Текст книги "Искатель, 2000 №8"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Зачем ты мне об этом напоминаешь? – насторожился Вах. Он поморщился оттого, что первая струйка пота закатилась за ворот рубахи и медленно двигалась по волосатой спине.

– Для чего напоминаю? Тогда, месяц назад, Дон приказал мне отправить тебя к праотцам. Он не давал за твою жизнь и ломаного гроша.

– Врешь!

– Разговор, как понимаешь, был конфиденциальный, поэтому свидетелей предоставить не могу. Я уговорила его не делать этого. Ты знаешь, что я имею на него некоторое влияние. Не буду лгать, что пеклась в тот момент о тебе. Просто не хотелось рисковать. Два убийства подряд – это перебор.

– Я до сих пор не понимаю, почему вы угрохали Витьку Дежнева?

– У нас было мало времени. Дарственная на квартиру требовала некоторых бумаг и подключения опекунского совета. Мы решили обойтись завещанием. А завещание, как понимаешь, предполагает смерть его составителя.

– Хорошо. Я подумаю.

– Думай быстрее, и думай наличными. После кризиса я не доверяю банкам. А теперь отвези меня домой. Я живу на Васильевском.

Дурно ему стало в машине. Лицо приобрело зеленоватый оттенок. Потом пропиталась не только рубаха, но и пиджак. Он притормозил возле коней Клодта и заявил:

– Я не доеду! Ты меня отравила! Ты меня отравила, как Витьку!

– Не психуй! Просто твой желудок не привык к китайской пище! И я тут ни при чем. Меньше надо жрать, жирная задница! Выйди из машины и сунь два пальца в рот! Вон, кстати, урна! – Она указала куда-то в сторону Фонтанки, но Вах только бормотал: «Я умираю» и держался за живот. – Ладно, хрен с тобой! Переползай на заднее сиденье. Я поведу машину. Ты вроде на Лиговском живешь?

– Инга, зачем ты это сделала? – причитал Вах. – Я – не жадный. Я дам тебе эти проклятые десять тысяч, только не надо, как с Витькой! Я не хочу!..

– Успокойся, пожалуйста! Это обычное отравление пищей. Ну-ка, вспомни, мы пили с тобой только зеленый чай. Наливали из одного чайника. Ты свою чашку вообще не выпускал из рук. Ведь ты предельно осторожен, когда обедаешь со мной. Ну, вспомнил? Вот и прекрасно! Твой дом в какой стороне?

В лифте его вырвало.

– Мать твою! Ты запачкал мне туфли! – закричала она. – Чем тебе урна была не хороша? Жирная свинья! Я что, нанялась за тобой ухаживать?

Он без конца извинялся, хотя по-прежнему считал, что именно она повинна в его муках.

В его огромной квартире царил беспорядок и чувствовался затхлый душок холостяцкого дискомфорта.

– На хрена тебе одному столько комнат? Впрочем, каждый по своему сходит с ума.

Вах, не говоря ни слова, как был в ботинках и костюме, бросился на незаправленную постель.

– Эй, а помыться ты не хочешь? Свинья!

Хозяин квартиры безмолвствовал.

– Тебе все еще плохо?

Он лежал с закрытыми глазами, и его рыхлая кожа уже приняла угрожающе зеленый оттенок.

Девушка кинулась на кухню, схватила первый попавшийся стакан и налила из-под крана ледяной воды.

От холодного душа Вах немного пришел в себя. Она нашла в ванной комнате таз, набрала в него воды и бросила в воду полотенце.

Первый же компресс, возложенный на лоб, вызвал странную реакцию. Вах заговорил. Не заговорил, а затараторил, не делая пауз, что было ему не свойственно, будто хотел донести до человечества какую-то важную новость:

– Вообще-то меня зовут Валентин Алексеевич Харитонов, сокращенно ВАХ, меня так окрестили в школе, по-моему, дурацкая кличка, некоторые принимают меня за грузина, думают, это производная от Вахтанг, для одного моего приятеля она сыграла роковую роль. По окончании школы я устроился на военный завод, отлынивал от армии, работал транспортировщиком, возил тележку с разными деталями из цеха в цех, моего напарника звали Серегой, такой же, как я, оболтус, да ко всему прочему увалень и флегма, вечно шел с тележкой, насвистывая какой-нибудь модный мотивчик и не глядя по сторонам, частенько спотыкался и натыкался на людей, а детали на заводе производились не шуточные, и нас предупреждали, чтобы мы были осторожны, иначе никаких денег не хватит расплатиться, и вот однажды Серегу послали на «сборку», так у нас назывались самые секретные цеха, а он в этот день был как раз с бодуна и поэтому едва переставлял ноги. В конце концов все равно бы дошел, если бы ему навстречу не попалась Рита, распред из нашего планово-диспетчерского бюро. Рита славилась тем, что была с «тараканами», ее в детстве изнасиловал отец, Рита походила на глухонемую, ни с кем не разговаривала, а когда ее спрашивали, мычала в ответ, но работу свою выполняла четко, никогда не уставала и нередко работала две смены подряд. И вот эта самая Рита шла навстречу Сереге, а Серега, уткнувшись подбородком в грудь, на ходу засыпал и, поравнявшись с ним, Рита изо всей мочи заорал: «ВАХ ВАХ ВАХ!» Что произошло в ее идиотской башке, то ли она нас с Серегой перепутала, то ли моя дурацкая кличка засела у нее в черепушке и никак не могла убраться восвояси. На эти вопросы только психиатр может дать ответ, а Серега от неожиданности повалился на бок и потянул за собой тележку с драгоценными деталями, детали и в самом деле оказались драгоценными, тут тебе и серебро, и золото, и платина, Серега бы до конца жизни не расплатился с государством, а Рите вызвали «дурку», ей по весне всегда требовался стационар, и меня даже как-то послали от планово-диспетчерского бюро проведать Риту в психушке, а профсоюз обеспечил гостинцами…

Серега ни жив ни мертв на следующий день побежал в военкомат. Валялся в ногах у полковника, просился в армию. Ох, и не любили эти вояки нашего брата-«броненосца»! Однако сжалились и отправили его спецнабором. А год на дворе стоял семьдесят девятый. И Серега угодил в Афганистан. И оттуда уже никогда не вернулся… – Он наконец замолчал, открыл глаза и произнес медленно, хрипловато: – Судьба, как безумная Рита, застанет врасплох, и кранты… А знаешь, мне стало лучше. Спасибо, Инга. Прости за мои подозрения.

Та, которую он называл Ингой, в задумчивости сидела за его письменным столом, подперев кулаками подбородок.

– Я дам тебе денег. Прямо сейчас…

– Да пошел ты!..

– Ты мне дважды спасла жизнь. Я должен тебя отблагодарить. А Туда не возьмешь с собой денег. Там-то они ни к чему!

Вах поднялся и медленно побрел в другую комнату.

Она не понимает, что с ней творится. Все это много раз было прокручено в ее преступных фантазиях. И как только он пойдет за деньгами, она должна идти следом и держать наготове пистолет, потому что он пойдет не за деньгами, а тоже за пистолетом. Но сумка лежит рядом, и она не в силах сделать движение, не в силах щелкнуть замком, не в силах взвести курок. Страшное оцепенение. Убийственное безразличие ко всему на свете. И к собственной жизни в том числе.

– Вот. Держи. – Он протягивает ей пачку долларов. – Здесь ровно десять тысяч.

Он кладет деньги на стол. Она смотрит на них, потом на него, потом на свою сумку. Встает и направляется к двери.

– Я – твой должник! – кричит ей вслед Вах. – Придешь за ними, когда захочешь!

Конечно, все это была полная ерунда. Она блефовала с самого начала. Немного блефа, немного яда и обычный шантаж сделали свое дело. Вах проиграл, но она не ощущала себя победительницей. Что-то вдруг щелкнуло внутри. Кто-то невидимый нажал на стоп-кран. «Остановись, девочка, тебя и так слишком далеко занесло». Чей это голос? Она уже начала слышать голоса? Не пора ли ей вслед за безумной Ритой?

Она угрожала Ваху литовскими разборками, но сама не знала, на каком находится свете. Дон внезапно исчез месяц тому назад и не подавал о себе никакой весточки. Это вполне в духе Донатаса. Внезапно исчезнуть, внезапно объявиться. Он почти десять месяцев промариновал ее в Питере. Она сидела без работы, а главное – деньги уже были на исходе. Она ему оказала неоценимую услугу в Екатеринбурге, чтобы просто так взять и забыть о шаровой молнии. Нет, он не забыл. Он позвонил в начале апреля. Он был несколько шокирован, когда она попросила называть ее Ингой и заговорила по-литовски. Но тут же вспомнил: «У тебя же мама – литовка! Совсем вылетело из головы!»

Его интересовало предприятие некоего Харитонова, предприятие по переработке цветных металлов. И для начала пришлось ударить по «крыше» Ваха. Горячие литовские парни почти в центре Питера расстреляли авторитета Зуба с дружками. Дальше требовалась тонкая работа, как раз для нежных, дамских пальчиков. И эти пальчики начали оплетать нитями господина Харитонова, выискивать слабые, уязвимые места. Бизнесмен, к сожалению, не был замечен ни в пьянстве, ни в разврате, ни в карточной игре. И вообще избегал злачных мест. И она поймала его на невиннейшем увлечении. Господин Харитонов обожал синхронное плавание и не пропускал ни одного соревнования. Они подсунули ему «русалку», чемпионку Литвы, красавицу из красавиц. Девушка полностью завладела его сердцем. Оргия продолжалась неделю. Началась в Питере, а закончилась в Каунасе. Шампанское лилось рекой, пели цыгане, сыпались бриллианты. А в конце недели объявился муж «русалки». Его роль взял на себя сам Данатас. «Ах ты, сука! – схватил он за грудки Валентина Алексеевича. – Ты трахал мою жену! Заплатишь кровью!» Дон умел играть роковые страсти не хуже, чем артисты театра Шота Руставели. И Вах испугался, он сразу понял, что имеет дело с местной мафией, и что из дома этого психованного литовца ему просто так не выбраться. Вместо крови он предложил Дону деньги, хотя «русалка» его изрядно пощипала и деньги пришлось бы занимать. Литовец от денег отказался, он прямо заявил, что претендует на половину акций Хари-тоновского предприятия. Это было подано следующим образом: «Пока ты тут прохлаждался с моей девочкой, я навел о тебе кое-какие справки…» Дарить Дону акции Харитонов наотрез оказался, выдвинув компромиссный вариант – недвижимость. Он пообещал литовцу шесть квартир в центре Питера и дал соответствующую расписку. Донатас сразу смекнул, что квартиры Вах собирается получить со своих должников, которых у него предостаточно, потому что уже на протяжении многих лет занимается ростовщичеством. Они ударили по рукам, но литовец предупредил, если через месяц обещанная недвижимость не перейдет к нему, Харитонов расплатится акциями своего предприятия. И тут за дело опять взялась Аида, которую и Дон и Вах называли Ингой. Теперь нити плелись вокруг приближенных Харитонова. Она быстро заполучила список должников Ваха и начала действовать, добывая такие подробности, о которых сами должники не догадывались. Например, о том, что у Виктора Дежнева имеется в Вологодской области ребенок она узнала от бывшего работника КГБ, занимавшегося несколько лет картотекой Харитонова. Ведь каждый уважающий себя ростовщик ведет картотеку с подробными досье на своих должников. Именно Аида подставила подножку Ваху. Из шести обещанных он смог предложить Донатасу только две квартиры и в придачу треть акций предприятия по переработке цветных металлов. Бизнесмен тоже даром времени не терял, навел справки о своем литовском друге, и, как покровитель, тот его вполне устраивал. Одним словом, все пришли к консенсусу и взаимопониманию. И только Аида осталась недовольна той суммой, которую ей заплатил Дон за услуги. «В стране кризис, сама должна понимать». Она промолчала. Понимала, с кем имеет дело.

Вопрос денег с каждым днем вставал все острее. Привычка к роскоши пагубна. Она разучилась экономить. Подсчитав, что полученной от Донатаса суммы хватит не более чем на полгода, Аида послала брата в Екатеринбург продавать квартиру, но Родион привез какие-то крохи.

«Пришло время немного подсуетиться», – говорила она себе с горькой усмешкой и тут же задавала вопрос: «Почему всегда одна я?» Через полгода, когда деньги кончатся, будет уже поздно что-либо предпринимать. И на Донатаса никакой надежды. Похоже, он в Петербурге сделал все свои дела. И тогда она решила немного потрясти Харитонова.

Ее блеф он сразу принял на веру, а между тем у Дона и в мыслях не было избавляться от компаньона. Вах человек умный, сговорчивый и, главное, не алчный. А такие всегда нравились Донатасу. Но внушить Харитонову обратное ей не стоило большого труда, потому что она всегда видела насквозь трусливых, осторожных людей. После провала с недвижимостью Вах мог ожидать любого подвоха. Но особенный страх он испытывал перед ней, перед отравительницей.

Организм Ваха сам справился с отравой. Пузырек с противоядием так и остался лежать на дне сумочки. Вот только ее организм явно с чем-то не справился.

– Почему я не смогла, черт возьми, взять эти деньги?! – произнесла она вслух и тут же испуганно огляделась.

Солнце уже было на западе, мимо фланировали какие-то люди, по большей части иностранцы. До нее наконец дошло, что она сидит на скамейке Таврического сада, а рядом горбатая старушка самозабвенно жует помидор.

После ночи, проведенной в Таврическом, в компании уже знакомых собак, спина разламывалась, а шею будто залили гипсом. В доме еще все спали, когда Аида, на цыпочках пробираясь в ванную комнату, обнаружила женские босоножки времен Вудстока тридцатилетней давности. Не нужно быть сыщиком Пинкертоном, чтобы догадаться, кому они принадлежат. Плешивая зубная щетка в стакане с другими щетками добила ее окончательно.

Аида приняла теплый душ, а потом сварила себе убийственную дозу кофе.

Первой, как обычно, поднялась Патимат, чтобы накормить сына и отправить на работу.

– Явление Христа народу! – всплеснула руками набожная мусульманка при виде падчерицы. – Я ждала тебя до полуночи, дольше не выдержала. Никак не могу привыкнуть к твоему бродяжничеству. Волнуюсь, как сумасшедшая!

– Напрасно, мессидал^[2], – нежно обняла она мачеху, – со мной ничего не может случиться, а вот… – Она не договорила, потому что в комнате брата зазвенел будильник.

– Надо мне поторопиться! – забеспокоилась Патимат, схватив одновременно чайник и сковороду.

– Вот так ты его баловала всю жизнь, – вздохнула Аида, – ему уже тридцатник, а он даже чая толком заварить не умеет.

– Это не мужское дело.

– Я уж про мужские дела вообще не говорю!

Родя явился на кухню заспанный и растрепанный, буркнул сестре «С добрым утром» и уселся напротив. Смотреть ей в глаза он стеснялся и поэтому разглядывал божью коровку, ползущую по краю стола.

Все трое молчали.

– Вы совсем, как чужие стали друг другу! – не выдержала Патимат, и в голосе ее слышалась неподдельная мука. – Я так всегда радовалась вашей дружбе!

Аида отвернулась к окну и закурила. Стрижи оголтело носились перед самым окном. Ее всегда до слез трогали эти птицы. Где-то далеко протарахтел гром.

– Сейчас польет, – сказала Патимат, выглянув в окно. – А ты зонт посеял! Все он теряет, Лидушка. А ты ему без конца даришь и даришь. Что толку?

– Больше не буду дарить.

– И правильно! Пусть сам зарабатывает!

Рыжая коровка заблудилась в рыжем лесу. Она бежала вверх по руке, пряталась от грозы.

Он не проронил больше ни слова, выпил залпом горячий чай, не притронувшись к еде, и бросился наутек. Всегда старался избегать трудных вопросов.

– Ну что мне с ним делать?! – в отчаянии вскрикнула Патимат, и ее выцветшие зеленые глаза наполнились слезами. – Он целыми днями твердит одно и тоже: «Аида должна понимать, как мне трудно. Я хочу семейного счастья. Я хочу детей». И просит, чтобы я поговорила с тобой. Но я ведь знаю, как ты ненавидишь Алену. Это видно и без очков. Ты ревнуешь, как всякая любящая сестра. А Родя как мальчишка. Влюбился и не замечает, что творится вокруг. Они любят друг друга, Аидушка. Ничего не поделаешь, надо терпеть. А если ты ему не поможешь, я помогу. Устроюсь на какую-нибудь работу. Я ведь еще не старая, еще даже не пенсионерка. Помаленьку наскребем деньжат, и они смогут снять квартиру где-нибудь на окраине. Надо только немножко потерпеть.

– Я потерплю, Патимат, – безразличным голосом пообещала Аида. А потом спросила: – У него это впервые?

– Что?

– Любовь.

– Ты, наверно, не помнишь. Совсем крохой была. Он в девятом классе влюбился в свою одноклассницу. Не помню уже, как ее звали. Такая беленькая, с косичками, глаза огромные, голубые…

– Она ответила ему взаимностью?

– Она сказала, что не хочет иметь ничего общего с кавказцами.

– Старо как мир.

– Господи, да какой же он кавказец? Что кавказского она в нем нашла? Что вообще она в этом понимала, соплячка?

– Не горячись, Патимат. В Родионе действительно мало кавказского. А если бы было много, что с того?

– Ты это всегда понимала… А ведь он из-за этой беленькой, с косичками, чуть не покончил с собой. Совсем дурак был! Книжная душа. Забрался в горячую ванну и перерезал себе вены. Тоже в какой-то книжке вычитал. Я первая подняла тревогу, сердце было не на месте. Мать должна чувствовать такие вещи. Отец выломал дверь, и мы его, слава Аллаху, спасли!

– И что, с тех пор он не влюблялся? Он что, девственником был, пока не встретил эту?..

– Откуда мне знать? – развела руками мачеха. – Я никогда с ним не говорила на такие темы.

– Да, кажется, дело серьезное, – подытожила Аида. – Ты в магазин не сходишь?

– А что такое?

– Я хочу на ужин утку с яблоками и хорошего вина.

– Да ты забудешь об этом сто раз! И опять вернешься под утро!

Не хотела она никуда уходить, пока в доме находилась невеста сына. Патимат боялась оставлять их вдвоем. Но Аида настаивала на утке с яблоками, а фактически выставляла ее за дверь и не рассчитывала на скорое возвращение, потому что утку надо поискать, побегать по магазинам. В конце концов мачеха уступила. И уже на выходе посмотрела на падчерицу преданным, затравленным взглядом и едва слышно, как будто сомневаясь в собственных словах, напомнила:

– Ты обещала немножко потерпеть…

Она считала, что обещание сдержано. Она терпела почти два часа. Почти два часа эта босячка не подавала признаков жизни. Что она там делала в комнате брата, напичканной дорогим антиквариатом и редкими книгами? Что она вообще делает в ее квартире?

Комната Родиона не запиралась на ключ. Аида больше не церемонилась. Как только дверь за Патимат захлопнулась, она вихрем ворвалась туда и сказала просто, но со вкусом:

– Пошла вон!

Женщина не спала. Она уже была одета в свой джинсовый, давно не стиранный сарафан. И в этом грязном сарафане уселась в кресло викторианской эпохи!

С первой же секунды Аида поняла, что босячка боится ее, что поджилки у поэтессы трясутся. Родя, наверно, рассказал ей о той ночи, когда сестра угрожала ему пистолетом.

– А вы знаете, Аида, мне ведь совсем-совсем некуда идти! – Она говорила манерно, нараспев, как все поэтессы, подражающие Белле Ахмадулиной. – Я полгода не платила за комнату и теперь вынуждена скрываться от своих хозяев. – У Алены была толстая русая коса и глаза необычного сиреневого оттенка, рот совсем крохотный, а нос немного вздернутый и весь в веснушках. Руки вовсе не поэтические, а скорее рабоче-крестьянские, ладони широкие, пальцы маленькие и толстые. Изящной ее трудно было назвать.

– Мне глубоко фиолетовы все ваши проблемы, – ухмыльнулась хозяйка пятикомнатной квартиры на Фурштадской, приняв изящную, повелительную позу. – Я просила Родиона, чтобы он вас больше сюда не приводил. И впредь я не желаю вас тут видеть.

Если бы Родька присутствовал при этой сцене, тот прежний Родька, увлеченный литературой, слегка насмешливый, он бы крикнул: «Аидка, я знаю, в каком романе ты вычитала эти фразы! Они тебе не принадлежат! Фига!» И она бы не смогла больше сердиться, она бы обязательно засмеялась. Но от прежнего Родьки ничего не осталось, эта босячка превратила его в половую тряпку.

– Если бы вы меня узнали поближе, вы бы не стали так со мной разговаривать. Родя о вас очень высокого мнения. Говорил, что вы начитанны и знаете много языков…

– Послушайте, милочка, как бы я ни была начитанна, это не значит, что я вас должна кормить. Нахлебников и без вас хватает. Убирайтесь и поскорее!

– Куда? Куда, Аида? – продекламировала поэтесса, и если бы не испуг в ее расширенных зрачках, можно было подумать, что Алена присутствует на собственном творческом вечере, настолько все в ней было пропитано жеманством и псевдобогемностью.

Аиду передернуло. Она, всегда благосклонно относившаяся к женщинам, теперь ненавидела невесту брата еще больше.

– Выслушайте меня, – продолжала та, так и не поднявшись с кресла, – Родион еще ничего не знает, но вам, как женщина женщине, я скажу. У меня будет ребенок от вашего брата. – На ее лице застыла преглупейшая улыбка. Улыбка, которая как бы говорит: «Ну, теперь-то вы меня точно полюбите».

Аида задохнулась от гнева и растеряла все слова, Алена же, наоборот, нашла еще много слов:

– Родя так мечтает о ребенке! Он будет на седьмом небе от счастья! Этот сюрприз я готовлю к его дню рожденья. Родя по гороскопу Лев, я – Телец, а ребеночек будет Овном. По-моему все здорово вышло. Это благое дело мы совершили в Екатеринбурге, когда жили в вашей квартире. Родя мне сделал подарок, серебряное колечко с сердоликом. На Урале это все стоит сущие пустяки, но он потратил на подарок последние деньги, и нам, смешно сказать, не хватало на хлеб, не то что на презервативы! С продажей квартиры пришлось поторопиться. Слава Богу, билеты на поезд он заранее приобрел, иначе пострадали бы ваши денежки…

– Заранее приобрел, – в недоумении повторила Аида, но Алена не услышала этих слов, потому что слушала только себя.

– Вы можете гордиться своим братом. Он ни копеечки не потратил из ваших денег и даже отказался в поезде брать постель. Представляете, целые сутки тряслись на голых полках? Он все твердил: «Привезу в целости и сохранности, и тогда сестренка подарит их нам». Это, конечно, не мое дело, но Родиону сейчас очень трудно, а будет еще трудней. Родина мама… Ой, как смешно звучит! Чуть ли не Родина-мать!..

– Выметайтесь отсюда! – закричала Аида. – Не заставляйте меня применять силу!

– Как?.. Вы… – захлопала ресницами Алена. – Я ведь ношу под сердцем вашего племянника…

– Мне наплевать с высокой колокольни, кого вы там носите! – Она сделала резкое движение в сторону поэтессы, отчего та мигом покинула кресло викторианской эпохи.

– Не трогайте меня! Я сама соберусь! – Женщина забегала по комнате, в спешке запихивая в дорожную сумку свои вещи.

Аида стояла, скрестив на груди руки, наблюдая, чтобы та не унесла из комнаты брата ничего лишнего.

– Вы – очень жестокая, Аида, – приговаривала женщина, – и совсем не похожи на своего брата. Вы ведь по гороскопу Весы, а значит должны быть более сдержанны и дипломатичны. Я сейчас поеду к Родиону на работу и все ему расскажу. Не знаю, как вы после этого будете смотреть ему в глаза?

– Не забудь зубную щетку!

Уже в дверях Алена жалобно попросила:

– Вы мне не одолжите жетончик на метро?

– Проваливай! – И Аида силой вытолкнула ее на лестничную клетку.

– Ладно, попрошу у кого-нибудь, – прошептала поэтесса начищенной до блеска дверной ручке в виде уродливой химеры. – Мир не без добрых людей.

И шмыгнула своим веснушчатым носом.

А в оставленной ею квартире шли настоящие приготовления к шпионской операции. Аида вырядилась в светлый брючный костюм. Просторный пиджак позволял прятать во внутреннем кармане пистолет с глушителем. Нацепила на голову парик, превратившись в очаровательную блондинку, на ходу вставила контактные линзы и пришлепала на нос самоклеющуюся родинку. Эти три детали радикальным образом меняли ее внешность. На все приготовления ушло не более пяти минут.

Марк выглядел нелепо.

Девушка из нотариальной конторы, приятного вида шатенка, с лучезарной улыбкой повела его не к той двери.

– Нет-нет! – замахал он руками. – Мне туда! – И указал на дверь напротив.

– А, вы хотели попасть к Юрию Анатольевичу? – Улыбка не исчезла с ее лица. – Его не будет еще две недели. Он в отпуске.

– Как жаль…

– А вы хотели именно к нему? Может, я смогу вам чем-нибудь помочь?

– Не знаю. – Он смерил ее оценивающим взглядом, так, что девушка даже смутилась. – Вы тут недавно работаете?

– Четыре месяца. А я вас помню, – неожиданно заявила она. – Примерно месяц назад вы приходили к Юрию Анатольевичу, и он, по-моему, остался крайне недоволен вашим визитом.

– Я – тоже. – Майринг поймал себя на том, что любуется ее широко расставленными карими глазами, и даже удивился, что в первый свой визит не заметил такой красоты. – Ваш шеф очень скрытен.

– Что правда, то правда, – рассмеялась она его прямолинейности и посмотрела, как ему показалось, с нежностью. – Вас, наверно, интересовал кто-то из его клиентов?

Марк не ответил, он вдруг почувствовал нестерпимое желание обладать этой женщиной. Он никогда не считал себя похотливым. Разве что иногда мысленно изменял жене, и то с какой-нибудь недосягаемой кинозвездой.

– Если вы не против, мы могли бы вместе пообедать, – предложила она. – Здесь все равно не получится разговора. А там на углу есть пивной бар… Если бы вы подождали полчаса… – Он видел с каким трудом даются ей слова, даже выступила испарина над верхней губой.

«Эй, давай двигай отсюда! – подгонял он себя. – Давай-давай! Здесь слишком узкое, душное пространство!»

– Я буду ждать…

Кружку пива он растянул на полчаса. Времени достаточно, чтобы охладиться и сделать выводы: от этой бабенки надо держаться подальше! Кто еще его мог так завести с первого взгляда? Вот дьяволица!

– Еще не соскучились? – Она присела рядом, с кружкой пива и сандвичем. – У ирландцев никудышняя кухня, зато близко от работы. Меня зовут Соня или Софья, как вам будет угодно.

– А меня – Марк. София и Марк – очень красиво звучит, – заметил он с дурацким видом. Его опять начало бросать в жар.

Она откусывала от сандвича маленькими кусочками и тщательно пережевывала, будто растягивала удовольствие.

– Вас, по всей видимости, интересует молодой человек, который покончил жизнь самоубийством? Виктор Дежнев, правильно?

– Откуда вы знаете?

– Вы ему приходились родственником?

– Кузеном.

– Дело в том, что я раньше работала в этом баре. Правда, здесь была обычная забегаловка, без всяких ирландских прибамбасов. И ваш кузен сюда часто захаживал. Он дружил с Алексом. Вы знали Алекса? – (Марк покачал головой.) – Темная личность. Занимался сбытом наркотиков. Полгода назад его отправили на тот свет вместе с хозяином. Зуба вы тоже не знали? Это делает вам честь. Ненавижу этих ублюдков! – Она совсем не походила на улыбающуюся девушку в конторе, ее нахмуренный лоб прорезали морщины, будто за тот короткий отрезок времени и пути, проделанный от конторы до бара, она постарела лет на 10. Соне было около тридцати, и нахмуренный лоб портил ее лицо, но Майринга по-прежнему влекло к ней как никогда и ни к кому. «Господи! Неужели такое возможно?» – спрашивал он себя.

– Ходят слухи, что их пришили литовцы, – продолжала между тем женщина. – А теперь слушайте меня внимательно. – Она отставила в сторону кружку с пивом и перестала жевать. – В тот день Виктор приезжал к моему шефу не один. С ним была девушка. Молоденькая девушка, лет двадцати, очень хорошенькая, зеленоглазая блондинка. Она говорила с акцентом. С литовским акцентом. Я это знаю прекрасно, потому что у моего шефа много клиентов литовцев. Виктор, как мне показалось, был немного не в себе. Не в том смысле, что его чем-то опоили. Просто не ступал ногами по земле. Скорее всего обалдел от этой девчонки. Поверьте, было от чего обалдеть. Я хоть и женщина, а сама залюбовалась. И в тот же день Виктора не стало. Вы улавливаете связь? Дружка Виктора пришили литовцы, и с девушкой-литовкой он уехал из конторы. – Соня выдержала паузу, а потом сказала, как ему показалось, очень ласково: – Марек, вы понимаете, что это слишком серьезно, чтобы заниматься частным расследованием. Это равносильно самоубийству. После вашего визита шеф очень нервничал и все время кому-то названивал. Будьте уверены, эти люди знают о вас и о том, что вы предприняли. Думаю, им известен каждый ваш шаг. И я сама, если честно, не понимаю, зачем я так рискую…

Из взгляды встретились, их взгляды ласкали друг друга.

– Марк, вы мне очень симпатичны…

– Вы мне тоже…

Их пальцы встретились в трепетном рукопожатии.

– Посмотрите, как наши руки похожи! – воскликнула Соня.

И действительно, их широкие ладони с мясистым холмом Венеры и длинные узловатые пальцы будто принадлежали одному человеку.

– Вот только большой палец подкачал! – с досадой заметила она. – У меня он больше загнут назад.

– Это что-то значит? – Он мял ее руку в своей и никак не мог справиться с волнением, столь необычным для его флегматичного темперамента.

– Это значит, что я более лжива, чем вы. Я действительно много вру, – призналась Соня. – И часто притворяюсь.

– И сейчас тоже?

– Нет, с вами я почему-то откровенна, иначе бы никогда не призналась в том, в чем только что призналась. Вы за рулем?..

Он гнал машину с такой скоростью, что мог спокойно лишиться водительских прав. Она сказала, что живет в сказочном месте. Ему было все равно, лишь бы уединиться с ней хотя бы на часок. Он был согласен на комнату с клопами и на ржавую, скрипучую раскладушку. Он только поинтересовался, не выгонят ли ее с работы за самовольную отлучку. «A-а, наплевать! – махнула она рукой, а потом процедила сквозь зубы: – Пусть только попробуют!» И рассмеялась громко, почти навзрыд.

Место и в самом деле оказалось сказочным: двухэтажный особняк на набережной Фонтанки, по всей видимости, недавно отреставрированный, потому что выглядел как елочная игрушка среди мрачных и запущенных соседних домов.

Дверь была закодирована, и Соня с проворностью секретаря-машинистки набрала нужную композицию цифр. Их мало интересовал просторный зал с пальмами и статуей какой-то древнегреческой богини. Майринг даже подумал, что она привезла его в музей, а не в жилое помещение. Но спальня, расположенная на втором этаже, убедила его в обратном.

Он застыл на пороге, не осмеливаясь сделать шаг. Здесь было царство трех цветов: белого, золотого и ультра-мари-нового. Огромное зеркало в массивной золотой оправе отражало его бледное, испуганное лицо. Тяжелые плюшевые шторы на окнах, атласное покрывало без единой складочки на кровати с альковом, пустой туалетный столик – во всем чувствовалась необжитость и даже необитаемость.

– Ну, что так и будешь стоять? – Она протянула ему руку, и Марк наконец смог заключить ее в объятия…

Он пришел в себя уже ближе к вечеру. В любовном чаду время летит незаметно. Соня задремала у него на груди, а ему никак не удавалось успокоиться, он терзал ее волосы, гладил бедра, мял грудь.

Майринг вдруг понял, что в последние годы жил в ожидании чуда и что давно уже не любил жену. И по тем же причинам принимал такое горячее участие в судьбе Люды и ее маленького сынишки. Ждал чуда и уже не любил жену. И вот оно чудо. Случайно встреченная женщина лежит в его объятиях, и ему кажется, что роднее чем она, нет у него на земле человека.