише и были поражены, когда я через три дня заговорила на их родном языке. Для меня это было делом пустячным, я ведь уже владела немецким. Трех дней вполне хватило, чтобы уловить некоторые отличия и жаргонизмы. Они приняли меня за еврейку и не желали слышать никаких возражений. Тогда-то я и поняла, что могу спокойно выдавать себя за представительницу другой национальности, и люди верят всему, что подано со знанием дела.

Я им наплела с три короба про моих родителей, получилась слезомойная история в духе латиноамериканских сериалов, и они не заявили обо мне в милицию, а соседям сказали, что правнучка приехала погостить. Сын у них рано умер, а внук эмигрировал в Израиль со своей семьей. Звал стариков, но они не трогались с места, потому что пуще всего боялись помереть в дороге. Им на самом деле оставалось немного. И мне даже, кажется, что я чуть-чуть продлила отведенное им Богом время. Потому что в заботах обо мне они были по-настоящему счастливы. Никогда в своей жизни я не получала столько любви и тепла. Никто из моих родных, ни отец, ни мать, ни Патимат, ни даже бабушка понятия не имели, что значит любить ребенка. Мне стукнуло четырнадцать лет, а им было под семьдесят, но я с ними была на равных.

До сих пор не могу поверить, что это был не сон, ни какая-то детская сказка, придуманная Родькой на ходу. Самуил Яковлевич учил меня ивриту, и по субботам мы с ним читали главы из Торы и Талмуда. Он сетовал на то, что я не мальчик, потому что с такими способностями могла бы стать раввином.

Но я сама разрушила сказку, в один прекрасный день исчезла, оставив письмо на древнееврейском, в котором опять наплела массу небылиц. Представляю, как старички охали и качали головами, разбирая мои каракули. И, наверно, немного поревели…

– А зачем понадобилось исчезать? – спросил Марк.

– Старая Аида мне никогда бы не простила этого. А еще, к тому времени за мной уже водилось несколько темных делишек, в том числе и в Оренбурге, и я очень боялась, что мои старички рано или поздно узнают о них. Я вернулась в Оренбург через полтора года. Самуил Яковлевич уже покоился на кладбище, а Дина Яковлевна умерла у меня на руках. Она завещала мне дом со всем барахлом. И я время от времени жила там. Он служил мне хорошим убежищем. Я до сих пор его не продала.

Во время своего рассказа Аида успевала следить за рекой. Мимо проплывали катера с туристами, кое-кто даже махал рукой «святой троице», устроившей на балконе за самоваром. Один раз ей показалось, что она видела мобильный катерок Саши, с единственным пассажиром на борту. Впрочем, таких катерков было множество.

Они просидели больше часа. Начало смеркаться. Движение на Фонтанке постепенно утихло. Любовники перестали ссориться. Хотя Соня время от времени нервно ерзала на стуле, словно ей мешал гвоздь. Злобная кухарка ушла домой. Марк пребывал в расслабленном состоянии, почти дремотном. Аида даже позавидовала ему.

– Я схожу за свечами, – предложила хозяйка. – Уже можно зажечь.

– Без свечей не будет настоящего кайфа от чаепития над Фонтанкой, – поддержал Майринг. – Это я точно знаю.

«Свечи – сигнал для кого-то на реке! Свечи осветят наши лица! Соня окажется у меня за спиной!»

– Может, посидим при свечах в комнате? – закапризничала Аида.

– Ну, что вы, Инга, лишать себя такого удовольствия! – С этими словами Софья покинула балкон, а девушка на всякий случай щелкнула замком сумочки.

И в этот миг что-то стукнуло в самовар. Будто камушек. Но камушек не пробил бы его медной брони. Кипяток полился на скатерть. Пятно разрасталось, дышало паром и в сумерках казалось черным.

«Враждебный мир» опять воспользовался ее слабостью. Она ослабила контроль, и вот уже напротив дома дрейфует, неизвестно откуда взявшийся, катерок того парня, что любит фрейерверки. Его единственный пассажир держит в руках ружье с оптическим прицелом и, по всей видимости, с глушителем, ведь никто не слышал выстрела. Он стрелял ей в голову, но набежавшая волна помешала выполнить задуманное. – Ложись! – приказала Марку Аида и бросилась на пол. Ее рука по привычке выудила из сумки пистолет. Ее смущало расстояние. Она понятия не имела о дальнобойности «Макарова», а до катера было метров тридцать. Зато имелись два явных преимущества: ей не мешали волны и она находилась сверху.

За этими мыслями, промелькнувшими в ее голове в долю секунды, она совсем выпустила из виду Майринга. Вместо того чтобы последовать примеру девушки, он, наоборот встал во весь рост, перегнулся через перила балкона и закричал:

– Не стреляйте! Не смейте…

Фразы Марк не закончил. Пуля ударила ему в грудь, и он отлетел к стене.

Больше медлить было нельзя, если она хотела победить в этой дуэли. Аида вскочила на ноги, крепко сжав обеими руками пистолет и произвела два выстрела.

Человек на катере пошатнулся, выпустил ружье и повалился за борт. В тот же миг катер рванул с места.

Как-то сразу стемнело. Она втащила Марка в комнату, прихватив его за подмышки.

В спальне горели свечи. Много свечей. Соня сидела на корточках, вжавшись в угол.

– Я не хотела этого! – начала оправдываться она. – Меня заставили! Они сказали, что убьют мою маму! Это люди Борзого. Они шутить не любят…

Белая рубаха Марка намокла на груди.

– Оставь меня, – прошептал он запекшимися губами.

Аида подложила подушку ему под голову.

– Ты жива, сестренка… – из последних сил улыбнулся ей Майринг.

Она погладила его по щеке и не удержалась от слез.

– Не плачь… Наверно, так надо… Ведь мы…

– Что? – не расслышала Аида и наклонилась к нему.

Но Марк уже умолк навсегда.

– Они сказали, что убьют маму, – пропищала Софья.

– Закрой ему глаза! – попросила Аида.

Женщину трясло, слышно было, как стучат зубы. Пот крупными каплями выступил на лбу.

– Иди и закрой Марку глаза! – повторила Аида и взвела курок.

Ночью полил дождь. Она сидела на полу в своей комнате, не включая свет. В глуши, в темноте огромной квартиры Аида смиренно ждала, когда придут за ней. Люди Борзого или милиционеры – все равно. Она откроет любому. И не станет сопротивляться. Пусть делают с ней, что хотят. Ей на днях исполнится двадцать два года. Всего только двадцать два. А трупов на совести куда больше. С каждым трупом следует прибавить по три года жизни. Вот такая она древняя старуха!

«Мое лицо в безобразных морщинах. Кожа дряблая и сухая. Глаза водянистые, почти белые, в красных прожилках. Нижняя губа слюняво отвисла. А руки разбиты подагрой. Я сама себе надоела. Сколько можно жить, прикрываясь маской двадцатидвухлетней девицы?»

Желтая панельная девятиэтажка. Гаражи. Пустая детская площадка. Телефон-автомат.

Ей ответил приятный женский голос, уже не молодой.

– А Саши нет дома. А это Настенька?

– Да.

– Ты так редко звонишь в последнее время, что я даже не узнала твой голос. Поссорились, что ли?

– Немного. Вот решила помириться.

– Наверно, нагрубил, да? Ой, характер у него, тот еще! Весь в отца! И ведь первый никогда не попросит прощения. Намучаешься ты с ним, Настюша! Ой, намучаешься!

– Ничего, – в этом месте по правилам хорошего тона следовало бы назвать маму дружка по имени, отчеству, но Аида обошлась паузой. – Я – тоже не сахарная. В последней нашей ссоре сама виновата. Он сегодня работает?

– Нет. – Теперь она сделала паузу. – Ой, он просил никому не говорить, где будет. А сегодня, как назло, все какие-то мужики названивают, ищут Сашку. У меня даже предчувствия нехорошие. Может, натворил что?

– Я не знаю.

– Да, откуда же тебе знать, раз вы в последнее время с ним не встречались! Ладно, скажу, так и быть! Пусть потом ругается! Сашка с утра в гараже заперся, с отцовским драндулетом возится. Да ты знаешь! Развалюху эту давно пора было в металлолом сдать, а ему все жалко! Так вот, там ты его точно найдешь.

– А номер гаража?

– Да ты ведь миллион раз там бывала, Настена!

– Гаражи – они все такие одинаковые. Я постоянно путаю.

– Двадцать первый. И вот еще что. Он ведь так просто не отопрет! Таким боязливым сделался! Ты постучи три раза: один длинный, два коротких. Это у нас теперь условный знак. И передай, что скоро обед. И сама тоже приходи…

Перед гаражом номер двадцать один она зарядила пистолет и не забыла о глушителе.

На условный стук Саша Водолаз отозвался: «Щас, ма!» и щелкнул засовом.

Она не дала ему опомниться, со всей силы ударила локтем поддых, пнула ногой в пах и, прошмыгнув внутрь, заперлась с ним в гараже.

– Как дела? – спросила девушка, когда тот, выпустив обойму матерных слов, пришел в себя. – Не перетрудился?

– Ты – ведьма! Ты просто – ведьма! – Он качал головой, не веря своим глазам.

Саша сидел на деревянном подстиле. Кругом были разбросаны гаечные ключи, отвертки, прочие инструменты и просто какие-то железяки, о предназначении которых Аида не догадывалась.

– Я тебя спросила, не боишься ли ты со мной связываться? Ты ответил: «Трус не играет в хоккей». Хорошо, назовем это «хоккеем». – Она достала пистолет.

– Не стреляй! – закричал парень. – Я тебе все расскажу, а ты сделаешь вывод, виноват я в чем-то или нет.

– У меня мало времени, – возразила она. – И никто не сомневается, что ты захочешь себя выставить в лучшем свете, но я знаю тебе цену, дешевка!

Он ей казался таким же жалким, как старый «Запорожец» без колес в его гараже. Но она почему-то медлила.

Водолаз расплакался, как малое дитя.

– Это все из-за Кости! Я сейчас объясню. Мы дружим давно, со школы. Он увлекался фотографией. Ему родители купили фоторужье. Мы как-то плыли с ним по Фонтанке, мимо того дома, и я увидел на балконе твоего друга с незнакомой женщиной. Я сказал об этом Косте, и он щелкнул их. Я думал просто так, от нечего делать. Но потом он объяснил, что дом принадлежит очень крутому чуваку, и та женщина наверняка его жена…

– Костя был голубым? – догадалась Аида.

– Да, только он это скрывал, и особенно боялся, что узнают родители. Полученный снимок я предложил сначала жене крутого чувака, но она сказала, что подумает и взяла мой телефон. Я сделал ужасную глупость. Я дал ей даже два телефона, свой и Костин. Фотографию купил ее муж. После чего эта сука стала нас доставать. Легче всего ей было шантажировать Костяна. Она грозилась поведать его родителям о сексуальных пристрастиях их сына. Так она уговорила нас на вчерашнее… – Он опустил голову, немного помолчал, а потом продолжил: – Она подарила Костяну ружье с оптическим прицелом. Сказала: «Тебе не привыкать стрелять в людей». Костя тренировался пару дней в лесу на птицах. Вроде получалось. Ну, правильно, в лесу ведь нет волн. Эта сука заказала нам тебя и твоего друга…

«Марка?! Она что, сдурела?!»

– Обещала заплатить по тысяче баксов каждому…

– Что-то дешево она нас оценила!

– И я тоже самое сказал Костяну: «Что-то дешево!» Честное слово, я его отговаривал! А когда он вчера не вернулся домой, его родители забили в колокола, подняли на ноги милицию. Я вот что думаю, труп рано или поздно всплывет, и все решат, что это я кокнул Костяна…

– Тебе не о чем беспокоиться, – усмехнулась Аида.

– Почему?

– Потому что из твоего тела выскребут пулю того же калибра, а умные дяди-милиционеры любят сравнивать…

Она не успела договорить. Водолаз сделал резкое движение. В руке у него оказался массивный гаечный ключ, и он запустил им в девушку. Аида метнулась в сторону, но ключ все-таки задел голову. Ей показалось, что череп раскололся пополам. Парень бросился к ней, но она больше ничего не видела и не слышала. Вокруг все стало белым, будто ее окунули в цистерну с молоком.

Очнулась в полной тьме. Потом предметы начали постепенно проясняться. В гараже по-прежнему горела тусклая лампочка, но почему-то слева все время была тьма. Она вдруг поняла, что ослепла на один глаз. Именно с левой стороны ее ударил гаечный ключ. Она вспомнила, что сидела на табурете, а очнулась на полу. В правой руке зажат пистолет, левая – вся в крови. Неужели она потеряла столько крови? Кровь была повсюду. Нет, это чужая кровь! В метре от нее, уткнувшись лицом в пол, лежал парень. Значит, она успела нажать на спусковой крючок.

Аида прислушалась. Парень дышал. Наверняка попала в живот. Это никуда не годится! Нечисто сработано!

Она попробовала встать, но голова так кружилась, что пришлось воспользоваться опрокинутой табуреткой.

Сидение на табуретке не принесло никакого облегчения. «Необходимо встать и прикончить этого говнюка!» – приказала она себе.

Она опять встала и сделала три неуверенных шажка.

Целилась в затылок. Целилась долго. Ей казалось, что единственный видящий глаз ее обманывает. Наконец произвела выстрел и не промахнулась.

Посмотрела на часы. Всего десять минут находилась в бессознательном состоянии, и кажется прошла целая жизнь.

Посмотрела в зеркало пудреницы. Над левым надбровьем приличная шишка и покраснение. Глаз немного припух. Слава богу ничего не рассечено! Она припудрила больное место. Бросила в сумочку пузырек с нашатырем и пошла к выходу.

Длинной дорогой домой, сначала на троллейбусе, потом на метро, она размышляла над признанием Водолаза.

Софья решила реабилитироваться в глазах вышедшего на свободу мужа, принеся ему в жертву любовника, который сыграл не последнюю роль в его аресте, а также знаменитую киллершу, которую нотариус всегда побаивался. Решение она приняла не сразу, а как только поняла, что Марк не станет ее опорой в жизни, что с ним она не сможет бежать за границу или хотя бы из города, что, потеряв жену и детей, он впал в меланхолию. А меланхолия – не помощница в больших и серьезных делах. И, конечно, она лишится всего того, что может заполучить, как только Юрий Анатольевич покинет этот бренный мир. А уж такие люди, как он, всегда ходят под прицелом.

Один положительный момент Аида все-таки извлекла из разговора с Водолазом. Людей Борзого она вчера ждала напрасно. Их попросту нет в Петербурге. Зато есть милиция, которая рано или поздно выйдет на ее след. Более того, имеется свидетель, старая грымза-кухарка. Ее адрес и телефон тоже в записной книжке Сони. И до кухарки надо обязательно добраться. Старой грымзе надо раз и навсегда заткнуть рот!

«Я совершенно разбита и слепа на один глаз, – жаловалась она себе, – в таком состоянии я не справлюсь с этой бабой! Надо выпить… И набраться сил…» Ей вполне хватило сил, чтобы добраться до знакомого японского ресторана.

В туалете она долго курила, ей не давала покоя одна неприятная ассоциация. Вот также она курила в туалете другого ресторана, когда явилась эта кобыла, литовская охранница. Их неравная борьба закончилась плачевно для этой амазонки. Аида ей выколола глаз. Левый глаз. Она точно помнила, что левый, ведь наносила удар правой рукой. И вот теперь у самой проблемы с левым глазом. Совпадение? Она знала наверняка, что случайностей не бывает. Случай – это профессионально разработанная операция самым прозорливым из всех боссов.