Текст книги "Искатель, 2000 №8"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Она всячески старалась забыть свое босячество, знакомство с воровскими шайками и наркоманскими притонами. Дни голода и страха за собственную жизнь. Но одна стародавняя привычка все же сохранилась. Аида любила проводить ночь в парке или саду. Ей нравилось спать на скамейке в Летнем, под статуями восемнадцатого века, привезенными сюда еще при Петре. В Таврическом тоже было неплохо, а вот в парке Михайловского дворца к ней однажды пристали подвыпившие бомжи, и она едва унесла ноги. Ее заветной мечтой было провести ночь в парках Петергофа. Она даже высмотрела место, где могла бы спрятаться перед закрытием, но опасалась собак. Царскую резиденцию, должно быть, охраняют очень злые собаки. Несмотря на ощущение дряхлости, подчас в ней просыпался ребенок.

– Я тебе не помешаю?

Молодой человек в строгом костюме, с шапкой густых, преждевременно поседевших волос, уселся напротив. Его карие глаза одновременно излучали доброту и печаль.

– Когда ты мне мешал?

С Марком Майрингом ее познакомил брат. Они когда-то вместе учились в медицинском. Марек теперь преуспевает в бизнесе, а ее брат – неудачник. С этим пора смириться.

Марк с утра предпочитал экспрессо, крепкий напиток, приводящий в движение мозги.

– Ты узнал что-то новое о своем кузене? – напрямик спросила она.

– Все твердят в один голос: «Самоубийство!», и никто больше палец о палец не ударит. Меня же могут потянуть из-за этого дурацкого пузырька с цианистым калием. Следователь уже копает. Я их очень заинтересовал. Лучше бы, дурак, не высовывался! Думаю, мои поиски справедливости закончатся крупной взяткой. Иначе как от них отвязаться? – Майринг сделал нервный глоток и посмотрел ей в глаза. – Что скажешь?

– Я уже все сказала раньше.

Месяц назад, когда случилось несчастье, Аида предупредила: «Не лезь к ментам! Они не догадаются о вашем родстве, а твой бизнес их может заинтересовать».

– Ты была права, – признался Марк, – но я не верил в самоубийство и не верю теперь. Когда он пришел ко мне за этим злосчастным пузырьком, я так и подумал. Жизнь парню опротивела. Но Витька был полон сил, одержим идеей убийства.

– Он же не сразу это сделал, как ушел от тебя? – возразила Аида. – Даже за сутки все может перемениться. Иногда легче убить себя, чем своего обидчика.

– Да-да, я понимаю. Но меня смущает завещание.

– А по-моему, вполне логично. Человек собирается умереть и пишет завещание…

– И заверяет его у нотариуса. Не слишком ли расчетливо для самоубийцы? И потом, откуда у него копия свидетельства о рождении сына? Он ничего не знал о сыне. Люда пять лет не подавала о себе весточки. Кто-то рассказал Виктору об Андрейке и показал копию свидетельства. Видишь, сколько вопросов, а эти ослы палец о палец не хотят ударить. Хотя бы расспросили нотариуса, один ли Виктор приезжал в тот день или кто-то сопровождал его.

– А ты был у нотариуса?

– Да разве он мне скажет? Кто я для него?

– Но все-таки спрашивал?

– Спросить-то спросил. Он как-то странно посмотрел, а потом выдал: «У меня, молодой человек, в день по пятьдесят посетителей. Я не могу за всеми следить!»

– Врет. Все он помнит. Наверняка. – Аида сунула в рот сигариллу, чиркнула спичкой, и зал кафе наполнился вишневым ароматом.

– Я думаю, нотариус лицо заинтересованное, – рассуждал Марк.

– Если здесь умысел, то даже не сомневайся. Вот только не понятен мотив убийства. Квартира-то досталась сыну.

– Мотивы могут быть самые разнообразные.

– На кой черт он сдался тебе, этот Виктор? Сам же возмущался тогда, говорил, что знать его больше не хочешь. Он меньше всего думал о тебе, когда при шел за ядом. Так кому теперь нужна истина?

– Ты можешь считать меня слабаком, нытиком, кем угодно, но когда я случайно встретил его в прошлом году, то понял, что обрел брата, которого мне всегда не хватало. Наши родители все решили за нас. А теперь мне кажется, что я его предал. – И он еле слышно добавил: – Кажется, что я его убил. На душе погано. Вот в чем дело, Аида.

– Тебе станет легче, если узнаешь имя убийцы?

– Разумеется. Я буду чувствовать себя окрыленным…

– Окрыленным? Ангелом, что ли? – ухмыльнулась она. – И тут же полетишь сдавать его милиции?

– Не знаю.

Аида на мгновение задумалась и неожиданно рассмеялась.

– Ну, какой из тебя следователь, Марек? Неужели ты серьезно решил действовать?

Он ничего не ответил, опустив голову. Ей совсем не хотелось его обижать. У нее не так уж много друзей, чтобы разбрасываться ими.

– Ну, хорошо. Хочешь я тебе немного помогу.

– Ты?

Она прочитала в красивых глазах Майринга недоверие: «Издеваешься надо мной?»

– А что тут странного? У меня излишек опыта, и я мудра, как столетний питон. – Она произнесла это с грустной улыбкой.

– С чего ты собираешься начать?

– Не знаю. Ты ведь сам только что сказал про копию свидетельства о рождении ребенка. Значит, надо выяснить, как она попала к Виктору.

– По-твоему, это очень просто сделать? Мы с Людмилой уже ломали голову над этим вопросом. Моя родственница не делала никакой копии и свидетельства не теряла.

Он называл ее родственницей, молоденькую официантку Люду, девушку хрупкого телосложения, простоволосую, сероглазую, с характерным вологодским оканьем. В народе таких называют мышками-норушками. Они обычно неприметны, и лица их невозможно восстановить в памяти.

Усевшись за их столик, она покраснела и от волнения долго не могла вступить в разговор. Люда стеснялась не Марка, с которым крепко сдружилась за последний месяц. Ее смущало присутствие Аиды, о ней ходили разные сплетни.

– Я не делала копии, – подтвердила она. – С меня никто не требовал копии. А свидетельство лежало в папке с другими документами.

– А кто-нибудь из твоих домашних не мог сделать копию и послать ее Виктору? – начала допрос Аида.

– Мои домашние не знали, кто отец ребенка. И уж тем более никто не знал нового Витиного адреса.

– Может, кто-нибудь гостил у вас в последнее время?

Люда сразу же хотела дать отрицательный ответ, но вдруг запнулась.

– Что ты вспомнила? – встрепенулся Марк. – Не стесняйся! Здесь все свои.

– В мае приезжал дядя Коля, – с трудом выдавила из себя официантка. – Это папин брат. Он обычно приезжает осенью, в сезон охоты, а тут явился по весне. Мы с мамой его недолюбливаем. Где дядя Коля – там всегда пьянка…

– Уже теплее, – улыбнулась Аида.

Ее улыбка всегда привносила ощущение комфорта. Люда тоже ответила ей улыбкой.

– Вряд ли дядя был способен на такой поступок. Они с отцом не просыхали всю неделю, что он у нас гостил. А главное, зачем?

– Где живет твой дядя Коля? – поинтересовался Май-ринг.

– В Питере. Он всю жизнь проработал на заводе имени Кирова, а два года назад уволился. Зарплату все равно не платят, так чего задаром горбатиться? Устроился электриком в ЖЭК. На бутылку в день наскребает. А больше от жизни ему ничего не надо. А уж мой ребенок и вовсе до лампочки!

– При чем здесь твой ребенок, – пожала плечами Аида, – если за бутылку он готов на все.

– Не может такого быть! – стояла на своем Людмила. – Дядя Коля копается в папке с моими документами, а потом трясущимися руками переписывает свидетельство о рождении Андрюши? Не смешите меня! – Она ни на шутку разошлась и забыла о своей застенчивости.

– А с Виктором он был знаком? – снова вмешался Марк.

– Несколько раз сталкивался, когда мы торговали альбомами на Невском. И всегда с одной и той же просьбой – одолжить на бутылку. Витя одалживал, пока сам не залез в долги.

– Дядя Коля знал об этом?

– Кажется, знал. Точно уже и не помню…

– Думаю, есть смысл пощупать дядю Колю, – предложила Аида.

– Да бросьте! – махнула уркой официантка. – Если и было что, то он уже всю память пропил.

– Ничего, за бутылку не только память восстановится…

Визит к подозреваемому дяде Коле решили не откладывать в долгий ящик. Люда позвонила в ЖЭК и узнала номер дома, на котором он устанавливает телевизионную антенну.

– Поехали! – скомандовала Марку Аида. – Его надо брать трезвым, а то к вечеру он лыка не будет вязать!

Марку показалось, что все происходящее для нее не более чем забава, попытка весело провести время.

Николай Степанович Чернобровкин не успел еще опохмелиться и потому пребывал в недобром здравии и дурном расположении духа. Срочная работа, да еще на крыше нового девятиэтажного дома, вопреки здравому смыслу повергла электрика в состояние ступора. Пальцы не слушались, мозговые извилины не поддавались обнаружению, и только рот без конца фонтанировал изысками русского мата. Двое его коллег, казавшиеся помоложе да половчее, горячо обсуждали последний матч «Зенита».

Появление на крыше молодого человека в приличном костюме было расценено всеми как добрый знак.

– Кто здесь Николай Степанович? – обратился к электрикам молодой человек. – Меня направили к вам из ЖЭКа. Работа пустяковая, на десять минут.

– Что случилось? – набычился дядя Коля. С жильцами окрестных домов он держался очень строго, давал почувствовать свою незаменимость.

– У меня дверной звонок сломался, а я сегодня жду гостей. Да вы не сомневайтесь, не обижу. На две поллитровки хватит.

– Валяй, Степаныч! – бросил один из коллег.

– Принеси нам в клюве добычу! – поддержал другой.

– Да вот же! – пробурчал дядя Коля, однако оторвал сидалище от гудрона и побрел за незнакомцем.

Все шло по плану, как придумала Аида, хотя Марк сомневался в целесообразности этого плана. Он мог бы и сам поговорить со стариком. Прямо на крыше. И тот вряд ли бы отказался от денег.

Электрик плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Зацепив краем глаза девушку в глубине салона и пробурчав что-то типа: «Здрэст».

Аида действовала молниеносно: заблокировала дверцу и приставила к уху дяди Коли пистолет.

– Поговорим по душам, старый козел!

Майринг, вряд ли ожидавший такого поворота, хотел сказать: «Аида, мы так не договаривались», но успел произнести только имя девушки и услышал в ответ: «Заткнись!»

– Надеюсь, ты не сомневаешься, что я могу выпустить все твое маразматическое дерьмо?

У Николая Степановича что-то громко засвистело внутри, пожилой электрик явно страдал одышкой. Он только кивнул в ответ, растеряв от страха все слова.

– Хорошо, – довольствовалась она произведенным впечатлением. Дядю Колю трясло как в лихорадке. Майринг, положив голову на руль, отсутствовал, предоставив ей полную свободу действий. – Тогда напряги то, что еще болтается в твоей черепушке. В мае ты гостил у брата в Бабаево, так?

– Леха… брат… – Дар речи постепенно возвращался к Николаю Степановичу.

– Молодец! Делаешь успехи, старый маразматик, – похвалила Аида. – А племянницу как зовут?

– Люда.

– А сына племянницы? Вспоминай быстрее, засранец! Ведь ты снимал копию с его свидетельства о рождении!

– Ничего я не…

– Склероз? Ах ты, дерьмо! – Она ударила Чернобровкина рукояткой пистолета. – Вспомнил?

– Аида, прекрати! – встрепенулся Марк.

– Успокойся, Марек. С такими иначе нельзя. Я тебя предупреждала…

– Беда с этими бабами, молодой человек, – пожаловался Майрингу дядя Коля, вытирая кровь с расцарапанной щеки, – одна другой чище! А я ведь, между прочим, под Сталинградом врукопашную…

– Кому ты заливаешь, мудило? – засмеялась девушка. – Да в сорок третьем тебе еще и пяти лет не было! Иначе бы сидел на пенсии, а не лазал по крышам! А что ты там на счет баб проблеял? «Одна другой чище?» Тебе баба заказала эту копию? Ну, что в рот воды набрал? Еще раз врезать?

– Так я и говорю, что баба.

– Уже теплее, дядя Коля. Как зовут бабу?

– А я почем знаю? Она не называлась. Нож к горлу приставила, езжай, говорит, и привези, а иначе хана. Правда, оплатила поездку и на вознаграждение не поскупилась. Пятьсот «зелененьких» на дороге не валяются!

– А она говорила, зачем ей понадобилась эта копия? – вмешался Майринг.

– Не-ет! Ни хрена! Будет она со мной делиться своими секретами! Да, вот же!

– Какого она возраста?

– Молодая, шустрая… Не сестричка ли твоя? – Николай Степанович оглянулся назад и впервые как следует рассмотрел Аиду. – О! Даже похожи чем-то! Хотя мне нынче все девицы на одно лицо! А потом, та ведь была иностранка. Финка, скорее всего. Правда, финки в основном страхолюдины, а эта красавица. Глаз не оторвешь. Глазищи у нее зеленые! Я раньше думал, таких в природе не бывает. Видать, ошибался.

– Блондинка? – опять спросил Марк.

– Я же говорю, финка.

– Так сам же сказал, они – некрасивые, а эта – раскрасавица.

– Природа шутит иногда. А еще у нее вот тут родинка! – вспомнил дядя Коля и ткнул себя пальцем в правое крыло увесистого, горбатого носа.

– Ладно, дай ему денег, – обратилась она к Марку, – и пусть проваливает!..

Сначала ехали молча, потом Майринг поинтересовался:

– Откуда у тебя пистолет?

– Подарок поклонника.

– Я не знал, что у тебя есть поклонники.

Аида ничего не ответила, а только предложила:

– Поговорим о деле. Похоже, ты оказался прав. Твоего кузена действительно убили. И я бы на твоем месте не лезла в это дерьмо. Какой из тебя сыщик? Только нахватаешь проблем на свою задницу!

– Да, я пожалел, что взял тебя в помощники, – признался Майринг. – Такие методы мне не подходят. Уголовщина какая-то!

– Хочешь все-таки найти эту бабу? Разве не достаточно того, что уже знаешь? Разве твоя совесть до сих пор не успокоилась?

Он молчал, внимательно изучая дорогу.

– Хорошо, давай рассуждать логично, – вздохнула Аида, всем видом показывая, что ей надоел этот разговор и она продолжает его только из уважения к Марку. – Не думаешь ведь ты, что эта финка была любовницей Виктора? И наняла дядю Колю, преследуя какие-то личные, корыстные цели. Все было тщательно продумано. Скорее всего, Виктор оказался втянут в какую-то нечистую игру, и в нужный момент его убрали. Пожертвовали пешкой. Как тебе моя версия?

– Вполне.

– В таком случае, начиная расследование, ты попадешь на ту же шахматную доску. И для деловых, солидных игроков ты тоже не более чем пешка.

– Я люблю шахматы, – упрямился Марк.

– Но, наверно, не такие, где под каждой клеткой заложена взрывчатка? Высади меня на площади Восстания, – без перехода попросила она.

В здании гостиницы «Октябрьская» находился маленький, уютный китайский ресторанчик. До него не так уж легко было добраться. Сначала пройти через ливанское кафе, со специфическими запахами и засаленными столиками, а потом витиеватым коридором попасть в обитель света и тьмы, с красными фонарями и золотыми драконами на черных шелках.

Посетителей не было, а русские официантки и китайские повара увлеченно смотрели телевизор и время от времени смеялись. Это было празднование Нового года на пекинском телевидении, веселое, разноцветное шоу. Рядом с поварами сидел старичок в шляпе, с узенькой бородкой. Он сжимал коленями трость и собирал в кулачок свои старческие, скромные смешки. Он-то, видать, и привез видеокассету с далекой родины.

Аида незаметно прошмыгнула за спинами зрителей к чугунной статуэтке Будды, установленной в нише стены. У него в ногах возвышалась груда монет, привезенных со всего света. Она добавила к ним русскую рублевку, зажгла ароматные палочки и уселась за одним из пустовавших столиков. Зал постепенно наполнялся запахами лаванды, лилии и сандала. Кое-кто из зрителей обернулся. Китаец средних лет, в довольно потрепанном пиджачке, встал со своего места и приблизился к Аиде.

Дальнейшая беседа происходила на китайском языке.

– Я рад видеть вас, госпожа, – поклонившись, произнес китаец.

– Я отвлекла тебя, Хуан Жэнь?

– Я уже видел эту кассету, госпожа. Что вам приготовить?

– На твое усмотрение. Только не больше двух блюд. Я не очень голодна. И обязательно чай с лепестками розы.

Она была единственной посетительницей этого ресторанчика, которую лично обслуживал самый лучший повар. Давнюю дружбу с Хуан Жэнем она держала в тайне от родственников и знакомых. Они не могли не слышать о громком екатеринбургском деле об отравлении в доме Сперанского полтора года назад. А китайский повар Сперанского до сих пор числится в розыске. Но Хуан Жэнь и не думает прятаться, живет почти в центре Питера, правда, на улицу не выходит, спит на кухне на старенькой советской раскладушке и вечерами, когда в зале становится многолюдно, не высовывается по пустякам.

– Мой любимый салат из черных грибов и «шанхайский сюрприз»! – по-детски радовалась Аида. – Но ты не удержался и приготовил пять блюд. На днях я приду сюда с одним человеком. Будь начеку, – предупредила она. – Я не знаю, что он закажет, но требуется легкое отравление…

– Это опасно, госпожа. Здесь все-таки ресторан.

– Знаю, что ресторан, а не богадельня. Но не всякому русскому желудку подходит ваша кухня. Вот что требуется, понятно? Он должен почувствовать недомогание минут через двадцать после приема пищи.

– Это сложно, госпожа, – улыбался Хуан Жэнь, – невозможно рассчитать.

– А ты попробуй. Ты ведь мастер на подобные штуки.

– Он пожалуется хозяину, и меня прогонят.

– Не пожалуется. Я его уговорю. А ты мне дашь какой-нибудь лечебный настой, чтобы он потом почувствовал себя на седьмом небе…

За соседний столик уселась молодая пара. Пекинское новогоднее шоу подходило к концу, перенесясь из телевизионной студии на берег океана. В первых лучах восходящего солнца маленькая девочка демонстрировала всей стране упражнения ушу. Старик с тросточкой теперь почему-то подносил кулачок к глазам.

Хуан Жэнь отбыл на кухню.

В душе Аиды накапливалось раздражение. Родион все чаще разочаровывал сестру. В детстве она считала его своим ангелом-хранителем, думала, что когда-нибудь он станет для нее главной опорой в жизни. Она, конечно, приписывала ему много чудесных качеств, которыми в действительности он не обладал. Милый, любимый Родька на глазах превращался в слизняка, в какую-то древнегреческую плакальщицу. Ему уже перевалило за тридцать, а жил он за ее счет и в ее квартире. Мизерную зарплату он полностью тратил на книги. Создал свой маленький мирок из фолиантов с клопами под музыку «гранж». И не собирается ничего менять. Впрочем, перемены грядут. Родион вздумал жениться. Он привел в ее дом какую-то оборванку, хип-парку со стажем. Он называет ее Аленушкой. Аленушке скоро тридцать, она ходит почти босиком, подметает юбкой тротуары, носит хайратник и смотрит на всех богомолицей. Эта дура сочиняет декадентские стихи в прозе и всерьез причисляет себя к питерской богеме. Они с Аленушкой запираются в его комнате и всю ночь трахаются под «Нирвану». Музыка для слабых! Музыка для нищих!

У Аиды совсем другие вкусы. Ее комната просторна, по-японски лаконична. Здесь хорошо дышится. Ее книги – словари, ее музыка – «хард», «металл», «готик». Музыка, которая будоражит, окрыляет, приводит в исступление.

Родион не разделяет ее вкусов. Они давно уже живут в разных мирах.

Добрая мачеха Патимат достает из духовки огромный пирог с рыбой и ставит его на стол.

– Сейчас мы с тобой поужинаем, Аидушка, – ласково сообщает она, – а молодые порезвятся, тоже проголодаются.

– К утру выползут.

– Ай-яй, к утру пирог остынет!

– Им это без разницы, Патимат.

– Вижу, злишься на Родьку. Неужели ревнуешь?

– С чего ты взяла? Просто обидно, что нашел какую-то босячку. – Аида принялась за пирог, а потом с усмешкой спросила: – А тебе нравится Алена?

– Он сделал свой выбор. При чем здесь мои симпатии?

– Узнаю тебя, женщина Востока! – театрально всплеснула руками Аида. – Желание мужчины – закон! Твоей философией сыта с детства!

– Кушай пирог, Аидушка, – напомнила мачеха. – Что я могу поделать? Меня так воспитали. – И с добродушной улыбкой на лице заметила: – А тебе бы парнем родиться в самый раз! А моему Родьке – девчонкой! Но на все воля Аллаха.

– Если бы ты в свое время приструнила моего отца, не было бы моего детского кошмара…

– Так и тебя бы не было…

– Если бы ты знала, Патимат, сколько людей пострадало от того, что я есть. И сколько пострадает еще. Меня даже прозвали «шаровой молнией». Видно, я внушаю страха не меньше. А первопричина кроется в тебе. Вернее, в твоем отношении к мужчинам. Ты не должна была допустить, чтобы мой отец встретился с моей матерью.

– На все воля Аллаха, – повторила Патимат. – Я никогда не интересовалась, откуда у тебя столько денег. Догадывалась, что деньги нечистые. Не знаю, бывают ли они вообще чистыми, особенно когда их много. Но это твоя жизнь, дочка, и я не имею права в нее вмешиваться. Аллах воздаст тебе за что, что ты сделала для нас и для бабушки. Твоя мать могла бы тобой гордиться.

– Прекрати, Патимат! Ничего не желаю слышать о моей матери! Я никогда не любила ее, и мне не дорога память о ней. И уж совсем наплевать, гордилась бы она мной или нет! Мы начали говорить о Родионе. Мне кажется, он совершает самую большую глупость в своей жизни. Эта босячка ему не пара, и вряд ли я ее буду терпеть под одной крышей. Так ему и передай. И еще, пусть завтра же отчитается о своей поездке в Екатеринбург. Уже неделя прошла, как он оттуда вернулся, и до сих пор не поделился впечатлениями. И я не вижу денег. Моих, кстати, денег. Это очень серьезно, Патимат. Он что, избегает меня?

– Обязательно передам, Аидушка. А как же пирог? – взмолилась мачеха, когда Аида резко поднялась из-за стола.

– Я поем у себя в комнате, – смягчила тон девушка и, поцеловав ее в щеку, добавила: – Ты чудесно готовишь.

Оставшись одна, она тут же прилегла на любимое китайское ложе, сделанное на заказ (новая достопримечательность ее экзотической натуры), и предалась невеселым раздумьям.

Она послала Родиона в Екатеринбург, чтобы он продал их трехкомнатную квартиру, пропустовавшую почти год. Она считала, что год – вполне достаточный срок, чтобы забыть о «шаровой молнии».

Она долго наставляла брата. Дело очень серьезное, и надо быть осмотрительным. Не вступать в переговоры с подозрительными личностями. Лучше всего вообще не откликаться на частные предложения, а сразу пойти в агентство по купле и продаже недвижимости.

Родион удивлялся: «Чего ты боишься? Зачем нам посредники?» – «Делай, как я говорю, – настаивала на своем Аида. – И кто бы ни спросил обо мне, делай вид, что в первый раз слышишь мое имя».

Ему бы как следует задуматься над ее словами, но Родион разве умеет быть серьезным. Он прихватил с собой в Екатеринбург эту босячку, эту недоделанную поэтессу! Ну, как без нее-то?! И шагу сделать не может, а уж тем более квартиру продать!

Он взял отпуск за свой счет, и Аида полагала, что поездка брата на Урал затянется на месяц. Но Родион вернулся через неделю, и они до сих пор не поговорили, потому что эта липучка Алена не отходит от него ни на шаг. Не собираются ли они прикарманить ее денежки? И вообще, продана квартира или нет? «Жду еще сутки, – решила Аида, – и пусть потом пеняет на себя!»

Она не заметила, как провалилась в сон. Еще не совсем стемнело. За окном тренькала гитара. Пролетевшая мимо чайка что-то крикнула на прощанье.

Очнулась от того, что кто-то включил свет.

– Спишь? – раздалось над самым ухом.

– Сколько времени? – спросила Аида, еще до конца не разобравшись, где находится и с кем разговаривает.

– Второй час ночи.

Голос был мужской, но какой-то сдавленный.

– Если хочешь спать, я уйду.

Теперь голос немного оживился.

– Поговорим завтра.

В голосе появились радостные нотки.

– Погоди-ка! – Она ему сейчас испортит праздник, только надо прийти в себя. – Я сейчас.

Аида умылась ледяной водой, а вернувшись в комнату, первым делом набросилась на остывший пирог. Глотала его большими кусками, запивая холодным чаем, и при этом пыталась поддерживать разговор.

– Мама сказала, что ты хочешь меня срочно видеть, – неохотно начал Родион.

Она никак не может привыкнуть к его безбородому лицу. Рыжая бородка делала его похожим на фараона. Аида раньше любовалась этим выразительным, одухотворенным лицом. Теперь оно стало каким-то повседневным, обывательским, чуть одутловатым, с наметившимся вторым подбородком. А все эта недорезанная поэтесса! Она заставила брата сбрить бородку, которая ему очень шла и скрывала… Впрочем, этого уже ничем не скроешь! Родион меняется на глазах. Из фараона превращается в какое-то паразитическое насекомое. Так, по крайней мере, ей кажется.

– А ты как думаешь? Приехал – и ни словом не обмолвился.

– Ты не спрашивала.

– Я не хочу при чужих обсуждать наши дела.

– Аленушка – не чужая, она скоро станет моей женой. И потом мы с ней вместе продавали квартиру.

– И есть успех?

– Разумеется.

– Что-то слишком быстро. Ты действовал через агентство?

– Я похож на идиота? Квартиру купил сосед.

– Какой сосед? – встрепенулась Аида.

– Пожилой дядька с красной рожей…

– Не помню такого.

– Ты знала всех соседей? – Родион усмехнулся, но она вдруг почувствовала, что за этой усмешкой скрывается страх. Кого он боится? Неужели ее? Не может быть. – Он живет наверху. Сделает дырку в полу, пристроит лестницу, и будет у него двухэтажная квартира.

– Обо мне никто не спрашивал?

– Много о себе воображаешь, сестренка.

– Хорошо, – вздохнула она. Его фальшивая игра теперь для нее была очевидна, но Аида не понимала, для чего и для кого он так старается. – Сколько выручил денег?

– Десять тысяч.

– Всего? Она стоила в три раза дороже!

– После кризиса цены упали, – невозмутимо констатировал Родион.

– Где деньги?

Он выдержал паузу, а потом выпалил на одном дыхании:

– Я полагал, что ты подаришь их нам на свадьбу.

– Это мои деньги, Родион, и мне решать, что с ними делать, – ее душил гнев, но она не давала ему вырваться наружу, а только тяжело дышала и смотрела все время в одну точку, на продырявленный носок его тапочки. Даже такая мелочь, как тапочки, куплены на ее деньги. И босячка тоже пользуется ими! – Если ты решил жениться, то сначала подумай о жилье и пропитании для своей будущей жены. На мою помощь больше не рассчитывай. Достаточно того, что твоя мама находится полностью на моем содержании.

– Аидка, я тебя не узнаю…

– Я тебя – тоже.

– Это твое окончательное решение?

– Тебе тридцать один год, Родя. Пора начинать самостоятельную жизнь. Посмотри на своего друга Марка. Как видишь, некоторые обходятся без богатых сестренок.

– Хватит читать мне нотации! – вскрикнул он. – Меня с пеленок учат жизни! Отец, мама, школа, институт… Ты бродяжничала семь лет, так? Тебя учила жизни сама жизнь. В этом, конечно, твое преимущество. Но зачем ты объявилась? Зачем вызвала меня в Екатеринбург? Зачем отправила в Питер? Зачем поселила меня в этой роскоши? Зачем сейчас выставляешь на улицу? Объясни, где логика твоих поступков?

– Я мечтала о большой, дружной семье. Вот и вся логика. Никого я так не любила, как прабабушку и тебя. Я хотела, чтобы вы всегда находились рядом. Наверно, глупо, потому что из осколков не склеить вазы. Во всяком случае, я дала тебе шанс. Ведь мужчина должен быть опорой семье, не так ли? Спроси об этом у Патимат. Я ждала долго, почти два года, но ты все явственнее превращался в нахлебника. Ты, может, думаешь, что деньги мне сыплются с неба? – Она посмотрела ему в глаза. – Ты действительно так думаешь?

Родион молчал. По его лицу пробежала судорога.

– Знаешь, – сказал он, – а я не отдам тебе этих денег.

Аида снова почувствовала, что за его словами кроется страх. И не просто страх, а страх первобытный, страх самосохранения.

– Значит, ты у меня их украдешь?

– Возьму взаймы. Нам ведь надо как-то жить. Снять квартиру, чем-то питаться… Потом я верну. Честное слово, верну.

– Потом у вас пойдут дети, и ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. – В ее интонации звучало презрение к нему, некогда любимому брату.

– Перестань! – махнул он рукой. – В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.

– Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.

– Прямо какая-то сцена из Островского! – попытался пошутить он. – Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя – вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…

– Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…

– Что это, Аидка? – Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.

– Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.

– Неужели ты выстрелишь в меня? Ты способна убить?

– Почему нет? Ведь ты способен украсть.

– И что потом? Ведь тебя посадят?

– Как ты наивен, брат! В соседней комнате спит твоя невеста. Все будет выглядеть так, будто она свела счеты с жизнью, а перед этим прикончила своего жениха. Следствие разберется в мотивах. – Аида дала ему время прийти в себя, а потом спокойным тоном приказала: – Отдай мои деньги!

Пока она пересчитывала сумму, вырученную от продажи екатеринбургской квартиры, Родион по-детски тер кулаками глаза и приговаривал: «Какое ты чудовище! Какое ты чудовище!»

– Я – чудовище? – усмехнулась она. – Может быть.

– Ну, хочешь я на колени встану перед тобой? – И он бросился к ее ногам, уже не скрывая слез.

– Пошел вон! – пнула она его ногой в грудь. – Я рисковала жизнью ради этих денег. Почему я должна взять их и подарить тебе? Это все равно, что выбросить на ветер! А мне еще предстоит заботиться о твоей матери! О ней ты совсем не думаешь!

– Моя мать готова бедствовать ради моего благополучия!

– Она, может быть, и готова, да я ей не позволю бедствовать. И запомни, чтобы с завтрашнего дня ноги здесь не было твоей невесты! Встречайтесь где угодно, только не в моей квартире!

Чего она хотела этим добиться? Что он тут же выбросит из головы эту дуру и станет прежним Родькой, любящим братом? Или наоборот, проявит характер, пойдет в свою комнату, соберет вещички и вместе с поэтессой отправится строить новую, светлую жизнь? Но характер – это как раз то, что у Родиона напрочь отсутствовало. Он уснул на груди у возлюбленной в слезах отчаяния.

– Меня достали твои прихоти. Вчера мы обедали в ирландском пабе, сегодня ужинаем в китайском ресторане. – Мужчина средних лет с брюшком, на котором едва застегивался пиджак, говорил спокойно, с вымученной улыбкой на лице. – Месяц назад ты была блондинкой, а сейчас ты брюнетка. А куда исчез твой акцент, а? Еще одна прихоть?

– Месяц назад ты говорил по-другому, Вах. Месяц назад ты заикался на каждом слове и обливался вонючим потом. От тебя воняло, как от протухшей селедки…

– Что я тебе сделал, Инга? Почему ты так агрессивно сегодня настроена? Ведь это ты меня пригласила сюда, и мы вроде неплохо сидим.

Он не мог не чувствовать холода ее голубых глаз, которые раньше ему почему-то казались зелеными.

– Ты сидишь в этом ресторане благодаря мне, – с ухмылкой заявила девушка. – Донатас обложил тебя со всех сторон. Он угадывал на два хода вперед все твои поползновения. Тебе не удалось откупиться от него питерскими квартирами. Мы перекрыли тебе воздух, и тогда пришлось раскошелиться всерьез. Теперь твой бизнес – наш бизнес.