Текст книги "Фантастика 1971"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Павлов,Роман Подольный,Илья Варшавский,Генрих Альтов,Юрий Тупицын,Виктор Колупаев,Сергей Жемайтис,Михаил Пухов,Всеволод Ревич,Борис Ляпунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА VII. КЛАНЯЙСЯ РАЙМОНДУ ЛУЛЛИЮ

Итак, физика оказалась бессильна, история беспомощна.

Алхимия проверена сверху донизу, все ее рецепты неверны.

Остаются только факты. И логика.

Десяток людей якобы получили – с XIII по XVIII век – золото.

Допустим, что хоть двое из них получили его вправду, без «якобы». Тогда явление повторяемо.

И не было тут единственного в своем роде влияния вспышки Сверхновой, вселенского космотрясения или иного уникального события. На истину можно набрести. Именно набрести – явной закономерности тут не было, – иначе золото давно делали бы на фабриках. Были ли в истории случайные открытия?

Да, случайность есть форма проявления… Все великие открытия делались по многу раз. Даше моего Ньютона повторяли то Гук, то Лейбниц. Роджер Бэкон оставил в своем XIII веке описания телескопа и микроскопа.

А в XVI веке их изобрели заново.

Надо найти общий закон открытий… У Беккереля была фотопластинка. Иначе бы он не открыл радиоактивности. Чего же, чего нет у меня, причем у Ньютона это «что-то» было?

Электричество! Посмотреть, нельзя ли как-нибудь использовать электричество. Вот все, что мне мог посоветовать гениальный Авдюшко. А какое электричество может порождать нейтроны? Подожди-ка, товарищ Варзин! Я схватился за голову – ведь ты же сам редактировал два или три года назад статью об искусственных шаровых молниях. О плазменных образованиях, полученных академиком Капицей с помощью высокочастотных электрических разрядов. Они излучали нейтроны!

Значит, Авдюшко прав, электричество можно использовать.

Но как?… Думать! Еще секунда – и я пойму…

* * *

– Ты мне нужен, – сказал я. – Мне нужен физик. Даже Физик. С большой буквы. А ты к тому же в курсе дела.

– Опять что-нибудь с Ньютоном? Господи, ну и надоел же ты мне! Мономан! Идиот!

Илья исходил гневом, злобой, ненавистью. Все это – я знал – было обращено не на меня. На моих Альтотаса, Ньютона, Калиостро. Он ненавидел их. Слишком много времени ушло на алхимию у человека, который твердо знал, что жизнь коротка.

– Мы знакомы уже больше года, – гремел Илья. – Ладно, понимаю, у тебя были переживания. Но у меня они тоже были, и у всех бывают. Что, сколько, чего ты сделал за этот год? Ничего! А посмотри, сколько у меня одних статей за этот год вышло, – он выхватил из стола листок и сунул его мне под нос, – научных статей, а не популярных, учти. Если бы мне нечего было поставить в такой список, я бы считал себя бездарностью. Работать надо!.. Чему ты улыбаешься?

– Я тоже любил такие списки.

– Это ты – лодырь издеваешься над собой – работником. Понял?!

Он кричал, но почему-то казался мне спокойным. Нет, не то чтобы он лицемерил, обрушивая громы и молнии на мою бедную голову – просто его волнение было мелкой рябью рядом с моим собственным, не выходившим сейчас наружу. За его волнением стояла полная вера в себя, она придавала ему вес и силу. За моим было неверие.

Хлопали двери в кабинет, сюда заглядывали соседи по коридору, привлеченные криками. На мгновение они застывали в дверях и потом исчезали, чтобы не показаться неделикатными.

У меня есть странное, давно обнаруженное мною свойство: я гораздо лучше и дальше слышу шепот, чем громкий голос.

И я слышал шепот в коридоре.

Слышал лучше, чем крики Ильи.

– Ты можешь сделать паузу?

Он замер с раскрытым ртом.

– Так вот, не буду излагать тебе ход своих мыслей, но Ньютон как-то использовал в своих алхимических работах электричество. Ты знаешь, что у Капицы полученная высокочастотным разрядом плазма излучала нейтроны.

– Знаю. Вопрос в том, сколько их было. А было мало. Не то что фунты, так и грана золота не получишь. Я уж не говорю, что искусственные шаровые молнии получают совсем с недавних пор. И их приходится держать в мощнейших магнитных ловушках. Впрочем, и то слава богу, что ты отказался от мысли о какой-то неведомой ядерной реакции и начал искать среди известного. В общем, у нас в аспирантуре есть свободное место, Рюрик, я узнавал, – голос Ильи стал спокойнее… – Конечно, это тебе не журнал, но и на том спасибо, после всей этой истории. Над тобой смеется вся Москва… Я встретил в Доме журналистов двух твоих товарищей по работе, и они…

– Не называй их фамилии. Не люблю злорадствовать, а ведь придется.

– К черту! Раз ты хочешь заниматься физикой, иди ко мне в аспирантуру. После твоего вуза и в твоем возрасте это трудно, но академик Кашкин сейчас для меня все сделает. Знал бы, какую установку я для него отгрохал! А Кашкин – его всюду послушают. Ну?

– Где уж мне сдать экзамены, – мягко сказал я.

– Их буду принимать я.

– И по языку?

– Моя двоюродная сестра. Значит, согласен?

– Старик. – Я схватил его за плечи, придвинул к себе, у самых своих глаз увидел потный нос и грустные уголки губ. – Старик, это реально, надо делать…

– К черту!

Я схватил со стола слиток металла, сменивший прежнее пресс-папье.

Ловкие руки Ильи отобрали у меня слиток прежде, чем я как следует ощутил тяжесть металла, короткий холодок в ладони и тревожное любопытство к самому себе: что я сделаю?

– Не игрушка. Висмут высокой чистоты. Восемь девяток после нуля. Так ты пойдешь в аспирантуру?

Уже сквозь захлопывающиеся за мной двери я услышал истеричный крик: «Кланяйся Раймонду Луллию».

Он, конечно, прав. Золото Ньютона только мираж, привидевшийся мне в подвале далекого древлехранилища. И в аспирантуру я, разумеется, не пойду. Ученого из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в журналисты.

Я шел по улице, потом спустился в метро, сел в поезд, вышел, пересел, проехал лишнюю остановку, вернулся, вышел на поверхность, перешел по подземному переходу улицу, сел в троллейбус, поудобнее устроился на заднем сиденье, в дальнем от двери уголке, у окна. И заснул.

СОН III. ГРОМОВАЯ МАШИНА

Как описать это лицо? Оно было длинным, да еще и с длинным кривым носом. Резкие складки у губ и складки у глаз могли бы прибавить внешности своего хозяина лишний десяток лет, но выпуклый мягкий подбородок с по-детски округлой ямочкой заставлял этот лишний десяток отбросить. Парик обрамлял лицо.

Мягкий галстук… – галстук? Или тогда он назывался фуляром? – плотно окутывал шею, свободно ниспадая на грудь между распахнутыми полами длинного атласного камзола. Короткие штаны, чулки, башмаки… Меня снова занесло в XVIII век! Я быстро огляделся.

В комнате был еще один человек.

Тоже в башмаках, чулках, штанах до коленей, но вместо камзола на нем был… кафтан, что ли? И волосы у него длинные, да свои…

Впрочем, комната ли это? Скорее дощатые сени. Если в XVIII веке бывали сени. Да что я! Бывали, конечно. Но это не обычные сени, потому что от двери под потолком идет проволока. Куда? К невысокому шкафу, точнее, к железному пруту, который стоит на этом шкафу в хрустальном стакане, до половины заполненном каким-то порошком. Люди стоят лицом к шкафу. Позади них, по другую сторону сеней, огромный сундук.

Я стою рядом с сундуком, в дальнем от людей углу, почему-то они меня не видят.

– Переоделись бы вы, сударь. Что же, из академии, в параде, да к прибору, – укоризненно проговорил человек без парика.

– Нет времени, нет времени, господин Соколов. Вы только посмотрите, какая туча на горизонте! Мой прибор сегодня будет работать. Думаете, Михаил Васильевич пошел переодеваться?

– Да с него-то, буяна, чего взять! Что я хотел спросить у вас, Георгий Вильгельмович…

– Спрашивайте, спрашивайте, родом я лифляндец, мы любим вопросы.

– Верно толкуют, будто вы можете без огня нефть зажечь?

– О, проще простого! Стеклянная палочка, дорогой господин Соколов, может привести человека в такое состояние, что ежели он прикоснется к горючей жидкости, та тотчас вспыхнет.

– А вы сами сие видели, Георгий Вильгельмович?

– Опыт оный многие знатные ученые ставили, среди них первый славный Эйлер. Но как тогда вы удивитесь, сударь, ежели узнаете, что можно даже о лед зажечь нефть, ежели лед наэлектризован или же наэлектризована нефть.

– Много дивимся мы, господин профессор, вашим с господином Ломоносовым опытам. Он ведь тоже над домом шест железный, как и вы все равно, поставил, а проволоку от него в дом провел.

– Чему же дивиться, коли не науке великой, господин Соколов? Сам Невтон аглицкий, муж знаменитейший в свете, искру электрическую молнии небесной уподобил. А славный Иосиф Флавиус, историк римский и иудейский, такс пишет, что к золотой крыше храма Соломонова медные водосточные трубы подходили, от молний храм охранявшие. За тысячу лет в оный храм гром не бил. Не тому надлежит дивиться, что в наш век электрический мы молнии ловим, а древними знаемой премудрости. Громовая же машина, которую здесь видите, еще большее нам откроет. Но отойдите несколько, сударь, опасности нет, гроза еще далеко стоит, однако будем осторожными.

Профессор отстранил своего собеседника, но сам остался у шкафа с хрустальным стаканом. Между его лицом и прутом, торчавшим из стакана, было сантиметров тридцать. Я почувствовал, что сейчас что-то случится. Надо вмешаться! Лихорадочно искал в памяти, что я вижу… Закричать?

Но услышат ли они меня? Ведь это же сон, один из моих идиотски реальных снов… И все-таки я крикнул: «Берегитесь!» И опоздал. В это самое мгновение от железного прута отделился отливавший синим огненный шар с кулак величиной. Секунда – и шар оказался у самого лба профессора. Я услышал хлопок, больше напоминавший звук выстрела из старинной пушки, чем гром. Профессор, не вскрикнув, рухнул назад, на сундук. Мастер кинулся на землю, на его спине вспыхнула одежда. Вдребезги разлетелся хрустальный стакан на шкафу. Во все стороны из него полетели какие-то пылинки. Одна из них угодила мне в глаз, я схватился за глаз и… проснулся.

Я сидел в троллейбусе, меня довольно сильно трясло – что поделать, заднее сиденье. Болел глаз. Что-то жгло ладонь. Я поднес ее к глазам. Несколько пылинок. Какие-то металлические, скорее всего медные опилки.

В хрустальный стакан с медными опилками был вставлен стержень электроизмерителя в последнем опыте Рихмана.

Да, только что на моих глазах погиб Георг-Вильгельм Рихман, член Санкт-Петербургской академии наук, изобретатель первого электрометра… И я ничего не мог бы сделать, даже если бы вправду находился там. Рихман ведь все равно был убит, а академический «грыдыровальный» мастер Иван Соколов все равно уцелел. Я много читал об этой истории, помню портрет Рихмана… Но почему именно сейчас я увидел именно этот сон? Знаю я себя – мне такие сны зря не снятся. Память услужливо извлекла из своих запасников эту сцену не случайно.

Но почему? Из-за упоминания Невтона-Ньютона? Но я и без того недавно вспоминал, что старик занимался и электричеством. Нет, было что-то еще… Огненный клуб!

Синий шар, отделившийся от прута. Это же шаровая молния. Но какая! Первая в мире, которую получили искусственно. Пусть не намеренно, пусть с трагическим исходом, но искусственно. До искусственных шаровых молний XX века еще сотни лет, тысячи открытий и изобретений. XX веку понадобилась для этого сложнейшая техника, мощные магнитные поля, чудовищной силы источники тока. А шаровую молнию можно было создать еще в XVIII веке.

И в начале его и в конце XVII века тоже.

Я достал из кармана пиджака и лихорадочно перелистал перевод рукописи Альтотаса. Вот оно, это место: «Небо слушалось его законов, и грома служили ему». И я мог понять когда-то эту фразу просто как образчик восточного красноречия.

И Юра на нее внимания не обратил, и Илья, и Михаил Илларионович. Даже Авдюшко… Но ведь с небом-то дело обстояло в точности по Альтотасу: по законам Ньютона двигаются космические тела. А может, слова о громах, которые служили Ньютону, только намек на его занятия электричеством? Вряд ли. В первой части фразы нет преувеличения. Стоит ли тогда видеть такое преувеличение во второй части фразы? А если принять, что Ньютон мог, пускай только во время гроз, получать шаровые молнии, то как не вспомнить про нейтроны из шаровых молний…

Ах ты, господи… Да ведь я уже все понял – понял, что мои фантазии не стоят выеденного яйца. Взять хоть эту. Где гарантия, что Рихман получил именно шаровую молнию? Показания бедного Ивана Соколова? Но ведь он был перепуган до смерти. И один свидетель – не свидетель, тут наука строго держится основ римского права. А если даже это была именно шаровая молния – где гарантия, что она возникла не из-за чистой случайности? И даже если тут была не случайность, а закономерность, все равно, откуда я взял, что Ньютон мог перескочить через головы десятков ученых, столько наоткрывавших в электричестве с начала XVIII века и до 1753 года, когда погиб Рихман?

Не буду обольщаться. Хватит быть смешным. Теперь мой черед смеяться. Над кем? Да над Ильей.

Он не верит, что я могу вернуться в журналистику? Так я ж поднесу ему такую «утку»! Для одного человека, зато это уж будет сенсация! Я не верю в золото Ньютона, но его поверить заставлю. Рихмана для этого, конечно, мало.

У него и у Ньютона не могло быть магнитных ловушек. Но… зря я, что ли, писал недавно о феях, которые пьют только росу? Капелька поддерживает свое существование, потому что посылает частицы водяного пара в атмосферу, отталкивая пылинки. Ну, а что такое шаровая молния, до конца никому, не известно. Почему бы ей не поддерживать свое существование благодаря некоему излучению? В частности, нейтронов.

Нейтронов слишком мало для превращений? Это у Капицы слишком мало. А у природных шаровых молний излучение может быть сильнее. Почему этого до сих пор не открыли? Так ведь даже секрет шампанского после древних римлян искали полторы тысячи лет, а он и вовсе рядом лежал. Ну, а что касается теорий и запретов… Если уж у самых обычных молний нет даже права на существование, что тогда говорить о шаровых! Но ведь он все равно не поверит, Илья. Специалиста такими рассуждениями не проведешь. Ну что ж, надо будет зайти в одно местечко, где у меня, есть очень, очень добрые знакомые.

Дорога была длинной, но сегодня у каждого ее шага, ступеньки и остановки был свой непреходящий смысл. Стоило, стоило проехать – чисто случайно – лишний пролет в метро, потому что именно на этом пролете перед моими глазами оказались волосы цвета воронова крыла, кожи аспида, донецкого антрацита и каслинского чугуна, цвета самой глубокой ночи и самой большой глубины, это сочетание десятков оттенков черного, с варварской роскошью украсивших голову на отнюдь не по-варварски точеной шее.

Но я даже не оглянулся, когда обогнал в подземном переходе обладательницу этой прически.

Лица тех, кто шел мне навстречу, тоже были великолепны. Старые и молодые, прекрасные в своем совершенстве или нелепые, они захватывали порою резкостью черт, порою смутным переливом линий. Сегодня я то торопился, чтобы быстрее пропустить мимо себя лицо слишком красивое, чтобы за лишние доли секунды не влюбиться, то сдерживал себя, чтобы разглядеть во всех чертах и удобнее уложить в сокровищницу памяти особенные брови, новую форму морщинки у губ, безнадежно густую тень под глазами.

И было мне плевать на это проклятое золото. Старое правило: ищешь Индию, найдешь Америку.

За этот год с небольшим я прошел больший путь, чем за всю предшествующую жизнь. И шел только вперед… Как пешка. Только где же она, моя восьмая горизонталь? Не стану я фигурой.

И слава богу, наверно. До чего мне только что хотелось увидеть длинную милую рожу Ильи. А вот увидел – и поругался. Он чувствует себя виноватым. Ну., так сейчас я его окончательно доведу до белого каления! Заодно и помирюсь! Вот и конец истории с золотом Ньютона. Липовый я Колумб. Ищешь Индию, черта с два найдешь что-нибудь еще.

* * *

…Илья сел в кресло боком, небрежно перекинув через ручку длинные ноги. Протянул длинную правую руку к колбе с горячим кофе, подвинул длинной левой рукой две чашки, длинными пальцами вынул из элегантной шкатулки несколько удлиненных сахарных параллелепипедов, бросил их в чашки, налил кофе, подвинул одну из чашек мне.

– Ну, на этот раз я тебя выслушал. Доволен? Придумал ты все здорово. Нашел, сопоставил, вывел… Молодец! Особенно насчет того, что обычных молний по теории не должно быть. Я, кстати, знаю, из какого номера «Успехов физических наук» ты почерпнул такие сведения. Ты прав, всю нужную аппаратуру я могу найти если не в своей лаборатории, так в соседней. Для проверки этого бреда хватило бы нескольких часов. Но у меня есть только четыре минуты, потом надо идти принимать экзамены. А для беседы о золоте нам этих четырех минут хватит. И четырех секунд хватило бы. Я в эту игру больше не играю. Все. Поговорим о другом. Если бы ты знал, как мне хотелось тебя увидеть!

– Мне тоже.

– И учти, предложение насчет аспирантуры остается в силе. Верное дело. Ну?

Я молчал.

– Ладно, если хочешь, посиди здесь. Мне пора на экзамен.

Он встал, подождал немного, видима, ожидая, что я тоже поднимусь с места, потом пожал плечами и шагнул к двери.

– Я немного побуду и уйду, – сказал я в его узкую длинную спину. – Если не возражаешь, оставлю подарок. На столе, под газетой.

Он повернул голову в профиль, чинно кивнул и исчез за дверью.

Я ушел через минуту. А примерно через час… Насколько я себе могу представить, выглядело все примерно так.

ГЛАВА VIII. НА СТОЛЕ, ПОД ГАЗЕТОЙ

К темной дубовой двери подошел человек, явно чувствующий себя непривычно и неловко в бесконечно длинном университетском коридоре. Он посмотрел на номер на двери, потом заглянул в записную книжечку, облегченно вздохнул и постучался.

Никто не ответил.

Еще раз.

Молчание.

Он приоткрыл дверь и спросил негромко:

– Можно?

Ответа не было.

– Эй, есть там кто живой? Да нет, молчат, – сказал он сам себе. – Нет там никого. – И все-таки, проходя в дверь, произнес вежливейшее: – Простите.

В рабочем кабинете физика все было как всегда. Хозяин ушел отсюда недавно – еще не успела остыть стоявшая на письменном столе колба, в которой он, видимо, имел обыкновение варить себе кофе (гость не забыл потрогать ее кончиками пальцев). Вежливый посетитель покружил по комнате, разглядывая книги в шкафу, папки на стенной полке, фотографии на стенах. Потом снова подобрался к письменному столу и не столько снял, сколько столкнул сложенную вдвое газету, прикрывавшую правый его угол поверх нескольких книг. Шелест, с которым газета опустилась на пол, прозвучал в ушах гостя громом.

Потому что, пока она падала, он успел разглядеть предмет, лежавший между двумя стопками тяжелых томов. Это был слиток желтого с красным отливом металла.

Широкая плоская ладонь скользнула под слиток, вобрала его в себя и попыталась поднять.

Но запланированного усилия оказалось недостаточно. Тогда вторая ладонь охватила слиток сверху, потом отошла вбок – и две руки в дружном рывке легко подняли кусок металла.

– Как бы его на зубок попробовать? – прошептал любознательный посетитель, наклоняя голову к слитку.

– Мне хотелось бы знать, что это вы тут делаете? – раздалось от дверей.

Слиток выпал из сразу ослабевших рук и упал на настольное стекло, дробя его.

Хозяин рук метнулся к одной стене, потом к другой, остановился у окна, мучительно стиснув зубы, готовый… бог знает к чему.

Но не к тому, что сказал хозяин комнаты.

– А это что такое? – спросил тот, поднимая слиток.

– Я только посмотреть взял, – лихорадочно зашептал посетитель, еще не поняв, что именно поразило его в голосе физика.

– Я не о вас, а об этом спрашиваю! Что это такое? – хозяин комнаты потряс над головой гостя слитком.

– Золото.

– И сам вижу. Откуда оно взялось?

– Когда я пришел, лежало здесь, под газетой, – оправдывался гость, запоздало соображая, нельзя ли было объявить себя владельцем слитка.

– Значит, он добился! Добился! И только разыгрывал меня! Приказная строка, в физике ни уха ни рыла, а добился! А я отступил. Господи, как же все, наверное, просто было, если он добился. Даже он. А я – то…

Воспользовавшись замешательством хозяина, посетитель начал продвигаться к двери.

– Э, нет! Вы своим чередом. Как вы сюда попали… молодой человек?

Обращение физик произнес с некоторым сомнением, поскольку гость был явно старше его самого. Но физик слишком привык принимать экзамены, чтобы во время опроса странного посетителя отказаться от своей обычной в таких случаях манеры.

– К кому вы шли? Кто вам выписал пропуск? Где он, кстати? – загремел физик, срывая досаду, но и загораясь интересом к самому допрашиваемому.

Тот пискнул, резким толчком в бок отбросил физика с пути к двери. И мгновенно исчез за нею.

«Шпион! Кто же еще? А тут – первое в мире искусственное золото. То есть первое в двадцатом веке».

Физик сорвал с телефона трубку, набрал номер вахтера и коротко приказал ему впредь до особого распоряжения никого не выпускать из здания. Он, конечно, не имел права отдавать такой приказ, но пока он дозванивался бы до лиц, этим правом обладающих, распоряжение успело бы потерять всякий смысл. Выскочив затем из кабинета, физик мобилизовал всех своих и попавшихся под руку чужих сотрудников на поиски иностранного разведчика, вызвал звонком коменданта здания, тот кликнул студентов и аспирантов…

И через пятнадцать минут недавний визитер был обнаружен в кабинке женского туалета.

А еще через три минуты он плакал в кабинете коменданта и клялся, что золото физику не приносил, у него золота никогда и не было, он столько золота никогда и не видел… Он безо всякой взятки пришел просить глубокоуважаемого Илью Всеволодовича разрешить его сыну пересдать экзамен…

– Обыщите его! – скомандовал физик двум юным аспирантам, настороженно следившим за каждым движением задержанного.

Комендант остановил их:

– Мы не имеем права. Сейчас подъедут сотрудники. Я их уже вызвал.

Насмерть перепуганный пленник, путаясь в петельках, расстегнул пиджак и начал опустошать внутренние карманы, выкладывая их содержимое на стол. Потом перешел к внешним карманам пиджака, потом к брючным и, распустив пояс, продемонстрировал, что под рубахой у него ничего не спрятано.

– Сотрудников-то зачем беспокоить? – приговаривал он при этом. – И без них прекрасненько обойдемся.

В карманах оказались паспорт и служебное удостоверение замдиректора Н.П.Плегионова, шесть записных книжек и шестьсот восемьдесят рублей. Четыреста из них – в отдельном конверте, пятидесятирублевыми бумажками.

– Он предлагал вам взятку? – спросил у физика комендант. – Или что-то украл?

– Нет.

– Господи, да что у вас там можно украсть?! Зачем же весь этот шум? И с чего это вы, товарищ Трушин, приняли его за шпиона? Обыкновенный взяткодатель, не успевший себя проявить. Успел бы – сел бы. А теперь мне за вас краснеть. Ну какой же он шпион? А вот золото – давайте сюда. Ему в сейфе место. В сейфе. Для эксперимента получите под расписку. Порядок есть порядок.

– Понял! – закричал физик.

– Что понял? Он все-таки шпион? – комендант взволнованно вскочил на ноги.

– Нет, совсем другое!

– А что нам с ним делать?

– Да гоните на все четыре стороны! – эту фразу физик договорил уже за распахнутыми им дверями комендантского кабинета.

Комендант неодобрительно покачал головой:

– Заведует лабораторией, а командует будто декан. Вот получит выговор за превышение, поймет. Молодо-зелено… И расписку не взял – за золото-то. Но это мы сейчас и без него оформим… Так вы, гражданин, не желаете ли объяснить нам, для какой такой цели вы носите при себе этакие деньжищи?…

* * *

Гришка был растерян:

– Значит, не уважаешь ты меня как противника. На такую жертву рискнул! Партия же твоя была. Фигуры мои сдавлены, выбор ходов у меня невелик. Верное дело.

– Видишь ли, Гриша, я больше не люблю играть наверняка. И не хочу ждать, пока ты сам проиграешь.

Авдюшко, третий час сидевший у меня в редакции (мы играли в блиц «на вылет» – проигравший уступал свое место), меланхолически заметил:

– Э, нет. Вы многому научились за последнее время, мой дорогой. Но не потеряйте взамен умения ждать.

– Тоже мне умение, – фыркнул Гришка. – Надо – и ждешь.

– Не скажите, дорогой товарищ. Кстати, пора сделать перерыв в блице, голова кружится. И если у вас есть настроение послушать…

– Конечно! – ответили мы в один голос.

– Отлично.