Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 1"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

2. Отец и Корейское национальное общество

Мой отец считал идею «чивон» (великий замысел – ред.) своим жизненным принципом. Не только в доме, но и в Сунхваской и Менсинской школах, везде были вывешены выведенные им кистью крупными буквами слова «чивон».

До сих пор еще живет часть слов, написанных почерком отца, а надо сказать, что он неплохо владел кистью.

В то время каллиграфию ценили, и потому считали своего рода модой изготовление свитков, досок с надписью и ширм с почерками выдающихся людей и известных каллиграфов. Когда я был еще несмышленышем, не понимал этого и считал это обычной каллиграфией, обычным явлением в жизни.

Отец не делал в своем почерке, в своих досках никакого оформления, вывешивал свои творения, какими есть, на видных местах.

Когда я стал смышленнее, отец учил меня любить свою страну, строго наставлял: хочешь искренне любить свою Родину, надо жить великим замыслом.

Вот «чивон» в буквальном смысле означает иметь великий замысел.

Чего удивительного, если отец учит своего сына жить великим замыслом. В любом деле, какое бы ни делали люди, удачи не ожидать, если не трудишься упорно, с высоким идеалом и большой надеждою.

Однако идея «чнвон» – это не пошлое жизненное наставление, направленное на продвижение по служебной лестнице или на достижение блестящей карьеры и успеха в жизни, нет, это – революционные взгляды на жизнь, требующие видеть свое настоящее счастье и радость жизни в борьбе за высшее в жизни, во имя Родины и нации, это непоколебимый революционный дух – во что бы то ни стало добился возрождения Родины, если даже придется бороться за это из поколения в поколение.

Отец рассказывал мне о многом, почему человек должен жить великим идеалом. Если сказать вкратце, то это была целая история антияпонской борьбы нашего народа.

… Вообще наша Корея была страной могучей, с развитым военным искусством. Она почти не терпела поражений в сражениях. Исстари расцветала наша культура, свет ее перекинулся через море и на Японию. Но вот такую могучую страну пятисотлетнее прогнившее правление династии Ли в один прекрасный день обрекло на гибель.

Когда ты еще не родился, не появился на этом свете, рассказывал отец, японские самураи огнем и мечом захватили нашу страну. Проклятых вассалов, продавших японским самураям государственную власть, называют «пятью предателями года Ыльса»[6]6
  Имеются в виду пять продажных министров правительства феодальной Кореи: министр образования Ли Ван Ён, министр внутренних дел Ли Чжи Ен, министр обороны Ли Гын Тхэк, министр сельского хозяйства, торговли и промышленности Квон Чжун Хен и министр иностранных дел Пак Чжэ Сун. Они пали на колени перед японскими захватчиками, когда в ноябре 1905 г. японские самураи навязали правителям-феодалам Кореи неравноправный и агрессивный «корейско-японский договор» («договор о протекторате года Ыльса»). – 19.


[Закрыть]. Но и этим вассалам не удалось продать дух Кореи. Восстали бойцы Армии справедливости со штыками в руках под лозунгом: «За уничтожение самураев и возрождение страны!» Армия независимости мушкетами громила агрессоров. Порой повсеместно поднимались народные восстания. Пол громким криком «Ура!» и градом камней везде уничтожали самураев. Словом, каждый выражал свой гнев и возмущение, как мог, апеллируя к совести человечества и мировой справедливости.

Так, будучи арестованным, Чвэ Ик Хен[7]7
  Чвэ Ик Хен (1833–1906) – предводитель Армии справедливости, конфуцианский ученый, родом из Пхочхона провинции Кенги. – 20.


[Закрыть], которого увели на остров Цусима, отказавшись от еды, подаваемой врагом, объявил голодовку и погиб смертью героя. Ли Чжун на глазах у представителей империалистических держав, распоров себе живот, показал настоящий дух независимости нашей нации. А Ан Чжун Гын[8]8
  Ан Чжун Гын (1879–1910) – деятель движения за независимость Кореи, родом из Хэчжу провинции Хванхэ. С 17 лет изучал военное дело. Участвовал в педагогической деятельности как член Северо-западного научного общества. К концу 1907 г. эмигрировал в Приморье России, был командиром Армии справедливости, боровшейся против японских агрессоров. В июне 1909 г. под его командованием отряд Армии справедливости, более чем 300 бойцов, совершил налет на японский гарнизон в Кенхыне (нынешний Ындок) в провинции Северный Хамген. В октябре того же года на Харбинском вокзале стрелял из пистолета и убил главаря японских агрессоров Ито Хиробуми, который приехал туда с целью «инспекции в Северной Маньчжурии». – 20.


[Закрыть] на перроне станции Харбин пристрелил из пистолета Ито Хиробуми[9]9
  Ито Хиробуми (1841–1909) – политический деятель Японии, первый генеральный резидент в Корее, впоследствии председатель Тайного совета Японии. Главный зачинщик агрессии в Корее. В 1909 г. на Харбинском вокзале убит Ан Чжун Гыном. – 20.


[Закрыть], крикнул «Да здравствует независимость Кореи!», тем самым еще раз продемонстрировав подлинный дух корейца.

И даже старый Кан У Гю, которому тогда перевалило за 60, бросил бомбу в генерал-губернатора Сайто. А Ли Чжэ Мен ударил кинжалом Ли Ван Ёна, чтобы отомстить за обречение страны на гибель.

И еще пример: Мин Ен Хван, Ли Бом Чжин, Хон Бом Сик и другие патриотически настроенные верноподданные самоубийством призвали к защите государственной власти своей страны.

Одно время наша нация развертывала такое трагическое движение, как движение за возмещение государственных займов. Под государственными займами подразумевался долг в 13 миллионов вон, который взяли у Японии после русско-японской войны и не могли расплатится. Чтобы возместить этот долг, все мужчины страны бросили курить. Бросил курить и император Кочжон[10]10
  Имеется в виду 26-й король (император) феодального корейского государства династии Ли. Стоял у престола за 1864–1907 гг. – 20.


[Закрыть], присоединяясь к этому движению. Женщины экономили на расходах за гарниры к рису, жертвовали украшения из раковин или перламутра, находились и девушки, жертвовавшие свои сбережения на свадьбы. Слуги-мальчики и портнихи в домах богачей, даже торговцы рисовыми хлебцами, зеленью и соломенными лаптями не жалели своих последних денег, пропахших трудовым потом, чтобы возместить государственный долг.

Но и при таких жертвах страна не смогла сохранить свою независимость.

Не в таких жертвах было тут все дело. Главное было в том, как поднять весь народ страны, чтобы он в едином стремлении ринулся в борьбу, подготовив силы, способные разгромить врага. Если примешь такое твердое решение – сможешь подготовить такие силы, а подготовишь их – сможешь разгромить и сильного врага.

Только пробудив весь народ страны и подняв его на борьбу, можно восстановить государственную власть, вырвав ее из лап оккупантов. Но этого не сделаешь за день-два. Вот почему и надо иметь далеко идущий замысел…

С тех пор, как мой отец, взяв меня за руку, поднимался на сопку Манген, часто слышал я от него такие речи. Наставления его были пронизаны глубоким патриотическим духом.

Как-то раз он сказал перед дедушкой и бабушкой:

– На что мне жизнь, если я не добьюсь независимости страны? Пусть меня сотрут в порошок, но я должен бороться с японскими самураями и победить их. Если я потерплю неудачу в этой борьбе, то мое дело продолжит сын. Если и его постигнет та же участь, то пусть борется внук. Мы должны во что бы то ни стало одержать победу и добиться независимости Родины.

Впоследствии, когда антияпонская вооруженная борьба, которая, как мне казалось, завершится победой через три-четыре года, принимала затяжной характер, мне снова вспомнились слова отца, а после освобождения, испытывая в себе, в душе своей, продолжительную трагедию раскола нации на Север и Юг, которые идут по диаметрально противоположным путям, мне приходилось снова невольно задуматься о глубоком смысле его слов. Именно те слова, можно сказать, и есть идея «чивон», чем жил мой отец, есть его убежденность, идеи и стремление к возрождению Родины.

Несмотря на то, что наша семья переживала неимоверно тяжелое положение, мой отец, приняв твердое решение, поступил в Сунсильскую среднюю школу именно с целью осуществления идеи «чивон».

После проведения реформы года Кабо[11]11
  Имеется в виду буржуазная реформа, которая была осуществлена Кабинетом министров, образованным в 1894 г. Называется и обновлением года Кабо. – 22.


[Закрыть] до «договора года Ыльса» прошло немногим более десяти дет. Этот период был характерен тем, что в нашей стране под влиянием волн внутренней политической перестройки, хоть это и было поздновато, наблюдались усилия к введению современной системы просвещения. В Сеуле были открыты такие учебные заведения, как Пэчжэская и Рихваская школы и училище «Югенконвон», которые и подняли факел современного просвещения, – они обучали учащихся новой цивилизации Запада. Именно в это время в западном районе Кореи американские миссионеры открыли Сунсильскую среднюю школу как составную часть своей деятельности.

Эта шкода проводила набор учащихся в масштабе всей страны. В нее поступала в большинстве своем молодежь, ценившая предметы современной науки, такие, как история, алгебра, геометрия, физика, гигиена, физиология, физкультура, музыка. Они привлекали к себе внимание молодежи, стремившейся преодолеть отсталость страны и идти в ногу с новым мировым течением.

И мой отец говорил, что он ходил в эту школу, чтобы постичь современную науку. Ему были не по душе конфуцианские четверо книжие, пятикнижие и другие старые трудные учебные предметы, которым обучали в частной школе содан.

Независимо от цели просвещения, поставленной миссионерами, из Сунсильской средней школы выходили многочисленные видные патриотически настроенные деятели, игравшие впоследствии большую роль в движении за независимость страны. Выходцем из этой школы был и Сон Чжон До, первым занимавший пост заместителя председателя Политического совета Шанхайского временного правительства, а затем пост его председателя. Эту школу окончил и Чха Ри Сок, бывший членом Государственного совета временного правительства в конце его существования.

В этой же школе учился и талантливый поэт-патриот Юн Дон Чжу, хотя полного курса в ней и не закончил.

Кан Рян Ук тоже учился в специальном классе Сунсильской школы. К тому времени этот специальный класс называли Сунсильским училищем. А Сунсильская средняя школа означала средние классы Сунсильской школы. Из ее стен выходили многочисленные сторонники антияпонского движения за независимость, поэтому японцы называли ее очагом антияпонских идей.

– Хочешь учиться грамоте, учись во имя Кореи. Хочешь учиться технике, учись тоже во имя Кореи. А хочешь верить в Бога небес, то верь в Бога корейских небес.

Такими идеями отец пробуждал своих товарищей по школе, сплачивал патриотически настроенную учащуюся молодежь.

Под руководством отца в Сунсильской средней школе были организованы читательский кружок и Общество единодушия и дружбы. Эти организации воспитывали учащихся в духе антияпонских идей, развертывали в Пхеньяне и его окрестностях активную деятельность по просвещению масс, а в декабре 1912 года они организовали в школе забастовку учащихся в знак протеста против нечеловеческого обращения и эксплуатации со стороны администрации школы.

И в бытности учеником средней школы мой отец, пользуясь каникулами, бывал в Анчжу, Кандоне, Сунане, Ичжу и других районах провинций Северный и Южный Пхеньян и в ряде районов провинции Хванхэ, чтобы развернуть там деятельность по просвещению масс и приобретению новых товарищей по Борьбе.

Самый большой успех, достигнутый моим отиом в Сунсильской средней школе, можно сказать, – это обретение многочисленных товарищей, готовых делить одну судьбу – жизнь и смерть во имя Кореи.

Среди товарищей по учебе было много таких лиц, которые, тесно сблизившись с моим отлом, сходились взглядами насчет судеб страны и нации. Все они были известные молодые предтечи, люди большого сердца, широкого кругозора и незаурядного характера.

К таким товарищам отца из пхеньянцев относится Ли Бо Сик. Он был причастен и к читательскому кружку, и к Обществу единодушия и дружбы. Впоследствии он внес большой вклад в дело создания Корейского национального общества, играл большую роль и во время Первомартовского народного восстания[12]12
  Первомартовское народное восстание – массовая антияпонская демонстрация корейского народа. Вспыхнуло 1 марта 1919 г. против варварского колониального режима японских империалистов. Движение развернулось в масштабе всей страны. – 32.


[Закрыть].

Когда мы жили в селе Понхва, он часто приходил в Менсинскую школу, чтобы встретиться с моим отцом.

Из товарищей по средней школе – уроженцев провинции Северный Пхеньан – тесно сблизился с моим отцом Пэк Сэ Бин (Пэк Ен Му). Когда мой отец бывал в провинции Северный Пхеньан, он родом из Пхихена, часто сопровождал отца. Он был зарубежным связным Корейского национального общества. В декабре 1960 года в Южной Корее был создан «Центральный консультативный совет по национальному самостоятельному объединению», тогда, говорят, Пэк Сэ Бин был членом совета.

В эти ученические годы Пак Ин Гван жил вместе с моим отцом в одном общежитии. Некоторое время и мой отец проживал в общежитии. Весной 1917 года Пак Ин Гван учительствовал в Квансонской школе в Ынрюре провинции Хванхэ, состоял в Корейском национальном обществе. Он, бывая в Сонхва, Чэрене, Хэчжу и других районах страны, вел работу по сплочению товарищей, был арестован вражеским сыщиком, пробыл целый год в Хэчжуской тюрьме. Когда он учительствовал в Квансонской школе, его ученики писали сочинения на тему «Отношения между Полуостровом и нами». Эти сочинения, хранящиеся теперь в Ынрюрском историко-революционном музее, приоткрывают завесу над настроением и духовным миром учащихся этой школы, находившейся тогда под влиянием Корейского национального общества.

Из участников движения за независимость самую тесную связь с моим отцом имел О Дон Чжин. Он часто приходил к нам, когда отец учился в Сунсильской средней школе.

Тогда О Дон Чжин учился в Пхеньяне в Тэсонской школе, открытой АН Чхан Хо. Их дружба была скреплена идейно и потому она выходила за рамки чисто человеческих отношений, и общение между ними с самого начала отличалось задушевностью и пламенностью. Впервые О Дон Чжин сочувствовал идеям моего отца весной 1910 года, когда проходило спортивное соревнование на военном плацдарме в Кенсангоре (военный плацдарм этот находился перед казармой в конце правления династии Ли).

В том соревновании участвовало более 10 тысяч учащейся молодежи, съехавшейся сюда из Пхеньяна, Пакчхона, Кансо, Енью и других районов страны.

После окончания соревнования состоялось выступление ораторов, где некоторые учащиеся заявили, что наша страна, если она хочет стать цивилизованной, должна внедрить у себя японскую цивилизацию. Против таких утверждений выступил мой отец. В своем выступлении он подчеркнул необходимость осуществить модернизацию, обновление нашей страны своими собственными силами, что очень приковало к себе внимание собравшихся.

Среди этой публики был и О Дон Чжин, будущий командующий войсками группировки Чоньибу. Позже каждый раз в своих воспоминаниях о тех временах он с глубоким чувством признательности говорил: «Выступление Кима произвело на меня большое впечатление».

Примерно с 1913 года О Дон Чжин под видом торговца (оптового) бывал в Сеуле, Пхеньяне, Синичжу и других ведущих городах страны, съездил и в Китай. К моему отцу он приходил часто, советовался с ним по вопросу о будущей судьбе движения за независимость, Вначале О Дон Чжин представлялся мне просто добродушным торговцем. А позже, когда мы жили в Бадаогоу и в Фусуие, я увидел в нем и видного деятеля движения за независимость Кореи.

И настало время, когда О Дон Чжин (его псевдоним – Соньам) слыл уже таким широко известным лицом, что почти не было человека, который не знал бы его. По его имущественному положению и окружению он мог бы жить и без бремени революции, без ее огромных трудностей и невзгод, но он, поднявшись с оружием в руках, бросился в борьбу с японскими империалистами.

О Дон Чжин питал к моему отцу чувство особого уважения и дружбы. К этому знатному человеку в Ичжу приходили многие гости. Весь флигель его дома был выделен специально для гостей. Их было так много, что для них была специально нанята кухарка. Но когда навещал его мой отец, он приглашал его не в комнату флигеля, а во внутреннюю комнату главного здания, и угощение для него стряпала на кухне непосредственно его жена.

Как-то О Дон Чжин с супругой пришли к нам в гости, и моя бабушка в знак особого уважения подарила им на память латунную посуду для каши.

Я пишу об О Дон Чжине так подробно не только потому, что он был другом и товарищем моего отца, но и потому, что он был тесно связан с моими молодыми годами. Я с малолетства питал к нему особую признательность. Когда я учился в Гирине, он был арестован японцами. Утекло много воды, и в начале марта 1932 года, когда я колесил по районам Цзяньдао с целью создать Антияпонскую народную партизанскую армию, в Синичжуском местном суде проходил судебный процесс над ним. Когда мне говорили, что протокол о предварительном слушании дела Ганди состоит из 25 тысяч страниц, я даже ахнул от удивления, но-увы! – протокол о предварительном слушании дела О Дон Чжина – 35 тысяч страниц, 64 книги!

В тот день, когда состоялся судебный процесс по его делу, в суд нахлынуло несколько тысяч зрителей, и судебный процесс, который было предназначено начать с утра, начался лишь после часа пополудни. О Дон Чжин отказывался от всякого судебного разбирательства и, поднявшись на место главного судьи, провозглашал свое: «Да здравствует независимость Кореи!», сотрясая весь суд.

Не на шутку встревоженные японские судьи поспешно прекратили разбирательство и заочно, в отсутствии обвиняемого, вынесли втайне приговор. На апелляционном процессе он был приговорен к пожизненному тюремному заключению и умер в тюрьме, так и не увидев дня освобождения родной страны, чему отдал всю свою жизнь…

Когда мы вели весьма трудную борьбу за создание партизанских отрядов, на страницах газет были опубликованы статьи о судебном разбирательстве, говорящем о глубокой убежденности в правоте своего дела и твердой воле этого патриота. Был опубликован и фотоснимок, запечатлевший О Дон Чжина, идущего под конвоем в Пхеньянскую тюрьму в соломенном мешке, надеваемом, как было положено, на голову «преступника». Этот фотоснимок заставил меня тогда с глубоким чувством восстанавливать в памяти его непоколебимый патриотический дух.

Немало из тех, кто сблизился с моим отцом в годы ученичества в Сунсильской средней школе, стали стойкими революционерами. Впоследствии они составили ядро Корейского национального общества.

Оставив учебу в Сунсильской средней школе, отец начал учительствовать в Сунхваской школе в Мангендэ и Менсинской школе в Кандоне, отдавая все силы воспитанию подрастающего поколения, в то же время прилагая усилия для сплочения товарищей. Стремление развернуть активную практическую борьбу, расширяя арену революционной деятельности, говорят, заставило его бросить учебу в Сунсильской средней школе. Только это, а не что-то другое.

В 1916 году отец, воспользовавшись каникулами, побывала Цзяньдао. Неизвестно, какую и с кем связь он имел тогда, но через Цзяньдао он поехал в Шанхай, где установил связи с революционной группой Сунь Вэня (Сунь Ятсен).

Отец высоко ценил Сунь Вэня как пионера буржуазно-демократической революции в Китае. По словам отца, в Китае мужчины, обрезав косы, начали отдыхать раз в неделю, и само введение такой системы было возможно благодаря усилиям таких сторонников буржуазной реформы. Отец хвалил выдвинутую Сунь Ятсеном программу китайской революционной организации Туимэнхой – три народных принципа: национализм, народовластие и народное благоденствие, и три основные политические установки: союз с СССР, союз с Компартией Китая, поддержка рабочих и крестьян, выдвинутые им под влиянием движения 4 мая, высоко ценил отец его как революционера с большим сердцем, твердой волей и дальновидной прозорливостью. В то же время отец говорил, что Сунь Ятсен допустил ошибку: после образования Китайской Республики он уступил свое место как президента Юань Шикаю, хотя бы и с условием, что последний установит республиканскую политическую систему и заставит императора Цинской династии уйти с престола.

В детские годы я не раз слышал от отца, как он говорил о движении за буржуазную реформу в Корее. С большим сожалением он говорил о перевороте года Кабсин, произведенном реформаторами во главе с Ким Ок Кюном, ставшим калифом на час, считал прогрессивным из реформаторской программы его группировки следующее: равноправие народа, отмену потомственной родословной, выдвижение кадров, идею независимости, предусматривающую отмену отношений субординации к Цинскому Китаю и т. п.

Слушая такие слова отца, тогда я считал, что Ким Ок Кюн все же выдающаяся личность, меня даже томила неотвязная мысль о том, что если бы не потерпело поражение реформаторское движение во главе с Ким Ок Кюном, то могла бы измениться и современная история Кореи.

Но позже мы увидели в реформаторском движении Ким Ок Кюна и его политической программе ограниченности и анализировали их с нашей собственной точки зрения.

Преподаватели, обучавшие нас корейской истории, в большинстве своем определяли Ким Ок Кюка как прояпонски настроенный элемент. После освобождения и в научных кругах нашей страны долгое время прилепляли к Ким Ок Кюну ярлык прояпоиского элемента. В ходе подготовки к перевороту он пользовался помощью японцев, что и послужило увидеть в его поведении признаки проянонских настроений, но мы не считали это справедливой оценкой.

Поэтому я говорил историкам: развертывая реформаторское движение, КимОк Кюн не обращал внимание на соединение с народными массами. Это, разумеется, ошибка. Но если, делая ставку на то, что он, мол, опирался на силы Японии, оценивать это как прояпонскую направленность, было бы неправильно, это приведет к нигилизму. Цель использования им сил Японии заключалась не в проведении им прояпонской реформы, а в том, чтобы на основе правильного учета соотношения сил того времени превратить его в пользу реформаторской группировки. В то время это была неизбежная тактика.

Отец говорил, что одна из главных причин неизбежного поражения переворота Ким Ок Кюна, которого постигла участь калифа на час, – в неверии реформаторов в силы народа и в опоре только на внутренние силы королевского дворца и что из их неудачи следует извлечь полезный урок.

По всей вероятности, отец бывал в Цзяньдао и Шанхае с целью непосредственно ознакомиться с положением дел в движении за независимость за границей, о чем он знал до того времени только понаслышке, найти новых товарищей и разработать дальнейший курс своей деятельности.

К тому времени и в мировом масштабе не встал еще во весь рост вопрос о национально-освободительной борьбе в колониальных странах, еще не были выработаны способы и методы движения за независимость в тех странах.

Когда отец бывал в Цзяньдао и Шанхае, вследствие вылазок военщины и вмешательства империалистических держав китайской революции приходилось пройти серьезные зигзаги: наступление то и дело сопровождалось отступлением. Главной преградой и в китайской революции были США, Англия, Япония и другие внешние силы. Несмотря на это, многие сторонники движения за независимость Кореи, эмигрировавшие за границу, питали иллюзии насчет империалистов, проводили время, занимаясь пустословием: на чьи силы из великих держав лучше опираться?

Положение в Цзяньдао еще более укрепило убежденность моего отца в том, что независимости Кореи необходимо добиться силами самих корейцев. Приехав из Цзяньдао, он и занялся целиком работой по просвещению масс и объединению единомышленников, проводя бессонные ночи, порою даже и забывая о еде.

К этому времени мы переселились из Мангендэ в село Понхва уезда Кандон. Как и в Мангендэ, отец днем учил детей в Менсинской школе, а вечером проводил в вечерней школе работу по просвещению масс, всегда возвращаясь домой поздно ночью.

Однажды на одном смотре ученической самодеятельности и я выступил с написанным отцом текстом речи, посвященной антияпонской борьбе.

В то время отец еще обучал детей написанным им самим стихам и песням революционного содержания.

Многочисленные участники движения за независимость приходили к моему отцу в село Понхва. Сам он часто бывал в провинциях Северный и Южный Пхеньян и в районах провинции Хванхэ, навещая там своих товарищей – единомышленников. Во время этих походов он и подготовил актив, ставший в массах основой борьбы за независимость страны.

На почве такой подготовки отец вместе с Чан Иль Хваном, Пэ Мин Су, Пэк Сэ Бином и другими патриотам – участниками движения за независимость создали 23 марта 1917 года в Хактангоре Пхеньяна, в доме Ли Бо Сика Корейское национальное общество. Молодые борцы, состоявшие в этом обществе, написали кровью из порезанных пальцев слова: «Независимость Кореи» и «Готовность на смерть».

Это Корейское национальное общество представляло собой тайную организацию, цель которой – путем единодушного сплочения всей корейской нации добиться независимости страны собственными силами, силами самих корейцев и построить подлинно цивилизованное государство. Оно было одной из самых крупных по своим масштабам антияпонских подпольных революционных организаций, созданных корейскими патриотами в стране и за ее пределами в период до и после Первомартовского народного восстания.

Что же касается 1917 года, то к этому времени почти не было в стране такой тайной организации. Такие организации, как Союз справедливых воинов за независимость, Общество за возрождение Кореи, Общество борцов за восстановление государственной власти Кореи, созданные после «аннексии Японией Кореи», к этому времени были целиком распущены вследствие репрессий японских империалистов.

То было время, когда беспощадно арестовывали всех, без исключения, по поводу и без повода, как только раскрылась какая-то подпольная деятельность. Поэтому мало кто осмеливался участвовать в такой деятельности. Даже люди, склонные дерзать, ничего не могли делать в стране, у себя на Родине, эмигрировали за границу и там создавали те или иные антияпонские организации. Те же, кто не обладал даже такой смелостью, с разрешения генерал-губернаторства развертывали в пределах Кореи такую пассивную работу, которая не была в обиду губернатору, не приносила ему никакого вреда.

Именно к этому времени и появилось на свет Корейское национальное общество. Оно явилось революционной организацией, стоящей на наиболее последовательных антиимпериалистических самостоятельных позициях.

В изложении цели этого общества говорится: ясно, что в дальнейшем придет время, когда силы Европы и США продвинутся на Восток и Япония вступит в противоборство с ними за гегемонию в этом районе мира. Чтобы, воспользовавшись этим случаем, добиться независимости Кореи силами самих корейцев обществу следует сплотить вокруг себя единомышленников и вести подготовку для выполнения этой задачи.

Как явствует из изложения его цели, Корейское национальное общество, в отличие от тех, кто возлагал надежду на внешние силы, занимало самостоятельную позицию, заключающуюся в достижении независимости Кореи силами самих корейцев. Оно составляло и далеко идущий план по посылке своих членов в Цзяньдао и превращение его в активный очаг движения за независимость.

Следует сказать, что Корейское национальное общество было организовано весьма тщательно. Оно принимало в свои ряды только строго отобранных, подготовленных и проверенных патриотов, имело вертикально подчиненную организационную систему. Между членами общества употребляли кодовые знаки. Секретные документы составляли только кодовыми знаками.

Общество решило каждый год по случаю дня открытия Сунсильской средней школы регулярно проводить собрания своих членов. Оно было тщательно замаскировано созданными позже примыкавшими к нему легальными организациями, такими, как Хаккёге, Писокге и Хянтхоге. Обществом назначались старшины районов, а для поддержания связи с деятелями, действующими за границей, назначались связные в Пекине и Дандуне.

В массах это общество стояло на прочной почве. Оно объединяло в своих рядах представителей широких слоев населения: рабочих, крестьян, учителей, учащихся, военных (Армия независимости), торговцев, верующих, ремесленников, широко разветвляло сеть своих организаций не только в стране, но и далеко за ее пределами, например, в Китае: в Пекине, Шанхае, Гирине, Фусуне, Линьцзяне, Чанбае, Люхэ, Куаньдяне, Дандуне, Хуадяне, Синцзине.

В ходе создания и расширения Корейского национального общества отец обрел таких товарищей, как Чан Чхоль Хо, Кан Чжэ Ха, Кан Чжин Гон, Ким Си У и многие другие. Не рассказать словами, не описать пером всех усилий отца, приложенных им в поисках каждого нового товарища. Чтобы обрести хотя бы одного, отец шел куда угодно, ради этого хотя бы одного ему не мешал и путь в тысячу ли.

Как-то раз О Дон Чжин проездом в район провинции Хванхэ нагрянул в наш дом к отцу. В тот день он выглядел особенно хорошо, был в превосходном настроении. О Дон Чжин рассказывал о встрече с одним замечательным человеком.

– Его зовут, – говорил он, – Кон Ен, он уроженец Пектона, совсем молодой парень, широкого кругозора, высокого роста, к тому же красавец. Парень толковый, владеет даже искусством единоборства. В старые времена он мог бы стать незаменимым кандидатом в начальники военного ведомства.

Такой отзыв об этом человеке очень порадовал моего отца.

– Издавна говорят, что больше ценят того, кто нашел и открыл талант, чем его самого. Значит, ваша поездка в Пектон внесла большой вклад в наше движение, – говорил отец.

Проводив О Дон Чжина, отец попросил своего брата Хен Рока сплести несколько пар лаптей, И на следующий день он в соломенных новых лаптях, получив их как добрый подарок из рук брата, тронулся в путь.

Домой он вернулся спустя месяц. Он проделал столь далекий путь, что соломенные лапти были разодраны донельзя. Но это его не смутило. Домой он вернулся, не чувствуя усталости, и бодро вошел через плетневую калитку.

Чем же он был особенно доволен? Прежде всего тем, что он встретился с Кон Еном. Это очень важно и для меня. Ведь вот так и я с малых лет учился у отца любить и ценить товарищей своих.

Корейское национальное общество являлось плодом энергичной организационно-пропагандистской деятельности, развернутой моим отцом в стране и за ее пределами в течение ряда лет после «аннексии Кореи Японией». Это действительно так, – отец убежденно и твердо вынашивал план – с помощью этой организации развернуть свою деятельность в как можно более широком масштабе.

Но, конечно же, это общество начинало подвергаться жестоким репрессиям со стороны японских империалистов. И нить, ведущую к нему, они взяли в свои руки осенью 1917 года.

В один из ненастных ветреных дней трое полицейских ворвались в класс Менсинской школы, где шел урок, без всяких на то причин арестовали моего отца. Арестовали его и увели.

Следовавший за ним до Мэкчжонской переправы один наш односельчанин по фамилии Хо спешно прибежал к моей матери и передал ей просьбу отца, которую он передал ему около переправы втайне от полицейских.

Выполняя эту просьбу отца, мать поднялась на крышу, достала находившиеся под нею секретные документы, бросила их в топку и сожгла.

Со следующего дня после ареста моего отца христиане села Понхва собрались в Менсинской школе и отслужили утреннюю молитву за освобождение арестованного. А жители Пхеньяна и Кандона направились в Пхеньянское полицейское управление и предъявили ему письменное требование освободить моего отца.

Узнав о предстоящем судебном процессе над отцом, мой дедушка, проживавший в Мангендэ, направил моего старшего дядю в полицейское управление, чтобы узнать намерение моего отца: нуждается ли он в адвокатах для личной защиты или нет. Мой дядя говорил ему, что готов нанять адвоката при судебном разбирательстве, даже если для этого придется продать все домашние пожитки. Отец наотрез от этого отказался.

– И адвокат и я на суде будем иметь только одно оружие – язык. Не надо нанимать адвоката, тратя на это зря последние деньги. К чему тут адвокат: я ни в чем не виновен! Я не преступник!

Японские империалисты трижды проводили в Пхеньянском суде судебный процесс над моим отцом. Каждый раз он решительно заявлял: «Я как кореец люблю свою страну и поступаю так во имя ее интересов. В чем же тут мое преступление? Я не признаю и отвергаю такое несправедливое судебное разбирательство властей!»