Текст книги "Фантастика 1971"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Павлов,Роман Подольный,Илья Варшавский,Генрих Альтов,Юрий Тупицын,Виктор Колупаев,Сергей Жемайтис,Михаил Пухов,Всеволод Ревич,Борис Ляпунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Товарищ, проходите, – сказала кондуктор. – Сейчас трогаться будем.

Он кивнул головой.

– Заходите, а то подножку подниму.

– Поднимайте, – сказал он. – Я, наверное, не поеду.

– Раньше надо было думать, – осуждающе сказала женщина. – Билет-то возьмете или как?

Но он уже махнул рукой и шел к выходу.

Он успокаивал себя тем, что уедет завтра, ведь надо еще сказать Сидорову, что в «Кленовом листе» необходимо поставить «летающие перегородки», иначе получается не совсем красиво и изящно.

Он уже забыл, что говорил об этом Сидорову, и теперь думал о том, что надо хоть на полпроцента снизить стоимость здания. А это значит снова бессонные ночи, снова безумная идея, которая неделями будет смутно ворочаться в гудящей голове, пока не ляжет на ватман четкими линиями. Потом он подумал, что придется ездить, в министерство, доказывать свою правоту на конференциях, строить макеты, получать выговоры за расходование рабочего времени не по назначению. Придется снова сколачивать группу, потому что старая уже начала разваливаться.

Только Сидоров держится молодцом.

И еще, что асфальт надо в городе сделать не серым, а коричневым, с разными оттенками, утопить дома в зелени и не в обычной – хилой и редкой, а густой и могучей. А для ребятишек сделать гектары тайги прямо возле домов, с буреломом, колючими кустами, крапивой, ягодами и цветами, которые можно рвать и приносить домой маме. А для взрослых – тихие, уютные ресторанчики, куда бы не рвались с вечера любители выпить. Разрешить пешеходам спокойно ходить по улицам, не оглядываясь по сторонам на перекрестках, убрать дымящие трубы. И чтобы из каждого окна открывался вид на бескрайнее море зелени, чтобы город был напоен солнцем и чистым воздухом и можно было в любой час бродить по тихим приветливым бульварам и проспектам.

Пусть будет проспект Света, переулок Ромашек, бульвар Роз.

Он подошел к своему дому.

Уже стемнело. Громкие голоса мам звали ребятишек домой. По столу все еще стучали костяшками домино, хотя уже ничего нельзя было рассмотреть. Старушки прощались и все никак не могли проститься.

Обшарпанная дверь, девяносто ступенек вверх.

Перепелкин открыл дверь своим ключом и переступил порог. В коридор вышла жена и сказала:

– Я поджарила тебе колбасы. Огурцов нарезать?

Он не успел ничего ответить, потому что она обняла его за шею и тихо-тихо рассмеялась счастливым смехом. Уж она-то знала, что он никуда из Марграда не уедет.

…В домах гасли огни. Город засыпал, только блестящие линии, образованные уличными светильниками, как будто бесконечный шпагат во множестве мест завязывали его тугими узелками перекрестков.

Город погружался в ночь, тихо вздрагивая в полусне, вздыхая, что-то шепча на ухо, тихо улыбаясь и ожидая рассвет.

А под утро по улицам Марграда прошел тихий ласковый дождь.

МИХАИЛ ПУХОВ
Пропажа

– В конце концов, у меня отпуск, – сказал Эо.

Он метался по помещению, не глядя на министра внешней безопасности, спокойно наблюдавшего за ним из-за широкого письменного стола. Эо был зол. Он всегда был зол, когда его от чего-нибудь отрывали и приводили в чужой кабинет.

– У меня отпуск, – повторил Эо. – Но вы все-таки разыскиваете меня на реке, высылаете вертолет и возвращаете меня в город. Зачем? Только для того, чтобы рассказать о происшествии, пусть интересном, но лишенном деталей, за которые можно было бы ухватиться.

– О чем вы говорите?

– Вы сами прекрасно знаете, – сказал Эо. – Вы думаете, что, отдыхая в глуши, я не беру с собой телевизора? Вы думаете, я не знаю, что вчера ваш дозорный крейсер встретил чужой звездолет? И что это случилось всего в световой неделе от Мариона?

– Не вчера, а больше недели назад, – поправил министр. – Вчера мы только узнали об этом. Скорость света, к сожалению, ограничена.

– Все равно, – сказал Эо. – Наш труд – сопоставление фактов. Один факт – очень мало. Два факта можно связать одним-единственным способом. Работа детектива начинается с трех фактов, которые можно объединить в три принципиально различные цепочки. А в вашем деле нет этих трех фактов. Да что я говорю? Там нет даже проблемы! Для Мариона есть, а для детектива нет.

– Успокойтесь, – сказал министр внешней безопасности. – Почему вы думаете, что я вызвал вас из-за этого корабля?

– А зачем же еще? – сказал Эо. – Опасность. Безопасность. Внешняя угроза. Я не думаю, что вы составляете исключение. Тем более что у вас такая специальность.

– Отчасти вы правы, – сказал министр. – Появление чужого звездолета нас огорчило. Но пока вам действительно нет места в этом деле.

– Зачем же вы меня вызвали? – спросил Эо. Он медленно остывал.

– Есть еще одно происшествие, – сказал министр внешней безопасности. – Уже по вашей части. В институте прикладной физики пропала «машина времени».

– Что? Опять аппарат Росса?

Министр слабо улыбнулся.

– Нет, аппарат Росса находится под охраной. Они разработали свою собственную модель, на совершенно другом принципе.

– Ну и что? – спросил Эо. – Ее украли?

– Нет, – сказал министр внешней безопасности. – Вчера состоялись ее первые испытания, и она исчезла. Вместе с водителем.

– Если предел вашей модели – неделя, то она никак не могла затеряться в далеком прошлом. – Эо сделал паузу. – Но почему тогда вы не подняли тревогу в момент предполагаемого финиша, восемь дней назад?

Светило института прикладной физики Крамп нервно потер ладони. Он был сутулый, бородатый, неопределенного возраста. В лаборатории стояла жара, и по лицу Крампа струился пот. Его глаза были спрятаны за тяжелыми квадратными очками. Рядом с ним на лабораторном столе дымился паяльник. Крамп походил на обыкновенного радиолюбителя.

– Вообще-то вы правы, – сказал он. – Но точное время переноса было установлено в самый последний момент. Нас очень торопили. Ничего не поделаешь, конец квартала.

– Ясно, – сказал Эо. – Непонятно только, как вам удалось избежать парадокса?

– Что вы имеете в виду?

– Очень просто, – сказал Эо. – Своим появлением в прошлом вы его изменяете. Поэтому и настоящее должно изменяться. Раньше из этого делали вывод, что «машина времени» невозможна. Вы построили ее, но парадокс остался. Вы показали, как он решается в рамках вашей работы?

Крамп снял очки и провел ладонью по глазам. Глаза у него были слегка воспаленные. Он пожал плечами.

– Нет, никто у нас этим не занимался. У нас не хватает людей.

– Но о парадоксе вы знаете?

– Знаю. Нам все уши им прожужжали. Но действующие модели построены.

– Понятно, – сказал Эо. – Значит, вы опровергли все возражения экспериментом. А теорией вы занимались?

– Конечно, – сказал Крамп.

Он достал из кармана платок и вытер пот со лба.

– Наши модели уходили в прошлое очень недалеко. Для того чтобы зарегистрировать перенос, потребовалась уникальная аппаратура. При ее разработке нам пришлось решить ряд совершенно новых проблем.

– Я имел в виду другое, – сказал Эо. – Но пойдем дальше.

Вы сказали, что модели перемещались в прошлое на небольшие промежутки времени. Какие именно промежутки?

– Единицы наносекунд.

– Так мало? С чем это было связано?

Крамп снова вытер пот.

– С потреблением энергии. Машины расходуют массу электричества, хотя и малы.

Порывшись в ящике стола, Крамп извлек оттуда блестящий параллелепипед, похожий на зажигалку, – Вот одна такая модель. Увеличение раз в десять.

– Спасибо, – сказал Эо.

Он повертел параллелепипед в руках и положил на стол.

– И как же вы выкрутились?

– Мы кое-что улучшили, – сказал Крамп. – Перешли на другие материалы. Это позволило при тех же затратах послать на неделю в прошлое пилотируемую капсулу.

– Сразу с человеком?

Крамп помолчал.

– У нас не было выхода. Дистанционное управление на таких больших интервалах времени практически невозможно. Киберсистемы очень тяжелы…

– Что представляла собой ваша машина?

Крамп достал из ящика прозрачную стеклянную сигару.

– Вот. В масштабе один к ста.

– А как вы попадете внутрь?

– Через специальный герметичный люк.

– Почему герметичный?

– Мы знаем, что капсула отправляется в прошлое. Но она не сможет финишировать там же, где стартовала. Ведь в момент финиша место старта занято.

– Подождите, – сказал Эо. – Ага, понял. Она там уже стоит. Продолжайте.

– Если капсула сместится на несколько километров вверх, человек задохнется.

– Почему вверх?

– Капсула может сместиться в любую сторону. В том числе и вверх. Лишь бы на свободное место.

– А почему вы говорите о километрах?

– В опытах с моделями расстояние между стартом и финишем достигало двух с половиной метров. На основе анализа размерностей можно сделать вывод, что смещение примерно пропорционально размерам объекта.

– Подождите, – сказал Эо. – Ага, понятно. Звучит разумно, но мне хотелось бы ознакомиться с результатами испытаний.

Крамп подвинул к нему толстый том.

– Наш последний отчет. Здесь есть все, начиная с самой первой работы.

– Спасибо, – сказал Эо. Он с некоторым трудом затолкал книгу к себе в портфель. – Модели я тоже возьму, если не возражаете. До свидания.

Он взял в правую руку отяжелевший портфель и вышел из лаборатории.

Вид с террасы, примыкавшей к рабочему кабинету Эо, открывался великолепный. Прямо внизу, под обрывом, текла река, повторяя движения берегов. Дальше, на той стороне, на несколько километров тянулись луга, покрытые изумрудно-зеленой, очень высокой травой.

Еще дальше – ближе к горизонту – из травы поднимались приземистые деревья с горизонтальными кронами. Еще дальше земля смыкалась с небом, которое было голубым и безоблачным. Министр внешней безопасности повернулся к Эо.

– Насколько я понял, ваше дело тоже не прояснилось.

– Ошибаетесь, – сказал Эо. – Остались пустяки. Теперь я должен сесть и немного поработать. Думаю, все будет в порядке.

Министр внешней безопасности оттолкнулся ногой от пола террасы. Кресло закачалось.

– У вас есть основания так считать?

– Да, – сказал Эо. – Оказывается, у них масса существенных недоделок. Особенно это касается парадокса.

– Ну да. Вы наверняка где-нибудь читали, что «машина времени» невозможна, потому что она позволяет вам влиять на прошлое, а тем самым и на настоящее, тогда как в действительности и то и другое неизменно. В этом и заключается парадокс. Всякий, кто взялся за конструирование «машины времени», должен серьезно подумать, как его решить.

– А он разрешим?

– В принципе да. Например, если, перенесясь в прошлое, вы будете невидимы, неощутимы и лишены возможности вмешиваться в то, что там происходит, парадокс исчезнет. Пример – аппарат Росса.

– Ладно, объясняете вы хорошо, – сказал министр. – Так вы считаете, что пропавший водитель сейчас где-то поблизости невидимый и неощутимый?

– Не обязательно, – сказал Эо. – Я привел просто одно из возможных решений парадокса. Если оно не противоречит тому, что мы знаем, то скорее всего потому, что мы не знаем ничего.

– Понятно, – сказал министр. – А какое решение предлагают они?

– Они? Никакого.

– Но вы только что сами сказали, что каждый, кто конструирует «машину времени», должен серьезно над этим парадоксом задуматься!

– Мало ли что я сказал! Они этим не занимались. Они считают, что раз у них есть действующие модели, то…

Эо задумался.

– Раз у них есть модели, – сказал министр, – то что? По-моему, вы не закончили свою мысль.

– Подождите, – сказал Эо. – Извините, пожалуйста, но мне срочно нужно в машинный зал. Я быстро.

Через несколько часов, когда Эо вернулся, терраса была пуста. Эо прошел через дом к взлетной площадке, набрал адрес на киберпилоте.

– Проходите сюда, пожалуйста.

– Спасибо. – Эо приоткрыл дверь в комнату. – Извините.

– Это вы, инспектор? – сказал министр. – Заходите, присаживайтесь.

В помещении было звездно. Телевизор здесь был во вею стену, и сейчас, когда на экране дрожали крупные звезды, комната больше всего напоминала рубку космического корабля.

– Дозорный крейсер с телепередатчиком подходит к чужому звездолету, – сказал министр. – Начинается самая опасная фаза.

– Возможно, – сказал Эо. – А для того парня она уже кончилась.

– Он погиб?

– Нет, – сказал Эо. – Но… Сейчас я все объясню.

Изображение на стене отдалилось, и стала уже видна вся рубка управления с космонавтами около пультов. Один из них крутнул рукоятку, и звезды начали расходиться, как будто картина звездного неба стремительно надвигалась.

– Помните, что мы говорили о парадоксе? – спросил Эо. – Парадокс невозможен – вот от чего я отталкивался. Мне удалось найти его истинное решение.

– Теоретически?

– Как всегда, – сказал Эо. – Но я уже получил экспериментальное подтверждение.

– Так быстро?

– Ну экспериментов я не проводил, – сказал Эо. – Я не экспериментатор. Они проделали их сами, но дали неверное истолкование. На самом деле все просто. Вы уходите в прошлое, но что может вам помешать влиять оттуда на настоящее?

Министр подумал.

– Я знаю одно – я все пойму, когда вы мне все объясните.

– Объясняю, – сказал Эо. – Вам помешает расстояние. Ведь «машина времени» передвигается и в пространстве.

– Разве? – сказал министр.

Он глядел в прозрачную стену.

Звезды там оставались безразмерными точками, несмотря на то, что расстояния между ними увеличивались. Постепенно они уходили за край экрана.

– Посмотрите на звезды, – сказал Эо. – Звезды находятся от нас так далеко, что мы видим их такими, какими они были многие годы назад. Если бы что-нибудь произошло на одной из них вчера или даже в прошлом году, мы бы об этом не знали. Ведь такое прошлое причинно не связано с нашим настоящим.

Министр промолчал. В центре экрана осталась только одна звезда, остальные ушли за его пределы. Она, медленно разбухала. Эо открыл портфель.

– Вот график, – сказал он. – До вчерашнего опыта они запустили в прошлое несколько десятков моделей. По вертикальной оси здесь отложено расстояние, по горизонтальной – промежуток времени между стартом и финишем. Чем, по-вашему, замечателен этот график?

Министр не ответил. Звезда в центре экрана превратилась в цилиндр с четкими очертаниями.

– Сейчас я все объясню, – Эо достал из портфеля кипу исписанных листов. – Время между стартом и финишем оказывается равным соответствующему расстоянию, деленному на скорость света. Путешествуя во времени, тело проделывает в пространстве путь, равный скорости света, умноженной на время, пройденное в прошлое. И парадокс исчезает.

– Почему?

– Потому, – сказал Эо. – Ведь, говоря о парадоксе «машины времени», неявно подразумевают, что перенос в прошлое происходит в фиксированной точке пространства. Например, мы с вами смотрим телевизор, а потом некто с «машиной времени» переносится на час назад и ломает его. Понимаете, где здесь парадокс?

– Да, – сказал министр. – Это вы мне уже объяснили.

– А что произойдет на самом деле? – сказал Эо. – Что произойдет в действительности согласно элементарному соображению, что парадокс невозможен, и вот этому экспериментальному графику? В действительности некто с «машиной времени» окажется от нас на расстоянии одного светового часа. Чтобы вывести из строя наш телевизор, ему придется лететь сюда самому или посылать сигнал по радио своим единомышленникам, а даже радиоволна доберется до нас не раньше чем в тот момент, когда он отправляется в прошлое, и парадокса не возникает. Теперь понимаете?

– Кажется, да, – сказал министр. – Но какое отношение эго имеет к нашему происшествию?

– Прямое, – сказал Эо. – «Машина времени» отправилась в прошлое на семь суток. По причинам, которые я вам только что изложил, в результате она очутилась от нас очень далеко, на расстоянии световой недели. Понимаете?

Эо повернулся к телевизору и некоторое время смотрел на предмет на экране. Потом извлек из портфеля маленький стеклянный цилиндр.

– Полюбуйтесь на макет «вражеского разведчика», – сказал Эо. – В масштабе один к ста.

Зазвонил видеофон. Экран заполнило большое лицо министра.

– Извините, инспектор. К вам можно?

Эо пошарил рукой в поисках выключателя.

– Добрый вечер.

– Я по делу, – сказал министр. – Как у вас темно.

Эо оторвал глаза от экрана и посмотрел вперед сквозь ветровое стекло. Небо было еще светлое, но солнце уже зашло. Оно село за левым берегом, за высоким лесом, тянувшимся вдоль реки, и небо в той стороне хранило отпечаток зари. А над головой осталась только блеклая синь, и вода впереди была гладкая и серая, потому что в ней отражалось небо, уже начавшее темнеть, а ветра и вовсе не было, он прекратился сразу же после захода, и лишь изредка вдоль реки расходились круги от кормящейся рыбы.

Прямо впереди, почти на горизонте, две сигнальные мачты сливались в одну, отчетливо выступая на фоне светлого неба.

– Я слушаю, – сказал Эо. – Но, ради бога, не присылайте вертолета.

– У меня дело другого рода. Инспектор, я должен вас поздравить.

– Поздравить? – удивился Эо.

Он смотрел вперед. Небо там было еще светлое, и вода рядом с лодкой была гладкая и светлая, но немного дальше, где на нее падали тени и отражения от берегов, она была такая темная, что сливалась с сушей.

– Вы знаете, что я люблю ясность, – сказал министр. – Говоря короче, вы и Крамп представляетесь к Планетной премии по физике за этот год.

– Я и Крамп? – удивился Эо. – И Планетная премия? Неужели за «машину времени»? Но я – то здесь при чем?

– Не говорите глупостей, – усмехнулся министр. – Кто же будет давать Планетную премию за «машину времени», которая забрасывает вас неизвестно куда!

– Тогда я совсем ничего не понимаю, – сказал Эо.

Створный знак сместился с далекого горизонта и был теперь совсем близко, и сигнальные мачты расползались в разные стороны, потому что Эо выруливал параллельно берегу, чтобы не врезаться в груду камня.

– Сейчас объясню, – сказал министр. – Я повторяю – что это за «машина времени»? Это уже не «машина времени», а космический корабль.

– Космический корабль?

– Да, – сказал министр. – Вы помните, сколько времени это устройство добиралось до финиша? Минус одну неделю. А сколько его будут везти сюда? Гораздо больше, только с обратным знаком. Вдумайтесь в эти цифры. Вы сразу поймете, что речь идет об идеальном звездолете, всю теоретическую и экспериментальную базу под который подвели вы. Мы будем путешествовать во времени, чтобы передвигаться в пространстве.

– Подождите, – сказал Эо. – Дайте сообразить. Ага, начинаю понимать.

– Вот видите, – сказал министр внешней безопасности. – Я тоже не так плохо объясняю.

ВЛАДИМИР ЩЕРБАКОВ
Прямое доказательство

ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР О ВСТРЕЧНОМ ВРЕМЕНИ

С памятью происходит иногда что-то странное. Как будто начинает проявляться старый негатив.

Снова вдруг видишь костры, на которых мальчишки жгут осенние листья, и отчетливо слышишь забытые голоса, а закроешь глаза – снова тепло застывшим рукам.

…На песчаных осыпях мы подбирали желтые камни и разбивали их – там прятались прозрачные кристаллы. Мы искали железо, золото, алмазы. И находили. Позже мы говорили о ракетах, о звездах и о планетах, о «машине времени», даже не подозревая, что мы сами – путешественники во времени.

Время похоже на пассажирский состав: за окном проплывают деревья, дома, люди… Постукивая колесами, посвистывая, везет нас поезд вперед, вперед, вперед…

Но почему мы не забываем о начале пути? Почему воспоминания порой не только не гаснут, но, наоборот, становятся словно четче, сильнее? Словно есть другой поезд, мчащийся навстречу, в какой-то миг поравнявшийся с нами и ушедший в наше прошлое, в старое время. И как будто есть в этом поезде кто-то похожий на нас, очень похожий, наше второе «я», и с ним мы связаны тонкой нитью мысли.

…Еще года два назад я подтрунивал над Сафоновым, потому что мир с единым временем казался мне незыблемым.

В один из вечеров я впервые задумался о встречном времени.

Мысль о мире, невидимо пронизывающем наш мир так, что у каждой травинки, каждой песчинки есть двойник, живущий наоборот, неожиданно показалась мне поэтичной и немного странной.

В тот памятный вечер мы сидели у раскрытого окна. Уличные фонари уже погасли, и на светлом пепельном небе зажглась голубая звезда. Разговор выдохся. Мы молча смотрели, как из-за соседнего дома выползала круглая белая луна. Листья тополей тихо позванивали, и теплые волны воздуха доносили до самого окна этот зеленый шум.

– Значит, можно встретиться с будущим? – спросил я.

– Да, можно. Но только раз.

– Как два встречных поезда?

– Да, как два поезда.

Не будь Валька моим другом, я, может быть, поверил бы ему гораздо раньше. Но ведь когда-то мы бегали с ним вместе на лекции и за одним столом вычисляли криволинейные интегралы, поэтому я отнесся к его идее как к своей собственной – скептически. Мало ли мыслей бродит в голове каждого из нас? А тут, собственно, и идеи никакой не было.

Теперь-то я понимаю, что идея все-таки была: доказать экспериментально существование такого мира. Можно мысленно проследить свой путь во времени, встреча с двойником должна состояться в середине пути. В этот короткий миг обозначатся прошлое и будущее, но удастся ли поймать его, почувствовать, осознать?

– Ты ошибаешься, Влах, – сказал я, – встречное время – это легенда, не больше. Если и существует такой мир, то он навсегда останется для нас невидимым и неощутимым.

Он молчал. Мне стало жаль мечту, которую он не мог защитить. Захотелось поверить в нее… изобрести что-нибудь, наконец.

– Ты смог бы, – спросил я, – представить мелодию в обратной записи? Мне кажется, «музыка наоборот» – это какофония.

– То же самое сказали бы те, из другого мира, если бы… понимаешь?… А это мысль! – Он оживился. – Обратная запись – мысль! Нужно только немного переделать магнитную головку, тогда можно все воспроизвести, У тебя ведь был магнитофон?

Я достал магнитофон и посмотрел на часы. Было без четверти час. Хотелось спать. Я понял, что его так взбудоражило. Мы ведь не зря спорили о симметрии и квантовом обмене. Ему хотелось поймать радиосигналы наших двойников. Но что такое их голоса или музыка? Бессмысленный шум, все звуки следуют в обратном порядке.

И потом искажения, неизбежные пропуски, замирания сигналов – кто сможет учесть это? Если только эти сигналы можно услышать вообще.

Но на магнитофоне можно все-таки попытаться записать сигналы и пустить затем ленту обратным ходом. И если удастся услышать хоть одну музыкальную фразу, хоть обрывок разговора на русском, английском, турецком, японском… Только бы услышать! Вот что я вдруг прочел в его глазах.

Он верил и не верил. У него было очень серьезное лицо, волосы упали на лоб, и на правой руке вздулась и дрожала синяя жилка.

Удивительно, что эта простая мысль никому раньше, по-видимому, не приходила в голову. Он снял крышку магнитофона, щелкнул клавишами, настроил приемник на какой-то вибрирующий звук. В черном квадрате окна плавали красные и синие огни, потом окно качнулось, деревья загородили звезды. Я почувствовал под головой подушку. Он обернулся ко мне и что-то сказал.

– Да, да, оставайся, Влах, – ответил я наугад, – свет мне не помешает.

Во сне мыслят образами. Прошлое – это мой Синегорск и солнце в зеленой траве. Будущее – как далекое облако у горизонта.

Наше будущее – это чье-то прошлое. Все ясно и просто.

Валька сидел ночь напролет, в комнате горел свет, и потому-то, наверное, ночь превратилась в летний вечер, когда ветер поднимает с дороги облачка пыли и они бегут до самого дома, а там ждет мать, которая, оказывается, вовсе не умерла давным-давно, а жива и здорова. Вот уже хлопотливо собирается чай на старом деревянном столе, а у окна стоит и улыбается большеротая длинноногая девчонка.

Еще один вечер, но совсем другой. Сентябрь. Далекие звонкие голоса. Гудки. На столе – письмо.

Пытаюсь угадать, чье письмо, и не могу. Стараюсь припомнить…

Догадаться… Или забыть?

Кто-то теребит за плечо:

– Вставай, вставай, старая дохлятина, кое-что расскажу.

– Как дела? – спрашиваю я.

– Сейчас увидишь. Вставай – опоздаешь на работу.

Он поставил самую удачную ленту. Минуты две магнитофон шипел, свистел, щелкал, наконец лента пошла, и я услышал шумную смесь ударника, трубы и тромбона.

– Это не то. Это прямая запись. Это Роуз, современная пьеска для джаз-оркестра. Дальше, слушай дальше.

Звук был очень слабый. Что-то сказала женщина – совсем тихо, голос почти растворился в тишине.

Я замер. Но пошла опять какая-то мешанина. Шум, свист, гром…

ТАК УБИВАЮТ МЕЧТУ

В то утро, когда мы впервые услышали обратные радиосигналы, мы договорились о четкой «программе исследований». Впрочем, это было бесполезно. Второй вечер был похож на первый. Сафонов накурил так, что я едва видел его руки, и кольца магнитной ленты, и горку кассет, и он говорил, говорил, а я не то помогал, не то мешал ему.

Много записей было пустых – шум в прямом и обратном направлении.

Мы стирали все с таких лент и записывали снова. А потом слушали.

Два-три осмысленных слова, по-моему, еще не означали, что мы слышим наших двойников. Из случайного набора звуков тоже иногда рождается слово или мелодия.

Правда, очень редко. Но во что легче поверить – в существование мира со встречным временем или в то, что из шума случайно составилась подходящая комбинация звуков?

Мы не поймали больше ни звука. Эфир молчал. Может быть, мой радиоприемник был слаб, а может быть, самые обычные шумы и передачи радиостанций совсем заглушали сигналы – этого мы не знали. Да и где был этот встречный мир – далеко или рядом?

Несколько дней Влах работал до утра. Он приходил, включал приемник, и начинались настоящие поиски, напоминающие радиоигру «Охота на лис».

В конце концов мы запутались в записях и потеряли ту самую первую ленту с одним-единственным обрывком фразы.

Влах отнес мой приемник в институт и что-то с ним сделал. Теперь хорошо различались все шумы, даже шум электронов в лампах, похожий на стук сухих горошин.

В тихие погожие ночи мы вслушивались в ставшие такими привычными звуки. Но это были мертвые звуки.

А утром на работе я ставил локти на стол, подпирал голову руками и – буду честен – дремал так до тех пор, пока локти не разъезжались в разные стороны.

– С добрым утром, – сказала мне однажды после этого шустрая Верочка, которая вообще обращалась со мною так, как будто я был ее однокашником, а не руководителем темы.

Почему-то я рассказал ей все.

– Странная история, – сказала она. – Двое молодых бездельников, из коих один мог бы уже защитить диссертацию, или жениться, или сделать что-нибудь полезное, бьют баклуши и занимаются ерундой. Впрочем, нет. История, пожалуй, не такая уж странная. Скорее обычная.

Она даже не спросила, что же за сигналы мы поймали в тот вечер. И это была она – а что бы сказал на ее месте кто-нибудь другой!

Как разгадать эту многочисленную породу людей, которые знают точно, как следует и как не следует жить? И даже – какие книги читать?

А она могла все понять. Она, оказывается, знала даже о чуде Джинса. Если в печь поставить сосуд с водой и вода замерзнет, вместо того чтобы закипеть, – тогда и произойдет это самое чудо.

Джине первый вычислил вероятность того, что молекулы воды смогут – из-за простой игры случая – потерять свою энергию, а печь, наоборот, еще сильнее нагреться.

Я прекрасно понимал, что вероятность «чуда» не совсем равна нулю, но зато описывается таким количеством нулей после запятой, что ни один нормальный человек никогда не станет принимать ее в расчет.

– А ты готов поверить даже в чудо Джинса, – говорила Верочка. – Хочешь, я подсчитаю вероятность того, что из случайного шума возникли одно или два законченных слова?

– Во-первых, шум всегда случаен, выражайся точнее, – ответил я ей. – Во-вторых, подсчитаешь не ты, а машина, ты только составишь алгоритм и программу, и то по тем формулам, которые напишу я. В-третьих, это не так все просто. Это ведь не чудо Джинса. Ты что ж, всерьез думаешь, что это не случайность? Тогда что? Сигнал? Но ты и это отрицаешь. Что же остается?

– Ничего. Где вы взяли ленту? Ах, Влах достал! А вы проверили ее перед тем, как записать сигнал?

– По-моему, нет, – не очень уверенно сказал я, удивленный той легкостью, с какой мне давался урок по «основам».

– Вот и разгадка, – продолжала она. – Уж если чему-то верить, то скорее всего тому, что на ленте осталась какая-то старая запись. Точнее, маленький ее кусочек. Забарахлило стирающее устройство или остановили магнитофон… да мало ли причин.

Я задумался. Она была права.

Самое простое приходит в голову последним. Как будто прояснилось.

Практичная Верочка поставила нас на место. А ведь когда-то я помогал ей писать диплом, за что она позволяла иногда приглашать ее в кино – до тех пор, пока она не вышла замуж за Толю.

Я взглянул на нее и поймал в ее глазах выражение, которое красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что она отлично понимает примерный ход моих мыслей.

Вскоре после этого я попросил Сафонова уйти. Мне надоел сумасшедший дом по ночам. В огромном ворохе катушек я разыскал (чудо Джинса возможно!) ту ленту с одной-единственной фразой и отдал ему приемник и магнитофон. Потому что его собственный приемник давно уже не работал.

– Возьми приборы, – сказал я, – работай, если хочешь. Когда запишешь настоящие сигналы, я подарю их тебе.

Он понял. Дело было, конечно, не в том, что я не высыпался. Я перестал верить, вот что это означало. Верил ли я раньше? Наверное, да. По крайней мере, тогда, когда была сделана первая запись.

Первая и последняя?…

Алгоритм Верочка все-таки составила. Случайное слово не получилось, у машины не хватило памяти.

ДВА ПИСЬМА

Между двумя письмами, о которых я теперь должен рассказать, есть какая-то едва уловимая связь.

Это мне стало ясно потом, много позже, как стала ясна и причинная связь событий, следовавших друг за другом словно времена года.

О первом письме я, кажется, упоминал выше. Оно пришло из Синегорска в один из сентябрьских дней. Письмо было от Ольги, простое письмо в десять фраз. Я ничего не забыл, я не ответил ей тогда.

Потому что не знал, что писать.

И еще потому, что голова была занята другим. А через год я не написал потому, что было уже неловко писать после такого долгого перерыва. Еще позже, через два года, я вспоминал о ней, но писать уже не мог. Я пробовал это сделать, но получалось довольно глупо.

Я порвал неотправленные письма одно за другим и успокоился.

Когда это было? Может быть, четыре, а может быть, шесть лет назад.

Ждала ли она, хотела ли, чтобы я написал ей? Через два, три, четыре года? Я не знал этого, скорее всего, как мне казалось тогда, нет. Потом я понял, что это было ошибкой. Письмо никогда не поздно написать при условии, что оно будет хорошим и искренним.

Второе письмо было от Вальки, я получил его месяца через полтора после событий, о которых я рассказывал выше. В нем было несколько типично Валькиных строк: